Текст книги "Чекист (СИ)"
Автор книги: Михаил Симаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Глава 6. Беседа об искусстве.
Советская Россия начала 1920-х гг. находилась, фактически, в блокаде – дипломатической и торговой. Раньше всего эту блокаду удалось прорвать на балтийском направлении: в январе 1920 года между РСФСР и объявившей о своей независимости Эстонией начались переговоры, завершившиеся установлением мира и отправкой в Ревель, столицу Эстонии, торговых агентов. Они занимались продажей за валюту драгоценностей, антиквариата, картин, мехов, и закупками военного снаряжения, техники, медикаментов. Валюта переводилась также на зарубежные счета разных советских организаций.
По договорённости с наркоматами путей сообщения и иностранных дел, вещи для продажи доставлялись в Ревель на особом поезде, сопровождаемом сотрудниками ведомств, ответственных за их поставки. Тут были представители наркомвнешторга, Реввоенсовета, Коминтерна, и других структур.
Старший уполномоченный МосЧеКа Пётр Матвеевич Ясенев входил в группу, отвечавшую за вагон с ценностями, валюта от реализации которых должна были пойти на тайные заграничные счета непосредственно партии – "золото партии", как он полушутя говорил про себя. Впрочем, этим занимались особо доверенные товарищи. Его задача была много проще – распродать начинку пяти чемоданов – в них уместились вещи, полученные от Корнеича и изъятые у банды Фрекса – а затем передать чеки и валюту курировавшему его деятельность секретарю ЦеКа – за вычетом доли хозяев вещей, посредников (фирмы Корнеича) и его собственной.
Ясенев занял диван в двухместном купе, а его помощник расположился вместе с охранниками в общем вагоне. В Москве к уполномоченному никто не подсел, и тот уже задавался вопросом – не останется ли он в одиночестве до конца поездки, что было бы немного странно, учитывая число желающих любыми способами покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Однако в Петрограде, перед отправлением поезда, когда Ясенев вернулся после прогулки в своё купе, он обнаружил там плюгавого человечка, устроившегося на втором диване и выкладывавшего на стол водку и закуски.
Попутчик представился старшему уполномоченному как "писатель Ваннерман" и вскоре они уже завели, под звон стаканов, беседу об искусстве.
В прежнем мире Перекуров почитывал художественную литературу, так что Ваннерман оказался для него собеседником интересным. Писатель, в свою очередь, был рад внимательному слушателю и увлечённо рассказывал о своём творчестве. Он похвастался, что одну из его повестей наркомпрос включил в список литературы, рекомендуемой для среднего школьного возраста, и Перекуров, напрягши память, вспомнил, что, действительно, в его время учительница читала им повесть Ваннермана "Лучший друг детей". Затем писатель стал похваляться связями в мире искусства. Рассказал о салоне Лили Брик, который посещали звёзды советской литературы – а также, добавил он, бросил взгляд на кожанку собеседника – ответственные товарищи. Перекуров, немного поразмыслив, понял, что его знакомец имеет в виду особоуполномоченного Агранова, восходящую звезду ВЧК, будущего героя крупных политических процессов 1930-х гг., который в послереволюционный период, так сказать, курировал советскую творческую интеллигенцию.
А писатель, окончательно опьянев, тем временем гордо сообщал о своих гонорарах, о своих знакомствах, о дядюшке из Америки, который год назад приехал в Советскую Россию, и, почти не зная русского языка, стал комиссаром Литературного института. Вслед за чем он выразительно и с жестикуляцией стал читать отрывок из своей новой революционной поэмы. Поскольку писатель уже еле вязал слова, Ясенев-Перекуров сумел уловить только общий сюжет повествования – где в ледяной воде под огнём безжалостного врага тонул красный командир, которого ждала любимая, а свой дополнительный паёк под койкой он не жрал втихаря и за спины красноармейцев под пулями не прятался. Но, когда он выплыл, её убили, и сыновья у них не родились, и Эпохи Милосердия они вместе не дождались.
Услыхав знакомое название, Перекуров навострил уши и спросил у попутчика: не знаком ли он с Львом Борисовичем Фельдцерманом? Пьяно ухмыляясь, тот ответил, что они не встречались лично, но у них есть общий приятель – и назвал фамилию, довольно известную в советское время. Как помнил Перекуров, один из представителей этой семьи был видным экономистом, редактором журнала "Коммунист", его сын стал олигархом, племянник – кинокритиком. Брат родоначальника семейства, крупный писатель, во время войны дожидался Эпохи Милосердия в Ташкенте, откуда слал горячие приветствия доблестным бойцам Красной Армии. Его внучатые племянники, братья-близнецы, тоже пошли по писательской части.
Быстренько покрутив в уме все эти факты, старший уполномоченный понял, что ему в руки попал отличный материал на нового знакомого. Теперь писатель Ваннерман, как приятель родича троцкиста Фельдцермана из Ровно, был у него на крючке и мог, при надобности, без особого труда пополнить список "необоснованно репрессированных кристально честных коммунистов".
А тот, ничего не подозревая, заливался соловьём, сообщая, что его последнюю повесть читал нарком просвещения Луначарский, что её похвалил сам Маяковский, что её выдвинула на премию Ассоциация пролетарских писателей.
Материал было бы неплохо дополнить, и уполномоченный небрежно спросил:
– Изображаешь, значит, врагов революции как чертей из ада, а наших комиссаров – как святых подвижников?
– Нет, для реализма добавляю, что и наши могут ошибаться, но хотят-то они хорошего, вот что главное. И рассказы выходят жизненные. Таковы принципы художественного творчества,– икнув, сообщил Ваннерман.
– Ну а доведись тебе оказаться на другой стороне, изображал бы, поди, комиссаров чертями из ада?– по-свойски подмигнул ему Ясенев, но писатель, словно внезапно протрезвев, остро глянул на чекиста своими чёрными глазами и ничего не ответил, только опрокинул в рот ещё один стакан водки и захрустел солёным огурцом.
Глава 7. Бизнес в Ревеле.
Спецпоезд пришел в Ревель рано утром. На перроне приезжих встречала группа субъектов, по виду типичных международных гешефтмахеров, с бегающими глазками и физиономиями плутов. Они, очевидно, имели уже отработанную технологию взаимодействия с поставщиками, поскольку сразу подходили к своим клиентам, получали от них списки предметов на реализацию и отбывали восвояси. К покинувшему вагон Ясеневу никто не подошёл, хотя парочка спекулянтов и бросила в его сторону заинтересованные взгляды. Писатель Ваннерман незаметно исчез.
Вздохнув, чекист приказал Кирбазаеву сгрузить поклажу. Затем он кликнул такси и попросил шофёра отвезти их в гостиницу, которую занимают советские дипломаты. Это оказалась "Золотая Рысь", старое обветшалое здание, возле которого по тротуарам гуляли такие же гешефтмахеры – ловля рыбки в мутной воде полузаконной торговли привлекала многих.
Сопровождаемый порученцем и носильщиками, тащившими чемоданы, Ясенев заказал номер, поднялся туда, велел принести обед и, приняв душ, поспал. После чего направился в апартаменты посольства, отыскал кабинет секретаря по торговле, постучал, вошёл и, без долгих рассуждений, положил перед тем мандат, список предметов, предлагаемых для реализации, а рядом – три банки с чёрной икрой. Банки секретарь привычным жестом смахнул в ящик стола, список же принялся внимательно изучать.
– Годится,– вынес он, наконец, вердикт.– Вы будете постоянным поставщиком?
Ясенев кивнул.
– Тогда я советую вам обратиться к Якобу Штальмайеру, это оптовик, он платит сразу, если, конечно, договоритесь по ценам. Назад что-нибудь повезёте?
– Только чеки,– ответил уполномоченный.
Секретарь нажал кнопку звонка и велел явившемуся клерку:– Проводи товарища,– он глянул на мандат– Ясенева в офис Штальмайера и помоги ему, после заключения договора, с банковскими транзакциями.– С этими словами он черканул на бумажке пару строчек и передал её Ясеневу.– Отдадите Штальмайеру, что делать дальше он скажет,– пояснил секретарь.
Двигаясь вслед за клерком по узкому тротуару, старший уполномоченный вполуха слушал словоохотливого провожатого, который, по ходу дела, рассказывал новоприбывшему о жизни посольства вообще и торгового отдела в частности. Поначалу Ясенева напрягали многократные заверения клерка в своей честности и неподкупности, но потом, уяснив, что под этим имеются в виду два процента комиссионных в бюджет посольства от общей суммы сделки, он успокоился и стал обращать больше внимания на окружающий пейзаж, чем на местные сплетни. Наконец, они дошли до трёхэтажного дома с колоннами и характерной для всего города остроконечной крышей.
– Нам сюда.– Посольский служащий поздоровался со стоявшим на входе охранником, который открыл перед ними массивные двери.– Направо, затем по лестнице на второй этаж. Я подожду вас здесь.– Он сел в одно из кресел, стоявших в вестибюле, и взял со столика газету.
Старший уполномоченный пожал плечами и зашагал в указанном направлении.
Якоб Штальмайер с виду был типичным западно-европейским бюргером – плотная фигура, короткая стрижка, чёрный костюм, белая рубашка, аккуратно повязанный галстук. Записку от секретаря торгового отдела он, прочитав, небрежно отложил в сторону, зато список предлагаемых ценностей принялся изучать очень внимательно. Время от времени он фыркал – видимо, из-за цен, которые Ясенев для вещей от банды Фрекса поставил отчасти наугад. Цены на товар от Корнеича он увеличил на 15 процентов, поскольку был уверен, что придётся торговаться.
Наконец, перекупщик закончил изучать список и принялся быстро черкать в нём карандашом, проставляя свои расценки.
– Вот,– закончив манипуляции, он пододвинул листок бумаги к уполномоченному.– Наши предварительные предложения. Окончательную оценку можно будет дать после осмотра вещей.
Ясенев взял прейскурант и углубился в его чтение, а Штальмайер, слегка наклонив голову, принялся незаметно изучать сидевшего напротив него человека. Что-то в нём было непонятное. Простецкая физиономия плохо сочеталась с чёткими выверенными движениями. "Разведчик или чекист",– подумал про себя Штальмайер. Его гость, словно уловив мысли хозяина, неожиданно вскинул голову, мельком скользнул по нему взглядом и снова занялся чтением. Цены на товары вернулись практически к тем, которые проставил оценщик фирмы Корнеича, что подтвердило его квалификацию и добросовестность скупщика. Поэтому Ясенев решил не оспаривать прайс, а отдал его обратно с согласным кивком.
– Мы остановились в гостинице "Золотая Рысь",– сообщил он.– Ваш человек может посмотреть вещи, когда ему удобно.
– Хорошо. Тогда не будем терять времени,– ответил коммерсант и взял трубку телефона.– Грег, зайди ко мне,– распорядился он.
Через минуту в кабинет вошёл молодой человек с папкой в руках.
– Проведёшь окончательную оценку товара,– перекупщик протянул ему прейскурант.– Вам наличные или чеки?– повернулся он к клиенту.
– Чеки Банка Англии по пятьдесят фунтов стерлингов на предъявителя, и сотня мелким кэшем, – сообщил Ясенев.
Штальмайер кивнул.– Идёт. Составишь договор,– обратился он к своему подчинённому.– Чеки заверишь в местном отделении банка Ллойда. Устраивает?– он снова повернулся к клиенту.
– Вполне,– отозвался тот.
* * *
Деловая атмосфера советской нэповской торговли в Ревеле понравилась бывшему полковнику и напомнила ему обстановку в российском бизнесе XXI века, когда тот уже упорядочился и всяк сверчок знал свой шесток, а также свои отношения с чиновниками: этому надо дать столько-то, а вот этому столько-то. Кончил дело – гуляй смело и приглашай всех причастных на банкет. Для последнего уполномоченному и потребовалась сотня фунтов наличными вразбивку.
Однако, как Ясенев знал из истории, период нэпа в Советской России длился недолго. Вскоре прежняя партийная элита неожиданно для себя сначала оказалась оттеснённой от власти, а затем и вовсе сгинула в подвалах Лубянки и лагерях ГУЛАГа. Настало время сталинизма.
Другим путём пошла Российская Федерация XXI века. Российские эффективные менеджеры, в своём большинстве потомки необоснованно репрессированных кристально честных коммунистов, взяли реванш за поражение родичей. Реванш с громадной контрибуцией – всё, созданное народом при Сталине, стало их собственностью. А так как история любит пошутить, то вскоре они решили ещё и отзеркалить сталинизм, сделав своего рода гротескную пародию на него. Возможно, так выглядела бы Советская Россия в случае победы в ней в 1920-х – 30-х гг. троцкизма.
Под мерное постукивание колёс спецпоезда, неторопливо отсчитывавшего километры на пути из Ревеля в Москву, старший уполномоченный МосЧеКа Пётр Матвеевич Ясенев, он же бывший российский полковник спецслужбы Фёдор Михайлович Перекуров сравнивал свой прежний мир с тем, в котором он волею судеб оказался ныне.
Эпилог
Вернувшись домой после отчётного визита в секретариат ЦеКа и в фирму Корнеича, старший уполномоченный спрятал в тайнике чеки, затем перекусил, затем задумался о дальнейших планах.
На ближайшие годы, до окончания нэпа, положение, в целом, определилось. Копить валюту, расширять связи, собирать материал. Укреплять профессиональную репутацию, давая в МосЧеКа прогрессорские уроки из практики продвинутого общества.
А что, если он не успеет или не сумеет уехать, и ему придётся жить здесь во времена Сталина? Как быть тогда?
Полковник вспомнил наивные романы о попаданцах, которые оказавшись в Советском Союзе тридцатых или сороковых годов, стремились на приём к Сталину, чтобы помочь стране в будущей войне, и он усмехнулся. Если бы кто-то из таких попаданцев встретился со Сталиным и рассказал ему про Российскую Федерацию XXI века, то мы все уже давно пили бы баварское. А поскольку история не изменилась, то, значит, никто ни Сталину, ни советским командирам времён Великой Отечественной войны про самые длинные в мире яхты не рассказал.
Так что надо быть реалистом и готовить, как говорили в его время в кругах российской элиты, "запасной аэродром" – недвижимость на берегу южного моря и счёт в швейцарском банке.
Приложение. Документальные материалы; исторический контекст.
"Склянский, известный заместитель Троцкого <в Реввоенсовете>, занимал для трёх своих семей в разных этажах "Метрополя" три роскошных апартамента. Другие следовали его примеру ... в этих помещениях шли оргии и пиры" (Соломон Г.) (1).
Ближайший соратник Троцкого А. Иоффе, назначенный в 1918 году послом в Германии, содержал там со всеми удобствами не только семью, но и любовницу:
"Деньги, которые были в посольстве, расходовались совершенно произвольно, и для меня быстро выяснилось, что вся эта публика, считая себя истинными революционерами – победителями, смотрела на народное достояние, как на какую-то добычу, по праву принадлежащую им ...
Было тут много оплаченных счетов от разных шляпных и модных фирм, часто на очень солидные суммы, выписанных на имя М.М. Гиршфельд <содержанки А. Иоффе>, жены Иоффе и других лиц ..." (Соломон Г.) (2).
Заместитель наркома финансов Гуковский, организовавший в Ревеле базу для реализации драгоценностей, совмещал финансирование мировой революции с активным отдыхом:
"... "деловая" жизнь вертелась колесом до самого вечера, когда все – и сотрудники, и поставщики, и сам Гуковский – начинали развлекаться. Вся эта компания кочевала по ресторанам, кафе-шантанам, сбиваясь в тесные, интимные группы... Начинался кутёж, шло пьянство, появлялись женщины ... Кутёж переходил в оргию ... Так тянулось до трёх-четырёх часов утра ... С гиком и шумом вся эта публика возвращалась по своим домам. ... Дежурные курьеры нашего представительства ждали возвращения Гуковского. Он возвращался вдребезги пьяный. Его высаживали из экипажа и дежурный курьер, охватив его со спины под мышки, втаскивал его, смеющегося блаженным смешком "хе-хе-хе", наверх и укладывал в постель" (3).
Глава Коминтерна выписывал спецрейсами заграничные деликатесы.
"Мне подают полученную по прямому проводу шифрованную телеграмму ... "Прошу выдать для надобностей Коминтерна имеющему прибыть в Ревель курьеру Коминтерна товарищу Сливкину двести тысяч германских золотых марок и оказать ему всяческое содействие в осуществлении им возложенного на него поручения по покупкам в Берлине для надобностей Коминтерна товаров. Зиновьев".
– А что это за груз? – спросил я вскользь.
– Извините, Георгий Александрович, – я не могу спокойно об этом говорить ... Всех подняли на ноги, вас, всю администрацию железной дороги, министра, мы все скакали, все дела забросили ... Ананасы, мандарины, бананы, разные фрукты в сахар, сардинки ... А там народ голодает, обовшивел ... армия в рогожевых шинелях ... А мы должны ублажать толстое брюхо ожиревшего на советских хлебах Зиновьева...
Вскоре прибыл и сам Зиновьев. Я просто не узнал его. Я помнил его встречаясь с ним несколько раз в редакции "Правды" ещё до большевицкого переворота: это был худощавый юркий парень. ... Теперь это был растолстевший малый с жирным противным лицом, обрамленным густыми, курчавыми волосами и с громадным брюхом. ... Он сидел в кресле с надменным видом, выставив вперед своё толстое брюхо и напоминал всей своей фигурой какого-то уродливого китайского божка. Держал он себя важно ... нет, не важно, а нагло. Этот отжиревший на выжатых из голодного населения деньгах каналья едва говорил, впрочем, он не говорил, а вещал. ...
На обратном пути в Петербург Зиновьев снова остановился в Ревеле. Он вёз с собою какое-то колоссальное количество "ответственного" груза "для надобностей Коминтерна". Я не помню точно, но у меня осталось в памяти, что груз состоял из 75-ти громадных ящиков, в которых находились апельсины, мандарины, бананы, консервы, мыла, духи... но я не бакалейный и не галантерейный торговец, чтобы помнить всю спецификацию этого награбленного у русского мужика товара" (Соломон) (4).
«Зиновьев ... любит пользоваться благами жизни» (Бажанов) (5).
Примеру вождей пролетариата следовали их подчинённые.
"Илья Ионов (6) ... мы собираемся у него по вечерам поиграть в карты. ... Красивые книги, миниатюры, гербовые сервизы, потемневшая от времени мебель красного дерева павловской эпохи. Это то, что осело у некоторых бойцов-добытчиков после многочисленных экспроприаций. ... Лиза <жена Ионова> пополнела, носит бусы из крупных уральских самоцветов" (Серж) (7).
«Они сидели ... в комфортабельных квартирах и кабинетах, среди наворованных богатств, среди своры преданных лакеев с Горьким во главе, покачивая свои ожиревшие тела на мягких рессорах дорогих автомобилей и салон-вагонов, наслаждаясь, как могли, среди общей нищеты и разрухи, жизнью и властью» (Дмитриевский) (8).
А.В. Антонов-Овсеенко, сын одного из ближайших соратников Троцкого, репрессированного при Сталине, с возмущением писал в мемуарах, что при аресте его отца в опись конфискованных вещей не вошли (т.е. были присвоены чекистами) «подлинные гравюры известных художников, пишущая машинка, радиола с восемью альбомами пластинок, драгоценности жены, её беличья шуба, дорогие французские духи и многое-многое другое» (9).
«Был такой замнаркома финансов Альтский. Многие картины из частных коллекций уплывали тогда за границу через этого человека. У него был брат в Польше, владелец антикварного магазина» (Молотов).
Троцкисты захватывали руководящие посты в послереволюционной российской экономике семьями и кланами. Первая жена Г. Зиновьева, Равич Сарра Наумовна стала «народным комиссаром» внутренних дел т.н. Северной коммуны, а вторая его жена, Левина Злата Ионовна – «народным комиссаром» социального обеспечения Северной Коммуны. Жена Каменева, сестра Троцкого, возглавила ВОКС, «место, где даются субсидии выезжающим для подкормки за границу советским литераторам» (Бажанов). Четверо братцев Косиоров заняли крупные посты в советско-партийном аппарате. И так далее.
Нахраписто захватывая экономику страны, троцкисты нимало не считались с многократно поминаемой ими «для потребления масс» классовой принадлежностью. Так, помогать «пролетарской революции» приехали из Америки банкиры Абрам Животовский, дядя Троцкого; Вениамин Свердлов, брат председателя ВЦИК – последний стал сначала зам. наркома путей сообщения, а потом председателем президиума коллегии НТУ ВСНХ.
Часть 3
Глава 1. Нефтедоллары.
– Отлично сработано,– вкладывая фотографию в приклеенный кармашек довольно пухлой папки, похвалил своего подчинённого, агента III разряда Ахмеда Кирбазаева, старший сотрудник особых поручений ОГПУ Пётр Матвеевич Ясенев. На чуть размытом снимке полный лысый человечек в чёрном костюме, с виду типичный совслужащий, получал от сидевшего рядом с ним за ресторанным столиком высокого холёного иностранца плотно набитый конверт.
Ахмед поправил висевший на поясе громадный кинжал.– Надо брать шакала,– с заметным кавказским акцентом произнёс он.– Бабло он хранит дома, я проследил.– Можно взять много. Айя, как много!– прищёлкнул он языком.– Этот борхатаб бахр ему уже шестой конверт даёт.
Старший сотрудник по особым поручениям усмехнулся и отрицательно покачал головой.– Мы не будем делать бульон из курицы, которая может нести золотые яйца,– сообщил он, выдвигая верхний ящик стола и возвращая туда папку. На лицевой стороне её обложки значилось слово "Рыбопром", но это была только маскировка её основного содержания. Хотя текущим заданием группы Ясенева, входившей в отдел по борьбе со спекуляцией московского отделения ОГПУ, действительно было расследование уклонения от налогов кооперативного объединения "Рыбопром", однако гораздо больше Пётра Матвеевича интересовала неофициальная разработка Анатолия Авксентьевича Бодуна, ответственного сотрудника объединения "Нефтесиндикат", материалы по которому, для конспирации перемешанные с "рыбопромовскими", и хранились в этой папке.
Вскоре после преобразования ЧеКа в ГПУ, а затем в ОГПУ подразделение по пресечению незаконного оборота ценностей было включёно в отдел по борьбе со спекуляцией. Ясенев, получивший звание старшего сотрудника особых поручений, стал руководителем небольшой группы, в которую вошёл Ахмед Кирбазаев, повышенный из стажёров в агенты III разряда, и Митя Фельдцерман, племянник Льва Самойловича, назначенный сразу агентом II разряда. Через некоторое время Ясенев посодействовал переводу в Москву работника Тверского губотдела ОГПУ Мокея Телятникова. Этого кадра он приметил во время своей недельной командировки в Тверь. Московскому чекисту было поручено разобраться с сигналами о хищениях реквизированного церковного имущества. Во время расследования Ясенев вышел на Телятникова, собрал на него хороший материал, и вызвал для личной беседы. По мере предъявления показаний свидетелей, провинциал принимал всё более грустный вид. Убедившись в готовности клиента, столичный гость предложил ему написать явку с повинной и указать места хранения похищенных ценностей. После чего часть украденного была обнаружена в заброшенной даче, парочка попов арестована, дело успешно закрыто, а перспективного кадра Ясенев порекомендовал к переводу из провинции в столицу, где тот вскоре и обосновался при его группе. Материал на Телятникова – его признание вместе с показаниями нескольких свидетелей – был отправлен на хранение в надёжное место, так что в преданности своего нового подчинённого Ясенев мог не сомневаться. Наличие компромата всегда являлось лучшей рекомендацией и самой весомой гарантией верности начальству российских чиновников. Вот почему воры и казнокрады, на которых имелся материал, во все времена были наиболее преданной опорой властей и быстрее других продвигались по служебной лестнице – если, конечно, они правильно заносили и не начинали копать под своё руководство.
Перевозками антиквариата в Ревель Ясенев занимался недолго. Валюта от них поступала хоть и надёжно, но в небольших количествах. Через некоторое время он передал, за половинную долю, этот бизнес Телятникову, которого произвёл в свои заместители, и которого плотно держал на крючке. А сам бывший российский полковник занялся поисками более обширной кормовой базы, используя свой прежний опыт и нынешние возможности.
Из институтского курса истории КПСС Перекуров-Ясенев помнил, что органы ОГПУ-НКВД, в которых он сейчас служил, во второй половине тридцатых годов несколько раз перетряхнут, и тех кристально честных чекистов, которых не расстреляют при Ежове, посадят при Берии. Так что 35-й год можно было считать крайней точкой его пребывания в этой организации. Собственно, к тому времени вообще следовало бы изыскать способ покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Разумеется, с накопленным капиталом в виде солидного счёта в иностранном банке и коттеджа в цивилизованной стране. Впрочем, учитывая ещё и надвигающуюся войну, подобрать такое место было непросто. Вилла в Испания, самое популярное вложение средств российских эффективных менеджеров, равно как и квартирка с видом на Темзу или домик у озера в Италии, излюбленные места обитания российских патриотов его времени, отпадали. Швейцария была неплоха, но тоже небезопасна – с конца 30-х там плотно обоснуются гитлеровские спецслужбы, и бывший чекист очень даже мог бы их заинтересовать. Оставалась только Америка. Перебраться туда и решил, после раздумий, бывший российский полковник. Вот только все эти проекты мало что стоили без солидного финансового обеспечения. Увы, крохами, какие доставляло курирование контрабанды антиквариата, на коттедж и нормальный счёт в банке пришлось бы копить ещё лет двадцать.
Перебирая крупных бизнесменов, которым можно было бы предложить крышу, Перекуров припоминал известные ему факты из истории. Первым ему пришёл на ум знаменитый Арманд Хаммер, медик из США, который, приехав в Сов. Россию ещё при Ленине, занялся спекуляцией икрой и мехами, потом открыл карандашную фабрику, а потом, накопив капитал, принялся массово скупать по дешёвке царские вещи, прочий ценный антиквариат, и домой вернулся мультимиллионером. Увы, первые же попытки наведения справок об американце показали, что его бизнес крышуют люди из группировки Троцкого– Зиновьева– Каменева – так называемой "новой оппозиции", которая, хотя и понесла в середине двадцатых годов серьёзные политические потери, однако в хозяйственной жизни страны ещё имела немалый вес. Поэтому сбор компромата на шустрого "врача" представлялся крайне рискованным.
Затем бывший российский полковник вспомнил известное из советских учебников по истории название – Ленские золотые прииски. Эта компания, печально прославившаяся в царское время массовым расстрелом рабочих, после революции была вначале национализирована, а потом снова передана иностранцам, фирме "Лена Голдфилдс". Запросив в канцелярии Главконцесскома копию договора, бывший полковник даже присвистнул от изумления – английская компания должна была отдавать СССР только 7 (семь) процентов от добываемых ею на Лене, на Алтае, на Урале золота, меди и других металлов. Всё остальное отходило в её собственность. Причём концессия была заключена на тридцать лет.
– Этот менеджмент,пожалуй, даже эффективнее нашего прошлого, то есть, тьфу ты, будущего, – сказал вполголоса бывший российский полковник, изучая условия договора.– Какие откаты здесь можно будет получать!!– он мечтательно прищёлкнул языком.
Однако, дочитав материалы до конца, Ясенев-Перекуров отчётливо понял, что ему, скромному оперативнику ОГПУ вклиниться в этот эффективный менеджмент никак не удастся – договор украшали подписи Троцкого, на тот момент председателя Главконцесскома, и его заместителя и ближайшего соратника Иоффе.
Поразмышляв ещё немного и перебрав знакомые ему из прежней жизни виды эффективного бизнеса – ввоз и захоронение на территории страны радиоактивных отходов, поставку протухшей еды для школьных завтраков, распродажу земли в водоохранных зонах под дачи уважаемым людям и прочее подобное – Ясенев-Перекуров остановился на экспорте нефтепродуктов. Из высоких партийных чинов эту, потенциально очень прибыльную, деятельность пока никто, как ни странно, не курировал, а, значит, здесь имелось поле для манёвра. Правда, среди руководства нефтяников мелькала фамилия Серебровского, согласно досье давнего знакомого всё того же Троцкого – в его доме последний останавливался после возвращения из эмиграции в 1917 году – но он не имел особого влияния в партии а был, по существу, как следовало из его досье, просто инженерным работником.
– Итак, займёмся нефтью,– подвёл итог своих экономических изысканий бывший российский полковник.– К счастью, сейчас не 37-й год,– усмехнулся он. Не так давно это выражение было как бы слоганом демократов, повторяемым ими при каждой попытке привлечь к ответственности хоть какого-то крупного вора. Однако его же через некоторое время, после перехвата власти, стали использовать и патриоты, к которым Фёдор Михайлович Перекуров с полным основанием относил себя самого.
– Да, до 37-го года ещё далеко,– повторил вполголоса бывший российский полковник.– Поэтому займёмся делом. Тварь я дрожащая или право имею?– задал он сам себе сакраментальный вопрос, поставленный некогда его знаменитым тёзкой.
Он собрал из публикаций центральной прессы и профильных изданий информацию о работе "Нефтесиндиката", главной организации СССР по торговле нефтепродуктами с зарубежными странами, затем запросил служебную документацию по сбыту и принялся её внимательно изучать. Из опыта прошлого ему было ясно, что основным методом эффективного менеджмента в нефтянке станет занижение количества реальных экспортных поставок и распил стоимости полученной разницы между представителями советской и иностранной сторон. Достаточно легко он нашёл и человека, от которого зависело окончательное оформление документов на поставку. Им оказался Анатолий Авксентьевич Бодун, ответственный работник синдиката. Сравнив накладные низовых трестовых организаций на поставленную нефть со счетами, выставленными "Нефтесиндикатом" зарубежным фирмам, Перекуров-Ясенев убедился в том, что Бодун действительно занижал объём экспортных поставок, примерно на десять процентов. Получившуюся разницу он, очевидно, делил с управляющими западных компаний, покупавших нефть. Обрадованный полковник решил было, что эффективный менеджер уже у него в руках, но, изучив документы до конца, понял, что дело сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Оказалось, что Бодун не просто занижал объём отправленной продукции, а засчитывал эту разницу в качестве очередной выплаты американской "Стандард ойл" за поставленное той новейшее нефтяное оборудование. Бывший российский полковник, исходя из своего прошлого опыта, мог бы поклясться, что цены на оборудование в подобных расчётах являются завышенными и что именно такая наценка составляет в данном случае суть эффективного бизнеса – вот только доказать это, в отличие от прямой фальсификации документов, было ой как непросто. Пришлось ему обложиться техническими справочниками и рекламными буклетами нефтяных фирм и с карандашом в руках трудолюбиво вычислять разницу между рыночной стоимостью бурового оборудования и расценками, по которым проводились компенсационные выплаты. В результате оказалось, что его подопечный занижал стоимость экспортной нефти в среднем на восемь тысяч долларов в месяц. Если предположить, что половина этой суммы отходила компании, половина оставшегося – в карман непосредственно управленцев компании, то на долю Бодуна приходилось около двух тысяч полновесных американских долларов в месяц. "Из этой суммы мы и будем исходить",– сказал сам себе полковник, завершая подсчёт. Вслед за чем он поручил своему подчинённому установить слежку за эффективным менеджером. Несколько раз Ахмед Кирбазаев фиксировал встречи Бодуна с представителем рокфеллеровской "Стандард ойл", а вот теперь ему удалось и сделать снимок в ресторане "Националь", на котором было видно, что американец передаёт сотруднику синдиката крупную взятку. Бодун, наконец-то, оказался на крючке.
