Текст книги "Дивен Стринг. Атомные ангелы"

Автор книги: Михаил Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Дивен Стринг
Атомные ангелы

Биографическая справка

Дивен Стринг – знаменитый американский писатель с мировым именем, признанный мастер ужасов, фэнтези, детективов, сайнс– и палп-фикшна.

Восемьдесят восемь его романов возглавляли список бестселлеров газеты Паблик Промоушен. Его книги переведены на 714 языков и вышли общим тиражом свыше 999.999.999 экз. По произведениям Стринга поставлено 14 фильмов, в том числе общепризнанный шедевр Стигарда Кубрицы «Оне», принёсший своим создателя двадцать «Оскаров», восемнадцать "Золотых Медведей", диплом Международной Психиатрической Ассоциации и две Дарвиновские премии.

Стринг – король психологической драмы. Он бесстрашно спускается в самые тёмные подвалы подсознания своих героев, срывая покровы над безднами, которые рождают чудовищ. Ужасные откровения о человеческой природе, щедро разбросанные по страницам его романов, по удачному выражению авторитетнейшего издания Нью-Йоркер Дейли Таймс Телеграф, "заставляют содрогаться даже патологоанатомов, зубных врачей и страховых агентов".

Стринг не замыкается в пределах так называемой научной картины мира. В его книгах действуют сверхъестественные существа, помогающие героям или строящими дьявольские по своей изощрённости планы. Эти сущности изображаются с той пугающей достоверностью, которая отличает истинного визионера.

В то же время Стринг – серьёзный историк, отдающий немало времени исследованиям прошлого. Его познания в области истории и культуры поражают читателя точностью деталей и глубиной проникновения в самые отдалённые эпохи. Он чувствует себя как дома в любой стране и любом веке. Миллионы людей по всему миру знакомятся с тайнами тысячелетий по книгами Дивена Стринга.

Дивен Стринг – автор романов ужасов, но при этом он всем своим творчеством защищает и прославляет жизнь. Доверие и отственность у Стринга всегда побеждают козни тёмных сил. Его романы, несмотря на весь их зловещий и кровавый антураж – нескончаемый гимн, воспеваемый истинным ценностям человеческого бытия: доброте и любви.

Из справочника «Десять тысяч величайших писателей XXI века»

Атомные ангелы

Deaven R. String

Nuclear Angels

(с) 2008 by Deaven Royal String

(с) Сокр. пер. с америк. М. Харитонова

Моему Президенту Бараку Обаме и моему эрзацтерьеру Пруденс.

Без вас моя жизнь была бы неполной.

ПРОЛОГ

ГЕРМАНИЯ, МАЙ 1945

Вильгельмштрассе вела прямиком в ад.

Оберштандартенфройляйн СС Берта фон Браузер спешила туда – на секретную встречу.

Советские солдаты, занятые грабежами, смотрели на неё как на пустое место: слишком много было вокруг добычи, чтобы польститься на высокую худую женщину в лохмотьях, или проявить интерес к её потрёпанной, видавшей лучшие времена, сумке.

Немцы реагировали иначе: они-то знали, что это за люди – с такой осанкой, с такими лицами. Какой-то измождённый старик попытался указать на неё огромному зверообразному калмыку-комиссару, шарящемуся в разбитой витрине ювелирного магазина: он что-то бормотал и показывал рукой в её сторону. Калмык лениво повернулся и медленно, растягивая удовольствие, расстрелял старика из ручного гранатомёта.

Женщина даже не оглянулась. Она была уверена, что ей никто не помешает.

Стоны и крики насилуемых домохозяек оставляли её равнодушной. Сваленные на мостовой головы благообразных стариков с испачканными кровью сединами она обходила, не удостаивая взглядом. Внутренности детей из фольксштурма, выпотрошенных советскими варварами, мешали несколько больше: в разбросанных по тротуарам кишках вязли каблуки, отлипая с противным чпоканьем. Но и это было всего лишь незначительным неудобством.

Жалость не могла выжить и секунды в ледяном сердце эсэсовки. Немцы – всего лишь материал для исторического творчества. Этот материал истрачен. Что ж, найдётся другой, более подходящий. Дух исторического творчества позаботится об этом.

То, что она, скорее всего, умрёт, её тоже не беспокоило. Уж она-то знала, что смерть – далеко не самое страшное. Всего лишь цена, которую иногда приходится платить, и хорошо ещё, если за что-то стоящее. Ей повезло: она получила эту роль, ей выпал счастливый билет в один конец: сохранить главное сокровище Рейха, дух исторического творчества. Миллионы немцев с восторгом умерли бы как один в борьбе за это.

На углу бульвара Унтер-ден-Линден она ненадолго задержалась, чтобы посмотреть, как советские военные играют в футбол головой немецкой девочки. Пасы сержанта – судя по полноценной европейской внешности, эстонца, – были не лишены изящества, но бездарная игра голкипера, картофеленосого русского майора в ушанке, стоящего в Бранденбургских воротах, портила всё удовольствие. Майор бестолково метался между колоннами, хватаясь руками за воздух. Гол был неминуем, но сержант взял слишком высоко: голова взмыла свечкой и зацепилась белокурой косичкой за древко советского знамени, свисающего с полуразрушенной квадриги. Сержант растерялся, но другой игрок, скуластый и узкоглазый ингуш, сбил голову метким выстрелом, и игра продолжилась.

Женщина усмехнулась. Плутократы и коммунисты выиграли этот матч, и думают, что это навсегда. Но выигрыш – ещё не победа.

Мимо проехал, дребезжа, крытый грузовик с красной звездой на борту. Из кузова вывалился труп с содранной кожей и упал навзничь на мостовую. На голое мясо был натянут генеральский френч с оторванными погонами, меж окровавленных ягодиц торчала опунция. Женщина поморщилась: кожа кожей, но прикасаться к погонам поверженного врага – низко и недостойно. Немцы такого себе не позволяли даже с комиссарами.

Но и это не имело значения.

Значение имел только американец. Этот продажный, сколький тип из заокеанской плутократии, каким-то чудом сумевшей сокрушить непобедимый Рейх, должен послужить целям, которые он не сможет ни понять, ни осмыслить.

Он ждал её на углу Лейпцигской улицы возле кондитерской. Высокий, в сером плаще и мягкой шляпе, в майском Берлине сорок пятого года он казался призраком из счастливого довоенного прошлого.

В кондитерской было пусто, как в старом склепе. Огромная витрина с берлинским печеньем, разбитая прикладами, нелепо накренилась, извергнув на пол содержимое. Два комиссара с рябыми жёлтыми лицами стояли на четвереньках, зарывшись рылами в гору лакомств, время от времени запивая его водкой из пятилитровых походных фляг.

Хозяин заведения лежал рядом, лицом вниз, вместо затылка – кровавая каша. Советские комиссары не умели расплачиваться за услуги ничем, кроме пуль.

Американец немедленно выхватил два блестящих пистолета и выпустил в каждого русского по обойме. Русские отмахивались руками от пуль, но потом всё-таки затихли.

– На сдачу, – с извиняющейся улыбкой сказал американец, убирая оружие. – Примитивный организм очень трудно убить. Поэтому вы и проиграли на Восточном фронте… Гутен таг, штандартенфройляйн.

– Оберштандартенфройляйн, – поправила его женщина. – Оберштандартенфройляйн СС Берта фон Браузер, ассистентка доктора Менгеле, военная преступница – кажется, вы так нас называете? Теперь ваша очередь.

– Вы отлично знаете, кто я, и по чьему поручению здесь, – не стал развивать тему собеседник. – Где он?

Берта фон Браузер молча протянула сумку.

– Ткани в сосуде Дьюара, заморожены под давлением. Мы разработали технику хранения материала, не повреждающую оболочки клеток.

– Сколько времени это может храниться?

– Лет пятьдесят. Но лучше не тянуть до последнего.

– Простите, я снова задам этот чёртов вопрос, но нам нужна уверенность… Это и в самом деле он?

– Я гарантирую это.

– Кора в хорошем состоянии?

– Разумеется. Мы сняли её предельно аккуратно, – она отвечала на вопросы, гадая, когда же американцу надоест их задавать.

– Хорошо… Скажите, – в голосе прорезался настоящий интерес, – а почему вы не попытались сохранить ему жизнь? На определённых условиях мы могли бы на это пойти…

– Он решил иначе, – отрезала женщина. – Другая жизнь – или никакой.

– Мы уважаем последнюю волю сильного противника, – американец усмехнулся. – Что ещё?

– Документация. И разработки доктора Менгеле по второму нервному центру. Обратите внимание на функции вагуса, это важно.

– Извините, я не биолог, – американец развёл руками. – Скорее антибиотик.

Оберштандартенфройляйн одарила собеседника ледяной улыбкой.

– Наверное, – американец тоже осклабился в ответ, – вы думаете, что мы двуличны. Но использование оружия противника, если оно более совершенно – это аксиома войны. Почему бы не использовать и самого противника? В конце концов, он всего лишь человек. И мы сможем его контролировать. Особенно если посадим его… в то самое место.

Оберштандартенфройляйн промолчала. Недалёкие агенты плутократии и в самом деле думают, что всё можно использовать и что люди – это всего лишь люди.

Кто-то выстрелил в окно, посыпались осколки стекла. Американец, не глядя, послал в берлинскую весну три пули. По ту сторону витрины грязно выругались по-русски.

– Я выполнила свои обещания. Теперь американское правительство должно выполнить свои. Вы обещали мне миллион долларов и гражданство США, – оберштандартенфройляйн доигрывала последний акт драмы, не особенно заботясь о производимом впечатлении. Она знала, что её обманут, и была готова к этому.

– Не всё так просто, – американец напустил на себя озабоченный вид. – Во-первых, мы не представляем американское правительство. Мы – группа патриотов, которые считают, что в борьбе за свободу хороши любые средства. Коммунизм распространяется по планете. Опыт величайшего антикоммуниста всех времён и народов может оказаться спасительным. Что касается вас лично…

Оберштандартенфройляйн так и не узнала, что собирался предложить ей агент. Один из русских громил, казалось бы, навеки цивилизованных, внезапно очнулся. Он был не убит, а всего лишь оглушён: пули американца попали в голову, не повредив жизненно важных органов.

Советский солдат открыл глаза. Он был зол, нетрезв, и чувствовал сильную головную боль. Его мутный взор остановилися на американце, и в сердце русского комиссара зашевелилась извечная ненависть генетически неполноценного раба к свободному человеку.

– Prevedd do sviazy, – гнусно выругался он на своём языке и выстрелил из пистолета Калашникова.

Промахнуться было невозможно, но плохо сбалансированная русская пуля описала в воздухе дугу и с грохотом вонзилась под левую грудь немки. Она умерла мгновенно.

Зато для того, чтобы добить громилу, понадобилось пять минут и семнадцать выстрелов. Издыхая, тот успел доесть печенье, грязно оскорбить маму президента Рузвельта и испортить воздух.

Все люди пахнут одинаково, подумал американец – что б там не воображали о себе нацисты.

Он собрался с мыслями и вышел в грохот и дым.

СОЕДИНЁНЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК, АВГУСТ 1991

Гей Джи крался по коридору, торопясь на тайное свидание.

Ад следовал за ним. Он был в нём самом.

Мужчина в белой робе подопытного не боялся глаз охранников. В это время суток все отдыхали– корпус на ночь закрывался наглухо извне. Тридцать восемь дюймов легированной стали обеспечивали абсолютную изоляцию жилых камер десятого блока от основного комплекса. Плюс двери камер, которые невозможно было открыть без электронного ключа. Во всяком случае, так думали те, кто проектировал эти катакомбы – Гей усмехнулся.

Сложнее было со следящей аппаратурой. Опасность представляли ультразвуковые датчики, реагирующие на инфракрасное излучение. Один тихонько запищал, подобно летучей мыши, но человек посмотрел в его сторону, и тот замолчал.

– Как ты это делаешь? – прошептал крадущийся, обращаясь неизвестно к кому.

– Nichts zu sagen. Я могу контролировать электронику, – ответил голос, идущий неизвестно откуда: низкий, тяжёлый, грубый, с неприятным акцентом.

– Ты уверен, что мальчишка выйдет? – снова зашептал Гей.

– Natürlich. Он тебе так доверяет. Даже признался в своём извращении. Скажешь ему, что дверь открыта и его ждут.

– Он может не поверить, – сказал мужчина в белом.

– Поверит. Он видел, как этот монгольский выродок на него смотрит. Dem geht der Arsch mit Grundeis, во всех смыслах, – голос хмыкнул. – Они так и ищут, как бы заняться непотребством.

– Ну, допустим, он войдёт и они займутся этими делами. Ты уверен, что совокупная масса превзойдёт критическую?

– Не пори горячку, Hosenscheisser, – раздражённо бросил голос. – Если ничего не получится, ты сдашь обоих охране.

– И они сдадут меня, – человек осторожно одолел ещё несколько метров. – То есть нас, – быстро поправился он, почему-то согнувшись, как будто его ударили в живот.

– Нalt die Fress! Не забывай, кто тут главный, – удовлетворённо произнёс низкий голос, чуть громче, чем раньше.

Ближайшая дверь приотворилась. Показалась узкая полоска света.

– Гей? Ты? – послышался третий голос, юный и взволнованный.

– Да, – шепнул Джи, ужом ныряя в щель.

Камера была крошечной: узкая койка, капельница, унитаз из тяжёлого серого металла, нависающий над ним душ. На койке сидел юный мулат, гибкий, как тростник. Присмотревшись, на его прекрасном юном теле можно было разглядеть багровые ленты швов и синюшные полосы шрамов от полостных операций. Огромные карие глаза полнились болью и надеждой.

– Здравствуй, Арам. Седьмая дверь открыта. Цам ждёт тебя, – сказал гость.

– Правда? Как ты это сделал? – не поверил мулат.

– Мне помогли, – Гей Джи придвинулся чуть ближе, разводя руками. – Я не могу всё рассказывать, это повредит другим людям. Верь мне. Я твой друг. И друг Цама. Я могу помочь вам встретиться. Сейчас.

– Сейчас? – мальчик вздрогнул. – Цам вчера мне шепнул, что он такой же, как и я. Но я не знаю… я не готов…

– Другого случая может не представиться, мало ли что они сделают завтра, – гость повёл глазами в сторону капельницы, угрожающе нависшей над узким ложем.

Он замолчал, ощущая во рту вкус собственной лжи. Она была кислой, как рвота.

Арам ничего не заметил. Он был слишком юн и измучен.

– Спасибо тебе, – сказал он, протягивая шоколадного цвета руку и дотрагиваясь до предплечья гостя. Тот вздрогнул.

– После облучения мне стало больно писать, – неожиданно признался юноша. – И ещё больнее, когда они делают со мной… ну, это, – было темно, но Гей Джи почувствовал, как Арам смутился. – Жжёт как огнём.

– Не обращай внимания, пройдёт. Сегодня они с тобой делали это? – вдруг забеспокоился Гей.

– Нет, – сказал мальчик. – Завтра утром. Как ты думаешь, они ничего не заметят?

– Ничего, – вошедший поспешно выдавил из себя последнюю ложь. – Иди, Цам ждёт.

Арам поспешно кивнул и выскользнул в коридор.

Когда его мягкие шаги затихли, Гей Джи осторожно высунул голову, огляделся и, пригибаясь, побежал в сторону, противоположную той, куда направился юноша. По пути он прикасался к каждой двери.

– Всё, – наконец, сказал он, останавливаясь возле опустевшего помещения охраны и осторожно прикасаясь к тому месту, где располагался замок. – Ты открыл все замки?

– So gut wie, – донеслось снизу. – Когда рванёт, они бросятся к дверям. Кто сможет, тот выйдет. Кстати, дверь закрой.

– Думаешь, стена выдержит? – спросил Гей, осторожно входя.

– Взрыв вскроет северную сторону, – пробормотал второй голос. – Примерно половина сдохнет сразу, остальные побегут сюда. Тут тоже не обойдётся без трупов… Надеюсь, мальчишка не наврал, и его сегодня не доили, а того швуля не спринцевали…

– Да прекрати же! – человек врезал себе кулаком по пузу, и тут же рухнул на бетонный пол, скрючившись от сильнейшей боли.

– Dummkopf! Rotznase! – рявкнул голос. – Я научу тебя выполнять правила и вести себя подобающим образом!

Всё накрыла вспышка белого света невиданной чистоты, прошедшего сквозь бетонную стену – и тут же, через долю секунды, своды расколол грохот, сводящий с ума.

Когда человек очнулся, первое, что он увидел – собственную кровь, выплеснувшуюся изо рта. В красной луже белели два вылетевших зуба. Кровь текла из глаз и ушей, но он был жив.

– Поздравляю, – насмешливо сказал голос. – Мы выиграли. Надеюсь, – сказал он цинично, – им было хорошо.

– Мне показалось, – прошептал Гей, – когда был этот свет… В нём свете кто-то был. Чья-то душа.

– Душа? Чушь, – отозвался низкий голос. – После смерти ничего нет. Я гарантирую это.

– Нет, не душа. Это что-то новое, – человек силился встать, но не мог. – Оно… оно коснулось меня. Там, внутри. Теперь мы связаны…

– Тебя хорошо приложило, вот и всё.

За дверью послышались стоны, потом хриплая ругань.

– А теперь, – сказал голос, – предоставь дело мне. Я умею обращаться с толпой. Мы прорвёмся на свободу.

– Их всех перебьют, – прошептал человек.

– Неважно. Они – всего лишь материал для исторического творчества. Я выживу. Значит, выживешь и ты.

– Хотелось бы верить.

Он собрался с духом и вышел в дым и грохот.

ГЛАВА 1

Одиночество – худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь.

Детектив Люси Уисли повторила про себя эту фразу раз пятьдесят, пока стояла в пробке. Её напарник, Рой Бэксайд, тем временем внимательно изучал порнографический журнал.

– Смотри-ка, – повернулся он к напарнице, похабно ухмыляясь, – у этой цыпочки неплохие сиськи, ты не находишь?

– Надеюсь, ей уже семнадцать, – холодно сказала Люси.

Она знала, что Рой её хочет, и в другом месте и другое время она была бы не прочь: он был похож на её отца до операции, а это значило, что он ей непременно должен понравится. Во всяком случае, так говорила Кисса Кукис, её личный психоаналитик, а Люси привыкла доверять своему психоаналитику. Однако служебные инструкции запрещали романы с сослуживцами. Конечно, Люси приходилось нарушать правила – когда речь шла о жизни и смерти. Секс не был вопросом жизни и смерти. Принять же на себя ответственность за более серьёзные отношения она была пока не готова: Рой не внушал ей доверия – именно потому, что был похож на её отца. Поэтому она намеревалась соблюдать этот пункт правил настолько скрупулёзно, насколько возможно.

– Дерьмо, – разочарованно сказал Рой. – Ненавижу такие дни.

– Сегодня пятница. Не не самый худший день в неделе, – рассеянно заметила Люси и зевнула. – Есть ещё понедельник.

– Утро пятницы ужасно, – не согласился Бэксайд. – И сиськи тоже так себе.

Он выбросил журнал на дорогу и достал контейнер с тёплым завтраком из пакистанского ресторана.

– А конец месяца – это вообще ад, – добавил он, жуя чапли-кебаб с соусом "Тысяча островов". – И нас несёт прямиком туда.

У Люси зазвенел мобильник.

– Номер не определяется, – нахмурилась она. – Что-то тут не так.

– Да ладно, какой-нибудь псих, – сказал Рой.

Телефон продолжал извергать трели, зловеще вибрируя.

– Посмотрим… Детектив Уисли, – сказала она в трубку, всё ещё размышляя об ответственности и доверии.

В трубке послышалось тяжёлое дыхание. Потом мужской голос произнёс какое-то неразборчивое слово и отключился.

– Псих, – разочарованно констатировала Люси, убирая телефон.

– Что он сказал? – заинтересовался Бэксайд.

– Я не поняла, – детектив Уисли потёрла лоб. – Кажется, что-то вроде «кал». Или "гол".

– Кал-гол? Сексуальный маньяк, тоскующий по твоим колготкам? – ухмыльнулся Бэксайд, поедая горячую булочку с ветчиной и соусом "Тысяча островов".

– Прекрати, – попросила Уисли. – К тому же ты прекрасно знаешь, почему я не ношу… это, – Люси демонстративно запнулась.

– Ох, извини, – Рой тут же стал серьёзным, – я, конечно, знаю… ну, неофициально… но я забыл, чего именно ты не носишь. Я считал, у тебя проблемы с трусиками, – неуклюже соврал он.

– Забывать такие вещи безответственно, – буркнула Люси, стараясь не показывать, что ей приятно его доверие: он мог бы истолковать это превратно и снова начать свои домогательства.

Люси не могла носить колготки. Ими её чуть не задушил отец, точнее, мать (это случилось уже после операции) – вечером, в день её рождения. Из восемнадцати фобий, которые она приобрела в тот сложный вечер, у неё после многолетнего лечения осталось всего четыре: страх перед колготками, ужас перед семейными праздниками, нелюбовь к вечерам и боязнь высоты. Её психоаналитик, Кисса Кукис, очень злилась из-за этой последней фобии, так как она не вписывалась в клиническую картину. Люси была бы рада избавиться от неё, но не могла: высоты она и в самом деле боялась. Что касается колготок, то ей ощутимо их не хватало, особенно в холодные дни. Зато фобия на колготки отлично вписывалась в клиническую картину, а Люси не хотела подводить своего психоаналитика: это нарушило бы то доверие, которое должно существовать между врачом и пациентом, а это было бы безответственно с её стороны. Поэтому она постаралась внушить себе страх перед колготками, который отныне составлял важную часть её идентичности. Получалось, правда, не очень, но она продолжала работать над этим.

– Извини, – повторил Рой. – Кстати, – решил он перевести разговор на безопасную тему, – что с тобой случилось сегодня утром? Ты говорила о каком-то камне…

– Кирпич. Представь себе, на меня свалился кирпич. Когда я выходила из дому. Кажется, сполз с крыши. Я могла умереть, если бы не увернулась.

– Это вряд ли, – компетентно заявил Рой. – Сейчас кирпичи делают пустотелыми, из облегчённой керамики. Недавно в мексиканском квартале было дело: мать пыталась убить младенца, отнесла его на стройку и четыре часа била его кирпичами по голове.

– И что же? – заинтересовалась Люси.

– Кирпичи кончились. А ей влепили штраф за умышленную порчу собственности строительной компании.

– Не слишком ли это жестоко? – усомнилась Уисли. – В конце концов, у неё были причины воспользоваться этими кирпичами. Нам, представителям власти, нужно быть на стороне простых людей, а не корпораций.

– Она могла бы поступить более ответственно, – твёрдо сказал Рой. – Например, распилить ребёнка на части бензопилой. Или положить в микроволновку.

– Может быть, у неё не было микроволновки, – предположила Люси.

Телефон зазвонил снова. На этот раз голос в трубке был более разборчивым.

– Каки, – сообщил незнакомец. – Каки-завоняки. Найди девочку.

Телефон хрюкнул и отключился.

– Что там? – потянулся к ней Рой.

– Похоже на детский стишок, – вздохнула Уисли. – Ты прав, это какой-то маньяк, они все любят детские стишки и загадки. Может быть, поймаем его и хорошенько надерём ему задницу? Хотя нет, нам ещё писать чёртову уйму бумажек. Носорог требует, чтобы с отчётностью был полный порядок.

– Дерьмо, – разочарованно сказал Бэксайд. – Ненавижу такие дни.

– Дерьмо и есть, – уныло согласилась Люси. – Мне сегодня нужно успеть в больницу святого Христофора. К папе-маме. То есть к маме-папе.

– Мне тоже, в госпиталь святого Мартина, – напомнил Рой. – Давно я не видал сестрёнку.

– Не стоит посещать её слишком часто, – посоветовала Уисли. – У неё может случиться кризис идентичности. Да и твои проблемы тоже могут обостриться.

В госпитале святого Мартина у Роя жила сестра, страдающая ретроамнезией после неудачной попытки вагинальной лоботомии, сделанной гинекологом-извращенцем, испытывавшим преступное влечение к женским мозгам. Рой был в ярости: он очень любил сестру. Он даже поклялся пристрелить маньяка на следующий же день после выхода на пенсию: чувство ответственности не позволяло ему сделать это раньше. Увы, преступного гинеколога, помещённого в психиатрическую лечебницу, залюбил до смерти санитар-гермотрансвестит, бывший сержант, испытывающий сложные чувства к гинекологам. С тех пор Рой страдал фобиями по отношению гермотрансвеститам и сержантам. Эти неправильные, неполиткорректные фобии, являющиеся, по сути, проявлениями нетерпимости к альтернативным формам сексуальности и неприятием субординации, оттолкнули от него коллег и отдалили карьерные перспективы. Но Уисли старалась его поддерживать: она считала, что как профессионал Рой ведёт себя адекватно. Во всяком случае, когда на нём мундир, он контролировал себя.

– Так что лучше съезди к святому Витту, – сказала Люси по-дружески.

В нервно-паралитическом центре святого Витта у Роя лежала кузина: с ней случился трёхсторонний инсульт после того, как лучшая подруга изнасиловала её щипцами для омаров. Обычная американская история.

– Ладно, – выдохнул Рой. – Поехали.