Текст книги "Моргенштерн (сборник)"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Зайцев промолчал.

– Ты можешь убрать спутник с орбиты? Ты вообще можешь что-нибудь сделать? – Яна почесала нос дулом пистолета.

– Нет, – честно ответил Зайцев, снова кладя руки на клавиатуру. – Теперь уже никто ничего не может. Процесс пошёл.

– Господи, какая же всё-таки херня… А сбить? Кто-нибудь может его сбить?

– Разве что американцы. Но у них есть, по-видимому, какие-то специфические интересы, – Иннокентий Игоревич в который раз поймал себя на мысли, что выражается чересчур вычурно: хорошее образование всё-таки иногда мешает жить.

Компьютер напечатал:

JCL EMULATOR> GO

GO.SYSIN DD //

– после чего пронзительно запищал.

– Всё, – вздохнул Иннокентий Игоревич. – Код передан на спутник.

Яна снова подняла пистолетик, и, почти не целясь, выстрелила ещё раз.

Российская Федерация, Москва.

В этот вечер Ильяс опять заявился обкуренный. Инга боялась этого больше всего: в таком состоянии Ильяс становился настоящим зверем и обязательно делал ей больно. Однажды он прижёг ей клитор сигаретой. Потом он возил её в больницу, платил какие-то деньги, но всё это было уже потом. В другой раз он нассал на пол в уборной и заставил вылизывать языком – хорошо хоть, быстро опомнился. Чаще всего, однако, он её просто бил, жестоко и умело. Ильяс вообще очень хорошо умел бить.

Конечно, жить с Ильясом было стрёмно. Но Ингу судьба тащила пиздой по кочкам уже не первый год. Пожалуй, с самого девяноста третьего. Она тогда была сопливой провинциалкой, попавшей в кипящий московский котёл, как кур в ощип.

Какое-то время она кантовалась с азерботами, промышлявшими на оптовом рынке. Они были, в общем, неплохими людьми, вполне согласными на нехитрый натуральный обмен: жильё и еда за готовку, уборку, и всяческое употребление по женской части. Инга сначала не имела ничего против – чего-чего, а этого добра у неё было завались, мужиков она любила. Но после того, как кавказские орлы завели обычай использовать её в качестве презента для всяких уважаемых людей, Инга сообразила, что ничем хорошим это не кончится: или чей-нибудь обрезанный клюв подарит ей сифак или гонорею, или накурившаяся компания когда-нибудь очень сильно её поуродует. Так и получилось: в один далеко не прекрасный вечер развеселившиеся азеры разложили Ингу на столе, и, после обычного перепихона, начали тушить ей сигареты о соски и засовывать во влагалище пузырёк из-под шампуня. Инга старалась вести себя тихо, хотя искусала себе губы до крови: было понятно, что, стоит закричать, как они её свяжут, после чего начнут куражиться по-настоящему. Тогда ей, впрочем, подфартило: зазвонил телефон, и всей команде пришлось срочно уматывать – решать какие-то вопросы. Она еле выдернула из себя этот проклятый шампунь.

В тот день азеры не вернулись, на следующий тоже. Инга прикинула обстоятельства, и решила, что надо сваливать, пока не пришли посторонние. Где азеры держат деньги на текущие расхода, она уже знала – слава Богу, времени у неё хватало, а её хозяева большим умом не отличались. В тайничке на кухне лежало десять штук зелёных – мелкой грязью, десятками и пятёрками. Ей повезло: когда она выходила из подъезда, у дома уже стоял «сааб» с тонированными стёклами, из которого как раз вылезал бритоголовый качок славянской наружности. Видимо, вопрос решился не в пользу азерботов.

Через месяц она познакомилась с Володей и Гошей, занимавшихся цветметом. У неё ещё оставались деньги, и она сумела втюхать им себя как дорогую девочку. Некоторое время её возили по кабакам, поили невкусным французским шампанским и кормили всякой дрянью типа лягушачьих ножек в чесночном соусе. Ей долго было непонятно, какого хрена они имеют её одну на двоих, пока пьяный Гоша не объяснил: «Знаешь, бэйби, я просто тащусь, как ты с Володькой трахаешься. У меня колом стоит.» Поразмыслив, она решила специализироваться по этой части, и через некоторое время научилась устраивать из секса настоящий спектакль, так что бедный Гоша однажды обтрухал свои джинсы от Манчини, глядючи, как справно Володя кроет его любимую кралечку. Зато Володя считал гошины вкусы полной фигнёй: верхом правильного мужчинства для него был обычный перепихон, и чтобы его было побольше. Ингу он считал шалавой, и, когда Гоша вроде как склеил ласты (точно не знал никто – тела не нашли), Володя предпочёл сдать поднадоевшую подругу с рук на руки одному специальному старичку. Тот изрядно расширил её интимный кругозор, познакомив её с наручниками, лошадиной плёткой, кожаным лифчиком с шипами внутрь, а также с догом Уланом, специально натасканным на женщин.

После этого она решила завязать и выйти замуж, да не вышло: заарканенный мужичонка хотел детей, а Инга знала про себя, что залёт ей не светит. Это было прописано в её медицинской карте и проверено эмпирическим путём. Пришлось искать других претендентов, менее озабоченных продолжением рода. Инга вспомнила о своём происхождении и попробовала было сунуться к соплеменникам: познакомилась с молодым парнем из «соблюдающих». В принципе, он был ничего. Но когда дело дошло до постели, он потребовал, чтобы она сходила в микву. А заодно сообщил ей, что соблюдающий еврей обязан долбиться только в отведённое природой дупло, а минет и куннилинг запрещены напрочь. Инга разумно решила не маяться дурью и вернуться к прежнему образу жизни.

Некоторое время она жила с одной тёткой, которая заставляла её носить мужские сорочки и засовывать в себя всякие игрушки. Это ей быстро надоело, к тому же тётка была недостаточно обеспечена, чтобы удовлетворять растущие потребности Инги. Она ушла – впервые в жизни по своей инициативе. В дневничке, аккуратно ведомом на всякий случай, Инга вывела фразу – «Кажется, я духовно расту над собой».

Духовный рост над собой обернулся, увы, неприятной паузой в личной и финансовой жизни. Всё стало как-то совсем скучно и грустно, когда появился этот Ильяс.

Вообще-то Инга боялась чеченцев до одури – ещё во времена Гоши и Володи она наслушалась разных рассказок о чичах, да и повидать кой-чего ей тоже случалось. Ильяс был ещё не самым худшим вариантом: по крайней мере, он не жмотился на деньги. Никаких ограничений в сексе у него не было, кроме одного: его женщина должна была принадлежать только ему. Малейшие подозрения в каком-либо интересе к другим мужчинам могли привести к непредсказуемым последствиям, а блядская натура не давала Инге покоя. В последнее время ей стал часто сниться дог Улан.

На этот раз всё шло как обычно. Она сняла с Ильяса обувь, раздела, сделала горячую ванну. Мылся Ильяс исключительно сам, не позволяя дотрагиваться до своего тела. Зато, выйдя из ванной, он трахнул её на полу, и потом ещё раз – на столе в гостиной. Сильно ударил по лицу за невкусный ужин, но бить не стал, а трахнул её ещё раз – на кровати, как положено. Она очень хорошо кончила и ненадолго заснула.

Впоследствии она много раз пыталась вспомнить свой тогдашний сон, и всякий раз вспоминала разное. То ей казалось, что откуда-то сверху протянулась рука и коснулась её лона. То – что внутри неё развернулась какая-то пружина. Иногда – чёрно-золотое сияние, падающее сверху вниз. Но чаще всего вспоминался ветер, один огромный порыв ветра.

Инга проснулась, откуда-то зная, что залетела. Это было совершенно невероятно, но она была в этом уверена на все сто. Она это просто знала.

– Я беременна, – сказала она Ильясу, потягиваясь на пледе. – У нас будет сын, – добавила она всё с той же непонятно откуда взявшейся уверенностью.

Ильяс напрягся. Молча занёс руку, как будто хотел ударить женщину по животу.

Не ударил. Длинно и зло выругался на своём языке. Ушёл в другую комнату.

Инга улыбнулась. Она почему-то была уверена, что больше её никто никогда не ударит.

Её что-то защищало.

Она положила руку на мягкий тёплый животик и снова заснула.

На этот раз сон запомнился очень хорошо. Ей снился огонь, очень много огня. Огонь, выходящий из её живота.

* * *

Христианское богословие. Краткий словарь. Изд. «Водолей-АС», СПб, 2001. С. 34

АНТИХРИСТ. От греч. Antihristos, «противо-Христос». Эсхатологический противник Христа, который явится в конце времён и возглавит борьбу против христианства и христиан, но будет побеждён.

Каноническая версия жизни А. гласит, что А. придёт «во имя своё», обманет и обольстит все народы. Победив в войне трёх царей – египетского, ливийского и эфиопского (согласно одному из позднейших толкований, здесь имеются в виду три человеческие расы) – и распространив славу о своих (мнимых) добродетелях и творимых им чудесах, он захватит мировое господство и воцарится в Иерусалимском храме, к тому времени восстановленном (замысел этого деяния часто приписывается масонам, см. МАСОНСТВО, ХИРАМ, ХРАМ СОЛОМОНОВ). А. будет жестоко преследовать и уничтожать христиан: он сделает, «чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя». […] Общий срок царства А. – три года и семь месяцев, но некоторые толкователи понимают эти цифры иносказательно, утверждая, что речь идёт о гораздо большем сроке. В конце концов А. будет побеждён Христом, после чего наступит воскресение мёртвых и Страшный Суд (см.)

Несмотря на мифологические и сказочные черты, А. считается человеком, «родившимся от женщины». Феофан Затворник пишет: «Кто он такой? – Сатана? – Нет, но некий человек, принявший всю его силу.»

Мать А. почти все источники называют иудейкой из колена Данова, и приписывают ей необузданную блудную страсть. Относительно отца имеются разные мнения. Некоторые апокрифы представляют его животным – псом или волком, другие ограничиваются указанием на то, что это будет злодей и разбойник. «Настоящим» отцом А. многие называют непосредственно Сатану (см. также ДЬЯВОЛ).

Местом рождения А. называют Вавилон, или «город, подобный ему». Иногда место рождения А. отождествляется со «страной Рош [Ros]», а сам А. – с предводителем народов Гога и Магога, «князем Мешеха [Moskoh] и Тувала [Tobol]», возглавляющим их рать «от пределов Севера».

Символика А. разнообразна и противоречива. […] Существует не вполне ясная связь А. с планетой Венера (видимо, основано на отождествлении Сатаны-Денницы с Утренней Звездой). См. также СОЛЯРНАЯ СИМВОЛИКА.

Разоритель

Планета Арбинада. Остров Сеназа, 240-й год эпохи Утра, 15 день.

Домин Антор проснулся от неподвижного злого взгляда химеры.

Вырезанная из чёрного мрамора, химера заглядывала в окно его спальни со стены храма. На оскаленной морде навеки застыло бессильное желание отомстить миру за своё уродство. Приглядевшись, дом понял, что вытаращенный глаз статуи, помеченный каплей птичьего помёта, приобрёл от того странное выражение: казалось, химера искоса разглядывает человека, размышляя о том, как бы половчее на него напасть.

Антор тихо рассмеялся, подумав о том, что каменная зверюга всю ночь наблюдала его забавы с госпожой Эстрой. Молодая женщина не переносила темноты, даже во время любви, но опасалась досужего любопытства посторонних. Антор это знал – поэтому-то он и занял этот домик, стоящий на самом обрыве, возле храма Всех Богов. Простой люд старался здесь не появляться, в особенности ночью: поговаривали, что возле храмовых стен витают души драконов, когда-то в изобилии водившихся в этих местах. Молодой дом не боялся призраков. Он получил хорошее образование, и к народным суевериям относился снисходительно, как то и подобает человеку просвещённому.

Он легко встал, накинул на себя узорчатый гонгурский халат. Каменные плитки пола приятно холодили босые ноги. Следовало бы, конечно, позвать служанку, обувать и одевать господина – её прямая обязанность, но дом Антор слишком хорошо знал свой чрезмерно пылкий нрав. У новой служанки большая грудь и карие глаза с поволокой. Он опять не сможет сдержаться, и утро начнётся совсем не так, как он хочет.

Молодой домин выглянул наружу. Тяжёлая синева предрассветных небес уже сменилась пронзительной голубизной утра – только последние низкие облака, принесённые ночной грозой, всё ещё спорили с наступающим днём.

В соседней комнате его ждал таз с подогретой водой, кувшин и полотенце. В распахнутое окно вливался аромат: это внизу, под обрывом, цвели знаменитые сады Сеназы.

Он умыл лицо и шею, потом всё-таки позвал служанку – бриться. Антор не ухаживал за лицом вторую дюжину дней, и на подбородке уже показались первые светлые волоски. В другое время, конечно, можно было бы преспокойно об этом забыть – в конце концов, даже строгий гонгурский этикет требует бритья только в том случае, если кончики волос уже потемнели. Но на сегодняшнем празднике следует выглядеть безупречно. Ещё надо уделить внимание одежде – нужно что-то неброское, но хорошо подобранное… и, конечно, не дешёвое. Первое правило светского человека: в обществе дорогих людей нельзя выглядеть дёшево. Особенно когда всем известно, что отец платил за тебя серебром, а не золотом.

Девушка быстро и ловко справилась со своим делом: на нежной коже не осталось ни царапинки. Когда она закончила бритьё и стала вытирать лицо господина тёплым полотенцем, его охватило желание. Он обнял полные бёдра служанки, и та не отстранилась.

Через час домин Антор всё-таки нашёл в себе силы выйти из дома. Утреннее возбуждение сменилось томностью. Чуть горьковатый прохладный воздух, идущий от моря, мягко касался губ, оставляя привкус пены и соли. Антор жил здесь вторую дюжину дней и знал, что к полудню воздух становится сухим и ломким, как хлебная корка, и пахнет травой и пылью – и поэтому спешил насладиться утренней свежестью.

На посыпанной золотистым песком дорожке, ведущей к храму, виднелись свежие лисьи следы: жрецы, по обычаю, прикармливали полевых зверей. В древние времена в этом был смысл – лисицы воровали яйца из гнездовий химер. Но и теперь, когда чудовищ больше не осталось, любовь к симпатичным зверюшкам не исчезла. Хотя иной крестьянин и ворчал, в очередной раз недосчитавшись в птичнике голубя или длиннокрыла.

Вниз с обрыва вела крутая каменная лестница. Несмотря на утомительность пути, Антор с удовольствием пользовался им: до того захватывающий вид открывался путнику с высоты.

Фруктовые деревья всех оттенков белого и жёлтого, с едва заметной под цветочной пеной листвой, окружали красные островки крыш. Медные шпили с флюгерами и разноцветными флажками радостно блестели под утренним солнышком.

Перспективу замыкали невысокие холмы. В просветах между ними проглядывало море: оно было чуть светлей облаков.

Когда Антор сошёл, наконец, вниз и выбрался на большую дорогу, ведущую к садам, начало припекать. Молодой дом мысленно похвалил себя за предусмотрительность – он захватил с собой шляпу. Остановившись и развязав узелок с запасной одеждой, Антор осторожно извлёк плоский соломенный блин и нахлобучил его на голову.

Дорога была вымощена дорогим белым камнем, привозимым откуда-то с Юга: дом Сеназа мог позволить себе и не такие траты. Доходы старого домина в последнее время опять возросли: торговля с Югом оживилась, и морские караваны приставали к берегам острова чуть ли ни каждую дюжину дней. К обычным грузам – дереву и пряностям – прибавились медь и олово Чёрного Архипелага и гонгурские набивные ткани. Судя по всему, остров благоденствует… Интересно, каков сейчас страховой сбор, и во что старый дом вкладывает средства? Антор вспомнил горы тёсаных плит в порту. Похоже, затевается какое-то крупное строительство…

Он задержался у перекрёстка. Там стояла статуя, изображающая легендарного дома Уту, некогда очистившего остров от церрексов. Герой был изваян сидящим, с ручным церрексом у ног. Согласно легенде, дом Ута, убивший дюжину дюжин взрослых хищников и спаливший дотла их гнездилище на Двурожье, спас из огня последнее яйцо – и вырастил вылупившегося зверя кротким и смирным. Это было неправдой: Антор знал из книг, что церрексы были безмозглыми жестокими тварями, все попытки приручить которых заканчивались очень скверно. Но народ верил, что почитаемый герой Ута был не просто безжалостным охотником, что ему всё-таки удалось совершить чудо, хотя и слишком поздно…

Молодой дом полюбовался статуей, потрепал по морде каменного церрекса. Потом сорвал цветущую ветку с дерева, и, прошептав "да не изгладится память о нём", положил к подножию статуи.

На дороге стали попадаться люди. Молодой крестьянин с огромной вязанкой хвороста за плечами. Стайка девушек в разноцветных лёгких платья. Путешественник с Запада, весь закутанный в белое по самые брови… По направлению к замку проскакал всадник на гнедом единороге. Благородный зверь, презрительно косясь на пеших, гордо нёс своего господина, покачивающегося в расшитом золотом седле. Антор почувствовал укол зависти, и тут же одёрнул себя: как бы то ни было, подобные чувства недостойны домина. К тому же, путешествовать лучше налегке. В конце концов, он же не Ульм Золотое Копьё, который, если верить легенде, не покидал седла. Тот даже выстроил себе огромный корабль, чтобы ездить по палубе верхом – и чуть было не погиб, упав за борт вместе с любимым скакуном… Антор представил себе, как массивный зверь с шумом обрушивается в воду, поднимая тучу брызг, и с облегчением расхохотался.

Хорошо всё-таки, что те суровые времена прошли. Он иногда задумывался, хотел бы он родиться раньше, в Середине Времён – и каждый раз приходил к выводу: нет, ни за что. Положа руку на сердце, Антор мог назвать только одно великое событие, участником которого он хотел бы быть – Утро Арбинады. Когда домины со всех концов мира собрались на Рее и сожгли на огромном костре последнее яйцо последнего дракона. На это стоило бы посмотреть.

Если трезво посмотреть на суть вещей – лениво размышлял Антор, ступая по горячим белым плитам – нынешние домины немало отличаются от своих предков, причём не в худшую сторону. Да, конечно, те исполнили свою клятву: полностью уничтожили драконов, церрексов и химер, издревле разорявших мир. Но всё-таки тогдашние нравы… Он вспомнил страшные орудия убийства, которые видел в родовом поместье в Анторе – мечи, копья, боевые топоры. Над ложем его отца висел огромный боевой топор, с чёрным лезвием, изъеденным драконьей кровью. Однажды во время упражнений мальчик попробовал замахнуться этим топором, и не смог удержать его в руках.

А ведь когда-то предок Антора, силач-кузнец по прозвищу Голубоглазый, убил этим топором огромного человекоядного дракона с острова Тэт, на котором почти не осталось жителей. За это тогдашний домин Рей пожаловал ему в ответственность селение Антор на Малой Гряде. Вообще-то освободителю было принято жаловать ту землю, которую он очистил от хищников – но времена были тяжёлые, и дом Рей предпочёл отдать остров какому-то купцу, который пообещал отстроить и заселить Тэт наново.

Наверное, это было разумно. И всё же Антор не мог отогнать от себя мысль, что он, законный потомок Голубоглазого, носит в своём титуле имя захолустной деревушки. И проистекающая из этого обстоятельства вечная нехватка средств. Почему он не может – чего уж там лукавить, именно не может! – позволить себе красивого скакуна, чтобы добраться до замка дома Сеназы верхом? Ах, как это было бы замечательно: спешился у правого крыла замка, небрежно бросить поводья мальчишке-груму! Увы. Денег у Анторов не водились, кажется, никогда. Выплаты крестьян едва покрывали расходы, к тому же и страховые случаи наступали с удручающей регулярностью: примерно раз в дюжину лет случалась засуха, опустошавшая его казну. Бытовала, правда, легенда о каком-то кладе, зарытом в родовом владении: якобы Голубоглазый нашёл в логове дракона сокровищницу и утаил её. Искать клад пытались почти все предки Антора. Дед молодого домина, потратив немало времени и средств на его розыски, влез в долги – и однажды не смог вовремя выдать крестьянам страховые выплаты за ураган и неурожай. Инцидент уладили с трудом – пришлось унижаться, просить о помощи Белый храм и казну Сословия…

Сзади снова раздался стук копыт: с малозаметной тропинки на дорогу выехал новый всадник. Погружённый в свои мысли Антор обратил на это внимание, лишь когда ездок с ним поравнялся. Тогда он поднял глаза и замер, поражённый красотой животного: то был огромный белый единорог. Голову благородного зверя венчал плюмаж из блестящих синих перьев неведомой птицы. Единорог гордо потряхивал головой, кончики перьев вздрагивали.

Всадник в голубых одеждах возвышался в седле, как башня. Блестящие пряжки на плечах горели нестерпимым медным блеском. Широкополая шляпа скрывала лицо.

Ездок свесился с седла и близоруко прищурился.

– Олле, Антор! Неужели это ты?

– Олле’ла, дружище! – обрадовался Антор.

Он узнал его: то был дом Турн, его старинный знакомец по годам учения в Гонгуре. В ту пору дом Турн слыл молодым богатым бездельником, известным не столько успехами в учёных занятиях, приличествующих молодому домину, сколько дерзкими выходками, в коих Антор охотно принимал участие. Худой и гибкий, он вместе с рослым и ширококостным Турном составлял отличную пару, всегда готовую к рискованным ночным похождениям. Однажды они забрались в алтарь храма Жёлтой богини и до полусмерти перепугали почтенных жриц. В другой раз Турн с Антором на плечах за ночь обошли всю Медную улицу и перевесили все наддверные вывески, за что впоследствии получили изрядный нагоняй от наставника… И, конечно, женщины: Антор не припоминал ни единого случая, когда Турн ночевал бы в своей постели. Да, это было весёлое время.

Потом судьба сталкивала их довольно часто. В этом году они, однако, ещё не виделись: ходили даже слухи, что дом Турн забросил развлечения и всерьёз занялся математическими науками.

– Удачно мы встретились! Составишь мне компанию? Садись ко мне, – Турн наклонился к уху единорога и что-то шепнул. Умный зверь осторожно встал на колени, позволяя новому седоку взойти к себе на спину.

Антор немного подумал, потом сел спиной к Турну. Упёршись плечами в широкие лопатки друга, он приготовился смотреть на убегающую назад дорогу.

– Ну что? Рассказывай! – Турн был, как всегда, нетерпелив. – Говорят, у тебя новая любовь? Собирать ли нам золото на твоего наследника?

– Если я когда-нибудь вознамерюсь продолжить род, я сам заплачу материнский выкуп, – Антор стиснул челюсти, – пусть даже это будет простая крестьянка. Прости, но ты знаешь, как я к этому отношусь.

– И ты меня прости, – дом Турн, извиняясь, понизил голос, – я не имел в виду ничего дурного. Просто молодой Уон с Рея – помнишь ли его? – так вот, он прилюдно объявил, что желает продолжить род, и непременно от домины Фиоры.

Антор невольно присвистнул.

– Домина Фиора так богата, что может уже не думать о материнских деньгах, – сказал он. – Я думал, она давно перестала рожать.

– Все так думали… Но ей заблагорассудилось снова иметь потомство. Они сошлись на пятидесяти двух дюжиандах золотом за девочку, и семидесяти шести – за мальчика.

– За такие деньги я сам готов родить, – не удержался Антор.

– Не ты один, дружище! Но природа не одарила нас теми частями, о которых так интересно рассказывала госпожа Керина на уроках анатомии, – Турн разулыбался, видимо, вспоминая молодые годы и высокоучёную госпожу Керину: уж её-то анатомию он изучил досконально.

– Так или иначе, Уон стал искать деньги. К сожалению, он не домин, и наш кредит ему недоступен. У него было пятьдесят дюжианд из собственных средств. Он собрал ещё дюжину, и решил рискнуть. Домина Фиора сошлась с ним и совершила зачатие. Сейчас она на седьмом месяце, и жрецы Жизни сходятся на том, что это будет мальчик. Мы собираем недостающие средства для Уона, ведь он наш друг, и мы не можем допустить позора…

– Я ничего не могу дать, – помрачнел Антор, – прости, но мои сбережения на исходе. Я не знаю, чем буду платить своим людям, если случится большое несчастье. Сейчас я уже с трудом покрываю текущие страховые случаи… Но я найду дюжианду-другую серебра, хотя мне это будет тяжело.

– Всё же принеси хоть что-нибудь, – дом Турн стал серьёзным, – мы ведь соученики, когда-то ели один хлеб, и наш товарищ сейчас в беде.

– Эту беду навлёк на себя он сам, – Антор почувствовал раздражение, – покупать наследника за такие деньги – это безумное тщеславие… Но я внесу свою часть, когда вернусь домой. Уон – и мой друг тоже.

– Благодарю, Антор, – дом Турн чуть качнулся в седле, но быстро выпрямил спину. – Ты знаешь, я мог бы один заплатить за него… но это было бы неправильно. Уон решит, что друзья по учению им пренебрегают из-за его незнатного рождения. Полагаю, что всё дело в этом. Потомство от домы Фиоры – это, прежде всего, безукоризненное происхождение, а оно стоит таких расходов…

– Ну конечно, – не удержался молодой домин, – ещё недавно «безукоризненным» называли происхождение, купленное за дюжианду золота. Кажется, в этом мире стало очень много денег. Все ходят в золоте. Кроме меня.

Турн обиженно промолчал.

Солнце поднялось уже высоко, и ароматы утра блекли, прибитые приближающимся полуденным зноем. Антор, прижавшись к спине друга, наслаждался мерным, чуть укачивающим движением: единорог шёл ровной иноходью, стараясь не беспокоить седоков.

– Про тебя ходят разные слухи, – Антор решил сменить тему. – Говорят, ты предался затворничеству, и спишь среди книг?

– Ну, насчёт затворничества – сам знаешь, какой из меня затворник, – дом Турн фыркнул, – а вот насчёт книг – это правда. Ты же помнишь, что из всех наук мне лучше всего давалась математика. Так вот, мне кажется, что я ухватил нечто важное в учении о касательных линиях.

– В учении о касательных всё важное уже сказано мастером Тропом в его трактате о сечениях фигур, – разочарованно вздохнул Антор.

– Я занимался стяжением сечений к касательной. Изучая этот вопрос, я натолкнулся на некие сложности в тригонометрии. Речь идёт о малых изменениях линий, настолько малых, что их можно считать неизмеримо малыми, но всё же отличными от нуля. Я пытаюсь построить исчисление этих величин.

– Мне это напоминает завиральные идеи дома Гулега о бесконечно-малом… Кстати, где он? О нём давно ничего не слышно.

Антор почувствовал лопатками, что спина друга напряглась.

Ответил тот не сразу.

– Мы теперь о нём долго не услышим.

– Что с ним? Он болен? – Антор по-своему любил этого соученика – странного длинноносого парня с печальным лицом, вечно погружённого в свои вычисления.

– Хуже.

– Он потерял имя, состояние? Как это произошло?

– Нет, не это. Он ударил человека железом.

Антор ощутил внезапный озноб – будто по коже проползло что-то мокрое и холодное, мерзкое.

– Как это произошло?

– Ты же помнишь, какой он рассеянный, и как быстро приходил в ярость, когда ему мешают… Он сидел в своём саду, работал над какой-то научной задачей. К нему пришли крестьяне и стали требовать правосудия по какому-то делу. Он просил их подождать, но те настаивали на том, чтобы он лично исполнил долг домина. Дом Гулег отложил свои бумаги и рассудил их, но проигравший остался недоволен и потребовал нового рассмотрения… Тот не захотел снова слушать уже решённое дело, и оставил своё решение в силе… Всё закончилось тем, что крестьянин, обезумев от злобы, подошёл и разорвал бумаги…

– Неслыханно! – выдохнул Антор. – Дом Гулег, надеюсь, подал жалобу в Чёрный Храм?

– Нет. Дом Гулег схватил первый подвернувшийся предмет. Огородную копалку с железным наконечником. Он нанёс ему удар, и пробил тело до кости.

– Великие боги! Закон об уязвлении плоти… – перед глазами потрясённого Антора всплыли строчки пергамента с законами Семерых. – "Кто ударит человека железом, деревом, костью или рогом, и уязвит или пронзит его плоть, тот подобен дракону и церрексу, а не человеку…"

– Вот именно… Суд прошёл в гонгурском храме. На родном острове дома Гулега никто не взялся разбирать такое дело. Дом Гулег избрал себе в наказание ссылку на Дикие острова, где сейчас эпидемия. Ты знаешь, он всегда был хорошим лекарем. С собой он взял только бумаги… А тот злой крестьянин, будучи не в силах выносить презрение ближних… в деревне его все считали виновным, и скорбели о доме Гулеге… этот человек добровольно отправился в ту же ссылку вслед за домом, чтобы помогать ему в трудах…

Антору стало тоскливо. От чудесного утреннего настроения не осталось и следа.

– Мне иногда кажется, – он решился поделиться с другом своей давней мыслью, – что в нас больше звериного, чем человеческого. Может быть, это у нас в крови? Дюжианды лет сражений с чудовищами не могли пройти просто так. Не слишком ли хорошо мы научились убивать?

– Мы все изучали историю. В древности люди убивали других людей, из-за земли и золота, – вздохнул дом Турн. – Даже после Полуночи, в Середине Времён, мы всё ещё воевали друг с другом. Всё-таки сейчас нравы значительно смягчились. В конце концов, у нас всё впереди. Нынешний расцвет наук…

– Кажется, дом Гулег занимался именно науками? – съязвил Антор. – И что же? Нет, дорогой друг, науки не принесут нам счастья, если мы не станем его достойны.

– Быть может, – дом Турн был не расположен спорить, – но мы уже приехали.

Единорог замедлил шаг, и Антор, наконец, оглянулся. Оказывается, они уже приехали: впереди маячили малые ворота замка Сеназы, которые вели к роговязи.

Народу было пока маловато: лишь трое или четверо наездников возились со своими скакунами, пытаясь устроить их поудобнее.

– Не слишком ли поспешили мы с прибытием? – поинтересовался Антор. – Никого ведь нет.

– Пустое, – беспечно откликнулся Турн. – Просто по этой дороге мало кто ездит. Все ломанутся по большому тракту.

Антору сразу представился пёстрый поток всадников, карет, открытых экипажей, вливающийся в отверстые ворота главного входа, и ему опять стало обидно. Ему тоже хотелось бы быть среди этой пёстрой толпы – на таком же великолепном скакуне, как у Турна. Или, ещё лучше, в лёгком открытом экипаже гонгурской работы…

– К тому же, – продолжал Турн. – даже если мы прибудем слишком рано, у нас есть чем заняться. Разве ты не хочешь осмотреть галерею? О ней ходит столько разговоров…

– Ты прав, – обрадовался Антор. Галерея дома Сеназы славилась на весь Архипелаг.

Дворец по праву считался древним: цитадель была построена в третьей дюжианде Середины, и только крылья и хозяйственные пристройки были творением Нового Времени. Галерея была построена относительно недавно – где-то около дюжины лет назад. Хозяин дворца держал там своё знаменитое собрание редкостей.

Сама цитадель, вопреки ожиданиям, не произвела на молодого дома особого впечатления. Невысокие толстые стены из серого камня, предназначавшиеся для защиты от церрексов, выглядели как-то нелепо. Ещё смешнее смотрелись кургузые башни с открытыми площадками. Когда-то на них стояли катапульты и гигантские арбалеты. На эти неуклюжие орудия приходилось надеяться в случае нападения драконов.