Текст книги "Моргенштерн (сборник)"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Что-то звякнуло, потом зажёгся тусклый свет: это дом Гау засветил масляную плошку.

– Нет, ничего подобного, – Антору стало немножко легче. – Только золото. Может быть, – добавил он с надеждой, – мы уйдём отсюда? Мне хочется на воздух.

– Идите, – бросил дом Гау. Похоже, он резко потерял интерес к гостю. – Мне нужно завершить опыт. Встретимся наверху, там накрыт стол с вином. Я присоединюсь к вам… позже, – он не стал уточнять, когда именно.

– Вы всё-таки намерены продолжать? – не удержался от вопроса молодой домин.

– Да, – решительно заявил дом Гау. – Откровенно говоря, я потратил на свои опыты почти все свои деньги. Алкемическое оборудование делается из тонкого стекла и стоит дорого, к тому же для опытов нужны некоторые редкие вещества и составы… Как выражались наши предки, мне некуда отступать.

Архипелаг, остров Иган Благополучный, 244-й год, 227-й день.

– Вот так вот, – самодовольно крякнул домин Иган, взгромождая перед собой тяжёлый кожаный мешок, полный меди. – А это серебро, – рядом встал мешочек поменьше. – Ну и золотишко, – рядом лёг небольшой, но туго набитый кожаный футлярчик. – Не извольте беспокоиться, всё считанное-пересчитанное.

– Ещё бы я стал беспокоиться из-за такой суммы, – проворчал Сервин, делая знак своему человеку, чтобы тот взял деньги.

– А коли так, – хитро прищурился дом Иган, – что же это вы заявились в наши края? У нас тут с денежками туговато.

– Я любопытен, – усмехнулся купец, – да, очень любопытен. Если меня что-то интересует, я могу отправиться за этим на ту сторону Арбинады. Я услышал интересную новость – и вот я здесь.

– А-а, – дом Иган раздвинул толстые губы в ухмылке, – вот оно что… Да уж, придумал я штуку. Если б не это, не видать бы вам моих денежек… Да, кстати, насчёт заказа – уж проследите, чтобы чёрное дерево прислали самое лучшее. Чаемо, не сарай строим, а дворец для благородного…

– А, простите, – купец приподнял бровь, – чем вас не устраивает родовое гнездо?

– Пссс! – Иган похабно свистнул сквозь зубы. – Сейчас приличные люди в таких не живут. Я тут недавно на Архипелаг плавал, к дому Корелу. Он раньше вот тоже навроде меня жил. Хоть и денежек у него водилось побольше, а всё равно – сидел себе в старой халупе, как птица в гнезде. Тепло, дождик макушку не мочит, вроде и ладно. А теперь он там такого наворотил, глазам не верится! Чёрное дерево, картины, мебель драгоценная из раковин, да я только рот разевал! А я что, самый последний? Мы тут в самой глухомани живём, до Архипелага полдюжины дней всего-то, если под хорошим ветром идти… Так что будем тянуться. Чтоб не хуже других, во как. Не в хлеву чтоб.

Купец промолчал: возразить по существу было нечего. В самом деле, именовать эту приземистую постройку "родовым гнездом" можно было разве что в шутку. От обычного крестьянского дома её отличали разве что размеры да каменные стены. Внутренняя отделка практически отсутствовала: некрашеные стены, покосившаяся дверь, грубая мебель. На столешнице виднелись круглые следы от пивных кружек. Единственным предметом роскоши был древний боевой топор с длинной ручкой, лежащий на железных скобах, прибитых к стене. Его лезвие потемнело не от крови чудовищ, а от времени. Иганам никогда не приходилось сражаться с драконами, так что оружие имело для них чисто символический смысл… По крайней мере, до самого последнего времени.

Остров Иган Благополучный больше всего напоминал самое распространённое местное блюдо, фасолевый пирог – ровный, почти круглый, с низенькими оплывшими берегами. В хорошую погоду при попутном ветре с Игана до ближайших островов Архипелага и в самом деле можно было добраться дней за семь-восемь. Попутный ветер случался, однако, нечасто – так что обычный путь занимал дюжину дней. Желающих этот путь совершить бывало немного. Избалованные благами цивилизации жители Архипелага не очень-то интересовались захолустными местечками.

"Благополучным" поименовал остров первый дом Иган, по происхождению обычный крестьянин. Он получил эту землю в ответственность от тогдашнего домина Рея, в награду за деяние полезное, но совершенно не героическое. На Игане сохранились несколько редких видов птиц, считавшихся повсеместно вымершими из-за Воробьиной Хвори. Крестьянин разыскал в скалах гнездовья красноногих орланов и сумел приручить нескольких, тем положив начало их домашнему разведению. Иных подвигов он не смог бы совершить при всём желании: на острове никогда не водилось ни драконов, ни церрексов, а вездесущие химеры нападали на Иган редко и никогда не гнездились. Поэтому после Воробьиной Хвори на острове и впрямь наступило полное благополучие: чудовищ не стало, а прочие неприятности обходили Иган стороной. Даже бури и засухи случались исключительно редко, и особенного вреда не приносили. Местные крестьяне могли спокойно сеять свою фасоль, не опасаясь бед ни от неба, ни от моря. Поэтому никто не хотел выплачивать страховые взносы. Совету Сословия с трудом удалось добиться от местных жителей хотя бы минимальных выплат. По той же причине династия Иганов никогда не отличались состоятельностью, а обиталище семьи походило в лучшем случае на дом зажиточного крестьянина, нежели на настоящий доминский замок.

Судя по мешку с медью, только что продемонстрированному нынешним владетелем острова, здесь кое-что изменилось.

Сервин отпил немного горячего пива. Этот местный напиток уже успел ему надоесть, но хороших вин на острове не было.

– Всё-таки расскажите, как вы сумели собрать с крестьян деньги. Я знаю историю, но хочу выслушать это от вас. При пересказе теряются детали, а в них иногда гнездятся химеры…

– Да всё просто, – толстая физиономия дома Игана расплылась в ухмылке. – Эти мерзавцы, мои крестьяне, опять задержали выплаты. Мол, скажи и на том спасибо, что вообще тебе платим. Ты, дескать, хоть и домин, а нам без надобности, мы и без твоей казны живём неплохо. Ну не церрексы, а?

– Это случилось впервые, невыплата в срок? – мягко поинтересовался Сервин.

– Да какое там впервые! Почитай каждый год одна песня: не заплатим да не заплатим. Ну нет, конечно, заплатили бы… но душу вымотали бы. Раньше-то я на это плевал. Ну, не заплатят. Мне вроде как на пиво и фасоль хватает. Но сейчас мне деньги во как нужны стали.

– Почему бы вдруг? – Сервин отставил пиво в сторону и принялся за острую фасоль.

– Ну я ж говорю! Побывал на Архипелаге, так у меня прям глаза открылись, как люди-то теперь живут… Не, думаю, я не я буду, если буду в таком хлеву век вековать. И тогда, значит…

– Тогда вы решили построить себе дом поприличнее. Как раз подвернулся один из моих людей… дальнейшее я знаю. Меня интересует другое – как же вы всё-таки собрали деньги.

– Ну так я о чём? Деньги мне были нужны срочно, купцы ждать не любят. А мои собственные – в сословной казне, в рост положил. На руках – горсть серебришка да пара золотых, больше ничего. Я опять пошёл по крестьянам, прямо по домам ходил, представляете? Это я-то, благородный домин! А эти мерзавцы опять за своё: не желаем платить и всё тут. В другое время я бы, конечно… а тут такая злость меня взяла! Сорвётся ведь дело, чую. Короче, вернулся я домой, пиво пью, думаю. Так с пьяных глаз глянул я на этот самый топор – и завелась у меня одна мысль. Ежели они мне, значит, платить не желают из-за хорошей жизни – дай-ка я сделаю им жизнь поплоше.

– И что же вы предприняли? – Сервин уже знал эту историю, но хотел подробностей.

– Я ж всё-таки домин. Меня в детстве учили оружию, даром что незачем это сейчас. А мне вот пригодилось… Ну, короче, взял я этот топор, да и пошёл к одному домику, где мне денег уже пять лет как не давали – дескать, пошёл ты со своей страховкой, у нас и без тебя фасоль родится… Крестьяне меня, значит, увидали – сначала не поняли ничего. Сидят, в общем, дома, не высовываются. Смотрят, что я делать буду. Ну так, значит, подхожу я к ихнему птичнику, перехватываю топорище пониже, да с двух ударов дверь – вдребезги. Потом внутрь захожу, по балкам – раз, раз, крыша трещит, птицы вопят, а эти дураки – ноги в руки, в Храм побежали жалобу писать. А я смотрю, как ихний птичник рушится, да посмеиваюсь. Потому что есть закон, по которому домин имеет право на любые действия по отношению к защищаемому им имуществу: он же страховку платит… Всё по-честному.

– Вообще-то этот закон был принят на случай стихийных бедствий, пожаров и нападения чудовищ, – заметил Сервин. – В таких случаях домин, наравне с владельцем имущества, имеет право разрушать постройки, портить имущество и вообще делать всё что угодно. Но предполагается, что всё это он имеет право делать ради спасения ценностей и жизней людей. Например, в случае пожара или налёта химер возникает необходимость выломать дверь…

– Ага, мне чёрные жрецы потом об этом все уши прожужжали. А я им на это: мало ли, а может, мне показалось, что в том птичнике пожар начался? Я домин, с меня оплата страховки и возмещение убытков. Что не так? Они побухтели-побухтели, да и утихли. Потому как я в своём праве, а что до имущества, так ведь я же за него и плачу. Только вот крестьянин тот мне пять лет страховку не выплачивал. Так что и получил он с меня за свой птичник пару медяков. Ох, какая у него морда была! Зато на следующий день, как Храм и Совет Сословия решение объявили, все потянулись платить. Рожи злые, а денежки-то вот они, – он самодовльно похлопал по мешку с медью. – И этот заплатил. За все пять лет. Я так считаю, это правильно. Ежели им, церрексам жмотским, мало стихийных бедствий, я им их лично устрою. Я им теперь сам буду стихийное бедствие.

Гонгур, храм Белой Богини. 244 год, 274-й день.

Лицо жреца Хингра было гладким и твёрдым на вид, как полированный рог. Тонкие бескровные губы, сжатые в узенькую полоску, говорили о надменности и осторожности, плотно прижатые к черепу уши – о коварстве. Глаза не говорили ни о чём. Казалось, жрец каким-то непостижимым способом стёр в них всякое выражение. Он просто смотрел на собеседника – спокойно, без раздражения, но и без той приветливости, которая обычно присуща служителям Добра.

– Я бы не стал беспокоить вас лично, почтеннейший, из-за столь малого дара, – Сервин показал на увесистый мешочек с золотом, доброхотное пожертвование Храму и его служителям. – Но мне нужно было сказать вам несколько слов. Наедине.

– Я весь внимание, – жрец чуть наклонил голову. Солнечный зайчик пробежал по гладко выбритому черепу.

Они стояли на высокой террасе храма Белой Богини и смотрели на закат. Солнце, нависшее над Гонгурским хребтом, окрашивало остывающую долину в цвет кифа. Воздух пах мёдом, ленью и тоской, как это бывает в землях, расположенных вдали от моря.

Далеко внизу виднелась белая лента дороги, по которой двигались разноцветные пятнышки – то были всадники на единорогах. Иногда появлялась повозка или крытый экипаж.

Сервин подумал о том, как мудро расположен храм: высоко на горе, но в то же время вблизи торгового тракта. Не нависая угрожающе над дорогой, он притягивал взоры, одновременно близкий и далёкий. Храм не вымогал внимания проезжающих мимо – он милостиво разрешал оказать честь богам и доставить радость себе. Многие сворачивали на неширокую тропинку, ведущую ко внешним вратам – хотя бы для того, чтобы почитать изречения Аристокла на стелах, бросить несколько монет в храмовый сосуд, и задуматься о совершённых ими добрых делах.

В отличие от чёрных храмов Справедливости, получавших плату за участие в судебных разбирательствах, белые храмы жили за счёт доброхотных даяний: согласно учению мудрецов, служение Добру предполагает бескорыстие.

– Я хочу дать несколько советов, – собрался с мыслями Сервин. – Как вы знаете, – он выделил голосом последнее слово, – хороший совет, данный вовремя, может стоить очень дорого.

– Совет купца дороже золота, – вежливо улыбнулся Хингр. Улыбка у него была приятная, но Сервину она чем-то не понравилась. Так улыбаются люди, заранее уверенные в своём превосходстве над собеседником.

– Буду краток, – приступил Сервин. – В последние годы вы, Хингр, как проповедник, получили большую известность. Да, известность…

– Совершенно незаслуженную, – ввернул жрец.

– Вполне заслуженную, – голос купца помимо его воли прозвучал саркастически, – ваши проповеди против наук и исследования природы воистину замечательны. Однако, я купец. И я хорошо знаю, что даже самый лучший товар продаётся только тогда, когда на него есть спрос. Это относится и к идеям. Люди охотнее слушают то, что хотят услышать…

Улыбка сошла с лица жреца. Тонкие губы вновь сжались в упрямую полоску.

– Я не берусь судить, в каких тайниках сердца вы читаете, столь удачно произнося свои речи и каждый раз попадая в цель, – Сервин сделал паузу после сложно закрученной фразы. – Однако, так сложилось, что я могу вам сообщить кое-что о том, к чему потянутся сердца завтра.

– Вы знаете будущее? – жрец повёл плечами, просторный белый плащ колыхнулся, на мгновение разбудив дремлющий воздух.

– Мы, купцы, должны уметь предвидеть спрос на новый товар, – Сервин сделал неопределённый жест, – и вовремя сделать запасы… Я хочу рассказать вам, запасы каких слов вам потребуются в скором будущем. Вы вольны распорядиться этим знанием как угодно. Но лучше всё же им воспользоваться, да.

Жрец нахмурился.

– Что значит – "лучше"?

– Лучше для всех, и для вас прежде всего, – Сервин стал говорить чуть быстрее и несколько суше. – Вы получили известность благодаря проповедям об исследовании природы. Точнее, о вреде таких исследований. Скажем честно: на эти речи был спрос, причём не только у ваших постоянных слушателей… Но сейчас ситуация меняется, да, меняется. Очень, очень скоро самой распространённой темой проповедей станет нечто иное.

– И что же? – Хингр почти не пытался скрыть недоверия.

– Беды, происходящие от тщеславия, – твёрдо сказал Сервин. – От излишней роскоши, выставляемой напоказ. Люди будут охотно слушать проповедников, хулящих блеск и самодовольство богатых людей, и прежде всего их безумные траты на дорогие ненужные вещи, сооружения, детей. Дорогое перестанет привлекать, а кичащиеся им будут осмеяны и осуждены мнением толпы. В моду войдут скромность и простота… Подождите, – купец увидел, что Хингр порывается что-то возразить, и сделал заграждающий уста жест, – подождите. Я знаю, что это всё кажется невероятным, да, и не прошу мне верить. Однако, скоро вы убедитесь в моей правоте. Так вот, когда разорятся несколько великих доминов, чьи состояния кажутся незыблемыми…

– Вы говорите очень странные вещи, – заметил Хингр, – я не знаю, что и думать о них. – Последние слова он произнёс таким тоном, что Сервину показалось: за каждое из этих слов можно, как за оторванную подкладку, просунуть руку и дотронуться до их настоящего смысла.

– То есть вы уверены, что я мелю вздор, – купец предпочёл произнести это вслух. – Однако, у меня есть свои источники. Я хорошо знаю доходы и расходы этих людей. Небедных, да, но всё-таки не настолько богатых, как, может быть, они думают сами.

– Есть очень большие состояния, – напомнил жрец.

– Но и они конечны, – твёрдо сказал Сервин. – Очень скоро нас ждут громкие разорения и ещё более громкие суды, скандалы, волнения. Совет Сословия будет вынужден что-то предпринимать. Скорее всего, он примет законы против роскоши и чрезмерных трат…

– Допустим… Но каким образом можно принять закон без решения Чёрного и Белого храмов? – в голосе жреца впервые прорезался интерес.

– Никак, – пожал плечами Сервин. – Значит, законы будут приняты с согласия храмов. Это согласие нужно будет как-то обеспечить. Особенно это касается белых жрецов. Обосновать ограничения с точки зрения ценностей Добра… это большая задача. Но есть мудрые люди, которые не отступают перед трудностями богословия и законоведения. Особенно если эта работа оплачивается. Да, оплачивается. Я совершенно уверен, что на подобные изыскания будут выделены немалые средства. Возможно, это будет сделано… скажем так… осторожно. Да, осторожно.

Твёрдое полированное лицо Хингра не изменилось. Почти. Только в глазах что-то промелькнуло.

– И хотя я невежествен в вопросах, касающихся божественного, – продолжал разматывать речь Сервин, – мне почему-то кажется, что богослов, первым обратившийся к этим важным проблемам, может стать весьма знаменитым и остаться в памяти потомков… Так или иначе, очень скоро Совет Сословия живо заинтересуется этими вопросами. Откровенно говоря, у вас есть две-три дюжины дней. Конечно, это не срок для серьёзных богословских изысканий. Но товар хорош тогда, когда на него есть спрос.

Остров Сеназа, 244-й год, 297-й день.

Суд проходил тайно, в закрытых покоях Чёрного Храма.

Мрачное помещение было намеренно лишено каких бы то ни было украшений. Исключение составляли три гермы, изображающие Аристокла Широкого, Харальда Справедливого и Сина Тёмного – мыслителей, которые глубже других проникли в сущность Справедливости.

На сей раз жреческая коллегия собралась в расширенном составе – кроме жрецов самого острова, присутствовали и гонгурцы, и даже спешно прибывшие жрецы с Рея. То же самое касалось и второй половины коллегии, Высоких Доминов из Совета Сословия: на суд собрали всех, кто оказался в пределах досягаемости.

Обвиняемый оглядел состав судилища и отметил про себя, что почти все выглядят подавленными и напуганными. Особенно несчастным казался верховный жрец Справедливости, мастер Хаом. Он был близким другом обвиняемого, и ему невыносимо было смотреть на человека, сидящего на ложе подсудимого.

Обвиняемый, впрочем, вёл себя спокойно и даже непринуждённо. Дом Сеназа умел держать лицо в любой ситуации.

Однако, когда на ораторское возвышение встал мастер Хаом, он всё-таки опустил глаза – чтобы не смущать старика.

– Обвиняемый, высокородный дом Сеназа, вы были изобличены в преступлениях против долга и клятвы Сословия Доминов, а также в имущественных злоупотреблениях, – начал Хаом. Голос его почти не дрожал, но дом Сеназа понимал, во что обходится ему показная сдержанность. – В частности, вы уличены в неоднократных и злостных невыплатах страховых денег, в злостном же обмане пострадавших, в присвоении чужой собственности нечестным путём, а также…

– Да что там, – Сеназа махнул рукой. – Я заранее признаю все обвинения и полагаю их справедливыми. Кроме, – ему почему-то захотелось поспорить, – кроме обмана. Это было незаконное удержание чужой собственности, я это признаю. Но я не опускался до лжи. Я и в самом деле не отдал тому купцу его денег, но не обманывал его, а просто не дал никакого объяснения. Это не обман.

– Но почему он вас послушался? – неожиданно задал вопрос молодой жрец с бритой головой. – Не потому ли, что он знал вас как мудрого домина, пекущегося о своём и общем благе?

Сеназа посмотрел на него с вялым интересом.

– Наверное, можно сказать и так.

– В таком случае, – заключил жрец, – имел место обман, поскольку обманом, по учению Харальда Справедливого, называется не только прямая ложь, но и всякое сознательное введение в заблуждение, словом или умолчанием, действием или бездействием. Вы ведь уже не пеклись о всеобщем благе, а думали только о собственном?

Старый домин усмехнулся.

– Этого вы не можете доказать. Может быть, мне были нужны деньги, чтобы расплатиться с теми, кому я был должен. Купец же не понёс большого ущерба, если бы я смог вовремя возместить ему ту сумму.

– Но вы к тому времени уже знали, что не можете этого сделать? – допытывался жрец.

– Да, казна Сословия уже была пуста. По крайней мере, для меня. Я, впрочем, пытался занять денег в долг у некоторых людей…

– У ростовщиков, вы хотите сказать? – обвиняюще произнёс другой жрец, постарше, с маленькой косочкой на затылке.

– Да, именно у этих недостойных я и пытался перезанять часть суммы, – дом Сеназа зевнул. – Простите, это не было проявлением неуважения, просто мне хочется спать… Но они мне не поверили, и правильно сделали.

– Ростовщики обычно очень осторожны, – зачем-то пояснил дом Гурм, местный представитель Совета Сословия. Видимо, ему просто хотелось что-нибудь сказать. Вид у него был столь же растерянный и несчастный, что и у всех остальных.

– Почему же, они были готовы рискнуть, – дом Сеназа опять зевнул, – но они обычно не располагают крупными суммами, а мне нужна была именно крупная сумма.

– Итак, дом Сеназа, вы обвиняетесь в преступлениях против долга и клятвы Сословия Доминов, а также в имущественных злоупотреблениях, и признаёте это, – заключил мастер Хаом. – Вопрос об обмане при присвоении собственности я решаю так: была попытка присвоения собственности, сопровождавшаяся обманом, но не с помощью обмана. Поскольку определения Храма гласят, что присвоение собственности путём обмана предполагает умышленное создание ложного впечатления, а не только расчёт на то, что оное впечатление создастся раньше или позже…

– В деле дома Кирато против острова Лем… – вступил в разговор жрец с косичкой и начал излагать какой-то классический случай.

Старому домину стало противно слушать эти разговоры.

– Хорошо, я признаю и обман, – прервал он разговор, уже зашедший в какие-то дебри учения о Справедливости. – Мне всё равно.

– Но почему ты это сделал? – старик Хаом внезапно посмотрел ему в глаза. – Мы знаем друг друга много лет. Ты был мудрым и справедливым правителем, и никогда не забывал о долге домина…

– Тщеславие, всего лишь жалкое тщеславие, – усмехнулся дом Сеназа. – оно меня и погубило. Ты прекрасно знаешь: я был одним из самых блестящих доминов Арбинады. Моим предком мне был вручён в ответственность богатейший остров со славной историей, дворец, сады… Со мной соперничали в блеске несколько семей, более обеспеченных, чем моя. Но это было честное соперничество. Мы перекупали друг у друга редкости, охотились за диковинками, старались поразить друг друга великолепием построек… Однако, мы знали размеры состояний друг друга и наши реальные возможности, и это было удобно, ибо не позволяло нам заходить слишком далеко.

Несколько человек среди доминов поводили в воздухе руками, соглашаясь. Жрецы смотрели строго и не двигались, но и в их глазах подсудимый прочёл нечто вроде понимания.

– Что же изменилось? – настаивал Хаом.

– Трудно сказать, – пожал плечами Сеназа. – В какой-то момент все стали тратить больше, чем могли себе позволить. Я просто не мог отставать. При этом у других доминов дела шли лучше, чем у меня. Откровенно говоря, у меня они шли просто скверно. Следовало, конечно, остановиться и переждать плохие времена. Но я уже затеял крупное строительство… и многое другое. Я понадеялся на удачу и продолжил тратить деньги – сначала свои, потом из страховой кассы. Теперь я разорён и опозорен. Это всё.

– Мы должны разобраться не только в случившемся, но и в его причинах, – взял слово дом Конд, назначенный главой делегации Совета Сословия. – Увы, в последнее время многие достойные домины стали совершать безрассудные траты. Недавно мы расследовали случай с домом Гау, разорившемся на научных опытах…

– При чём тут наука? Дом Гау стал алхемистом и пытался получить золото из неблагородных металлов какими-то ужасными способами. Суд признал его повредившимся в уме, – заметил жрец с косичкой. – Теперь он находится под наблюдением зелёных жрецов.

– О, не всё так просто. Людей всё больше охватывает нездоровая страсть к роскоши. Участились обращения в казну сословия за займами. Причины займов, как правило – дорогие приобретения, а также траты на потомство. Предложения делаются даже старухам, для которых деторождение опасно – лишь бы это были знаменитые матери… Вот хотя бы эта история с доминой Нелией, которая на днях умерла родами? Эта гонка за престижем может привести к дурному.

– Не следует ли издать законы против излишних трат? – спросил Хаом. – Мы могли бы поставить этот вопрос перед гонгурскими храмами.

– Боюсь, что Совет Сословия на это не пойдёт, – развёл руками дом Гурм. – Однажды мы уже пытались рассмотреть этот вопрос, но великие домины, обладатели больших состояний, возмутились и сделали всё, чтобы подобные предложения даже не были вынесены на рассмотрение Совета. Ходили даже слухи, что домин Антор Счастливый – тот самый, кстати, который склонил Нелию к попытке произвести ему потомство, – щедро одарил тех членов Совета, которые выступили против подобного рассмотрения…

– К тому же подобный закон явно несправедлив, – вступил в спор бритоголовый. – Люди имеют право тратить распоряжаться своим имуществом и деньгами как им угодно. Любые ограничения этого естественного права нуждаются в богословском обосновании, без которого храмы Справедливости ничего не утвердят…

– Может быть, вы отвлечётесь от учёной дискуссии и закончите со мной? – поинтересовался дом Сеназа. – Насколько я знаю законы, за совершённые мною преступления полагается лишение сана домина, объявление неплатежеспособности, лишение имущества и изгнание. Если от моего мнения что-то зависит, то я предпочту Дикие острова. Там я, по крайней мере, не заживусь.

– Ты прав, – нехотя признал Хаом, – но собрание ещё не закончилось. Дождись нашего решения. И объявляю сейчас, при всех: я буду настаивать на том, чтобы после распродажи имущества и всех компенсаций некоторая малая часть состояния бывшего дома Сеназы была бы ему оставлена. Если кто-то выступит против этого, я сложу с себя полномочия судящего.

Жрецы зашумели.

– Пустое, – махнул рукой дом Сеназа. – Я привык жить на широкую ногу, а если нет – протяну на хлебе и воде. Хотя – благодарю за смелые слова, друг. Но мне не нужны крохи моего состояния. Единственное, что меня сейчас ещё волнует – это судьба моего последнего сына и его права на остров.

– Сей сложнейший вопрос, – загундосил жрец с косичкой, – не может быть решён без обращения к Великому домину Рею…

– То есть это будет решать он лично. В таком случае ответ будет отрицательный. Нынешний Отец Мира меня всегда недолюбливал, – старик опять зевнул, – и вряд ли согласится передать остров моему потомку.

– Мы позаботимся о том, чтобы путь в Сословие ему был открыт, – пообещал дом Гурм. – К тому же ребёнок такой стоимости может не опасаться за своё будущее.

– Надеюсь на это, – дом Сеназа обвёл взглядом коллегию. – Ну что ж, давайте поскорее закончим с этим. Есть ли ещё какие-нибудь обвинения против меня? Если нет, позвольте мне удалиться. Я хотел бы собрать кое-какие личные вещи, не имеющие большой ценности. На Диких Островах они скрасят мне остаток дней…

– Олле’ла, достопочтенное собрание, – новый голос прозвучал под сводами Храма. – Простите, что я явился незваным и нарушил ход разбирательства, но я имею на это законное право. Ибо я принёс новые сведения, могущие оказать влияние на ваше решение.

Все недоумённо уставились на вошедшего человека. Это был купец Сервин, известный своим огромным состоянием и личными связями с богатейшими доминами Арбинады. Он же был в числе пострадавших от разорения Сеназы.

– Я хочу сообщить, что высокородный домин Антор Счастливый только что выкупил всё имущество, незаконно удержанное домом Сеназой, у его законных владельцев, после чего преподнёс его в дар высокородному домину Сеназе. Вот купчие и дарственная, – он протянул Хаому какие-то бумаги. – Кроме того, домин Антор изъявил желание полностью возместить весь ущерб, нанесённый непредусмотрительными действиями дома Сеназы купцам и крестьянам, и, в частности, немедленно погасить все текущие страховые выплаты. Это безовозмездный подарок домина Антора острову, его жителям, и всем пострадавшим от этого… назовём это неприятным недоразумением. Помимо всего этого, домин Антор преподносит дому Сеназе две дюжианды дюжианд золота, дабы поддержать его кредитоспособность. Домин Антор также выражает надежду на прекращение дела против дома Сеназы и снятие с него всех обвинений.

Первым опомнился Хаом.

– Это невероятно… но предположение высокородного домина Антора Счастливого, – в голосе старика прозвучало искреннее восхищение, – не противоречит законам. Возмещение ущерба прекращает дело. И если мы примем подобное решение… объявляю сейчас, при всех: я буду настаивать на его принятии…

– И мы все вас поддержим, досточтимый мастер, – заявил от себя дом Гурм, – ибо речь идёт не только о справедливости, но и о сохранении чести Сословия, чему великодушное решение домина Антора весьма и весьма способствует. Невероятный и поразительный выход из положения! Но ведь речь идёт о весьма значительных суммах…

– Этот вопрос я готов, по поручению дома Антора, обсудить немедленно, – небрежно заявил Сервин, – дайте мне только ознакомиться с исковыми заявлениями.

– Не будем, в таком случае, медлить. Обвиняемый, высокородный дом Сеназа, – первое слово прозвучало странновато, слишком уж счастливым был голос старого жреца, – в связи с изменением обстоятельств дела суд над вами переносится на один день. Вы должны немедленно покинуть храм, и явиться вновь завтра, к тому же времени. Хотя, – улыбнулся он, – это, скорее всего, уже не понадобится.

– Я поражён и благодарен, – пробормотал дом Сеназа. Вид у него был отнюдь не счастливый – скорее, ошарашенный. – Я подчиняюсь решению коллегии и покидаю храм, – наконец, произнёс он и поплёлся к дверям.

– Но, простите, – Хаом тем временем успел просмотреть бумагу, – тут нет подписи домина Антора.

– Не беда. У меня есть генеральная доверенность на распоряжение его средствами. Вот она, – купец вытащил ещё одну бумагу и протянул её Хаому. – Всё, таким образом, законно. Что касается уважаемого домина, он ограничился устным распоряжением. Мы давно ведём с ним дела, и он мне полностью доверяет. Да, полностью.

– Если дом Антор и в самом деле уполномочил присутствующего здесь Сервина распорядиться теми средствами, которые потребны для удовлетворения претензий пострадавших… – затянул бритоголовый жрец.

– Уполномочил, уполномочил, – махнул рукой Сервин. – Не беспокойтесь, всё будет оплачено, причём немедленно. Золото со мной. Господин Антор распорядился закончить с этим делом как можно скорее.

Малая Гряда, третий остров, селение Антор. 245-й год, 165-й день.

Мальчик-слуга смущённо переминался с ноги на ногу.

– Простите, что я вас беспокою, домин Антор, но я хотел бы получить расчёт.

Антор оторвал голову от стола. Он находился как раз в том промежуточном состоянии, когда выпитое вино уже перестаёт радовать, но ещё не просится обратно.

В такое время к нему возвращалось нечто вроде здравомыслия. Именно поэтому он очень не любил этот момент, предпочитая ему даже пьяную блевоту. По крайней мере, после неё можно было снова пить – или уж спать, если хмель был слишком крепким.

Он с усилием (шея затекла и сильно болела) обвёл взглядом помещение. Это была малая трапезная, предназначенная для прислуги. Единственное окно бросало переливающийся луч света на длинный стол, уставленный посудой: то были кувшины, чаши, хрупкие гонгурские сосуды из прозрачного стекла. В витой агатовой рюмке торчала оплавленная свеча.