355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Черненок » Современный русский детектив. Том 5 » Текст книги (страница 19)
Современный русский детектив. Том 5
  • Текст добавлен: 12 июня 2017, 19:00

Текст книги "Современный русский детектив. Том 5"


Автор книги: Михаил Черненок


Соавторы: Виктор Пронин,Алексей Азаров,Станислав Гагарин,Юрий Кириллов,Александр Генералов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 38 страниц)

ВОКРУГ ПАЛЬЦА

С высоты девятого этажа город поблескивал умытыми витринами, свежеполитыми улицами, а торопящиеся далеко внизу люди, казалось, были преисполнены радостного нетерпения. Залитый солнцем Ксенофонтов стоял на своем балконе, испытывая возвышенное желание воспеть свой город, написать что-то сугубо положительное о мороженщице из киоска возле редакции, о водителе поливальной машины, которая пересекала сейчас площадь, распустив роскошные водяные усы, ему хотелось написать о своем друге Зайцеве, тем более что он обещал это сделать уже не один раз…

Да, утро было такое, что никакие осуждающие и клеймящие мысли не приходили ему в голову, а если и приходили, он с отвращением отбрасывал их, как нашкодившего кота.

Потом Ксенофонтов удачно побрился, не затронув усов, а единственный порез возле уха был почти незаметен. И кофе получился вполне пристойным, и свежая рубашка нашлась, и по радио пели про удачу, которая может стать неплохой наградой за смелость.

Короче, утро было замечательное и не предвещало никаких тревожных, а уж тем более опасных событий. Поэтому, когда Ксенофонтов, потолкавшись у газетных витрин в сквере, неожиданно увидел под ногами новенькую, зелененькую пятидесятирублевку, сложенную пополам и покачивающуюся на утреннем ветерке, как диковинная бабочка, сердце его радостно дрогнуло и сбилось с привычного такта. Подняв деньги, Ксенофонтов счастливо рассмеялся в душе. Зайдя с другой стороны витрины, чтобы увидеть разиню, он беспомощно оглянулся – вокруг никого не было. Только он, Ксенофонтов, интересовался в это утро газетами.

Вот тебе, старик, и награда за преданность производственным и сельскохозяйственным новостям, подумал Ксенофонтов и, сунув деньги в карман, расположился на влажной после ночного дождя скамейке – не прибежит ли кто запыхавшись, с круглыми глазами, нервный и несчастный. Но нет, никто не прибегал. Ксенофонтов пощипывал ус и смотрел на часы. Нельзя сказать, что он очень хотел вернуть деньги, нет, ничто человеческое ему не было чуждо, но в то же время надо заметить, что он отдал бы находку, не колеблясь, даже немного гордясь собой.

Как бы там ни было, перед обедом Ксенофонтов позвонил Зайцеву.

– Старик, – сказал он, – а не пообедать ли нам?

– Договорились. Встречаемся, как обычно, в вареничной.

– Где?! – переспросил Ксенофонтов, стараясь наполнить свой вопрос брезгливостью и пренебрежением.

– В вареничной. А что?

– Чтобы я пошел в эту вонючую забегаловку? Да никогда! Старик, мы обедаем в ресторане. Вот так. В «Астории». Я позвоню туда и закажу столик. Не опаздывай, – и Ксенофонтов положил трубку.

Придя в ресторан и расположившись в углу под фикусом, Ксенофонтов удовлетворенно поглядывал в зеркало, находя в себе все новые достоинства, которых не замечал вчера. Зайцев вошел быстро и деловито, будто не в ресторан, а в служебный кабинет. Посмотрел озадаченно на Ксенофонтова, присел.

– Внимательно тебя слушаю, – сказал он с некоторой скорбью в голосе. – Что случилось?

– Ничего не случилось… Я вот подумал: а почему бы мне не пригласить в ресторан лучшего друга, почему бы мне не посидеть с ним в этом приятном месте?

– В этом? – Зайцев потер лист фикуса, вытер салфеткой пальцы. – Ну ладно… Некоторые сидят в местах и похуже.

– Обижаешь, старик, обижаешь, – проворковал Ксенофонтов, вчитываясь в меню. – Вот у них тут есть заливная говядина…

– Нет заливной говядины, – бросила официантка, проходя мимо со стопкой грязных тарелок. – Дежурный обед, молодые люди. Суп с яйцом, гуляш с макаронами и компот из сухофруктов.

– Ничего, – утешил Зайцев погрустневшего друга. – Ты же сам сказал, что главное – посидеть. Хорошо сидим. Ну, выкладывай уже наконец.

– Полсотни нашел, старик, – Ксенофонтов без радости вынул из кармана и положил на стол хрустящую бумажку.

– Спер, наверно? – подозрительно спросил Зайцев. – Признавайся, чистосердечное раскаяние облегчит твою участь.

– Да нет, все проще… У газетных витрин в сквере, знаешь? Кто-то так зачитался, что не заметил, как деньги потерял.

– Совсем новенькая, – проговорил Зайцев, рассматривая водяные знаки на купюре. – Надо же так увлечься… Не иначе как твою статью прорабатывал.

– Да скорее всего, – согласился Ксенофонтов. – Когда меня читаешь, можно забыть о чем угодно.

– Ты имеешь в виду хвалебный гимн во славу пекаря Фундуклеева?

– А хотя бы! – запальчиво воскликнул Ксенофонтов.

– Да, конечно, – милостиво согласился Зайцев. – Я прочитал этот очерк с… большим интересом. Тебе никогда еще не удавалось, никогда еще…

– Ну? Ну?!

– Я хотел сказать, что никогда тебе еще не выделяли столько места на газетной полосе.

– Мне выделяют столько, сколько я заслуживаю! – отчеканил Ксенофонтов.

Через полчаса, когда друзья съели суп с яйцом, проглотили гуляш с макаронами и заели все это вываренными сухофруктами, они расположились на нагретой солнцем скамейке в сквере и сидели без слов и движений в ожидании того момента, когда кончится обеденный перерыв и им придется разойтись по своим рабочим местам.

– Пойду-ка позвоню в одно место, – сказал Зайцев и направился к телефонной будке.

– Позвони, старик, позвони, – сонно проговорил Ксенофонтов, не открывая глаз. Зайцеву, видимо, удалось сразу дозвониться – из будки доносились напористые слова, он кого-то настойчиво приглашал зайти к нему в кабинет. Мимо проходили люди, и Ксенофонтов слышал поскрипывание горячего ракушечника, которым были посыпаны дорожки, вспоминал прошлогодний отпуск, шум моря, девушку, которая…

– Молодой человек, – кто-то похлопал его по плечу. – Нехорошо деньгами разбрасываться. Так и по миру пойти недолго…

Ксенофонтов открыл глаза, откинулся от спинки, осмотрелся. Как раз между его вытянутыми ногами, на разогретом солнцем ракушечнике, лежал зелененький комочек. Не успев еще расстаться с морским побережьем и загорелой девушкой, Ксенофонтов с недоумением смотрел на пятидесятирублевку.

Вернувшийся Зайцев не заметил состояния друга и спокойно уселся рядом.

– Старик, – слабым голосом проговорил Ксенофонтов. – Старик… Я это… Деньги нашел.

– Ты что, обалдел от счастья? Мы их уже компотом обмыли.

– Да нет… Я опять нашел…

Зайцев взял бумажку, повертел ее, посмотрел на Ксенофонтова, на то место, где она только что лежала…

– Поздравляю, – сказал он серьезно. – Завидую. За один день найти две такие штучки… Невероятно. Разменять?

– Как?! У тебя в кармане найдется сотня?

– Отпускные получил, – признался Зайцев. – С понедельника я – свободный человек. На держи… Беру две бумажки, а даю десять. Понимаешь, дорога все-таки, легче везти. Каждый грамм на учете. Ладно, мне пора. Если не возражаешь, загляну вечером, а?

– Старик! Я могу только приветствовать подобные инициативы!

– Какой-то слог у тебя казенный, – поморщился Зайцев. – Не можешь просто сказать – буду рад. Заела тебя газета, ох, заела. Много работы?

– Знаешь, много. Каждый день двести строк вынь да положь. А где их взять, эти двести строк, где?!

– Все хороших людей воспеваешь? – беззаботно спросил Зайцев.

– Не только, не только…

– Плохих тоже? – Зайцев шел, сунув руки в карманы, щурясь на солнце и не испытывая ни малейшего интереса к разговору.

– А как же, и о них нельзя забывать.

– Что-то не припомню я твоих трудов о плохих людях… Похоже, ты их мне передоверил, а себе оставил голубеньких, розовеньких, сереньких… Как их… Эти… Апыхтин, Жижирин, Фундуклеев…

– Старик! – оскорбленно воскликнул Ксенофонтов. – Я скоро потрясу тебя таким фельетоном, что все твои убийцы померкнут.

– Неужели кто-то опять общественную клумбу оборвал? Нет? А может, дружинники задержали пешехода, который перешел улицу на красный свет?

– Мимо бьешь, старик, мимо. Твои ядовитые стрелы только тешат меня и смешат. Представь себе – сговариваются два директора магазинов. Один руководит обычным гастрономом, а второй – коопторговским. И что злодеи делают? Товары, которые поступают в гастроном, перевозят и продают в коопторговской лавке. А цены там почти вдвое выше. Усек? Все просто, средь бела дня, даже обвешивать несчастного покупателя нет никакой надобности.

– Сам догадался? – скучая, спросил Зайцев.

– Грузчик из магазина письмо в редакцию прислал.

– Что же он, с директором поссорился?

– Точно! Тот его за пьянку выгнал, а грузчик в отместку – письмо.

– Так это, – Зайцев проводил взглядом девушку, которая шла им навстречу, – это… Ведь маловато письма-то, документы нужны. Смотри, а то грузчик возьмет да помирится с директором, грузчики нынче в цене. А от письма отречется. История знает такие случаи. Документы нужны, – повторил Зайцев.

– Да есть кое-что… Не только ты, старик, воюешь, мы тоже не в сторонке стоим.

– Ну, будь здоров. – Зайцев пожал крупную ладонь Ксенофонтова. – Не забудь вечерком-то пивка купить. Какой-никакой, а все же гость придет. Денег у тебя полные карманы, скупиться негоже.

Зайцев, не торопясь, пересек улицу, прошел мимо больших витрин, изредка поглядывая на себя придирчиво и удовлетворенно. Чего уж там, собственная внешность нравилась Зайцеву. Правда, он не стал бы возражать, если бы у Ксенофонтова кто-то взял пять сантиметров роста и дал их ему. Войдя в тень, Зайцев вдруг заторопился, словно вспомнил об оставленных делах. В подъезд он почти вбежал, оставив за спиной залитую солнцем улицу и разомлевших от жары прохожих.

А Ксенофонтов, войдя в свой кабинет, сбросил пиджак на спинку стула, со вздохом окинул взглядом свой стол, заваленный письмами. Да, вести оживленную переписку, чтобы знать запросы, боли и радости читателя, – это входит в обязанности журналиста.

Где-то через час пришла старушка и, усевшись на предложенный стул, долго рассказывала, как тяжело ей жить в коммунальной квартире среди чужих людей, которые относятся к ней пренебрежительно, надеясь в конце концов занять ее комнату, рассказала, как часто она болеет и что нет даже человека, который бы подал ей стакан воды. Старушка всплакнула, рассказывая о своих горестях, и Ксенофонтов вынужден был сбегать за водой.

Потом пришел начинающий автор и принес стихи, потом пришел автор совсем не молодой, но тоже начинающий, и принес басню про лисицу, которая очень плохо относилась к окружающей среде и за это была наказана зайцем. Потом редактор всех собрал на летучку. Когда Ксенофонтов вернулся в свой кабинет, то застал там двух милиционеров, старушку из коммунальной квартиры и еще двух типов, которые смотрели на него с нескрываемым отвращением.

– Это он? – спросил милиционер у старушки.

– Он, батюшка, он!

– И куда положил?

– В карман, куда же еще… В пиджаке сидел, вот и сунул в карман.

– Что происходит? – спросил Ксенофонтов, чувствуя, что назревает что-то неприятное.

– Эта гражданка утверждает, что вы потребовали у нее сто рублей.

– Ложь! – закричал Ксенофонтов.

– Спокойно, гражданин, – холодно сказал милиционер. – Она была у вас на приеме?

– Была. Ну и что?

– Вы обещали ей помочь с жильем?

– Обещал. Ну и что?

– В таком случае позвольте заглянуть в карман вашего пиджака. Понятые, – милиционер обернулся к двум парням с отвратительными взглядами, – прошу быть внимательными. – Милиционер оттеснил Ксенофонтова в угол и извлек из его кармана сотню.

– У меня и номерок записан, – проговорила старушка, протягивая милиционеру замусоленную бумажку. – Вдруг, думаю, сгодится.

– Сгодится, мамаша, все сгодится, – заверил ее милиционер. – Ну что ж, будем составлять протокол. Факт взятки установлен.

– Ить, что, подлец, делает, – снова заговорила старушка, – вчера полсотни взял, позавчера полсотни, а сегодня уж, говорит, всю сотню давай. Во как! Но я все номерки записала…

Обернувшись к раскрытым дверям, Ксенофонтов увидел, что в коридоре столпилась едва ли не вся редакция, на него смотрели скорбно, будто прощались навсегда, а Ирочка-машинистка смотрела на него так грустно, будто в этот миг рушились все ее возвышенные представления о мире, и ответственный секретарь смотрел, и художник, и даже завхоз редакции смотрел, но спокойно, поскольку все его возвышенные представления были давно разрушены.

А милиционер за его столом, его шариковой ручкой, на бумаге, выданной завхозом, составлял протокол. Старушка сидела у стены, и лицо ее было огорченным, – вот, дескать, какие люди на белом свете попадаются, но что делать, в меру сил будем с ними бороться…

– Я могу позвонить? – спросил Ксенофонтов.

– Никаких звонков! – ответил милиционер.

– Но я хочу позвонить в прокуратуру!

– Уж и в прокуратуру проникли! – запричитала старушка. – Видать, делился, нешто можно одному за такое браться! Неплохо бы и у его прокурорского знакомого по карманам пошастать.

– Пошастаем, мамаша, – заверил ее милиционер. – Будьте спокойны. У всех пошастаем.

Ксенофонтов ужаснулся, вспомнив, что у Зайцева остались две пятидесятирублевки.

– Я вам больше не нужен? – спросил Ксенофонтов у милиционера.

– Ишь шустряк! – непочтительно воскликнула бабуля. – На свободу захотел. Его только выпусти, он такого натворит, такого натворит…

– Должен вас задержать, – заявил милиционер, – чтобы предотвратить дальнейшие преступления. В таких случаях обычно конфискуется имущество, нажитое незаконным путем. А ловкачи успевают все по приятелям разнести… Бывает, что, кроме раскладушек, и конфисковать нечего.

– Вы и так, кроме раскладушки, ничего не конфискуете, – горько рассмеялся Ксенофонтов.

– Прошу! – милиционер показал на дверь. – Машина подана, гражданин взяточник!

– Только суд может признать меня виновным! – вдруг закричал Ксенофонтов, но тут же устыдился своего неприлично тонкого голоса.

– И за этим делом не станет, – успокоил его милиционер. – Граждане, прошу освободить проход. К задержанному не подходить, с ним не разговаривать, ничего не передавать. Все необходимое он получит на месте.

Выйдя на улицу, Ксенофонтов оглянулся на окна родной редакции и нескладно полез в машину с зарешеченными окнами.

А вечером друзья, как обычно, сидели в ободранных креслах Ксенофонтова, перед ними на журнальном столике стояла бутылка пива, а в блюдце были насыпаны брусочки соленых сухариков. Пил, правда, один Зайцев. Сославшись на плохое самочувствие, Ксенофонтов отказался. Он выглядел каким-то встрепанным, хотя уже принял душ, сменил рубашку, побрился и причесался, пытаясь соскоблить с себя гнусные впечатления от служебных помещений правосудия.

Зайцев же, наоборот, был оживлен, рассматривал стакан на свет и вообще давал понять, что весьма доволен собой и окружающей действительностью.

– Вот смотрю я на тебя, Ксенофонтов, и думаю, – произнес он, но тут что-то снова отвлекло его. – Так вот, смотрю я на тебя и думаю… Ты ведь можешь стать неплохим газетчиком, Ксенофонтов. У тебя и рост приличный, и голос обладает необходимой зычностью, и весь ты из себя довольно мм… представительный. – Зайцев почесал кота за ухом. – На демонстрации ты можешь поднимать щиты с итогами выполнения обязательств гораздо выше других контор. Но это все, что я могу сказать хорошего о твоих способностях, это все, Ксенофонтов.

– Спасибо, не так уж мало.

– Тебе нужно работать над повышением образования, читать художественную литературу, классиков. И это… – Зайцев вышел на кухню, взял в холодильнике бутылку пива, принес ее, не торопясь, открыл, наполнил стакан. – Хорошее пиво, – сказал он, дождавшись, пока осядет и уплотнится пена. – Очень хорошее. В нем чувствуется приятная свежая горечь. А цвет, ты посмотри на цвет! Так о чем это я… А, вспомнил! Слушай, тебе нужно бороться с корыстолюбием. Да, алчность тебя погубит, запомни это.

– Кто жадный? Кто алчный?! – Ксенофонтов вскочил, воздел руки, но, наткнувшись ладонями на потолок, устыдился и снова рухнул в кресло.

– Видишь, как ты воспринимаешь дружескую критику, – рассудительно заметил Зайцев. – С таким отношением к недостаткам тебе трудно будет рассчитывать на какой-то рост… Я имею в виду духовный, нравственный…

– Я эту старуху видел первый раз в жизни!

– Напрасно. Надо изучать своих героев… Вот я, например, до сих пор помню этого… машиниста… Нет, таксиста. Как его… Во! Твой Апыхтин до сих пор стоит у меня перед глазами, как живой. Если мне предложат персональную машину, а я этого не исключаю, и если у меня спросят, кого бы я хотел видеть своим водителем, отвечу не задумываясь – только Апыхтина! А что касается пекаря Фундуклеева…

– Ты что-то хотел сказать об изучении героев.

– А, верно… Вот ты утверждаешь, что видел старуху первый раз в жизни. Верю. Но это плохо. Ведь она – родная тетя того самого директора гастронома, о котором ты собирался писать.

– Так это провокация?! – вскричал Ксенофонтов так, что дети, которые играли во дворе, подняли головы к окнам девятого этажа.

– Конечно, – кивнул Зайцев. – Но до чего же ты беспомощен, Ксенофонтов, если какая-то старуха в два счета обвела тебя вокруг своего немытого пальца! Срам. Какой раз убеждаюсь – деньги до добра не доводят. Чуть зашевелились зелененькие в твоих руках, и все, кончился журналист Ксенофонтов.

– Между прочим, эти зелененькие ты тут же заменил мне на красненькие. Тоже, видно, к ним неравнодушен, а?

– Я спас тебя! – торжественно сказал Зайцев. – А ты на меня бочку катишь. У старухи были записаны номера полусотенных. И останься они у тебя, ты бы сейчас смотрел на свой любимый город не с девятого этажа, а из полуподвального помещения.

– Ты хочешь сказать, что мне эти деньги подбросили?

– Ксенофонтов, ты соображаешь, как… Как твой кот, который изодрал всю мебель и превратил эту комнату в камеру. И по внешнему виду, и по запахам, и по тем истошным воплям, которые слышны по ночам даже на улице.

– Значит, ты хочешь сказать… – Ксенофонтов уставился напряженным взглядом в стену. – Ты хочешь сказать…

– Слушай меня, Ксенофонтов, и не говори потом, что не слышал. Я все понял, как только ты показал мне вторую пятидесятирублевку. Неужели ты такой дурак, что воображаешь, будто судьба гоняется за тобой по пятам, подбрасывая купюры зеленого цвета?! Если бы судьба относилась к тебе именно так, твоя девушка не вышла бы замуж за алкоголика.

– Не трожь мою девушку! – некрасиво завизжал Ксенофонтов. – Она, между прочим, недавно звонила, поздравила с очерком…

– Ей тоже понравился пекарь Фундуклеев?

– Заткнись. Ей нравлюсь я.

– Конечно, – кивнул Зайцев. – Я это понял, когда она пригласила тебя на свадьбу. Она так и сказала своему избраннику… Когда он протрезвел, естественно… Я, говорит, пригласила для потехи одного журналистика, гости скучать не будут. Одна фамилия, говорит, чего стоит – Ксенофунтиков. Будущий муж от хохота про опохмелку забыл.

– А знаешь, Зайцев, ты можешь пожалеть, что сейчас находишься здесь, а не в полуподвальном помещении. С девятого этажа тебе лететь вниз куда дольше.

– И это ты говоришь мне, твоему спасителю?

– Пиво пьешь? Пей. Только иногда стакан все-таки отставляй в сторону. Когда ты все понял?

– После второй твоей находки. Я взял обе бумажки в руки и увидел, что их номера идут рядом, один за другим. Они побывали в одних руках, Ксенофонтов. А потом оказались в твоем кармане. После этого я очень непосредственно поинтересовался твоими творческими планами. А стоит у тебя спросить о творческих планах, ты начинаешь токовать как тетерев, наслаждаясь звуками собственного голоса. Так я узнал о магазинных махинациях. А на что способен зажатый в угол директор магазина, мне хорошо известно. Он провел небольшую операцию, и в результате ты не можешь о нем писать фельетон, ты сам не лучше – ты взяточник.

– До чего ты умный, Зайцев! – искренне восхитился Ксенофонтов. – А я-то первым делом тебя в ресторан потащил… Нет, наверно, я очень глупый человек.

– Не возражаю. Что ты делал, когда мы расстались после обеда? Побежал вприпрыжку осуществлять творческие планы, у бедной старушки начал сотню клянчить…

– Зайцев! – предостерегающе сказал Ксенофонтов и показал рукой на раскрытую дверь балкона.

– Не нравится? А как у тебя сотня в кармане оказалась? Как?

– Понятия не имею… Они полезли в карман пиджака, а она там. И старушка показала, вот в атом кармане, говорит…

– Даже не знаю, стоит ли мне водиться с тобой, – задумчиво проговорил Зайцев. – Даже не знаю… Старушке на приеме у тебя плохо стало? Воды попросила?

– Да… Я принес ей воды… Из соседней комнаты.

– Она в кабинете оставалась одна?

– Зайцев! – Ксенофонтов с грохотом упал на колени. – Мне стыдно!

– Это хорошо. Стыд лечит. От глупости, самовлюбленности, беспечности… Так вот, ты после обеда как кузнечик запрыгал в редакцию, а я написал рапорт начальнику следственной части о готовящейся провокации. И подколол к нему две зеленые бумажки. А когда старушка принесла записанные номера, рапорт уже лежал на столе начальника. Провокация стала очевидной. Нам осталось только поинтересоваться родственными связями старушки и, конечно, вволю посмеяться.

– Как посмеяться? Над кем?

– Ну, ты даешь! – расхохотался Зайцев. – Над тобой, над кем же еще?

– И долго смеялись?

– Даже сейчас не могу остановиться! – Зайцев радостно вскинул ногами. – Но я не сказал тебе самого смешного… Десятки-то верни! Потешился, и хватит. А то мне и в отпуск не съездить.

– Знаешь, Зайцев, боюсь, что мне сейчас этот отпуск куда нужнее, – проговорил Ксенофонтов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю