Текст книги "Современный русский детектив. Том 5"

Автор книги: Михаил Черненок

Соавторы: Виктор Пронин,Алексей Азаров,Станислав Гагарин,Юрий Кириллов,Александр Генералов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц)

Глава семнадцатая

Боровков и Трегубов чувствовали, что обстановка накаляется, но у них еще не было цельного представления о размахе событий. Суммируя отрывистые сведения, они сделали вывод, что Луковин «петляет», старается запутать сотрудников милиции. Это требовалось ему для того, чтобы выиграть время, собрать, сгруппировать свои силы, а потом серией неожиданных ударов ошеломить город и уезд, дезорганизовать общественную жизнь, вызвать панику и скрыться.

По городу ползли самые различные слухи. Уверяли, что ночью на улицах появляются на ходулях люди в саванах. Они пугают запоздавших прохожих до обмороков, а затем грабят. Рассказывали о зарытых кладах, которые разыскивают теперь бывшие их хозяева. Кто-то настойчиво внушал обывателям мысль, что милиция будет арестовывать всех городских коммерсантов. В распространении сплетен чувствовалась опытная рука.

– Нутром чую: спешит Волкодав, – говорил Боровков Парфену. – Догадывается, что мы обкладываем его со всех сторон. Он здесь, в городе, это подтверждает и Лисин. А вот насчет Елизова я стал в последнее время сомневаться.

Они сидели в кабинете Парфена, в который уж раз перебирая все варианты ликвидации банды Луковица.

– Почему, Иван Федорович? – удивился Трегубов. – Его ж видела артистка из варьете.

– Давай, Парфен, рассуждать так. Со дня убийства Савичева прошло без малого две недели. Где находилась в это время его жена Екатерина? В глубоком подполье? Сбежала? Так по крайней мере старались нас уверить. И вдруг она открыто появляется в библиотеке городского сада. Да еще с кем: с Елизовым! Тебе же известно, что после ареста Луковина он благополучно драпанул и до сих пор известий о нем у нас не было. Выходит, находился в уезде? Но Елизов не из тех мужиков, которые любят тихо сидеть, да еще так долго. И вдруг он выплескивается в такой момент, когда мы со всеми фонарями разыскиваем Волкодава. По телеграфу его вызвали, что ли? Поэтому у меня появилась мысль: уж не отводит ли сам Луковин нас от себя за счет своего друга? Дескать, ищите Елизова, а не Волкодава.

– Да-а-а, дела, – сказал Трегубов. – Значит, Елизов – легенда.

– Все возможно, Парфен.

– Выходит, артисточка… того?

– Что «того»? Предположение еще не истина. Я хотя и сомневаюсь в Елизове, но со счетов его не сбрасываю. Теперь, Парфен, насчет осведомителя. Лисин тоже подтверждает, что кто-то у нас работает на Волкодава. Наши с тобой подозрения пали на Гришина. Давай, будем его изолировать.

– Мы с Шатровым решили командировать его дней на десять в губернский город. Якобы для изучения опыта. Я уже звонил по этому поводу заместителю по кадрам.

– А что? Верно. Зови его сюда. Посмотрим, как он себя поведет.

Через несколько минут в кабинет Трегубова вошел седоватый плотный мужчина лет сорока пяти. Вытянув руки по швам, доложил о своем приходе. Это был Гришин.

– Роман Перфильевич, – обратился к нему начальник милиции. – Телефонограмма из губернского города пришла с распоряжением командировать тебя на десять дней для изучения опыта. Как ты смотришь на это?

– Да я только был. В апреле.

– Понимаю, – сказал Боровков. – Но это распоряжение заместителя по кадрам.

– Работы много, – пожал плечами Гришин. – Когда собираться?

– А вот сегодня и поезжай. Пятичасовым поездом.

– Есть, – ответил Гришин.

Четко повернувшись, он вышел из кабинета. Боровков с Трегубовым переглянулись. Покачав головой, начальник милиции сказал:

– Или выдержка у мужика великолепная, или мы ошибаемся. Сколько я ни перебирал в уме, больше никого подозревать, не могу. Впредь о самых секретных сведениях должны знать только я, ты и Шатров. Что-то я тебе еще хотел сказать? Да, вот что! Надо будет проследить за Гришиным. Пошли своего агента. Ну, Рубахина, что ли. Он молодой парень, шустрый. Пусть сопроводит Гришина.

Уже у самого порога, остановившись, Боровков добавил:

– Уездный комитет партии разрешил взять в помощь оперативным группам коммунистов и комсомольцев из железнодорожных мастерских и мебельной фабрики. Надо, Парфен, их собрать и проинструктировать.

Когда Боровков ушел, на столе у Трегубова зазвонил телефон. Парфен снял трубку.

– Трегубов слушает. Да, да. Понятно. Молодец, сейчас еду.

Глава восемнадцатая

Каждый день у городского ломбарда собиралась большая очередь. Сюда приходили те, кто, потеряв надежду найти работу, стремился как-то перебиться, заложив вещи. Несли в ломбард шубы, ковры, тяжелые из панбархата платья, оренбургские платки, старинной работы вазы, настенные часы, статуэтки. Время было трудное, в городах царила безработица.

Два раза в день – утром и после обеда – перед толпой появлялся седой румяный мужчина. Он выкрикивал очередных. Люди молча подходили к окошечкам, отдавали вещи оценщикам, брали деньги и так же молча отходили. Уходили из ломбарда с надеждой снова вернуться сюда, выкупить дорогой сердцу заклад. Но далеко не всем удавалось сделать это.

В ломбарде постоянно дежурили сотрудники милиции. Случалось, что в заклад шли краденые вещи. В этот день народу было особенно много: банк задержал ломбарду выдачу денег и накануне приема закладов не было. Стоявшая в очереди маленькая, вся сморщенная старушка вдруг зашаталась, хватаясь за сердце. Ее поддержали несколько рук. На землю упала старая дамская сумка, из которой высыпались золотые крестики, несколько браслетов, коралловое ожерелье, дамские часики, кулон, серьги. И в этот момент раздался истерический крик:

– Граждане, да это же вещи моей матери! Ее в двадцатом году убили бандиты.

Кричала молодая с исхудавшим лицом женщина. Поднялся шум. Раздвинув столпившихся людей, к старушке подошел дежуривший в тот день милиционер Игнатьев. Та смотрела на него испуганным зверьком.

– Кто кричал? – спросил Игнатьев.

– Я, – протолкалась к нему молодая женщина.

– Хорошо. Пройдите в соседнюю комнату.

В кабинете заведующего ломбардом милиционер принялся за старушку. Та сидела на стуле, быстро перебирая своими худенькими маленькими ручками.

– Откуда у вас эти вещи? – обратился к ней Игнатьев.

– Еще от матери.

– Как ваша фамилия и кто вы по социальному положению?

– Я Георгиева, из дворян. Отец владел поместьем в Саратовской губернии. В семнадцатом, его у нас отобрали. Мой муж умер, дети разъехались. Я пыталась перебраться за границу, но мне не удалось. Хотела уйти к Александру Васильевичу Колчаку, но его разбили. Вот здесь и пришлось застрять. Что было – продала, это все, что у меня осталось.

– Так, так. А где вы проживаете?

– У Ксении Семеновны Ведерниковой, на Лассаля, 12.

– А она чем занимается?

– Портниха на дому.

– Муж у нее есть?

– Нет, она его потеряла в эту войну.

– Ну хорошо. Изложите на бумаге все, о чем мы говорили.

Игнатьев пошел доложить о случившемся Боровкову.

– Немедленно на квартиру к старухе, – приказал тот агенту Ягудину.

Глава девятнадцатая

Когда Парфен приехал в условное место, его встретил бледный, расстроенный Корнеев.

– Ну, что у тебя случилось, Леонтий? – с тревогой спросил он парня.

– Зевнул, Парфен Григорьевич, – уныло ответил Корнеев. – Евстигней захватил все свои ценности и удрал.

– Так… – протянул начальник угрозыска. – Значит, сапоги всмятку получились?

– Всмятку, – мотнул головой Леонтий.

«Сапогами» они договорились тогда называть золото, которое по всем признакам имелось у хозяина «Парижа».

– Эх, шляпа ты, Корнеев, – с досадой сказал Парфен. Но тут же спохватился. – Ладно, не горюй. Говоришь, в гости к лесопильщику ушел? Я – туда. А ты возвращайся в заведение и молчи. Бабенку эту тоже предупреди. Там еще будет карнавал.

Упустить Капустина было, как считал Парфен, верхом его беспечности. В течение длительного времени следить за хитрым, изворотливым дельцом, накапливать факты о его связях с уголовным миром и в последний момент дать ему возможность удрать. Так мог поступить только человек, утративший милицейское чутье. «Это, – думал Трегубов, – Боровков наверняка не простит. И, поделом тебе, раззява!»

Как он и догадывался, Капустина в доме лесопильщика не было.

– И не приходил? – с надеждой спрашивал он хозяина, рябоватого рыхлого мужчину, стоявшего перед ним в подтяжках.

– Нет, и уговору даже не было, – дрожа, отвечал тот.

– Мы осмотрим ваш дом.

– Пожалуйста, пожалуйста, – лепетал владелец лесопилки. – Только я уверяю вас: у меня никого нет. Кроме супруги, конечно. Она сейчас, извините, в постели. Легла отдохнуть.

– Ванюшка, пошли, – приказал Парфен сопровождавшему его молодому милиционеру.

Но в доме, действительно, никого посторонних не было. Тогда Парфен, вежливо выпроводив в другую комнату лесопильщика, обратился к его супруге, дородной женщине со следами былой красоты на располневшем лице.

– Скажите, пожалуйста, вы давно знаете Екатерину Савичеву?

– Я ее видела лично всего два раза, – ответила та. – Это вы по поводу моего заявления?

– Да, – ответил Трегубов. – Мы тогда вам ответили. Но сейчас возникли некоторые обстоятельства.

– Пожалуйста.

– Кто вам сказал, что Екатерина Савичева находится… гм… в связи с вашим мужем?

– Певица из «Парижа» Галина Кузовлева.

– И вы поверили?

– Что делать? Женщины ревнивы, а я уже не молода, чтобы остаться одинокой.

– Откуда вам стало известно, что Савичева связана с уголовным миром?

– И об этом мне говорила Кузовлева.

– Хорошо, позовите сюда вашего мужа.

– Сейчас.

Дряблые щеки лесопильщика тряслись от страха, он нервно перебирал толстыми пальцами концы подтяжек.

– Да вы успокойтесь, – сказал ему Трегубов. – Мы вас не тронем. Откровенно, как мужчина мужчине: вы были близко знакомы с Екатериной Савичевой?

– Ей-богу, нет, – перекрестился лесопильщик. – Это все наговоры.

– С какой целью? Вам кто-нибудь мстит?

– Да нет вроде бы.

– А Кузовлеву вы знаете?

– Бываю в «Париже», слушаю ее.

– И только? Извините, что побеспокоили.

– Пожалуйста, пожалуйста.

К удивлению Трегубова, начальник милиции спокойно встретил весть о бегстве Евстигнея Капустина.

– Черт с ним, – сказал он Парфену. – Далеко не убежит. Дадим телеграмму, по дороге задержат. Тут дело поважнее. Сегодня утром в военизированной охране кто-то с пирамиды снял пять винтовок. Чувствуешь, какая схватка готовится? Луковин – это тебе не Евстигней, хотя и он сволочь порядочная. Завтра выставим возле учреждений усиленную охрану и ударим оперативными группами по «малинам». Медлить больше нельзя, иначе упредят. Будем брать, кто попадется. И по уезду также. А Луковина надо искать сегодня.

– Операцию «Париж» продолжать, Иван Федорович?

– Да, да. Кое-кого мы уже сегодня возьмем, тихонько. Кстати, надо будет задержать завхоза Капустина. Этот многое знает.

Трегубов рассказал начальнику милиции о своем разговоре с владельцем лесопильного завода и его женой. Боровков рассмеялся.

– Это ты насчет Кузовлевой? Понимаешь, обвела она нас вокруг пальца. Только что перед тобой был у меня Шатров. Он тоже высказал в отношении артистки сомнения. Надо брать и ее, а в доме оставлять засаду.

– Где сейчас Шатров?

– Рабочих железнодорожных мастерских инструктирует.

– А Ягудина вы никуда не отсылали?

– Он поехал по одному любопытному делу…

Глава двадцатая

Ягудина и еще двух сотрудников встретила высокая симпатичная женщина лет тридцати пяти. Это была Ксения Семеновна Ведерникова. Узнав о цели их прихода, она охотно распахнула двери своего дома. В комнатах стояла хорошая старинная мебель, всюду были ковры и гобелены. «Удивительно, как это она сумела сберечь такую обстановку», – подумал про себя Ягудин, подходя к прекрасному беккеровскому пианино.

– Играете? – спросила его хозяйка.

– Немного. Я воспитывался в приюте вдовствующей императрицы, там у нас был старенький инструмент. Скажите, Георгиева у вас живет?

– Да. Что с ней случилось?

– Видите ли, ее обвинили в краже вещей.

– Боже мой, этого не может быть!. – всплеснула руками Ведерникова. – Вера Ильинична – и такое? Да она пальцем не тронет чужого добра.

– Все может оказаться наветом, – согласился Ягудин. – Она давно у вас живет?

– С двадцатого. Георгиева – одинокая старая женщина.

– К ней кто-нибудь приходит?

– Разве только затем, чтобы попросить ее об уроках музыки. Она прекрасная пианистка.

– Это ее инструмент?

– Мой, но я ей охотно разрешаю пользоваться им.

– Покажите ее комнату.

В боковушке, выходящей одним окном в угол двора, стояли солдатская койка, прикрытая лоскутным одеялом, старенький с облупившейся краской столик и два обшарпанных венских стула.

– Вот ордер на обыск.

– Пожалуйста, пожалуйста, – замахала руками Ведерникова.

Обыск в комнате старухи ничего не дал. Два старых платья, стоптанные ботинки и съеденная молью шляпка – вот и все, что нашли. Тогда Ягудин позвал хозяйку и предъявил ордер на осмотр ее имущества. Ведерникова возмутилась. Лицо ее покрылось пятнами.

– Это противозаконно, – еле сдерживая себя, процедила она сквозь зубы, – задержали воровку, а обыскиваете честных людей.

– Но зачем же так, Ксения Семеновна? – укоризненно заметил Ягудин. – Вы только что утверждали, что Вера Ильинична – честный человек.

– Кто их знает… пришлых.

Обыск длился полтора часа. Все это время Ведерникова сидела в кресле, презрительно поглядывая на милиционеров. Но, когда Левченко отодвинул комод, хозяйка заволновалась.

– Я только что покрасила пол, – сердито сказала она, – а вы так неосторожно двигаете.

– Виноват, – ответил ей Левченко, заглядывая за комод.

Он попробовал половицы, постучал по стене, потом по комоду.

– Те-те-те, – поцокал языком Левченко. – А комодик-то с секретом, Леонид Егорович.

– Что-что? – переспросил его Ягудин, занятый осмотром печи.

– Двойная, говорю, стенка у комода.

Ведерникова вскочила на ноги.

– Не смейте трогать, хамы!

– Спокойно, гражданка, – предупредил ее Ягудин. – Не портите нервы, они еще вам пригодятся.

Задняя стенка комода крепилась медными гвоздями с большими шляпками. Ягудин стал нажимать на каждый из них. Вдруг часть стенки мягко упала ему на руки. Из проема посыпались бусы, ожерелья, кольца, золотые ложки, крестики, броши, часы, цепочки, портсигары.

– Возмутительно, – зашептались понятые. – Люди в нужде бьются, а тут такое богатство прячут…

– Одевайтесь, гражданка Ведерникова. Пойдете с нами.

– Хамы, хамы, как я вас ненавижу! – закатилась та в истерике.

– Хватит!..

В милиции Ягудин передал Ксению Семеновну следователю Василевскому. Ведерникова долго отпиралась, уверяя, что все обнаруженные ценности ей оставили на сохранение отступавшие белогвардейцы. Потом сказала:

– Это от мужа. Он ушел с колчаковцами.

Пригласили Гущину, молодую женщину, узнавшую свои вещи в ломбарде. Среди драгоценностей, найденных при обыске у Ведерниковой, Гущина опознала брошь, подаренную ей отцом в день окончания гимназии.

– Вот видите, здесь даже инициалы мои выгравированы на обратной стороне: Е. Г. – Елене Гущиной.

– Позовите Георгиеву, – крикнул в коридор Василевский.

Вошла квартирантка Ведерниковой. Увидев хозяйку, побледнела.

– Ксения Семеновна… – удивленно протянула она.

– Ну, что «Ксения Семеновна»? Продала, старая дура! – зашипела на нее та. – Ладно, уведите ее, я все расскажу.

Плача и ругаясь, она поведала следователю о том, как связалась с бандой Луковина.

– Они вместе с моим мужем служили в колчаковской армии. При отступлении муж тяжело заболел и застрял в этом городе. Я приехала к нему. У нас тогда имелись кое-какие деньги, и мы приобрели дом, обстановку. Потом он умер. Я осталась почти без средств, стала зарабатывать шитьем и починкой одежды. Молодость уходила. В это время в уезде появился Луковин. Он нашел меня, стал помогать. Перед арестом Демьян Прокопьевич оставил свои ценности у меня, разрешив часть из них израсходовать для своих нужд.

– Вы знали, что эти вещи награблены?

– Да, знала.

– Как же вы тогда их сбывали?

– Ездила в губернский город, продавала ювелирам, частным зубным врачам, на рынке.

– Ну, на рынке вас бы сразу задержали. А в нашем городе кому их сбывали? Предупреждаю: только чистосердечное признание может смягчить вашу вину.

Подумав, Ведерникова сказала:

– Капустину.

– Владельцу «Парижа»?

– Да.

– Еще кому?

– Савичеву…

– Вы его знали?

– Да.

– И его жену Екатерину?

– Да.

– Что вы можете сказать по поводу убийства Савичева?

– Оно для меня явилось полной неожиданностью.

– А Савичеву после этого не видели?

– Нет.

Помолчав, Василевский неожиданно спросил:

– Почему вы направили Георгиеву в ломбард?

– Капустин в последнее время отказывался принимать ценные вещи, а мне срочно потребовались деньги.

– Для Луковина?

Ведерникова вздрогнула.

– Нет, что вы, я не видела его уже давно.

– Видели, Ксения Семеновна, видели, – глядя ей в глаза, медленно проговорил Василевский. – Я вам сейчас прочитаю свидетельства соседей. Только это будет уже не вашими показаниями. Учтите…

– Не надо, я сама все расскажу.

Но Василевский жестом остановил ее.

– Минуточку…

Выйдя из кабинета, он тут же направился к Боровкову.

– Иван Федорович, хотите Ведерникову послушать?

– Сейчас иду. И предупреди Трегубова. Ему необходимо присутствовать при допросе.

– Разве он уже вернулся?

– Да.

Глава двадцать первая

Все было в порядке. Гришин, взяв билет, прошел к стоящему на первом пути пассажирскому поезду, следовавшему в губернский город. Постояв несколько минут на перроне, начальник секретного отдела вошел в вагон. Рубахин вскочил в следующий. Ударил станционный колокол, и состав тронулся. Пассажиры начали устраиваться. В большинстве это были крестьяне, приезжавшие в уездный город по своим делам. Посидев с полчаса в их компании, Анатолий осторожно вышел в тамбур, У окна увидел мужчину в железнодорожной форме.

– Разрешите прикурить? – обратился к нему Рубахин.

– Пожалуйста, – ответил тот, подавая спички. – Далеко едем?

– До Шалаево.

– А я вот в губернский центр еду, сдавать экзамены на машиниста.

– Это хорошо, – одобрил Анатолий. – Сами теперь будете водить паровоз.

– Еще надо сдать, – застенчиво улыбнулся железнодорожник. – Ну, пойду, а то меня жена ждет.

Он открыл дверь в вагон. Гришина в переднем купе не было. Рубахин осторожно вошел следом за железнодорожником, сел на боковое место, прикрылся газетой. Многие пассажиры по обыкновению уже закусывали, и на парня в темной клетчатой рубахе никто не обращал внимания.

Рубахину был виден весь проход. «В каком же он купе? – размышлял Анатолий. – Если я сейчас встану и пойду, Гришин меня узнает». Поезд шел медленно, часто останавливаясь на полустанках. Пассажиры входили и выходили из вагона, шагая мимо Рубахина. Гришин не появлялся. Но он мог перейти в следующий вагон и выйти оттуда. Тогда Анатолий решился пройти по проходу. «Узнает – скажу ему, что еду по заданию до Бродов».

Рубахин шел не торопясь, слегка опустив голову, как человек занятый собой. В то же время он боковым зрением успевал увидеть всех, кто находился в купе. Промелькнули женщины с узлами, старик с белой корзиной, служащий в толстовке и панаме, парень с повязанной щекой. Наконец, Анатолий увидел Гришина. Тот сидел у самого окна, разговаривая со священником. Гришин не обратил внимания на проходившего мимо пассажира. Рубахин сел в соседнее купе уже по другую сторону от выхода. Отсюда наблюдать за вагоном было еще удобнее.

Поезд миновал станции Кутерьма, Бутакино, Васинцы, Броды. Гришин сидел на месте. «Значит, он и вправду едет в губернский центр, – подумал Анатолий. – Тогда я сойду в Шалаево». Засмотревшись на девчушку у окна, Рубахин скорее почувствовал, чем увидел, что промелькнувший в проходе человек – Гришин.

Тот двигался по вагону не торопясь, держа чемоданчик в правой руке. Поезд подходил к разъезду Завалишино. Здесь он стоял всего одну минуту, Рубахин подождал, пока Гришин скроется за дверью, и тоже встал.

– Покурить? – откуда-то возник рядом давешний железнодорожник. – Я тоже с вами.

– Нет, я в другое место, – быстро нашелся Анатолий.

– Понятно, – засмеялся железнодорожник. – А я все же выкурю трубочку.

«Как бы не помешал», – с досадой подумал Анатолий. Он пропустил железнодорожника вперед себя. Когда тот открывал входную дверь, Рубахин увидел, что Гришин стоит, готовясь к прыжку. Поезд шел на подъем, с каждым метром снижая скорость. Многие пассажиры на этом участке прыгали на ходу, сокращая путь к дому. Рубахин внимательно смотрел в окно. Он видел вытянутую вперед руку с чемоданчиком. Прошла минута, другая, наконец чемоданчик полетел вниз, за ним последовал Гришин.

Рубахин открыл дверь в тамбур. И вдруг увидел фигуру готовившегося к прыжку железнодорожника. Неужели они друг с другом связаны? Но размышлять было некогда. Через сотню метров Рубахин тоже спрыгнул. Пройдя защитную полосу, Анатолий увидел обоих. Гришин и железнодорожник, оживленно жестикулируя, говорили о чем-то. Потом они направились в сторону леса.