Текст книги "Небо начинается с земли. Страницы жизни"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Пилот «Добролета»

В бывшем ресторане «Стрельна» Слепнев учил других и учился сам. На школьном аэродроме стояли самые разнообразные машины. Тут были английские «Ньюпоры» и «Сопвичи», французские «Фарманы» и «Блерио», немецкие «Альбатросы», отобранные у Деникина и Колчака, были и самолеты, собранные из частей машин различных марок. Но не было ни одного, на котором не полетал бы инструктор Слепнев. Каждый день он поднимался в воздух, совершенствуя свое летное мастерство. Однако Маврикию хотелось парить не над аэродромом, а над лесами, горами, полями, на первых воздушных линиях страны.

Он стал добиваться перевода в гражданскую авиацию и после долгих хлопот уехал пилотом «Добролета» в Среднюю Азию.

Впрочем, понятие «гражданская авиация» было тогда в Средней Азии несколько своеобразным: еще существовал Туркестанский фронт, и все авиационное обслуживание его частей выполняли летчики-транспортники. Много раз самолет Слепнева был обстрелян басмачами. Он принимал участие в борьбе с шайками басмачей, которыми в ту пору кишмя кишела Средняя Азия.

Однажды, получив приказ, Маврикий прилетел в Ургенч и посадил машину прямо на базарную площадь, распугав собак и торговцев. Оттуда, из Ургенча, он доставил на своем самолете одного из самых кровожадных басмаческих главарей Шайхана, взятого в плен красными кавалеристами.

Пришлось Слепневу слетать и в столицу Афганистана – Кабул, преодолев на предельной для его самолета высоте – 5200 метров – горный хребет Гиндукуш.

Он летал при испепеляющей сорокаградусной жаре и тогда, когда дул сухой горячий ветер «афганец», поднимавший тучи пыли и песка. Нет, кажется, такого уголка в Средней Азии, где не приземлялся бы Слепнев на своем «юнкерсе». Он так изучил пустыни и оазисы, древние города и цветущие селенья, что мог свободно ориентироваться без всякой карты. За четыре с половиной года Слепнев налетал на среднеазиатских пассажирских линиях 425 тысяч километров. По тем временам это была колоссальная цифра! Можно с уверенностью сказать, что сотня тысяч километров линейного пилота двадцатых и тридцатых годов по трудности и количеству летных часов равняется миллиону километров сегодняшнего летчика скоростного лайнера.

До сих пор квартиру Слепнева украшает чудесный текинский ковер – подарок туркменского правительства. Он бережно хранит орден Таджикского ЦИКа и Почетную грамоту.

Летая над жаркими песками, Маврикий стал мечтать о снеге. В тени могучего карагача скучал он по скромной березке. По личной просьбе Слепнев был переведен в Сибирь. Здесь термометр показывал сорок градусов, но не жары, а холода.

Слепнева назначили на трассу Иркутск – Якутск, протяженностью в 2720 километров и пролегающую над бескрайней тайгой. Такое расстояние немало значило в то время. Сибирь двадцатых годов не сравнить с сегодняшней, залитой огнями электростанций, городов и заводских поселков. Рейс Якутск – Иркутск занимал шесть дней. Никаких опорных баз по дороге не было. Кругом – тайга, безлюдье, безмолвие. Рассчитывать приходилось только на свои силы. Вместе со Слепневым летал механик Фарих. Вдвоем они побывали во многих переделках, и только их отличное знание техники не раз спасало машину от гибели.

Осенью и весной линия Иркутск – Якутск закрывалась. Когда в Иркутске уже не было снега, в Якутске еще трещали морозы. На Ангаре уже голубела вода, а Лена была еще закована в лед. Эта пассажирская линия перевозила в основном работников Алданского золотоносного района, откуда на самолетах перебрасывалась ценная пушнина.

Слепнев предложил новую трассу от Иркутска до Невера через Алдан. Пройдя на поплавковой машине до Якутска и далее через все якутское плато, над тайгой и топями, до алданских приисков и обратно, Слепнев доказал, что можно летать из Иркутска в Алдан на гидросамолете.

Рядовой линейный пилот Маврикий Слепнев мог, добросовестно выполняя свои обязанности, летать по проторенной, но достаточно трудной трассе. Но его это не устраивало. По собственной воле пошел он в рискованный перелет, который ему никто не поручал. Как и многие наши передовые летчики, он всегда искал чего-то нового, трудного, порой опасного, но основанного на твердом расчете и знаниях. Такова уж природа советских крылатых людей!

Два долга

Навигация 1929 года памятна тяжелой ледовой обстановкой. В Чукотском море, вблизи мыса Северного, не сумев пробиться сквозь льды, зазимовал советский пароход «Ставрополь». Недалеко от него застряла американская шхуна «Нанук» промышленника Свенсона.

На «Ставрополе», кроме экипажа, находились пассажиры, в том числе женщины и дети. Их надо было вывезти. Это поручили Маврикию Слепневу и опытному полярному летчику Виктору Галышеву.

Трюмы «Нанука» были забиты ценной пушниной, и зимовка шхуны приносила ее владельцу большие убытки. Для того чтобы принять участие в зимних аукционах мехов, Свенсон решил перебросить на самолетах часть грузов со шхуны в ближайший американский порт. За это взялась авиационная компания «Аляска – Эруейс» во главе с генеральным директором, известным полярным летчиком полковником Эйельсоном.

Задачи советских и американских авиаторов в какой-то степени были тождественны. Только американцы заботились о прибылях, а советские пилоты о живых людях.

Вывезти пассажиров с затертого льдами корабля в бухту Провидения было нелегким делом и потребовало большой подготовки. Только на создание базы для спасательной экспедиции ушло два месяца.

Наконец в феврале 1930 года Слепнев и Галышев прибыли на мыс Северный. Здесь они встретились с американскими летчиками, но Эйельсона среди них не было. Он вылетел из Аляски и исчез.

Советское правительство, неизменно верное принципам гуманности, дало указание Галышеву продолжать эвакуацию людей со «Ставрополя», а Слепневу включиться в поиски исчезнувшего американского самолета.

Несколько раз кружил над льдами советский пилот, пока не нашел остатки разбившегося самолета «Гамильтон» и трупы летчика Эйельсона и его механика Борланда.

Это случилось в лагуне Ангуэма.

«Когда-то крылья нужны были человеку, чтобы оторваться от земли, теперь главным образом для того, чтобы вернуться на землю», – сказал однажды известный советский авиаконструктор Артем Иванович Микоян.

Посадить на землю крылатую машину иногда бывает очень трудно. Так было и в замерзшей лагуне Ангуэма. Садиться здесь пришлось, не обращая внимания на направление ветра, лишь бы приземлиться вдоль заструг. Уже на снегу машину несколько раз дернуло, крылья заплясали, но самолет остановился без повреждений. Насколько трудна была эта блестящая посадка, наглядно доказало происшествие, случившееся через четыре дня. Слепнев уже собирался покинуть коварную лагуну, когда на горизонте показался американский самолет. После двух красивых кругов он пошел на посадку. Коснувшись заструг, «Ферчайльд» подскочил, треснул и, оставив позади себя шасси и пропеллер, врезался в снег. Все бросились к разбитому самолету, но из него вышел совершенно невозмутимый пилот и даже не оглянулся на искалеченную машину. Он, видимо, считал, что иначе сесть на эти чертовы льды просто нельзя.

Пилот приложил руку к шлему и отрапортовал:

– Капитан Пат Рид. По специальному заданию. Сел, чтобы вручить вам телеграмму из Вашингтона.

Телеграмма гласила:

«Государственный департамент сообщает Вам, что Государственный департамент приглашает командора Слепнева и механика советского аэроплана сопровождать тела погибших до Фербенкса».

Траурный флаг развевался на борту самолета «СССР-117», того самого, на котором был совершен алданский перелет.

«Командор» Слепнев в первый раз перелетал Берингов пролив, разделяющий два континента – Азию и Америку.

На остановках в долине Юкона, богатейшем золотоносном районе, летчиков окружали люди, словно сошедшие со страниц книг Джека Лондона. Телеграф уже разнес по всей Америке весть о том, что советские пилоты нашли Эйельсона и Борланда, и летчиков встречали очень тепло и сердечно.

…Слепнев вернулся в Москву. Казалось, после стольких полетов и приключений можно пожить спокойно. Но… Арктика обладает огромной притягательной силой для людей мужественных и энергичных. Того, кто там побывал хоть раз, обязательно потянет обратно. Так было и со Слепневым. Узнав, что организуется большая экспедиция: по обследованию всей северной части Советского Союза – от Чукотки до Архангельска, он немедленно заявил о своем желании принять в ней участие.

Два года Маврикий проработал на побережье между Леной и Енисеем. Обследование завершилось тысячекилометровым переходом через Таймырский полуостров пешком и на оленях.

По возвращении с Севера Слепнев был назначен начальником особого отряда Трансавиации по перегонке самолетов с заводских аэродромов на воздушные линии. В этом отряде работал и я. Тогда-то я и услышал ставшие пророческими слова Слепнева о том, что, вероятно, придется спасать челюскинцев.

Из Нома в лагерь Шмидта

Одним из первых летчиков, явившихся в Правительственную комиссию по спасению челюскинцев, был Маврикий Слепнев. Учитывая отдаленность советских авиационных баз от места аварии, он предложил закупить в США самолет и перебросить его с Аляски к мысу Северному. Другими словами: пересечь Берингов пролив так же, как в 1930 году, только в обратном направлении.

У Слепнева к началу челюскинской эпопеи был семнадцатилетний стаж и большой опыт работы в Арктике, с его мнением очень считались. Он полагал, что самолет, стартующий с Аляски, достигнет лагеря Шмидта раньше и с меньшим риском, чем машина, летящая с любой из воздушных трасс страны. Куйбышев с ним согласился. Он одобрил план, но выполнять его поручил Слепневу вместе с известным полярным летчиком, также пересекавшим Берингов пролив, Сигизмундом Леваневским.

О том, как Леваневский разбил свою машину, перелетая через Берингов пролив, над которым почти никогда не бывает ясной и тихой погоды, мы уже рассказывали.

В это время Ляпидевский уже не летал. Он сидел где-то в тундре на «вынужденной».

На льдину никто больше не прилетал.

Челюскинцы даже сложили и распевали такую шутливую частушку:

Самолеты, самолеты,

Где же ваши перелеты?

Самолетов не видать,

Надоело ожидать…

В полет собрался Слепнев.

Советским авиаторам самолеты «Флейстер» были незнакомы, но им приходилось встречаться кое с чем похожим. После двух-трех пробных полетов, во время которых американские пилоты познакомили советских с управлением машины, Слепнев решил действовать самостоятельно. И здесь ему очень помог опыт, полученный в Высшей авиационной школе.

Приказав погрузить в пассажирскую кабину для балласта мешки с песком, Маврикий начал выруливать на старт. Многочисленные фотокорреспонденты и кинооператоры, всюду сопровождавшие наших летчиков со дня их вступления на американскую землю, как по команде побежали куда-то в конец поля. Позже Сленев рассказывал:

– Я ничего не понял и очень удивился. Куда это, думаю, они все ринулись? Полет прошел нормально, а когда я приземлился, то первым делом спросил, куда это помчалась вся кинофотобратия перед взлетом? А мне так спокойненько отвечают: они побежали туда, где, по их расчетам, вы должны были упасть. Ну и ну, думаю, ничего! А в это время какой-то самый нахальный из них подходит и спрашивает: «Командор Слепнев, как вам понравилась наша машина, наверное, вам не приходилось на таких летать?» Почему, говорю, не приходилось, у нас тоже такие кое-где еще остались… на окраинах! Сбил с них наглость немножко…

Из маленького городка Нома на Аляске Слепнев стартовал к людям на льдине.

Его провожал весь город. Муниципалитет преподнес «совьет пайлот» звездно-полосатый американский флаг. Старик-капитан Томас Росс произнес речь о дружбе двух великих народов.

Над Беринговым проливом стоял туман.

В радиограммах из лагеря Шмидта пилота просили не рисковать, переждать непогоду – туман и пургу.

Но ждать ясного неба над проклятым проливом Слепнев не мог, не хотел.

Он приказал своему механику американцу Биллю Лавери запускать мотор. Механику – двадцать один год и родился он тогда, когда Маврикий Слепнев впервые взял в руки штурвал воздушной машины.

Тяжело нагруженный «Флейстер» вздрогнул и пошел на взлет. Курс – норд, на Ванкарем!

Самолет набрал высоту три тысячи метров и шел над битым льдом. Но скоро пролив заволокло туманом. На втором часу полета стали давить облака, машина тяжелела, стекла начали покрываться наледью.

Берингов пролив оставался позади, впереди – обледенение и наверняка катастрофа. Пилот не имел права рисковать – его самолет с нетерпением ждали на льдине. И он, развернув машину на сто восемьдесят градусов, снова пересекает Берингов пролив в обратном направлении. В четвертый раз Слепнев совершает неудачный прыжок через пролив. Пришлось возвращаться.

Самолет приземлился в городке Теллор. Эскимосы подкатили на салазках бидоны с бензином. Механик прикрепил к фюзеляжу красный флаг с серпом и молотом.

Рано утром «Флейстер» снова поднялся в небо и лег на курс норд.

На этот раз «командор» Слепнев одолел Берингов пролив.

Он добрался до Уэллена, дальше не пустил туман.

Пролетев затем до Ванкарема, лётчик взял на борт восемь кудлатых псов: без ездовых собак на Севере не обойдешься, даже на льдине. Новый «аэродром» челюскинцев находился в четырех километрах от поселка, и перебрасывать грузы на такое расстояние нелегко.

Слепнев оставил механика Лавери в Ванкареме. С машиной он уже и сам хорошо освоился.

И вот самолет в воздухе, на последнем этапе пути. Внизу – бело-синяя хаотическая равнина, трещины, нагромождения льдов. Набегают клочья тумана. Несколько раз Слепнев, как и все мы, становился жертвой зрительного обмана, волновался при виде обманчивых теней от вертикально стоящих льдин. На тридцать шестой минуте полета впереди, чуть правее курса, показался столб дыма.

Вот и лагерь.

Слепнев делает круг и видит на сигнальной вышке родной красный флаг.

Вот он – подвиг, к которому привела дорога жизни летчика Слепнева.

Машина коснулась маленькой ледяной площадки и с грохотом помчалась по жестким застругам. Впереди стена торосов. «Гроб машине», – мелькнуло в голове. лётчик выключил мотор, резко отвернул самолет от прямого удара и все же хвостом задел ледяную глыбу. Толчок… и все затихло.

Слепнев как пуля выскочил из кабины, осмотрел хвост, успокоился – небольшие повреждения, можно исправить на месте.

К самолету бежали люди, следом спешил Шмидт. Слепнев бросился к нему навстречу:

– Поверите, Отто Юльевич, я сделал все, что мог…

– Даже больше, чем могли! – улыбнулся руководитель челюскинцев, кивнув на поврежденный хвост.

Машину ремонтировали три дня. Челюскинцы работали вместе с летчиком. Они безмерно радовались прилету на льдину второго самолета. С тех пор как здесь побывал Ляпидевский, прошел месяц и два дня.

Самолет готов, и Слепнев отвозит в Ванкарем пять челюскинцев и аккумуляторы на зарядку. Больше ему не довелось слетать на льдину. Он получил другое ответственное задание.

Только один раз была нарушена очередность эвакуации челюскинцев. Шмидт, верный старой морской традиции, хотел покинуть ледовый лагерь последним. Но ему пришлось улетать не сто четвертым, а семьдесят пятым. Он простудился и тяжело заболел.

Из Москвы распорядились срочно доставить товарища Шмидта в ближайшую больницу. Но самое ближнее медицинское учреждение находилось на чужой земле, в Номе. Туда и повел Слепнев свой самолет, на борту которого находились больной Шмидт, сопровождавший его Ушаков и возвращавшиеся на родину механики Армстидти Лавери.

В воздухе его «Флейстер» повстречался с моим самолетом. Мы поприветствовали друг друга покачиванием крыльев.

В седьмой раз Маврикий Слепнев соединил воздушным мостом два континента.

В Номе старый капитан Томас Росс встретил гостей из СССР как ни в чем не бывало:

– Со счастливым прибытием, джентльмены. Как поживаете, командор Слепнев?

На следующее утро капитан пришел пожать руку Слепневу:

– Я узнал вести из России. Изумительно и прекрасно! Поздравляю вас, сэр!

В радиограмме за подписями руководителей партии и правительства говорилось:

«Восхищены вашей героической работой по спасению челюскинцев…»

…Слепнев рассказывал мне, как после торжественной встречи челюскинцев в Москве он приехал в родную деревню.

– Помнишь, Маврик, – сказал ему отец, – как ты приезжал ко мне за советом в семнадцатом году. Я посоветовал тебе тогда – держись города Питера, держись рабочей и крестьянской власти.

– Ну, что ж, плохо разве я выполнил твой совет?

– По-геройски!..

Герой Советского Союза Маврикий Трофимович Слепнев поступил учиться на факультет Военно-воздушной академии, готовящий штабных авиационных работников.

И снова самолеты

Военное образование, которое Слепнев упорно добывал еще в детстве, зубря в деревне «Учебник унтер-офицера», успешно продолжалось в старинном петровском дворце с башенками, где разместились аудитории академии.

Завершив учебу, Слепнев начал вновь время от времени, подниматься в небо, но не на самолетах. Он сменил «род оружия», стал командиром эскадры дирижаблей. Перед войной этому виду воздухоплавания у нас уделяли большое внимание. Была создана специальная организация «Дирижаблестрой».

Полужесткие воздушные корабли строились у нас одно время при участии крупного специалиста и энтузиаста этого вида воздушного транспорта итальянского генерала Умберто Нобиле. Да, того самого Нобиле, который в 1928 году пытался на дирижабле «Италия» совершить полет к Северному полюсу, окончившийся большой арктической катастрофой. Часть его экипажа спасли советские летчики.

Воздушные корабли наполнялись в то время легковоспламеняющимся газом – водородом – и были очень огнеопасны. Такова была судьба крупнейшего советского дирижабля В-6 под управлением Гудованцева, которого командир эскадры Слепнев снарядил для дальнего пути на Север. Дирижабль этот имел задание долететь до дрейфующей льдины и снять Папанина, Федорова, Ширшова и Кренкеля. В-6 в темноте наткнулся на гору около Мурманска, взорвался и сгорел. Экипаж его погиб.

В последнее время пресса и многие специалисты выступают с настойчивыми и мотивированными предложениями возобновить строительство дирижаблей. Современная химия и металлургия могут дать прочные полиэтиленовые пленки для оболочки и легкие сплавы для каркаса дирижаблей. Вместо легко загорающегося водорода можно использовать абсолютно безопасный гелий.

В наше время скоростных реактивных лайнеров сравнительно медлительные дирижабли экономически выгодны для переброски грузов, перевозки мачт электропередач, бурильных вышек трубопроводов. Они ведь могут взлетать и приземляться на любом месте.

…После дирижаблей снова самолеты! Слепнева назначают начальником только что открывшейся под Москвой Академии Гражданского воздушного флота. Маврикий Трофимович руководил учебой летчиков, а потом пошел учиться и сам, из одной академии в другую.

За две недели до начала войны комбриг Слепнев окончил курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при Академии Генерального штаба.

Большую часть войны полковник М. Т. Слепнев провел в морской авиации. Он был заместителем командира авиационной бригады, действовавшей в районе Черного моря. Морские летчики этой бригады охраняли наши суда, топили вражеские корабли, громили морские базы и порты врага, помогали наземным войскам и партизанам. Слепнев удостоен многих военных наград, но более всего он гордится по праву заслуженными медалями «За оборону Одессы» и «за оборону Севастополя».

Он горд тем, что и ему довелось защищать города-герои, увенчанные неувядающей славой, города, история которых – это сама история России.

День Победы Маврикий Трофимович встретил в Москве. В последний год войны он являлся старшим офицером при Главном морском штабе. В этот период он написал ценную актуальную работу «Воздушное разоружение Германии».

После войны Слепнев долго и много лечился, восстанавливал подорванное здоровье. Потом стал заниматься литературной и лекционной деятельностью, что с успехом продолжает и по сей день…

О боях-пожарищах
«Над Испанией безоблачное небо»

Третьего августа 1936 года в Москве был необычно жаркий день. Высокое солнце нещадно пекло. Над столицей стояло легкое марево. Высокие дома, казалось, дрожали в струйках знойного воздуха. Плавился асфальт, и каблуки оставляли вмятины на липких тротуарах. Длиннейшие очереди выстраивались у продавщиц мороженого и газированной воды. А народ все шел и шел.

Людские потоки со всех концов огромного города стекались к его центру – Красной площади. В проезде у Исторического музея море голов, совсем как в дни, отмеченные красным на листках календаря. Но эта демонстрация москвичей отличалась от тех, что проходят здесь Первого мая и Седьмого ноября. Настроение людей было совсем не праздничным, а сосредоточенным, гневным. Не слышалось песен и шуток, не играли оркестры.

Лозунги на красных полотнищах призывали:

«РУКУ ПОМОЩИ РЕСПУБЛИКАНСКОЙ ИСПАНИИ!»

«СМЕРТЬ ГЕНЕРАЛАМ-ФАШИСТАМ!»

«ОНИ НЕ ПРОЙДУТ!»

Люди шагали мимо кремлевских стен, подняв согнутые в локте руки со сжатыми кулаками. Таково было интернациональное приветствие борцов за свободу.

Тысячи голосов повторяли хором по складам:

– Да здрав-ству-ет Ис-пан-ская рес-пуб-лика!

Так трудящиеся Москвы откликались на кровавые события на далеком Пиренейском полуострове.

Прошло две недели после того, как радио города Сеуты несколько раз передало в эфир одну и ту же фразу: «Над Испанией безоблачное небо». Это был условный сигнал к мятежу против республики. Его подняли офицеры во главе с фашиствующими генералами.

Мятеж этот подготавливался довольно долго.

Столица древней Испании – Мадрид – расположена выше над уровнем моря, чем все другие столицы Европы. Вот почему короли Испании любили повторять «Наш трон ближе других к богу». Но этот «самый близкий к богу» трон заколебался и пал.

Победил простой народ. Монархия стала республикой. В феврале того же тридцать шестого года после выборов было создано правительство Народного фронта.

Это вызвало тревогу и злобу фашистов всех мастей, и не только в Испании, но и за ее пределами. Фашистские главари – «фюрер» Германии Гитлер и «дуче» Италии Муссолини – не жалели ничего, чтобы поставить на колени свободолюбивый испанский народ. Они щедро давали деньги, посылали солдат, самолеты, танки, пушки, снаряды генералам-мятежникам.

Народ, во главе с коммунистами, встал на защиту республики. Лишь на севере и юге мятежникам удалось захватить некоторые районы.

В Испании началась гражданская война, продолжавшаяся почти три года.

Вечером того дня, когда состоялся бунт генералов, руководительница испанских коммунистов Долорес Ибаррури выступила по радио. В Испании ее любовно звали «Пассионария», что значит «Пламенная».

Обращаясь к народу, она бросила боевой клич: «Но пасаран!» – «Они не пройдут!»

«Но пасаран!» стало девизом честных людей во всех уголках земного шара.

Рабочие и учителя, крестьяне и домохозяйки, журналисты и студенты, парикмахеры и шоферы собирались на митинги и требовали от своих правительств оказания поддержки демократической Испании.

Свободолюбивые люди всей земли поняли, что борьба испанского народа с мятежниками и германо-итальянскими захватчиками – это борьба всего передового человечества с темными силами фашизма.

Стало ясным и то, что без поддержки извне испанские республиканцы победу не одержат. Тысячи людей разных профессий и национальностей, тайком перебираясь через границы, стремились в Испанию, чтобы встать в ряды борцов с фашизмом.

Бригады и батальоны добровольцев брали имена выдающихся борцов за свободу и независимость своих стран: немцы – Тельмана, американцы – Линкольна, итальянцы – Гарибальди, поляки – Домбровского.

Рабочий класс всего мира шел на помощь своим испанским братьям. Парижские пролетарии посылали в Барселону грузовики с продовольствием. Шотландские врачи направляли медицинский отряд под Мадрид. Руку помощи Испании протягивали трудящиеся всех стран, включая такие маленькие и отдаленные, как Филиппины, Нигерия, Перу, Эквадор, остров Таити. В Испанию посылали муку, сахар, лекарства, одеяла, одежду…

На заводах, в колхозах и учреждениях Советского Союза сбор средств для испанских борцов за свободу и независимость за несколько дней поступило более двенадцати миллионов рублей. Помимо этого, рабочие оставались в цехах после окончания рабочего дня и свой сверхурочный заработок отчисляли в фонд помощи.

Все советские люди единодушно встали на сторону революционной Испании.

…В демонстрациях на Красной площади участвовали и рабочие ремонтно-авиационных мастерских. Игорь Маштаков шел со всей бригадой.

На следующее утро он был более озабоченным, задумчивым, чем всегда. Из карманов его пиджака торчали газеты.

По дороге на работу он купил все, что было в киоске: «Правду», «Известия», «Комсомольскую правду», «Гудок» и даже «За пищевую индустрию». В каждой из них он искал все новые и новые подробности событий в Испании. Так поступали тогда многие. Редко кто ограничивался чтением одной газеты.

В разговорах советских людей то и дело упоминались испанские города. Прислушаешься в трамвае, о чем говорят, и создается впечатление, что этому белобрысому пареньку Мадрид дороже Ленинграда, что тот старичок больше заинтересован событиями в Барселоне, чем в родной ему Кинешме, а сидящего напротив смуглого человека с усиками скорее волнуют новости из Картахены, чем из Тбилиси.

– Ребята! Послушайте, что пишет «Комсомолка». – Маштаков развернул в столовой газетный лист. – «После того как была произнесена по радио фраза «Над Испанией безоблачное небо», небо Испании стало страшным пространством, в котором летают немецкие и итальянские самолеты и сеют смерть. Они бомбят мирные села и города, убивают детей, женщин, стариков…» Газеты пишут, что фашисты летают безнаказанно. У них много самолетов, и самых современных. Немецкие истребителя «хейнкель» имеют скорость триста двадцать километров. У итальянцев скоростной истребитель «фиат». У фашистов новые бомбардировщики «юнкерс», «савойя», «капрони», а у республиканцев очень мало машин, и все они старые, времен мировой войны… Буржуи сговорились – не продают испанцам военных самолетов. Как тут быть спокойным! А что, если нам…

– Что – нам?..

– Отремонтировать в свободное время самолет в подарок испанскому народу!

– Это идея! Но какой?

– Я уже думал об этом… Тот самый, что в Арктике летал и лежит теперь под навесом.

– Вряд ли что выйдет из этого. Он ведь переоборудован – лимузин!

– Это «эр пятый». А они – разведчики, ближние бомбардировщики. Переделаем опять кабину… Добьемся разрешения поставить на него пулеметы, и из гражданского он станет военным!

– А разрешат ли нам? Дадут ли материалы? И как Водопьянов посмотрит на это?

– Этого я сам не знаю… Пойдемте к директору, в партийный комитет, а вечером съездим к Водопьянову!

…Советское правительство разрешило некоторым военным специалистам – летчикам, танкистам, артиллеристам – уехать добровольцами в Испанию. Уже готовились к отправке республиканцам боевые самолеты – истребители и бомбардировщики. Но самолетов тогда и у нас не хватало, и поэтому предложение молодых рабочих мастерских получило одобрение.

Мог ли я возражать против того, что мой верный воздушный спутник, мой славный «М-10-94» станет боевой машиной в справедливой борьбе испанского народа за свободу? Конечно, нет! К тому же я уже начинал готовиться к воздушной экспедиции на Северный полюс, и меня стали интересовать не маленькие Р-5, а четырехмоторные великаны ТБ-3.

Не прошло и месяца, как подремонтированный самолет прошел летные испытания. Во второй его открытой кабине на турели был установлен вращающийся пулемет. Самолет блестел свежей краской защитного цвета, и на борту его уже не был выведен номер «М-10-94». Он стал безымянным.

Разобранную крылатую машину запаковали в большой зеленый ящик. И в третий раз за время его существования бывалый самолет поехал по железной дороге.