Текст книги "Дивен Стринг. Атомные ангелы"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 35

Биси должна была лежать в палате, ожидая, когда разрезанный животик заживёт. Она и лежала, стараясь не двигаться, хотя ей было ужасно скучно. К тому же рана совсем не болела. Потом ей захотелось пописать, и ей пришлось встать.

В туалете она не удержалась и заглянула себе под бинты. Там ничего не было – только кривой красный шрам внизу живота.

Девочка не удивилась. Она знала, что ранки и ссадины на ней заживают почти мгновенно. А когда она однажды специально обварила себе руку кипятком, чтобы развить в себе непреодолимый ужас перед горячими чайниками и вообще горячим (это была очень престижная фобия, которую ввела в моду кинозвезда Ролли Стаун: кинозвезда настолько боялась чем-нибудь обжечься, что охлаждала в сухом льду даже любимый вибратор, пока не застудила придатки), обожжённая кожа слезла за полчаса, а боль прошла и того раньше – так что и на этот раз у маленькой Бисальбуминии ничего не получилось. Но она не думала, что после серьёзной операции всё пройдёт так быстро.

Умная девочка решила не тратить время зря и отправиться к маме. Скорее всего, Серафима волнуется: ведь её так долго не было дома. А вдруг ей принесли этот ужасный журнал, от которого можно умереть?

Биси постаралась раздуть едва затеплившееся пламя вины в комплекс, но у неё опять не вышло. Хуже того: в головёнке мелькнула мысль, что мама всё-таки зря так переживать из-за каких-то статей, и что это, в сущности, очень глупо. Мысль была плохая – из тех самых мыслей, которые лечатся психоанализом, лоботомией и электрошоком. Бисальмунемия, конечно, понимала, что это всё очень полезная процедуры, помогающие людям справиться со своими проблемами и стать объектом любви и заботы, но всё-таки не хотела с этим торопиться: в школе ей говорили, что лоботомию лучше делать после родов, а от электрошока портится цвет лица. Этого ей не хотелось.

Идя по узкому тротуару, она рассеянно разглядывала привычные нью-йорскские здания – госпитали, хосписы, сумасшедшие дома, полицейские участки и закусочные, из открытых дверей которых доносился аромат соуса "Тысяча островов".

Попадались вывески магазинов огнестрельного оружия и салонов технических принадлежностей, любимых маньяками. Биси заинтересовалась новенькой бензопилой Craftsman с развратно сверкающей цепью, натянутой системой EZ Adjust, со встроенным Turbo Air Cleaning, позволяющим избавляться от мусора и держать механизм пилы в чистоте, и системой облегчённого запуска Slim-Pull, возлежащую на витринной ступеньке, обтянутой красным пластиком. Она была так могуча, так лениво грелась в сиреневых лучах подсветки, что любого нормального американца тут же охватывало желание попробовать её на деле – отрезать ей кому-нибудь голову или хотя бы ногу.

Увы, у маленькой Биси было плоховато с фантазией. Вместо того, чтобы воображать себе крики и фонтаны крови, она просто смотрела на блестящую цепь большими чудными глазами и думала о своих проблемах.

Проблем было много. Слишком много.

Во-первых, неясны были намерения Зелёного Человека. С одной стороны, он был довольно любезен – например, сделал ей бесплатную операцию. Хотя ведь её особые какашки, наверное, чего-то стоили: ведь зачем-то они были нужны Зелёному Человеку. Всё-таки на настоящего маньяка он непохож, значит – притворяется. Но зачем? Может быть, он их кому-то продаёт? И сколько же они стоят на самом деле?

Во-вторых, неясно было, что говорить взрослым. Скорее всего, Серафима Найберн уже позвонила в полицию, и её теперь вовсю ищут. Если она вернётся домой сейчас, ей придётся давать показания. В полиции нужно обязательно говорить правду. Тогда ей придётся рассказать про Зелёного Человека. Он рассердится и напечатает ту статью в журнале, от которой мамочка может умереть. Мамочку было жалко, но не врать же полицейским?

В-третьих, ей ужасно хотелось есть.

Третья проблема, впрочем, оказалось решаемой. Девочка сама не заметила, как добрела до очередной закусочной, из которой пахло сосисками и соусом "Тысяча островов".

Она подумала. Деньги у неё были – на телефонном счету, номер и код доступа к которому она помнила наизусть. В крайнем случае, если здесь не принимают электронные деньги, она сделает минет. Что это такое, Биси точно не знала, но девочки в школе говорили, что это стоит двадцатку. Биси ела немного – так что вряд ли счёт будет больше, а если и будет, что ж, она сделает это два раза, заодно и научится.

Ободрённая этими мыслями, она переступила порог заведения – и в страхе отшатнулась. За столиком у двери сидел Зелёный Человек.

Увидев её, он не удивился.

– Здравствуй, – сказал он. – Быстро же ты оклемалась. Ну ладно, садись. Расскажу тебе кое-что. Только тихо, а то он услышит.

С этими словами он показал на свой живот.

ГЛАВА 36

– Вы упустили! Вы упустили её, безответственные личности! – ревел Иеремия Буллшитман, потрясая объедком сигары.

Ему очень хотелось назвать своих подчинённых дебилами, безмозглыми кретинами и клиническими дегенератами, а также вонючими задницами, козлами и мазафакерами, но он понимал, что в данном случае это может быть воспринято как умаление их прав на альтернативную умственную и сексуальную идентичность.

– Шеф, при чём тут мы? Она сама куда-то убежала, – пожал плечами менее альтернативный охранник. Более альтернативный забыл включить слуховой аппарат, и просто стоял, широко улыбаясь

– Вы должны были её охранять! – Буллшитман в ярости откусил от сигары кусок, задев палец. Брызнула кровь, зато Иеремия пришёл в чувство.

– Да чего ей сделается, – махнул рукой полицейский. – Она такая умная, – уважительно сказал он.

– Вот именно, – пробурчал Иеремия, достал горсть миниатюрных папиросок, положил в рот первую и крепко задумался.

Ему очень не нравилось это дело.

С одной стороны, виновность Люси Уисли представлялась ему несомненной и очевидной. Всё как по учебнику, начиная от неопровержимых улик и кончая вполне очевидной мотивацией: что может быть естественнее желания убить родителей, друга, любовника или психоаналитика? Любой суд присяжных не колебался бы в установлении виновности Люси.

И тем не менее, сердце этого грузного, грубоватого человека точил червь сомнения – как раз в том самом месте, где находились старые добрые американские ценности.

Он не верил, что Люси способна на преступление. Не верил, потому что не хотел в это верить. Молодая Уисли была его лучшим детективом, по-настоящему ответственно относилась к работе и любила её, – а он платил ей за это почти безграничным доверием. Она не могла так подвести его, да ещё в конце месяца, когда столько дел. Она подождала бы с убийством хотя бы до закрытия квартального плана. Нет, нет, Люси невиновна. Но, дьявольщина – кто же в таком случае убил Киссу Кукис?!

Полицейские переминались с ноги на ногу, ожидая, когда шеф отвлечётся от раздумий.

– Идите, – Иеремия выплюнул недоеденную метоловую папироску: он принял решение, и был намерен исполнить его немедленно. – Оба, отсюда, – конкретизировал он.

Потом взялся за телефонную трубку и набрал номер Роя Бэксайда.

ГЛАВА 37

Биси уплетала горячую сосиску в тесте и слушала рассказ Зелёного Человека.

К сожалению, говорить приходилось шёпотом. Тот, кто жил в нём и кого он так боялся, сейчас находился далеко – не телом, но сознанием. Но всё-таки клетки его мозга находились здесь, и слишком сильная звуковая вибрация могла вернуть его дьявольский интеллект обратно. Тогда им обоим не поздоровилось бы.

Биси не очень удивилась и совсем не испугалась, узнав, что у её маньяка в животе обитает чудовище. По телевизору показывали куда более страшные вещи.

– Он у меня в брюхе, – тихо и быстро говорил Зелёный Человек. – Это меня, как ты понимаешь, не особо радует, но других вариантов не предвидится. Через вагус он подключён к моим органам чувств. Моими конечностями он управлять не может, зато внутренностями – очень даже. Ещё он может говорить, используя энергию вибрации прямой кишки под действием кишечных газов. С мной разговаривает моя задница, – грустно усмехнулся доктор Гейдар Джихад. – Но во внешнем мире он тоже не беспомощен. Перестроенные клетки могут испускать электромагнитные колебания. Это даёт ему особые возможности. Например, по части электроники. Он может на расстоянии сжечь или перепрограммировать любую микросхему. Вывести из строя датчик. Вскрыть электронный замок. Стереть запись с жёсткого диска. Когда мы бежали из Лос-Ужоса, это нам очень помогло. Кроме того, он умеет перемещать сознание. Сейчас его, например, здесь нет. То есть физически он здесь, а его ментальная проекция где-то далеко отсюда.

– А что он делает? – спросила Биси.

– Не знаю. Лишь бы только не пытался взорвать бомбу, – озабоченно сказал доктор. – Мы её собрали, но не установили время взрыва. У нас есть сообщник, бывший коммунист и настоящий психопат, – добавил он. – Этот тип, наверное, думает, что я вернусь и включу таймер. На самом деле в этом нет необходимости. Когда мы удалимся на нужное расстояние, он выпустит луч, и бомба взорвётся.

– На людей эти лучи действуют? – решила выяснить осторожная Биси. Она всегда интересовалась тем, что может причинить ей вред.

– Действуют, – доктор прижал палец к губам, прислушался к бурчанию в животе и продолжил. – Он может вызвать резонансные вибрации в клетках желудка и кишечника. Жуткая штука – как будто всё внутри скручивает. А если луч сильный, то лопаются сосуды внутри. Человек просто исходит на месте кровавым поносом – как будто задница взрывается кровью. Так он убивал полицейских, которые обложили монастырь… где была твоя мама. Ну ты знаешь, что там было.

– Вы очень негуманно обошлись с хомячком, – строго сказала Биси. Мама обычно рассказывала историю её зачатия вместо сказки на ночь: Биси её всегда просила об этом, надеясь, что от страшных рассказов у неё возникнет какая-нибудь психологическая травма, ну хоть малюсенькая. Ничего не вышло, но хомячка было жалко.

– Да, нехорошо получилось, – признал доктор Джихад. – Но чего ещё ждать от этих ребят? Их вообще-то готовили к существованию в постъядерном мире. В частности, прививали желание и способность трахать всё, что движется: это могло оказаться решающим преимуществом… Чего ты так смотришь на тарелку?

– Можно мне ещё одну такую сосиску, но не с горчицей, а с кетчупом? – вежливо попросила Биси. – Я ужасно голодная, а разговор такой длинный.

– Смотри, ты всё-таки после операции, побереги желудок… Хотя, – доктор махнул рукой, – если бомба всё-таки взорвётся, всё это будет без разницы. Так что наворачивай, не стесняйся.

– Кстати, я случайно не ваша дочь? – с надеждой спросила Биси. Зелёный Человек ей нравился, она не отказалась бы от такого отца. Главное же было то, что наличие папы помогло бы в развитии комплекса Электры, который полагается иметь каждой американской девочке. В крайнем случае, папа мог бы её изнасиловать – это было бы здорово: тогда их обоих отправили бы в какую-нибудь замечательную психиатрическую больницу, к святому Витту или святому Христофору…

Гейдар Джихад покачал головой.

– Увы, нет. Ты очень миленькая и я хотел бы такую дочь, – галантно сказал он, – но твоя мама не в моём вкусе: по мне так ножки очень украшают девочку. К тому же я сам появился в результате изнасилования, а я не люблю римейков. И, в конце концов, он не позволил бы мне развлекаться таким образом. Когда этот тип ходил по земле на своих двоих, он успел наделать всяких дел, при этом не переставая быть высокоморальной скотиной.

Это тоже не удивило Биси. В школе ей уже объяснили, что всё зло на Земле исходит от белых гетеросексуальных мужчин, в особенности высокоморальных. Судя по всему, загадочный он когда-то был одним из них. Интересно, как он попал в живот Зелёному Человеку?

– Ладно, – сказала она. – Что будем делать дальше?

– Ты мне нравишься… э-э, нет, не в том смысле, – быстро сказал доктор Джихад, заметив, что девочка принялась расстёгивать пуговички на платьице. – Я не собираюсь тебя насиловать, уж извини, я человек старых правил. Я имею в виду, что мне не хочется, чтобы ты умерла. К тому же мне может понадобиться сообщник, который знает о моей проблеме. Я не очень-то доверяю этому парню внутри. Поэтому… – доктор схватился за живот. – Кажется, он возвращается. Он не должен тебя видеть. Я зажмурюсь, а ты беги! Быстро!

Биси не нужно было повторять дважды. Она схватила последнюю сосиску и бросилась к двери.

ГЛАВА 38

– Дерьмо, – с чувством сказал Рой. – Ненавижу такие дни.

Он не ошибался. Вокруг было дерьмо, много дерьма.

Рой Бэксайд находился в Центре Современного Искусства, куда его закинул звонок шефа, давшего трудное задание: найди Люси Уисли, которая то ли потерялась, то ли убежала – во всяком случае, исчезла. Неизвестно было даже, находится ли она на территории Центра. Рой в этом сильно сомневался. По его мнению, нормальный человек предпочёл бы тюрьму. Впрочем, кто разберёт этих женщин.

Его путешествие по экспозициям нельзя было назвать ни удачным, ни приятным. Служители воспринимали его полицейский значок и расспросы как неудачный перфоманс, а его самого принимали за современного художника, аллегорически протестующего против полицейского произвола. Тем не менее, один из них припомнил, что женщина, похожая на Люси, вроде бы проходила мимо – кажется, она искала место с какашками.

Теперь несчастный Рой бродил среди художественно оформленных фекалий.

Сначала он наступил на одно произведение искусства, потом измазал локоть о другое. Дальше он чуть было не попал под извержение гигантской генетически модифицированной слонихи, испражняющейся бюстами великих политических деятелей: в него попал катых с лицом Мартина Лютера Кинга. После этого его занесло в зал, где выставлялись природоохранительные объекты из экологически чистых выделений редких и исчезающих видов животных. От тамошней атмосферы у посетителей резало глаза, и им выдавали респираторы. Он взял один, и ему стало легче.

Кроме того, ему мешали мухи. Они садились на лицо, лезли в рот, и вообще вели себя безответственно и не внушали доверия.

Несколько раз он натыкался на хепенинги и перфомансы, исторгавшие у него рвотные позывы. Рой знал, что это свидетельствует лишь о его нетолерантности и внутренних проблемах, но ничего не мог с собой поделать – от некоторых смелых художественных жестов его буквально выворачивало наизнанку.

Наконец, совершенно обессилевший, он присел на относительно чистый участок пола возле макета статуи Свободы, покрашенного в цвет маренго, почему-то без ноги. Вместо второй ноги торчала жёлтая кость.

Рой посмотрел на неё грустно и с каким-то недоумением, потом зажмурился, не в силах выносить окружающий мир.

– Ты отвергаешь реальность, – раздалось у него над головой. – Это инфантильный жест, говорящий о твоей слабости, комплексах и кризисе идентичности.

Бэксайд поднял глаза вверх и ошеломлённо застыл с открытым ртом. Говорила статуя.

– Простите, мэм, – выдавил он из себя и попытался подняться.

– Сиди, сиди, – статуя сделала повелительный жест. – Отдыхай. Скоро тебе понадобится вся твоя сила, воин Света.

– Что? – Рой сжал голову руками, не в силах справиться с чувствами. – Чего от меня все хотят? Я просто коп, и я, чёрт возьми, не понимаю, что происходит! Кто-нибудь может это мне объяснить?

– Посмотри на меня, – сказала женщина, мягко, но властно.

Рой недовольно поднял взгляд – и застыл на месте.

Два глаза уперлись в лицо молодому полицейскому. Левый – пустой и черный, как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец абсолютной ответственности, и правый, с золотою искрой на дне, проницающий любого до дна души светом безграничного доверия.

– Как мне называть вас, мэм? – выдавил из себя потрясённый Бэксайд.

– У меня много имён, воин Света, – суровое лицо внезапно озарилось каким-то внутренним сиянием. – Сейчас я явилась к тебе в облике Одноногой Чернокожей Лесбиянки, Внематочно ВИЧ-Инфицированной Глухонемоальтернативномыслящим Геем-И-Евреем.

– Как вам угодно, мэм, – только и смог выдавить Рой, потрясённый таким сочетанием всевозможных совершенств.

– Знай же: я есмь Начало и Конец, Первая и Последняя, – произнесла Одноногая Лесбиянка торжественно и строго. – Я пребываю там, где растут биржевые индексы и где рейтинги взмывают ввысь, подобно птицам. Где открываются секс-шопы и снимаются бесконечные сериалы – там я благовествую. Я – там, где маньяку делают исцеляющую лоботомию, спасая его изнурённую мышлением душу. Где двое или трое педерастов соберутся во славу Мою, там и я среди них. Я – анус анусов и клитор клиторов. Я – истинная фукуяма истории, победа Бабла над Злом, Терпимости над Справедливостью и Доброты над Истиной. Я несу толерантность и обороняю от холокоста. Я – душа того мира, который ты поклялся защищать, Рой, когда стал полицейским. Этому миру грозит гибель, и я велю тебе спасти его.

Рой упал на колени. В сердце его как будто отворилась золотая дверь, доселе затянутая паутиной, и он увидел какое-то огромное светлое облако, сферу бесконечного сияния. Его простая, бесхитростная душа содрогнулась от любви и преданности.

– Теперь узнай, кто мой враг, – голос Одноногой исполнился отвращения. – Это дух исторического творчества. Он воплощается в человеческом облике от начала времён, и у него много имён. Каин, Тутанхамон, Агамемнон, Александр, Наполеон и Ленин – всё это он. Я не раз сокрушала его, но он возвращается. Последнее его воплощение было самым страшным. И на сей раз он избежал гибели. Его мозг жив и приобрёл мощь, доселе невиданную. Ты должен повергнуть его в небытие.

Она протянула руку. В ней сверкало маленькое круглое зеркало.

– Вот, – сказала она. – Когда ты встретишься с ним, ты поймёшь, что нужно делать, Рой. А теперь забудь о тех тайнах, которые узнал. Ты вспомнишь их потом… когда будет нужно. Во второй книге. Теперь же – иди и делай, что должен.

– Куда идти? – не понял Рой.

– Просто иди. Ты придёшь туда, куда нужно.

– Подождите, мэм! – взмолился Рой. – Вы… вы не поможете мне найти Люси Уисли?!

Одноногая Чернокожая Лесбиянка, Внематочно ВИЧ-Инфицированная Глухонемоальтернативномыслящим Геем-И-Евреем чуть приподняла подбородок, как бы указывая путь. Тень улыбки пробежала по её величественному лицу.

– Ты идёшь к ней, – сказала она. – Но её там уже не будет.

ГЛАВА 39

Владимирильич Лермонтов не любил терять время даром. Если у него не было какого-нибудь серьёзного занятия, он всегда его находил: растлевал молодёжь, изучал труды по теории хаоса или занимался физкультурой.

Увы, в данный момент вокруг никого не было, а труды по теории хаоса он обычно и вовсе не выносил из дома. Зато из стены торчали два металлических крюка, очень удобных для упражнений.

На этот раз Лермонтов твёрдо решил побить все свои рекорды и подтянуться сто раз. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы явить миру мощь стальных мышц воина Хаоса. После такого подвига взрыв бомбы становился всего лишь формальностью, хотя и совершенно необходимой.

Первые пятьдесят подтягиваний прошли как обычно, но потом Владимирильич начал уставать. Более того, ему стало казаться, что он слышит какой-то голос – причём не где-нибудь, а в голове.

Как типичный безумец, Лермонтов дорожил своим умом. Поэтому он встревожился – но вовремя вспомнил, что находится в музее современного искусства, где неподготовленному человеку немудрено и свихнуться, так что лёгкая галлюцинация свидетельствует скорее о психическом здоровье.

К сожалению, галлюцинация была неинтересной. Голос бубнил что-то по-немецки, время от времени вставляя "fucking shit" или ещё что покрепче. Владимирильичу это надоело.

– Do sviazy, vperred, comrade, – поприветствовал он галлюцинацию, подтягиваясь шестидесятый раз.

– Это что ещё за Arsch mit Ohren? – невежливо отозвалась галлюцинация. – Что ты такое?

– Я воин Хаоса, – представился Лермонтов, тужась.

– А почему у тебя чёрная рожа и белые руки? – продолжал голос.

– Краска слезает, – процедил сквозь зубы Владимирильич: очередное подтягивание далось ему с трудом.

– Какой-то ты fragwürdiges Braunarsch, – процедила галлюцинация. – Что ты здесь делаешь?

– Упражняюсь, – выдохнул Лермонтов.

– Это-то я вижу, – недовольно пробурчала галлюцинация. – Я спрашиваю, почему и зачем ты находишься именно в этом месте именно в это время?

Владимирильич решил, что с галлюцинацией можно быть откровенным.

– Собираюсь взорвать атомную бомбу, – выдавил он из себя на выдохе, потом глубоко вдохнул, напружинил мышцы и снова потащил своё массивное тело вверх.

– Любопытно, – удивилась галлюцинация. – А, ты, наверное, помощник моего носителя. Ну, тогда ты зря стараешься. Видишь ли, бомбу взорву я.

– В бомбе… таймер… не включён, – оскалив зубы, Лермонтов выжался семьдесят седьмой раз. Обычно в этот момент к нему приходило второе дыхание, но галлюцинация мешала сосредоточиться на скрытых резервах организма.

– Сейчас я как раз его включу, – самодовольно сообщил голос. – Но мне нужно сконцентрировать внимание. Манипулировать электронными схемами на таком расстоянии трудновато даже с моими способностями. И ещё ты меня отвлекаешь своим дёрганьем. Может, убить тебя? Хотя ты и так умрёшь, как и все люди в этом городе.

Лермонтов ничего не ответил: наступил самый ответственный момент, когда силы, казалось бы, уже на исходе, а до результата ещё далеко.

– Мне нравится твоё хладнокровие, – признал голос. – Ты только что понял, что не успеешь спастись, и всё-таки продолжаешь свои дурацкие упражнения. В этом есть нечто достойное. Чем бы тебя вознаградить? Пожалуй, я дам тебе закончить.

Владимирильич кивнул. Говорить он не мог, все силы были сосредоточены в стальных мышцах рук, судорожно сжигающих остатки аденозинтрифосфата.

– А пока я расскажу, что будет дальше, – продолжал голос. – Сначала – вспышка и мощный поток радиации. Все, кто находится здесь, а также поблизости, умрут. В том числе и мой носитель, который мне изрядно надоел. Но мои собственные клетки от радиации только крепчают. Тогда я овладею остатками его тела и сожру его – как бифштекс. Он, кстати, будет изрядно подрумяненным. Потом я выберусь из его тела и начну пожирать трупы. Мои клетки усвоят всё. Когда я вырасту до размеров тираннозавра, я начну размножаться. Я создам множество мутантов и уродов, целую армию, и она под моим гениальным руководством захватит, наконец, эту маленькую планету.

– То есть… вы погрузите Землю… в Хаос? – уточнил Лермонтов, делая крохотную передышку перед очередным усилием.

– Ну, у нас это было принято называть Порядком, – усмехнулся голос, – но с обывательской точки зрения это будет безумный мир неограниченного насилия.

– Тогда отлично, – Владимирильич оскалился. Руки его блестели от пота, нестойкая чёрная краска пошла пятнами, марая рубашку.

– Кстати, – заметил голос, – для того, чтобы размножиться, мне понадобятся чьи-нибудь гены, кроме моих собственных. Мне хочется расплодить себе подобных, но не идентичных: я должен остаться единственным и неповторимым. Хочешь стать родителем моих детей?

– Отцом или матерью? – прохрипел Лермонтов, выжимая из мышц последнее.

– Гм… – голос задумался. – Вообще-то не знаю, как получится. Когда ты испаришься, радиационная волна перенесёт код твоей ДНК, а я её впитаю. Это похоже на оплодотворение. Ну, будем считать тебя отцом. Ты доволен?

Лермонтов попытался было ответить, но не смог – он вышел на последний десяток, сил почти не оставалось.

– Ладно, будем считать, что договорились, – сказал голос. – Ну, давай, парень, поднажми. Ох как рванёт. Люблю такие дни!

В этот момент в дверном проёме появился Рой Уисли. В правой руке он держал пистолет, левая была спрятана за спину.

– Ещё один спаситель мира явился, – усмехнулся голос. – Scher dich weg, haessliche Wichser!

– Эй, ты, дерьмо! Сейчас я пристрелю этого типа, – сказал Рой, поднимая пистолет и наводя его на Лермонтова. – А потом разберу на кусочки твою проклятую бомбу.

– Ты поздно спохватился, – в голосе прозвучала жестокая ирония. – Бомба взорвётся прямо сейчас. Ты умрёшь храбро, тихо и бесславно. Впрочем, если предпочитаешь помучиться – получи своё. Не захотел чистой смерти – сдохнешь с обгаженными штанами, Muttersoenchen…

Пока голос выговаривал это длинное, и, судя по всему, нетолерантное слово, Рой стремительным движением выбросил вперёд левую руку. В ней сверкнуло зеркало.

В тот же миг Владимирильич Лермонтов издал победный рык – он подтянулся последний, сотый раз – и мешком свалился на пол.