Текст книги "Все в свое время [СИ]"

Автор книги: Михаил Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Смириться? Или взбунтовать? Забыться, или отдаться безумию? Сложный выбор. Неоднозначный. Всегда можно найти доводы и за, и против – Эдвард уже начинал спорить сам с собой, а это не особо хороший симптомом. Нужно было выговориться. Не с ведуном – с ними говорить было фактически невозможно, потому что казалось, что они знают твои мысли и слова на многие годы вперед, и только по доброте душевной изволят отвечать. Не с Нубилом – тяжело говорить с тем, кто всегда с тобой согласен. С Нитом. Охотник даже если не поймет, то хотя бы выслушает, не перебивая, а там гляди, и скажет что-то дельное… Все же парень не дурной, хоть и сплетенный обычаями, и, вроде как, родственник… Названный отец – должен попытаться дать сыну совет, что ему, блудному и непутевому, дальше в жизни делать. Скажет "смирись" – значит так тому и быть, надо будет смириться, похоронить память Элис и Неты, зарыть в землю мундир офицера, порезать на куски надежду и жить, как все живут. Скажет "бунтуй" – бунтовать, бороться, даже если твой враг существует лишь в твоем воображении. Ничего не скажет – думать дальше, но уже будет не так тягостно, когда с кем-то поделишься своими проблемами – они вроде как и не такими тяжелыми становятся.

Повода для разговора долго не находилось. Сначала Верные Псы были заняты – после нападения нужно было убрать их тела. Смертоносные при жизни, они и после смерти оставались опасными. Ядовитая кровь, кислотная слизь тел, даже содержимое их желудков несло угрозу, превращая плодородную землю в некую мертвую субстанцию. Британские биологи в свое время постарались, создавая новое биологическое оружие, да так, что до сих пор их результаты не то, что превзойти – повторить не могли. Все разработки в научном обществе, общество – в Лондоне, Лондон – вне времени. Гуманное оружие "чистой земли", которое должно было очистить широкие вражеские земли от людей, сохранив природу и животный мир, пережило своих создателей, и отлично прижилось в Мертвых Землях. Травоядные убийцы, они паслись на широких просторах степей, паслись на островках лесов, паслись в болотах, настолько опасные, что ни один другой хищник даже не пытался их тронуть. Размножались, сбивались в стаи, и все время искали людей, а как находили – уничтожали. Верные Псы были последними, но ожившие химеры не оставляли надежд и их уничтожить. Тварей вели гены. Все, в ком есть человеческая ДНК, подлежали уничтожению, вот и происходили раз в несколько лет такие штурмы… Для того и нужны были стены. Они были достаточно умны, чтоб не нападать в одиночку, и самая большая опасность была в том, что когда-нибудь они соберут слишком большие силы.

Потом был торжественный Большой Совет, где сразу девять молодых получили имя – трое заслужили эту честь во время боя. Лан Широкий, Вер Лист, Гис Скорость, Чур Шкура, Ват Круг, Нил Штаны, Вис Голова и Вис Ночь. Пятеро истребителей, два охотника и два следопыта. Почему такие прозвища? Эдвард не понял. Лан был не шире и не уже остальных, Гис не производил впечатления бегуна, один Вис не был особо умным, а второй никак не отличался ночью и днем. Но какой-то глубинный смысл был, причем ритуал у старого пня проходил в странной манере – все члены Большого Совета одновременно выкрикивали имя кандидата, и если оно у всех совпадало – так его и называли. Причем заранее никто не договаривался, но каким-то чудом почти всегда с первой попытки приходили к нужному решению. Только с Вером Листом не сложилось – сначала половина назвала его Корнем, вторая половина – Каплей, но со второй попытки как-то все пришли к тому, что он – самый настоящий Лист. Как объяснял Нит, старшие охотники просто чувствуют, как нужно назвать молодого. Вроде это знание к ним приходит само по себе, настолько оно очевидно, он сам, например, был назван Силой за свою двужильность, за то, что мог дольше прочих охотников преследовать добычу, и силы никогда его не оставляли. А вовсе не за физическую мощь, в этом плане лучший охотник заведомо проиграет худшему истребителю.

На следующий день после совета Нит опять ушел на охоту. На этот раз так называемую "широкую": их погибло слишком много, а значит можно было смело покидать город большому числу охотников одновременно, не опасаясь, что за время их отсутствия что-то произойдет. И охотиться не в близлежащих лесах, а дальше, в степи – город стоял на границе двух природных зон, смертоносного леса и относительно безопасной степи, причем во второй и выжить было легче, и охота богаче – там водились крупные быки, быстрые кабаны, хитрые зайцы. Но там же не было никакого спасения от них – на открытом пространстве крысо-тигро-акуло-осминоги могли нагнать любого, потому широкие охоты начинались только после уничтожения крупных их стай. Охоты были долгими, по несколько недель, и сытными – за одну такую охоту можно было набить мяса на пол года вперед. Не все же травами, листьями и ягодами питаться, да березовый сок пить.

После возвращения Нита с охоты опять не сложилось – Эдвард был слишком занят Нубилом, раб только-только начал приходить в себя, а уже пытался прислуживать своему хозяину, так что приходилось все буквально выхватывать из его рук. У афганца началась депрессия, он не мог смириться с собственной слабостью и с тем, что ему прислуживает хозяин, когда ситуация наладилась, умер ведун, один из четырех. Не самый старый, не самый мудрый, обычный ведун – утром вышел к Камню Предков, собрал вокруг себя народ, рассказал несколько баек, а потом сказал, что он сейчас умрет. И через минуту умер. Три других ведуны даже не пришли с ним проститься, а простой народ два дня ходил в зеленом, как траур закончился – Нит опять ушел на охоту, и разговор опять был отложен… Тем более у Эдварда появился новый повод для раздумий: он наконец присмотрелся к Камню Предков, странному монолиту в самом центре города, который он видел и раньше много раз, но никогда не обращал особого внимания. А там было чему удивляться – в самом камне, как будто впечатанные лазером, одна в другую переливались три голографических картины. Для Верных Псов это были просто изображения, для Эдварда: иерусалимский Храм, распятый Иисус, символ бесконечности Хань, с которым желтолицые уже двести пятьдесят лет держались против британских войск. Выполненные с ювелирной четкостью, картины завораживали и вызывали изумление, причем Верные Псы понятия не имели, что это значит. Камень достался им от предков. Предки что-то хотели передать, но потомки забыли – ну и ладно. Ведуны могли бы напомнить, но этого не делали – значит знанию еще не время открыться. Эдвард даже не понял, как изображение было нанесено, вплавлено, впечатано, вбито в камень – еще одна загадка, на этот раз без шансов быть хоть когда-то раскрытой.

А потом, наконец, все как-то так сложилось, что разговор с вернувшимся с охоты Нитом начался сам собой. Сначала на отвлеченные темы, вроде успехов Эдварда в боевом мастерстве, потом перешли просто к жизни, а там зацепилось – и парень выложил все, что накипело. Про то, что он привык к совершенно другому миру, что местная жизнь его с каждым днем все больше и больше угнетает, что он не может так, жить ради чужого и непонятного долга, что даже говоря понятными друг другу словами, он не может ни с кем найти общий язык.

– …я чужак, Нит! – эмоции Эдварда били через край, и куда только повылетали все уроки риторики. – Понимаешь, я совсем чужой! Вы живете в мире, где не бывает по-другому. Вы к этому всему привыкли с момента рождения, для вас это – единственная возможная жизнь. Для меня нет. Такое существование… Это противоречит всему, чему меня учили. С чем я сроднился, что стало частью меня – солдаты должны спасать детей, потому что дети – наше будущее, а не убивать, потому что солдаты сейчас нужнее. Женщина должна рожать, если она хочет этого ребенка, по любви, а не из обязанности… Предков нужно помнить и уважать, а не удобрять их прахом березы… Да что там… У вас все не так! Тебе проще, ты не знаешь другой жизни, но я… Я так не смогу. Я никогда не стану одним из Верных Псов. Для того, чтоб стать Верным Псом, нужно Верным Щенком родится! Я – чужак! Я…

– Я тоже чужак.

– Ты… ты что?

– Я чужак. Я не родился Верным Щенком, и до пяти лет даже не знал о существовании города. У меня было свое имя, которое дали родители, у меня был дед, который подарил этот кинжал. Меня долго называли найденышем, потому что меня нашли в лесу – нашел Рик Огонь, ведун, который стал для меня вторым отцом. Я не родился Верным Псом, но стал им.

– Но как же… Но кто тогда ты?

– Я – Нит Сила, охотник, Верный Пес. Ты хочешь узнать, кем я был? Я расскажу тебе эту историю. Но сначала скажи – ты знаешь, как называются эти земли?

– Мертвые Земли… – невольно вырвалось у Эдварда, который уже и сам давно успел понять всю глупость этого названия.

– Так называете эти земли вы. Кары называют их "мир", и другого мира для них не существует. Верные Псы их никак не называют, потому что злу не нужно название: мы исполним долг, сделаем эти земли чистыми, и тогда они сами скажут нам свое имя. Там, где я родился, эти земли называли очень просто: Русь.

– Русь? Но как же… Провинция Татарская Русь была полностью уничтожена в ходе Войны Апокалипсиса… – строчки из учебников истории сами всплывали в памяти.

– Русь была уничтожена тринадцать лет назад. Когда погибли все близкие мне люди, когда я обрел новую семью и принял свой долг. Я – Нит Сила, Верный Пес. Я – последний русич.

7478 год от Сотворения Мира, лето

– Ах ты хулиган малой! Ты куда залез? А ну быстро слезай, пока я отца не позвала!

– Мам, я не могу! Помоги!

– А залезть туда сам смог? Вот и спускайся как-нибудь сам, нечего, ты уже не маленький.

Пришлось спускаться. Старая полусухая яблоня была священным деревом – считалось, что в ее нее возвращаются души предков и смотрят на людей, потому плоды нельзя срывать раньше срока, а можно только собирать, когда предки сами их подарят. Детям строжайше запрещали даже подходить в яблоне. Высокой ствол, толстые ветви, которые с земли казались такими удобными ступеньками, а старое птичье гнездо так заманчиво манило… Нитомиру, Нитке, как его обзывала старшая на два года сестра, всегда хотелось посмотреть, что там внутри. Любопытный не по годам, непоседливый, мамин любимчик, которому сходили с рук любые шалости, он два дня назад уже пробовал совершить это "восхождение" – тогда все закончилось тремя выбитыми зубами, отцовским гневом и укоризненным взглядом деда. Тот ему, как взрослому, подарил свой кинжал, а Нитомир… Урок не пошел впрок. Сегодня утром, сразу после завтрака, мальчишка тайком вылез из избы, и со второй попытки взял штурмом яблоню. К его огромному разочарованию мало того, что гнездо оказалось пустым, так он еще и назад слезть не мог. Отсюда, с дерева, высота казалась намного больше, ветки – редкими, а позвать на помощь – страшно. В прошлый раз его пощадили, не стали наказывать, в этот раз только одними словами наука не обойдется, будут бить… Вот и сидел пол дня, надеясь, что как-нибудь оно обойдется… Но как на зло, все шло к наказанию. Если бы Радомир, мамин брат, любимый дядя прошел – он бы помог, или хотя бы Первослав, он отцу расскажет, но потом, когда тому уже будет не с руки злиться… Но все хорошие взрослые как будто куда-то пропали. Теперь еще и мама нашла, а помогать не хочет, руки скрестила на груди – когда она так делает, то все. Ни ему, ни отцу, ни братьям да сестрам спуску не будет. Она уже все решила, и ни на шаг не отступиться.

Страшно. Ствол гладкий, босые ноги так и норовят соскользнуть, руки еще слабые, не держат, а высота – добрых две сажени, брат недавно научил Нитомира считать до пяти, и теперь он ходил и гордился, пересчитывая все и вся в поселении. Упадешь с такой высоты – синяками не обойдешься, еще минус пару зубов, а их и так во рту всего ничего осталось. Сначала на палках дрались, потом в яму свалился, затем с дерева навернулся… Вот вырастет Нитомир – станет как дядя Радомир ловким, будет из большого лука стрелять, и по деревьям, как по земле, бегать. А пока еще он был маленький, пять вёсен исполнилось, вниз – страшно, но материнский гнев еще страшнее…

Он все же сорвался. Когда уже почти слез, но не на землю, а прямо в материнские руки, которые бережно опустили его вниз, так что самое страшное, что получил – подзатыльник, и много назидательных слов. Спрятаться от них не получалось, заветное крыльцо было рядом, но его нельзя было выдавать. Там была его личная Крепость. Он сам ее придумал, сам сделал, сам "спрятал" – никто из взрослых не знал, что под крыльцом главной избы вырыт целый бункер, замаскированный дерном и травой, и оттуда уже почти готов тайный лаз. Нитомир даже с другими детьми этим секретом не делился, он прятался под крыльцом – и ни один человек не мог его найти. Там было тесно, но сухо, все стены Нитомир выложил мхом, как делали взрослые, когда на зиму все племя уходило в подземные пещеры. Там был его маленький склад сокровищ: красивая палка в форме птицы, собственный зуб на нитке, целый мешочек орехов – Нитомир сам их нашел и собрал, когда взрослые в прошлый раз уходили из деревни. А еще совсем недавно там появился дедов нож: на него постоянно покушался Тритомир, старший на четыре года брат, вот и пришлось спрятать с остальными сокровищами. Дед сначала злился, думал, что Нитомир потерял нож, а потом наоборот, похвалил. Сказал, что это большая ценность, и его надо надежно хранить. Дед был старый, белый и умный, Нитомир его любил и слушался даже больше, чем отца – отец был злой и больно наказывал.

– Нит, сколько раз я тебе говорила, чтоб ты к этому дереву даже не подходил! Говорила?

– Ну мам… Я же не рвал…

– Мало ли, что не рвал! А если бы ты упал и я не успела тебя поймать? Ты что, маленький мальчик, чтоб ходить без зубов?

– А у бабы Аксиньи тоже зубов нет, так что она, тоже маленькая?

– Ты мне тут не выкручивайся! А ну марш в избу! Сиди и не высовывайся, придет отец – он с тобой поговорит по-мужски!

Пришлось подчиниться. Мама была доброй, но строгой, наказывала редко, но если провинился – лучше не придумывать отмазки. Вон, когда Глаха, старшая сестра, пошла сама с мальчишками в поле гулять – как ей тогда мать хворосту всыпала! Несколько дней сидеть не могла, ревела, но сама виновата! В поле за городом только взрослым можно, не говоря уже про лес, а если малая – так сиди возле избы, и слушайся! Брат Инна не послушался, пошел в поле гулять, и больше не вернулся, родители сказали, его Мара к себе забрала. Нитомир к Маре-Марене уходить не хотел! Там темно и страшно, как зимой, когда все от мертвого снега под землю прячутся. Он исправно каждое первое зерно отдавал Перуну, а каждое последнее – Мокоше, как все делали, чтоб бог-отец и богиня-мать в своей любви не оставили, а выходя из дома трижды через левое плечо плевал, чтоб змий-искуситель не заметил. Нитомир вообще был порядочным и хорошим мальчиком, а что хулиганил иногда – так возраст такой. Пять лет. Почти взрослый.

Но быть битым отцом ой как не хотелось. Он ведь силы не соразмеряет, у Нитомира до сих пор на спине шрамы не пришли, это когда его в прошлый раз наказали, за то, что воду, большую ценность, на землю пролил. Ее взрослые издалека несут – глубоко под землей из глины по капле сцеживают, воду нужно уважать, а Нитомир игрался, и целую чашу опрокинул – осерчал тогда отец. Бил его так, что все в деревне крики слышали. И сейчас будет бить не меньше, ишь чего надумал, по деревьям, как белка, лазить… Мать что сказала? В избе сидеть? А крыльцо, это тоже изба, значит и под крыльцом изба, значит если он под крыльцо залезет, и мать послушается, и отец его не найдет. Он просидит там до утра, а утром все испугаются, куда он пропал, будут искать, плакать – тогда он вылезет, все обрадуются, и никто его не накажет. Нитомиру самому понравилась своя хитрость. Как он хитро придумал наказания избежать! Забрав отцовскую кожаную флягу с водой, не страдать же целый день от жажды, он незаметно проскользнул через дверь, чтоб мать не услышала, убедился, что на улице никого, и юркнул под крыльцо, за собой лаз дерном закрыв – теперь его никто точно не найдет! И стал ждать.

А чтоб не скучно было, у него в доске была проделана крошечная щель, чтоб можно было наблюдать, что вокруг происходит – Нитомир мог так сутками сидеть, его никто не видел, а он за всеми следил. Вот дядя Радомир пришел. Смеется, тетку Варю обнимает, они скоро собираются свадьбу играть, а значит у Нитомира еще братики и сестрички будут. Младшие. Вот Первослав с Драгомиром, они самые сильные, а вот и отец, ему мама про шалости Нитомира рассказывает, злится, выбегает на улицу, бегает, а найти его не может! Вот две старухи, Аксинья и Рада, у одной зубов совсем нет, у второй один сверху торчит, они все время Нитомира ругают, когда он у них в саду тайком хозяйничает – у них такие вкусные сливы… Мудрый Клир, волхв, он старше деда, а еще он счет годам ведет, всех богов знает и Святому Письму учит детей. У него есть специальная книга, очень древняя, в ней все-все рассказано, как мир был создан, и как человек получился. Клир рассказывает из этой книги сказки, как Ной от злой воды в ковчеге спасся, а Моисей сначала злую воду одним своим словом разойтись заставил, а подом добрую воду из камня добыл. Рядом Вторня, ученик, всю премудрость Клира перенимает, он после него волхвом станет, будет идолам подношения делать, чтоб те на русичей не осерчали, и всегда говорили, когда придет время от злых духов под землей прятаться. Что это за духи – Нитомир не знал. И никто не знал, потому что тех, кто их видел, потом только мертвыми находили. Когда духи приближались, боги волхву говорили – тогда все бросали свои избы и уходили под землю. А потом выходили, духи дома не трогали, и животных не трогали – они только людей трогали. Под землей было темно, но безопасно, там была Крепость, где русы, русичи, славяне, последние, но не сдавшиеся, могли переждать любые беды. А у Нитомира была своя крепость – под крыльцом, чуть меньше, но зато своя собственная…

Он и сам не заметил, как уснул. Свернувшись калачиком, ему сначала снились сладкие сны, мать, мед, чистая вода, потом во сне потянуло дымом, но не сладким дымом костра, на котором жарят добычу, а острым, едким дымом пожара. Потом его начал бить отец, дядя Радомир увел в лес, и там бросил, а на дереве сидела сестрица Глаха и смеялась… Кошмары, из которых нельзя вырваться. Сон, когда нельзя проснуться. Боль, которая может убить – ничто не могло разбудить Нитомира, кроме единственного голоса. Голоса матери. Она кричала – каждый ребенок отличит этот голос среди тысячи подобных. Крик заставил его очнуться. Нитомир вздрогнул. Он не понимал, что происходит, что случилось, где его привычный, тихий, уютный мирок – он хотел бежать к матери, но странная не по годам осторожность взяла свое. Сначала надо посмотреть в щель…

Кошмаром был сон. Стократ ужаснее оказалось реальность. Нитомир не закричал. Не заплакал. В тот день он навсегда разучился плакать, и никто никогда не слышал крик его боли. Потому что там, на улице, творилось то, чего не может в принципе произойти. Конец света. Конец жизни. Конец всего. Говорят, маленькие дети не понимают, что такое смерть, потому они ничего не боятся, осознание собственной смертности приходит лишь потом, так вот, это – не правда. Нитомир знал смерть. И он видел, как пляшет злая Мара-Марена, во вспышках костров, в стонах людей, в черных лесных тенях – страшные, злые, безумные кары. Не духи, против которых человеку не устоять, с карами русичи воевали давно и успешно. Безумные обитатели леса, черные, как смоль, дурнее любого волка, были врагом старым и привычным, многие воины-русы хвастались их скальпами, у отца их была целая коллекция – мужские и женские, с завитой курчавой шерстью. Взрослые всегда хвастались, скольких каров они перебили на охоте, и как эти дикари попадали в самые примитивные ловушки, в ловчие ямы, в сети. Карикатуры на людей. Как объяснял Клир, Бог создал человека, а дьявол – кара, но ему стало стыдно, что существо получилось таким неказистым, и чтоб никто не заметил, он покрасил его в черный цвет. Кары, которые жили только для того, чтоб жрать свою траву, набираться силы а потом страдать – да их никто даже в расчет обычно не принимал, так, двуногий хищник, чуть опаснее волка, но намного слабее медведя…

И вот теперь они пришли, чтобы отомстить. Загнали людей в ловушку. Окружили всю деревню дымом, от которого не можешь проснуться, и, бескарными, предавались танцу чужих последних страданий! Сколько их было вокруг? Нитомир знал цифры только до пяти, но даже мудрый Клир не смог бы их точно сосчитать. Тьма! Тьма темных, пришедших в ночной тьме – они были повсюду, и они убивали. Убивали витязей – славный Драгомир лежал рядом, он успел проснуться, схватить меч и выбежать из дома, а прямо из его груди торчал обгоревший деревянный кол. Насиловали и убивали женщин – Варя, ее одежда была разодрана в клочья, а тело черное от крови, старухи Аксинья и Рада, в обнимку, как всю жизнь прожили рука об руку, так и к Маре отправились вместе. Убивали детей – изломанное тело Вторня, буквально в нескольких саженях от крыльца, он пытался заслониться знаком Перуна, но кара таким не остановишь. Из груди Вторня торчал меч дяди Радомира – значит и сам дядя уже мертв. Кары пришли среди ночи, черными призраками, пришли мстить за годы и века унижения, и теперь это был их пир смерти!

Нитомир видел все. Видел, как насиловали и убивали его мать и сестру Глаху. Видел, как тетке Варе, еще живой, вспороли живот, достали еще не рожденного ребенка, бросали его друг другу, как тряпичную куклу, и смеялись, черно-красные в свете горящих изб. Видел мертвого отца – его тело выволокли из дома, сняли скальп, а тело рубили на части и ели прямо сырым, чтоб получить часть силы. Кары не знали, что такое пощада – они пришли, чтоб уничтожить русичей. Пришли сжечь все избы, срубить деревья, повалить частокол, превратить последний оплот некогда великого народа в забытую легенду. Пришли коварно, убивали не как звери – как кары, наслаждаясь болью и смакуя каждый миг чужих страданий. Они с одинаковым остервенением убивали стариков и детей, а женщинам и девушкам до этого наносили страшные увечья. Они резали уши и носы, выкалывали глаза и делали себе из них ожерелья, они…

Они были кары.

Он – Нитомир. Его не нашли. Он видел все, ему было пять лет, и он ни разу не закрыл глаза. Даже когда умирала его мать. Он смотрел и запоминал, не боль – жизнь. Которой уже никогда не будет. Не для того, чтоб отомстить – таких мыслей просто не могло быть у пятилетнего мальчишки, не для того, чтоб убивать в ответ – он сам не знал, что с ним происходило. До самого утра мальчишка просидел, не шевельнувшись и не издав ни единого звука. Он задыхался, рядом горел дом, умирала семья, дым заволок его Крепость – он смочил драгоценной водой рубаху, и дышал через нее. Когда кары ушли, он собрал свои нехитрые пожитки и выполз из убежища, маленький, пьяный от дыма и запаха крови, но живой. Единственный живой. Последний живой. Он не мог даже никого похоронить – так, присыпал мать землей, чтоб ее обнаженное окровавленное тело не сразу стало поживой для волков. На других не хватило сил, да и узнать людей было почти невозможно – многие сгорели заживо, запертые в горящих избах, другие были изуродованы до полной неузнаваемости, кары верили, что таким образом они даже после смерти отомстят своим врагам, потому что лишенного лица человека не могут пустить в загробный мир. Нитомир так и не нашел своего дела. Не нашел никаких вещей – все, что не сгорело, было унесено карами. Даже каменные идолы были уничтожены. Его деревня, его мир – огромное кладбище на сотню душ, он остался один во вселенной, с дедовским стальным ножом против тысяч и тысяч хищников… Голодный, одетый в одну лишь мокрую рубаху, слабый, только что потерявший всех своих родных – Нитомир бежал. Бежал в лес. Там, в лесу, жили кары, там, в лесу, была смерть – он сам не знал, что несло его на запад. Он не знал, что бежит на запад – он бежал, задыхался, падал, и опять бежал. Маленький звереныш, маленький человек, он каким-то чудом обходил болотные вонники, опасные места, и бежал дальше, бежал целый день, а когда силы его оставили – забился в пустое дупло, сидел там, и дрожал. Пока его не достали сильные мужские руки. Дали попить, укутали в теплое, и, на руках, унесли куда-то вдаль, туда, где за высокими стенами, жили Верные Псы.

Так закончилась жизнь Нитомира. И началась жизнь просто Нита.