Текст книги "Тайна царствия"

Автор книги: Мика Тойми Валтари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

На следующее утро, едва открыв глаза, я увидел Марию из Беерота: сидя на соломе подле меня, она смотрела мне в лицо. Заметив, что я проснулся, покачивая головой и выкручивая себе пальцы, она сказала:

– Жара помешала мне дольше спать! И потом я хотела посмотреть, что ты здесь делаешь и как далеко находятся твои руки от этой чужестранки. Мне тоже больше нравится спать рядом с тобой на соломе, положив голову тебе на грудь, чем на узком ложе Магдалины, где насекомые не давали мне покоя. Во время путешествия из Иерусалима в Тивериаду вдоль главной реки Иудеи все было именно так. Забудь о моих нелицеприятных словах! Когда я увидела, что ты появился вместе с этой гречанкой на дороге, я позабыла обо всем и не ведала, что говорила. Для меня еще далеко не все ясно! Ночь напролет я промучилась из-за того, что так быстро полюбила этого юношу и пообещала ждать его друга в Магдале. Может, он передумает и никого не пришлет!

Я поспешил успокоить ее:

– Этому юноше не ведома ложь! Уверен, его посланник явится вовремя, чтобы по традициям Галилеи подвести тебя к брачному ложу, а люди в деревне в твою честь будут пить вино, плясать, играть и радостно петь!

Перестав выкручивать себе пальцы, Мария рассерженно ответила:

– Ты нарочно делаешь вид, что не понимаешь меня! Я думала об этом всю ночь и не смогла сомкнуть глаз! С покрасневшими глазами после двух бессонных ночей я, конечно кажусь тебе ужасной! Несомненно, я знаю, что грехи мне прощены и что отныне я такая же девственница, как и те, к которым никогда не приближались мужчины, и тебе это тоже хорошо известно – ты ведь знаешь Иисуса! Однако я лишь в общих чертах рассказала этому юноше о своем прошлом, чтобы не причинять ему напрасной боли, и теперь меня гложет мысль о том, что его родители и остальные жители деревни, которые на следующий день после свадьбы придут осмотреть постельное белье, не обнаружат на нем следов моей невинности, тогда они камнями и палками прогонят меня прочь и отберут у меня кольцо! Вы, римляне, не настолько щепетильны по этому поводу, однако я хорошо знаю людей своей нации, и в Галилее они точно такие же, как в Беероте!

– У Магдалины достаточно опыта, к тому же она когда-то охотилась за голубями, – напомнил я ей – Доверься ей полностью. А римляне в день свадьбы приносят пару голубей в жертву Венере, чтобы невеста не оказалась опороченной.

– Только не говори этого! – с упреком произнесла Мария – Может ты хочешь сказать, что привез меня из Иерусалима вовсе не для того, чтобы я очистилась от своих грехов и была предназначена тебе? Конечно, выйдя замуж за римлянина, я нарушила бы закон своего народа, однако во имя Иисуса я готова это сделать, для того чтобы спасти наименьшего из своих братьев.

Затем, кисло посмотрев на Мирину, она добавила:

– Я даже не могу сердиться на нее! И не стану возражать, если ты оставишь ее своей наложницей, что не считается большим грехом для мужчин, и даже фарисеи не всегда в этом безупречны! Я сумею присмотреть за ней и дать ей понять, где ее место, так что она никогда не отучится от своего смирения!

Мирина давно проснулась и наблюдала за нами сквозь полуоткрытые веки, пытаясь понять слова Марии. Вдруг она широко раскрыла глаза и села на соломе.

– Я ложилась спать с чувством, что мне ничто не угрожает, а теперь, при бледных лучах рассвета, мне стало не по себе. Может быть, час истины наступает в момент холодного рассвета, а не в теплую ночь? Я поняла не все, однако вполне достаточно для того, чтобы уяснить: эта молодая иудейка имеет на тебя определенное право. Если я являюсь хоть малейшим препятствием для нее и для всех остальных, наше приемное родство может стать для тебя непосильной ношей, и я готова идти дальше своей собственной дорогой: ведь у меня есть золото и я смогу как-то прожить. Не беспокойся и не обращай внимание на меня, а улаживай дела с этой прекрасной дочерью Израиля!

Не понимая греческого языка, Мария недоверчиво взглянула на Мирину.

– Не слушай того, что она говорит! – воскликнула она – Напрасно она с таким отрешенным видом произносит эти красивые слова – мне хорошо известна хитрость греков, тогда как ты не знаешь женщин!

Расплакавшись и закрыв лицо руками, она принялась причитать:

– О, какая у тебя жестокая душа! Неужели ты не понимаешь, что я готова всем пожертвовать и пойти за тобой, чтобы вырвать тебя из грязного мира идолопоклонничества?

Взглянув на нее, Мирина прикоснулась к моей руке.

– Чем ты ее так расстроил? – спросила она с округлившимися от страха глазами. – Разве ты не видишь, как она прекрасна и какой блеск в ее глазах? У нее такие нежные алые уста, что вчера, увидев ее, я со своим расплющенным носом и невыразительными глазами, не имея даже грудей, позавидовала ей.

Мне показалось, что мой сон сбывается, и я с испугом посмотрел на обеих девушек. Ведь до сих пор я еще не думал о свадьбе! Будучи дочерью Израиля, Мария из Беерота всю жизнь будет считать себя высшим созданием по сравнению со мной, превратит Мирину в рабыню и станет докучать мне до тех пор, пока ей, возможно, удастся заставить меня пройти обрезание. Не один римлянин пошел на это из-за слабости характера, даже если потом ему удалось все скрыть.

Неожиданно мне в голову пришла одна беспокойная мысль: а что если так и должно быть? Что если лишь при помощи безликого Бога иудеев мне дано отыскать путь в царство Иисуса? И что, если его ученики перестанут отвергать меня, когда я стану настоящим новообращенным благодаря Марии из Беерота? Разве, покинув Рим, я не был волен устраивать жизнь по собственному усмотрению? Если болезненная операция представляла собой единственное препятствие, воздвигавшее стену между мной и учениками Иисуса, то тогда это была бы наименьшая жертва, которую я мог принести, учитывая, что в жизни мне приходилось, испытывать куда худшее!

И все же мой дух противился этой мысли: ведь назаретянина приговорили к смерти именно все эти первосвященники, скрибы и старцы! Я чувствовал нутром, что прибежать в их храм, представляющий собой огромную бойню, и упрашивать их принять меня было бы предательством по отношению к Иисусу. Лучше оставаться смиренным и кротким душой, чем подложным предлогом пройти обрезание, чтобы быть допущенным в общество его учеников, не пожелавших меня принять таким, каков я есть.

Слезы Марии высохли, и она внимательно смотрела на меня. Мирина тоже растерянно поглядывала в мою сторону. Сравнив ее с болтливой дочерью Израиля, я испытал к ней самое нежное чувство и понял, что всю жизнь буду предпочитать именно ее.

– О Мария, в твоей жертве нет никакой необходимости! – придя в себя, решительно заявил я. – Если ты расстанешься со своим богоизбранным народом, это приведет тебя к погибели, потому что я – закоренелый язычник. С другой стороны, подумай о том, что именно я привез юношу с поломанной ногой к горе. Не можешь же ты не сдержать данное ему слово! Итак, мне придется тебя покинуть, однако, не без свадебного подарка, чтобы ты не чувствовала себя полностью зависимой от будущего мужа.

Похоже, эти слова ее убедили. Уже без слез она заметила:

– Этот мир полон неблагодарности, и я начинаю верить, что римляне – настоящие псы! Но только когда ты будешь возлежать на мягких подушках, укрывшись от солнца за пахнущими благовониями занавесями, вспомни обо мне и представь, что эти созданные для ласки руки вращают мельничный жернов, дым выедает мне глаза, а я из последних сил выпекаю хлеб!

Однако ее слова ничуть меня не разжалобили, потому что в такое я никогда не смог бы поверить! Наоборот, мне представлялось, что она заставит супруга работать, как каторжника, а с возрастом станет наводить ужас на зятьев и невесток. Хотя, конечно, я мог ошибаться в своих предсказаниях! Ведь простила же она меня, несмотря на то что незадолго до этого сделала все возможное, чтобы вывести из себя!

– Я имею полное право плюнуть тебе в лицо, – сказала она. – Увы! Мне приходится принять твой свадебный подарок, чтобы достойно предстать перед родителями будущего супруга! Кроме того, речь идет вовсе не о подарке, а о возмещении убытка, после того как ты нарушил данные тобой обещания!

Я осторожно промолчал, несмотря на то что сгорал от нетерпения спросить ее, какие же обещания я давал ей! Пока мы беседовали, появились первые постояльцы, готовые продолжить путь, к нам подошла с сияющим лицом Мария Магдалина.

– К чему все эти разговоры? – спросила она, – Выйдите во двор и взгляните на ослепительную красоту залитого солнцем мира! Его царство пришло на землю! Я больше ни на кого не сержусь, даже на Петра! Сегодня ночью мне приснился сон, и я поняла, что на мир снизошла благодать: я видела, как две белые голубки спустились с небес, сели на головы двух людей, в том числе и на твою, о римлянин! Я не имею права отторгать кого бы то ни было, поскольку даже самая малая заслуга не останется незамеченной и воздастся человеку сторицей. Отец может наказывать своего непослушного сына, но никогда не откажется от него. Поэтому я не делаю различия между римлянами и иудеями: ведь все живущие под этим небосводом люди отныне стали братьями и сестрами, из числа которых я не исключаю даже самаритян, несмотря на то что поработивший меня своими бесами колдун был родом из Самарии.

Мария из Магдалы обняла меня и поцеловала в обе щеки; мне показалось, что от нее исходила опьяняющая сила, все засверкало у меня перед глазами, и мне, словно малому ребенку, захотелось подпрыгнуть и рассмеяться. Она приголубила также и Мирину, а затем, ласково обняв Марию из Беерота, нежно назвала ее доченькой. Нам всем стало легко на душе от сознания того, что в ней пребывало его царство, и мы съехали с постоялого двора, даже не подумав о еде и питье. Действительно, все еще находясь на земле, в этот день мы пребывали в его царстве.

После обеда мы добрались до Галилейского моря и оказались у дома Магдалины. Навстречу ей выбежали слуги, потому что она уехала с Марией из Беерота, никого не предупредив, и все это время они ее ждали, опасаясь, что их хозяйкой вновь овладели демоны.

– Переоденьтесь во все новое и вечером будьте готовы к большому празднику! – приказала она. – Сделайте, чтобы все было как можно лучше! Мы живем в дни радости и праздника, потому что воскресший из мертвых Иисус из Назарета явился всем своим! И более пятисот человек могут подтвердить это! Поспешите же в Магдалу и пригласите всех, кто пожелает прийти! Только не зовите ни фарисеев, ни служителей синагог, ни богатых! Пригласите бедных и нищих, тех, кто находится на службе, сборщиков податей и даже чужестранцев! Говорите так: «Мария Магдалина созывает на праздник лишь грешников. Она не зовет праведников, подобных Господу, принявшему на себя все наши грехи. На землю он принес отпущение грехов!»

Так говорила она со своими слугами, пребывавшими в экстазе, и те, кивая ей в ответ, последовали ее приказаниям. Отведя в меня сторону, она с нежностью посмотрела мне в глаза и, положив руки мне на плечи, сказала:

– Пришло время нам расстаться. Знай же, что я признаю тебя сыном его царства, хотя остальные гонят тебя прочь. У тебя еще будут трудные времена, потому что никто не без греха. Не давай своему сердцу стать жестоким, не выставляй свою веру напоказ и не давай ненужных обещаний. Покайся в содеянном грехе, потому что, как и все остальные, ты не сможешь его избежать, и не ищи себе оправдания в том. что остальные тоже грешат. И когда содеянный грех будет наполнять тебя не радостью, а болью за Иисуса, тогда ты будешь готов к тому, чтобы войти в его царство. Ведь не существует настолько ужасного греха, который Иисус не смог бы тебе отпустить, если ты раскаешься и от всего сердца попросишь его прощения. Думаю, никто из тех, кто способен отыскать путь к нему, не будет отвергнут – настолько безгранична его милость. Следуя по пути к царству, ты сможешь избежать многих бед. А теперь я поведаю тебе тайну, которая для меня прояснилась во сне: сам этот путь и есть царство.

Глядя мне прямо в лицо блестящими от слез глазами, она продолжала:

– Такова теория Марии Магдалины, которая созрела во мне, когда я слушала его. После всего случившегося каждый будет судить и рассказывать о нем по-своему, и я не стану утверждать, что моя точка зрения – самая верная, но она и не самая ошибочная.

Она добавила:

– Они приказали мне молчать, потому что я женщина, в их присутствии я всегда буду смиренно молчать. Однако тебе я могу сказать, что Иисус согласился принять телесные страдания для того, чтобы спасти мир. Ему было известно то, что должно было произойти, и он не раз ясно говорил об этом: как Человеческий и Божий Сын он приносил в жертву самого себя, чтобы создать новый мир и очистить от греха всех людей на свете. Он сумел сделать так, чтобы на душе у меня стало легко.

Она объясняла свою теорию, которая была мне совершенно непонятна. Затем мы поговорили о подарке, для юной Марии – я должен был выслать его из Тивериады. После ее свадьбы, которую хотели отпраздновать как можно скорее, она собиралась опять отправиться в Иерусалим, чтобы проверить, не нуждаются ли в чем ученики, поскольку они действительно не знали ни времени своего отъезда, ни сколь долго им придется оставаться в священном городе, а Фома даже сказал: «Мы отправляемся в Иерусалим и будем ждать там свершения пророчества, даже если нам придется дожидаться двенадцать лет!»

Она проводила меня до порога дома, а Мария из Беерота плакала такими горькими слезами, что глаза у нее распухли. Мирина тоже всплакнула, испытывая к Магдалине дружеские чувства, а я подумал о том, что несмотря на все жизненные перипетии, здесь, как ни в каком другом месте, я смог бы обрести мир. Я вовсе не собирался возвращаться, однако всегда приятно знать, что на земле есть такое место, куда можно вернуться.

В молчании мы с Мириной добрались до Магдалы, где вышли на дорогу, ведущую в Тивериаду; мы не были утомлены и поэтому решили не нанимать лодку. Глядя по сторонам, я вдыхал запах моря и думал о том, что мне больше нечего было делать в чужой для меня Галилее, однако и торопиться было некуда. Так мы шли в раздумьях вдоль берега тихого озера с прозрачной водой. Кроме того, я не чувствовал себя одиноким, потому что рядом была Мирина.

До города мы добрались к закату дня, когда солнце уже окрасилось в красный цвет. Я собирался направиться прямо к термиям, однако у форума нам навстречу вышел высокого роста человек, который так углубился в свои мысли, что натолкнулся на меня, прежде чем я успел отпрянуть в сторону. Чтобы не упасть, мне пришлось схватиться за его руку. Он вздрогнул, словно пробудившись ото сна, и поднял на меня глаза: к великому удивлению я увидел Симона Киринейского.

– Мир тебе! – не очень уверенно произнес я, опасаясь ссоры.

Однако он ничуть не рассердился и лишь печально улыбнулся.

– А, это ты, римлянин! Мир и тебе!

Я отпустил его руку, однако не торопился уходить: так мы стояли, глядя друг на друга. Мы не виделись с того самого вечера в его доме, однако за столь короткое время он сильно постарел. Его мрачный взгляд и озабоченное выражение лица наводили на мысль о том, что этому человеку ничего не мило на этой земле. Я мог бы уйти, не сказав ему ни слова, однако мне показалось, что в нашей встрече, возможно, есть свой смысл.

– Простил ли ты мне то, что было у тебя в доме? – смиренно спросил я, – Они обвинили меня во всех грехах, но я все-таки не считаю себя единственным виновником случившегося. И все же, если у тебя осталась обида на меня, прости!

– Я не держу на тебя зла! – ответил Симон – Кстати, именно это я и просил тебе передать!

– Однако и добра ты мне не желал! – заметил я. – Ты просто не захотел меня видеть! Теперь-то ты уверен, что я не колдун?

Он предусмотрительно огляделся вокруг. В этот час форум был пуст.

– Можешь верить мне! – сказал я, подняв руку – Я, как и ты, был на горе. Так что ты обо всем этом думаешь?

– Действительно, там нас было больше пятисот! – вздохнув, произнес он. – Поэтому нет ничего удивительного в том, что я тебя не приметил. Однако если ты в самом деле там был, мое мнение должно быть тебе известно!

Не дав мне ответить, он продолжал:

– Как только я узнал, что он обещал быть в Галилее раньше всех, я сразу же выехал из Иерусалима. Многие покинули город в это же время, однако ожидание очень затянулось, а новости были неимоверно противоречивыми. Многие не верили в то, что Иисус на берегу озера уже являлся своим ученикам, и некоторые, разочаровавшись, повернули обратно, в Иерусалим. Однако жизнь сделала меня покорным: раб должен уметь все сносить. Кроме того, в Галилее у меня есть дела, которые иногда требуют моего присутствия. Таким образом, я не терял даром времени. Поэтому я даже желал, чтобы то, что рассказывали его ученики, не имело бы под собой оснований, тогда напрасное ожидание принесло бы мне покой. Я надеялся, что в Иерусалиме смогу вернуться к прежней жизни, которая устраивала меня и позволяла дать моим сыновьям все самое лучшее в жизни: веру Израиля, греческую цивилизацию, римский мир и порядок и определенное состояние. Однако вместо этого я получил известие, побывал на горе и увидел его!

Мускулы его лица дрогнули, и он с раздражением продолжал:

– То, что он воскрес из мертвых, подтвердилось, мне пришлось уверовать в то, что он – Мессия! И вот теперь я вынужден начать все сначала! Таким образом, на этой земле существуют другие вещи, кроме тех, которые может видеть глаз, ощупать рука и которые можно измерить с помощью весов. Как ужасно осознавать это! Мне хотелось бы проклясть тот день, когда я оказался у него на пути и понес его крест! Все то, что мне удалось создать для детей и что казалось мне таким прочным, развалилось, как карточный домик, из-за него! Ты хочешь узнать, что я обо всем этом думаю? Так вот, я уже решил, что мне следует делать, чтобы стать достойным его царствия и чтобы мои сыновья тоже восприняли его.Продиктованные им законы совершенно несправедливы и лишены жалости по отношению к бывшему рабу, который, став свободным, сумел разбогатеть! Однако после того как я убедился, что он воскрес, у меня больше нет выбора, и я готов подчиниться этим законам. Я надеялся, что смогу с ним, по крайней мере, поторговаться, как это принято у нормальных людей, но онне принадлежит к таковым! С того самого момента, когда я увидел его ночью на горе, я понял, что с ним не поторгуешься, мне придется безо всяких дополнительных условий стать его рабом, и он сам будет решать, дать мне разрешение стать вольноотпущенным или нет. О римлянин, вот те мысли, в которые я был погружен, когда столкнулся с тобой.

– И ты не станешь отвергать меня, идолопоклонного римлянина? – воскликнул я.

– А чем сын Израиля перед ним благороднее грека или римлянина? – удивился он. – Теперь у меня новый взгляд на все: самому Иисусу предстоит разобраться, кто праведник, а кто нет, и я был бы глуп, если бы взялся определять за него, кто с ним, а кто нет! Кстати, в этом он тоже несправедлив. Если хорошо подумать, все, что касается его, остается немного туманным. Я вовсе не принадлежу к числу тех, кто собирается стяжать себе славу, удалившись в леса, подальше от общества: я трезво мыслящий человек, и для меня поступки всегда значили больше, чем чувства, моя жизнь протекает среди людей, будь то иудеи или римляне. Кроме того, если случился подобный союз хлеба и вина, я предвижу ужасные потрясения в этой стране. Говорят, что он оплакивал судьбу Иерусалима, и возможно мне удастся быть там как раз вовремя, чтобы спасти все то, что может погибнуть, если окажется, что храм не в состоянии взять всех под свою защиту. Я с сыновьями уеду жить в другую страну! Однако пока я ничего не могу утверждать.

Его речи были жалобными, и мысли перескакивали с одного предмета на другой.

– Ты разговаривал с ним на горе? – спросил я.

– Я не держу на тебя зла! – ответил Симон – Кстати, именно это я и просил тебе передать!

– Однако и добра ты мне не желал! – заметил я – Ты просто не захотел меня видеть! Теперь-то ты уверен, что я не колдун?

Он предусмотрительно огляделся вокруг. В этот час форум был пуст.

– Можешь верить мне! – сказал я, подняв руку. – Я, как и ты, был на горе. Так что ты обо всем этом думаешь?

– Действительно, там нас было больше пятисот! – вздохнув, произнес он – Поэтому нет ничего удивительного в том, что я тебя не приметил. Однако если ты в самом деле там был, мое мнение должно быть тебе известно!

Не дав мне ответить, он продолжал:

– Как только я узнал, что он обещал быть в Галилее раньше всех, я сразу же выехал из Иерусалима. Многие покинули город в это же время, однако ожидание очень затянулось, а новости были неимоверно противоречивыми. Многие не верили в то, что Иисус на берегу озера уже являлся своим ученикам, и некоторые, разочаровавшись, повернули обратно, в Иерусалим. Однако жизнь сделала меня покорным: раб должен уметь все сносить. Кроме того, в Галилее у меня есть дела, которые иногда требуют моего присутствия. Таким образом, я не терял даром времени. Поэтому я даже желал, чтобы то, что рассказывали его ученики, не имело бы под собой оснований, тогда напрасное ожидание принесло бы мне покой. Я надеялся, что в Иерусалиме смогу вернуться к прежней жизни, которая устраивала меня и позволяла дать моим сыновьям все самое лучшее в жизни: веру Израиля, греческую цивилизацию, римский мир и порядок и определенное состояние. Однако вместо этого я получил известие, побывал на горе и увидел его!

Мускулы его лица дрогнули, и он с раздражением продолжал: – То, что он воскрес из мертвых, подтвердилось, мне пришлось уверовать в то, что он – Мессия! И вот теперь я вынужден начать все сначала! Таким образом, на этой земле существуют другие вещи, кроме тех, которые может видеть глаз, ощупать рука и которые можно измерить с помощью весов. Как ужасно осознавать это! Мне хотелось бы проклясть тот день, когда я оказался у него на пути и понес его крест! Все то, что мне удалось создать для детей и что казалось мне таким прочным, развалилось, как карточный домик, из-за него! Ты хочешь узнать, что я обо всем этом думаю? Так вот, я уже решил, что мне следует делать, чтобы стать достойным его царствия и чтобы мои сыновья тоже восприняли его. Продиктованные им законы совершенно несправедливы и лишены жалости по отношению к бывшему рабу, который, став свободным, сумел разбогатеть! Однако после того как я убедился, что он воскрес, у меня больше нет выбора, и я готов подчиниться этим законам. Я надеялся, что смогу с ним, по крайней мере, поторговаться, как это принято у нормальных людей, но он не принадлежит к таковым! С того самого момента, когда я увидел его ночью на горе, я понял, что с ним не поторгуешься, мне придется безо всяких дополнительных условий стать его рабом, и он сам будет решать, дать мне разрешение стать вольноотпущенным или нет. О римлянин, вот те мысли, в которые я был погружен, когда столкнулся с тобой.

– И ты не станешь отвергать меня, идолопоклонного римлянина? – воскликнул я.

– А чем сын Израиля перед ним благороднее грека или римлянина? – удивился он. – Теперь у меня новый взгляд на все: самому Иисусу предстоит разобраться, кто праведник, а кто нет, и я был бы глуп, если бы взялся определять за него, кто с ним, а кто нет! Кстати, в этом он тоже несправедлив. Если хорошо подумать, все, что касается его, остается немного туманным. Я вовсе не принадлежу к числу тех, кто собирается стяжать себе славу, удалившись в леса, подальше от общества: я трезво мыслящий человек, и для меня поступки всегда значили больше, чем чувства, моя жизнь протекает среди людей, будь то иудеи или римляне. Кроме того, если случился подобный союз хлеба и вина, я предвижу ужасные потрясения в этой стране. Говорят, что он оплакивал судьбу Иерусалима, и возможно мне удастся быть там как раз вовремя, чтобы спасти все то, что может погибнуть, если окажется, что храм не в состоянии взять всех под свою защиту. Я с сыновьями уеду жить в другую страну! Однако пока я ничего не могу утверждать.

Его речи были жалобными, и мысли перескакивали с одного предмета на другой.

– Ты разговаривал с ним на горе? – спросил я.

– Как я посмел бы что-то сказать ему? – спросил он, и глаза его от удивления расширились – Мне достаточно было увидеть его!

– Одиннадцатеро ничего и слышать обо мне не хотят! – признался я – А Петр запретил мне даже о нем говорить, потому что я римлянин.

– Когда они достигнут моего возраста и выстрадают столько, сколько выстрадал я, они станут лучше разбираться во всем, – успокоил он меня. – Ведь они всего лишь люди, а значит далеки до совершенства; однако простые люди с ограниченным умом делают меньше зла, чем те, кому разум и амбиции позволили занять ответственное место в обществе. Я был бы счастлив, если бы они полностью не исковеркали наследство Иисуса. В любом случае, если судьба царства находится только в руках этих одиннадцати человек, мы ничего не сможем поделать, остается лишь надеяться, что возложенная на них миссия образумит и возвеличит их, как это уже случалось в прежние времена. Лучше уж пусть будет так, чем если бы его наследство оказалось в руках сварливых скриб!

– А что значит для тебя это наследство? – отважился я спросить.

Сами того не замечая, мы принялись вместе расхаживать по форуму, словно софисты, которые ведут дискуссию, а Мирина тем временем присела отдохнуть на городской указатель мили. Симон Киринейский остановился, взглянул на меня и в знак бессилия опустил поднятую руку.

– Если бы я мог все знать раньше! – жалобно произнес он – За то время, пока мы ждали, мне многое рассказали о его учении, и я тут же пожелал, чтобы все это оказалось лишь болтовней одинокого пророка: его собственная мать и братья считали его умалишенным и после двух первых проповедей в Галилее безуспешно пытались вернуть его домой. К праведникам он был слишком безжалостен, а к грешникам – слишком снисходителен! Некоторые из мудрецов даже полагали, что он совершает свои чудеса при помощи древнего духа зла, именуемого Бельял. Он совершенно не заботился о том, что говорил: иногда утверждал одно, иногда – другое, и те, кто слушал его, рассказывали, что в течение одного дня его высказывания сильно противоречили друг другу! Можешь себе представить, какой удар меня постиг, когда я увидел живым человека, чей крест на собственных плечах донес до Голгофы!

Крепко сжав руки, он продолжал:

– Он говорил: «Остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим». Эти слова мне совершенно ясны, но я с ними никак не могу согласиться! Неужели я должен простить все долги Ироду Антипасу? Каждый раз, когда он бывает в Иерусалиме, он присылает ко мне своего интенданта Хузу, чтобы одолжить денег; по правде говоря, я никогда не питал надежд вернуть их, и речь даже не идет о значительных суммах – скорее это можно рассматривать как скрытую взятку: мне не хотелось бы, чтобы он расстроил мои дела в Перее и Галилее. А теперь мне начинает казаться, что я должен прийти к князю и простить ему все долги не только на словах, но и от чистого сердца. А мне хорошо известно, что он издевался над Иисусом, перед тем как тот был распят. Конечно, благодаря его хлопотам мне удалось сделать несколько выгодных приобретений у разорившихся галилеян, однако я простил им их долги, а ведь мысль о том, чтобы собрать их наделы в одно сравнительно большое имение и передать его моему сыну Руфию, была мне так мила! Однако я сжалился над ними. Я вовсе не хвалюсь этим поступком, потому что сам Иисус говорил, что левая рука не должна знать того, что делает правая, тем более в чужих краях, однако хотел спросить у тебя совета. Разве не было бы более справедливым заставить князя вернуть долги, а затем раздать эти деньги обездоленным, чем просто-напросто забыть о них?

Симон взвешивал свои слова, и я тоже серьезно подошел к его заботам.

– Ты слишком много беспокоишься о своем добре и о долгах, – сказал я – У меня тоже есть состояние, но что оно может сейчас значить! Возможно, это отношение к богатству возникло у меня из-за того, что я разбогател, не прилагая к тому ни малейших усилий и благодаря способу, который многие сочли бы бесчестным. Советую тебе подождать и не действовать вслепую. Мне сказали, что его ученики собираются в Иерусалим, где будут дожидаться, даже если им придется ждать двенадцать лет, свершения одного пророчества, и тогда все должно проясниться! Почему же ты думаешь, что сможешь опередить их?

– Потому что я жестокий и злой человек, – без промедления ответил Симон, словно уже размышлял над этим вопросом.

– А ты ничуть не изменился, – заметил я. – Тебе кажется, что если ты что-то дашь, то тотчас же получишь другое взамен. Думаю, что Иисус пришел не для того, чтобы воздать каждому по заслугам, а чтобы самому искупить все грехи мира, потому что ни один человек не способен до конца искупить даже собственные прегрешения. Это лишено всякого смысла, однако ты сам сказал, что в глазах разумного человека в его учении много абсурдного.

Киринейский поднес руку ко лбу и глубоко вздохнул;

– Не знаю, что ты хочешь этим сказать, однако у меня уже начинает раскалываться голова. Значит, ты считаешь, что если я по-своему хочу искупить свою вину, то это не более чем проявление гордыни прежнего раба, ставшего купцом. А кто ты такой, чтобы поучать меня? Разве ты не говорил, что тебе запретили даже говорить о назаретянине?

– О Симон, прости меня! – сказал я, раскаиваясь в том, что поступил так необдуманно – Ты прав: кто я такой, чтобы поучать тебя? Ты попросил у меня совета, а я во всем этом разбираюсь не больше твоего, может, даже и меньше, потому что ты старше меня и у тебя богатый опыт. Так что ищи путь к его царству по-своему, а я буду это делать по-своему.

Машинальным движением Симон погладил по щеке Мирину, по-прежнему сидевшую на городском указателе мили.

– О, была бы у меня дочь! – тихо произнес он – Возможно тогда мое сердце научилось бы снисходительности, а я не был бы таким жестоким!

Было уже темно, и в городе зажглись огни.

– Мы о многом поговорили, и чем дальше заходил разговор, тем больше я переживал, – сказал он, – Однако достаточно мне было прикоснуться к щеке твоей дочери – и все как рукой сняло: я уже чувствую себя превосходно.

– Я не настолько стар, чтобы Мирина была моей дочерью, – возразил я – Мирина – моя сестра, ей непонятен твой язык.

– Похоже, она побывала с тобой на горе, – произнес он, глядя на свою руку – Я почувствовал это, как только прикоснулся к ее щеке, а когда столкнулся с тобой и даже когда ты ухватился за мою руку, я ничего не ощутил. Она же сообщила мне покой, и теперь моя голова больше не забита ненужными вопросами. Значит свыше предполагалось, чтобы я не выслушивал твои софизмы, а прикоснулся к щеке твоей сестры.