Текст книги "Небо начинается с земли. Страницы жизни"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

* * *

На следующий день меня вызвали в Ставку.

В просторной комнате было многолюдно. Я увидел знакомые лица руководителей партии и правительства, маршалов и генералов.

Сталин, хмурый, стоял чуть в стороне от стола. Доклад был короткий:

– До цели дошли одиннадцать самолетов, остальные совершили вынужденные посадки из-за порчи моторов, один сбили свои. Мой самолет, – продолжал я, – при посадке на лес разбился.

– Есть жертвы?

– Даже синяка никто не получил. Но на других машинах есть жертвы.

Я вспомнил, как при взлете на самолете Егорова отказали сразу два мотора на одной стороне, корабль с креном врезался в землю. Это была страшная катастрофа, я почувствовал, как загорелось мое лицо. Может быть, чуть повышенным тоном сказал:

– Я готов зубами сгрызть эти проклятые дизеля! Нельзя в боевой обстановке доводить моторы. Летать на них – значит самолеты и людей гробить.

И я, как бы ища защиты, стал просить Сталина дать приказ сменить дизельные моторы на бензиновые.

– И еще, – сказал я. – Надо поставить приводные радиостанции. Без них мы как слепые котята мечемся…

– Вы что, хотите привести фашистские самолеты на свою базу? – ехидно спросил кто-то из присутствующих.

– Станции можно поставить и в стороне от базы, – возразил я. – А пятьдесят – сто километров по своим приборам пройдем.

– Идите! – прервал мой доклад Верховный Главнокомандующий.

…Через неделю я был командирован испытывать на ПЕ-8 новые моторы, те самые, замечательные М-82, которые верой и правдой служат нашей авиации до сегодняшнего дня.

Приводная радиостанция тоже вскоре была установлена. Назвали ее в авиаций «Пчелка».

В дневном полете

Вскоре на своем старом самолете, но с новым мотором, с тем же экипажем мы стали вылетать на бомбежки вражеских объектов в Смоленске, Орле, Калуге. Летали мы только по ночам, сбрасывали бомбы в темноте и не всегда могли видеть результаты налетов.

Однажды, когда мы вернулись после очередного «визита» в Орел, Штепенко сказал:

– Михаил Васильевич, а может быть, попросите разрешения летать и днем и ночью? Летали же мы с вами бомбить белофиннов среди бела дня, и все обошлось благополучно.

– Попробую… – согласился я.

При первом удобном случае я попросил разрешения на дневной боевой вылет.

– А вам что, жизнь надоела? – сказали мне.

– Насчет жизни трудно сказать, где мы больше ею рискуем: в дневном ли на большой высоте или в ночном полете, когда жизнь всего экипажа висит на кончике стрелки радиокомпаса.

– Наша часть создана для ночной работы. Пока у немца еще большие преимущества, и мы не можем рисковать ни людьми, ни кораблями, – возразили мне.

– Ничего, попытка – не пытка, от истребителей отобьемся своими пушками. Чего их зря возить? А зенитка на большой высоте не попадет. Не выйдет – будем летать только ночью, а выйдет – будем работать и днем и ночью…

Через несколько дней командование выделило два самолета для опытного дневного бомбометания. Один корабль веду я, второй – Николаев. Со мной на головной машине штурманом летит Штепенко, а вторым пилотом – Пусэп.

Отправляясь в первый дневной вылет на Калугу, я долго советовался с Александром Павловичем. Нас не смущал зенитный огонь, который, несомненно, ждет нас впереди, а волновали возможные встречи с вражескими истребителями. Сколько их будет? Отобьются ли наши стрелки?

На старте даю команду:

– Стрелкам внимательно следить за воздухом. Боеприпасы экономить и зря не стрелять!

Корабль, шедший на высоте чуть более обычной, точно был выведен штурманом на город.

Вот зеленеет знаменитый загородный сад. Сюда часто приходил отдыхать Константин Эдуардович Циолковский.

Осенью 1936 года я вместе с другими летчиками был приглашен на открытие памятника на могиле К. Э. Циолковского в этом саду.

Прошло пять лет, и вот теперь я привел самолет сбрасывать бомбы на находящийся по соседству Калужский вокзал…

Нас сильно обстреливают. В привычный шум моторов вклинивается посторонний, трескучий звук. Пахнет порохом. Вокруг самолета дымное облако зенитных разрывов. Они все ближе и ближе.

– Саша, все сбросил? – спрашиваю Штепенко.

– Ни одной. До цели немного не дошли, а тут еще дымом все заволокло. Надо еще подержаться.

Зенитный огонь не ослабевает.

Хочу предупредить по радио командный пункт и идущего сзади Николаева, но Богданов докладывает:

– Радиостанция не работает. Осколком разворочен передатчик.

– Как дела, механик?

– У четвертого мотора давление масла падает. Скоро придется выключать. В плоскостях и фюзеляже – много дырок, небо видно. Рулевое управление в одном место подрублено. В остальном – все в порядке.

Штепенко открывает бомбовые люки, машина вздрагивает.

– Саша, поскорей управляйся, они уже пристрелялись.

Штепенко не спешит. Он всегда действует наверняка. Слышны редкие разрывы бомб. Мы над вокзалом.

– Товарищ командир, – докладывает башенный пушкарь. – С аэродрома поднимаются истребители.

– Сколько их?

– Два, но они еще далеко.

– Саша, не тяни! – тороплю я штурмана. – Если нас собьют, то только ты будешь в этом виноват, и я, пожалуй, откажусь с тобой летать.

– Спешить в нашем деле нельзя… Поманеврируйте еще минуту-другую!

Попробуй тут подержись под таким адским огнем!..

«Герой – это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человеческого общества». Эти слова Юлиуса Фучика невольно приходят мне на ум, когда я вспоминаю действия Героя Советского Союза штурмана Штепенко во время бомбежек вражеских тылов.

Наконец штурман докладывает:

– Летчики, все готово, можно маневрировать и домой уходить!

– А как истребители?

– Набирают высоту и уходят на восток, за реку.

– На восток? Ну, пускай себе идут, там есть кому их встретить.

Идем со снижением. Сняты кислородные маски. Вот мы уже дома, заруливаем на стоянку.

Противники дневного полета придирчиво рассматривают самолет.

– Сколько пробоин!..

– Ну как, Михаил Васильевич, жарковато было?

– Немного досталось.

– Какие результаты?

– Все бомбы положены точно в цель.

– Какие трофеи привезли с собой?

– Десятка три пробоин. Повреждены мотор, радиостанция и рулевая тяга. Через пару дней корабль войдет в строй. А как дела у Николаева?

– Примерно так же. Отбомбился под жестоким обстрелом, имеет попадания…

Через год после первой бомбежки Берлина Штепенко вновь отправился в рейд на столицу третьего рейха. На этот раз командиром корабля был Эндель Пусэп.

Летали они несколько раз.

Все годы войны, каждое утро Совинформбюро сообщало миру: «Наша авиация дальнего действия успешно бомбила тылы противника. Уничтожено самолетов… эшелонов… складов…»

Много труда положил и боевой штурман Штепенко, чтоб появлялись эти сообщения.

В последний раз Штепенко прилетел в Берлин 8 мая 1945 года, на этот раз как экскурсант. В такой же роли оказался и я. Мы встретили здесь День Победы.

Летчики из АДД осматривали Берлин, надеясь отыскать следы бомб, сброшенных ими в разное время на город. Воронок от бомб, развороченных улиц, руин в Берлине было сколько угодно, попробуй узнай, чья это работа!

Александр Павлович сказал мне очень тихо после капитуляции Берлина:

– А мне все слышится треск зенитных снарядов, видятся лучи прожекторов, ловящие самолет над вражеской землей, вспоминаются не вернувшиеся на базу товарищи… Как хорошо, что все это теперь прошлое…

Боевые летчики нашли себе место в мирном труде. Меня и Александра Павловича Штепенко направили в полярную авиацию. Эндель Карлович Пусэп вернулся в Эстонию. Несколько лет он был министром социального обеспечения Эстонской ССР.

Три Золотые Звезды.
«Внимание, Покрышкин!»

Весной 1943 года произошло кубанское воздушное сражение – одно из крупнейших в минувшей войне. Боя в небе шли над землей с рассвета до темна. В воздухе порой было тесно от самолетов.

Геринг послал на Кубань отборные авиационные части.

Их встретили в кубанском небе советские летчики, закаленные в огне войны. Они расправлялись с самыми известными асами. Один только Александр Покрышкин в отдельные дни «сваливал» с неба по три-четыре вражеских машины.

Участвовали в боях и бомбардировщики авиации дальнего действия.

В самый разгар боев я вел тяжелый бомбардировщик во вражеский тыл. Недалеко от Краснодара радист крикнул мне по внутреннему телефону:

– Покрышкина сбили!

– Что? Откуда ты это взял?

– Сам слышал, немцы по радио хвастаются.

– Врут, наверное, мерзавцы!

Только мы вернулись на смою базу, я побежал в штаб, узнать, что слышно о Покрышкине.

– Ничего, – ответили мне, – летает, «клюет» немцев.

– Но ведь мой радист сам слышал!

– Мы тоже слышали, – засмеялся один из офицеров. – Могу повторить даже: «Ахтунг, ахтунг, Покрышкин ин дер люфт». Это значит: «Внимание, внимание! Покрышкин в воздухе!» Так радионаводчик предупреждал своих летчиков, чтобы они улепетывали. Пусть ваш радист немецкий выучит…

Воинский талант Покрышкина ярко проявлялся в битве над Кубанью. Он здесь дрался с каким-то остервенением, нетерпеливо выискивая в небе самолеты противника. С высоты он сваливался на «мессершмитты», «юнкерсы», «хейнкели», атакуя их на повышенной скорости, прошивал короткими, точными пулеметными очередями, заставлял огненным комом падать на землю.

Наши бойцы на переднем крае столько раз из окопов любовались его стремительными, сокрушительными атаками, что стали узнавать Покрышкина по «почерку» ведения боя даже тогда, когда самолет был так высоко в небе, что не было видно с земли цифры «сто», выписанной белой краской на фюзеляже. «Сотку» знали по всему фронту. Ее очень боялись фашистские летчики.

За «соткой» настойчиво, но бесплодно охотились немцы. Однажды Покрышкин заметил, что в бою к нему в хвост пристроился краснозвездный истребитель и, улучив момент, дал несколько очередей по его машине. «Наверное, молодой лётчик в горячке боя бьет по своим», – подумал Покрышкин. Однако на следующий день опять по нему стрелял неизвестно откуда взявшийся истребитель со звездами на плоскостях. Покрышкин, искусно маневрируя, завлек его на нашу территорию и заставил приземлиться. Конечно, это был немец на трофейном советском истребителе.

Не совладав с Покрышкиным в открытом бою, гитлеровцы хотели покончить с ним таким коварным путем. Тоже не вышло. Им оставалось только испуганно вопить по радио, предупреждая своих пилотов.

Такое предупреждение и услышал мой радист.

…Вскоре после сражения на Курской дуге, где наша авиация великолепно помогала наземным войскам громить гитлеровцев, в главном штабе Военно-Воздушных Сил мне показали первое и тогда еще единственное представление летчика к званию трижды Героя Советского Союза. Я прочел, ахнул, но записать не догадался.

Много лет спустя, в зале военного музея я переписал этот замечательный документ. Вот он:

«Фамилия, имя и отчество: Покрышкин Александр Иванович.

Звание: дважды Герой Советского Союза, гвардии майор.

Должность: и. о. командира 16-го гвардейского истребительного авиационного полка.

Год рождения: 1913.

Национальность: русский.

Партийность: член ВКП(б) с 1942 года.

Участие в войне: с 22 июня 1941 года. За период боев по 20 декабря 1943 года включительно совершил 550 боевых вылетов, провел 137 воздушных боев и сбил 50 вражеских самолетов.

Имеет ли ранения и контузии: не имеет.

Чем ранее награжден: орденом Ленина – 22 декабря 1942 года, орденом Красного Знамени – 22 апреля 1943 года, получил звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда» – 24 мая 1943 года, награжден медалью США «За заслуги» – в июне 1943 года, орденом Красного Знамени – 18 июля 1943 года, получил звание дважды Героя Советского Союза – 24 августа 1943 года.

Постоянный домашний адрес: Новосибирск, улица Лескова, дом 43-а».

Полтысячи воздушных боев – и ни одной царапины! Что он – заколдован? Это какая-то непостижимая удача? Или выучка, характер? Конечно, выдающееся воинское мастерство и крепкий характер, который так и читается на открытом, волевом лице этого человека богатырского сложения.

И быть ему летчиком…

Впервые я встретился с Покрышкиным в начале сорок четвертого года на авиазаводе.

Конструктор Лавочкин вручил прославленному фронтовому летчику свое последнее детище – модернизированный истребитель. Покрышкин испытал его и остался очень доволен новой боевой машиной.

В одном из цехов завода, вспомнив молодость, он подошел к лекальщику:

– Пусти-ка меня на минутку!..

Бережно взяв деталь, привычными движениями зажал ее в тиски и начал уверенно работать напильником. Старый мастер и совсем еще юный слесарь, на место которого встал летчик, придирчиво наблюдали за знатным гостем – не угробит ли он деталь? Но когда измерили ее контрольными приборами, в толпе рабочих, обступивших Покрышкина, раздались дружные рукоплескания. Деталь была сделана на славу.

…Вначале Покрышкин показался мне очень сдержанным, замкнутым, я бы даже сказал, суховатым человеком. Не таким я представлял себе дерзкого, непобедимого истребителя. Но не всегда первое впечатление – самое верное. Стоило только в беседе затронуть вопрос, который волновал Покрышкина, и он весь преобразился. Глаза его загорелись, потеплели.

Накануне Покрышкин посетил живущую в Горьком семью замечательного русского летчика – капитана Нестерова.

– Мне показали фотографии, – сказал он. – Особенно заинтересовал меня один снимок. Нестеров стоит около своего самолета «фарман». Аэроплан, открытый со всех сторон, переплетенный проволокой, выглядит непрочной громоздкой этажеркой. Мысленно я поставил рядом с ним только что побывавший в моих руках новый истребитель Лавочкина – скоростную машину, отлично вооруженную, снабженную мощным мотором. Как далеко мы шагнули вперед!

Узнав, что я хорошо знал Чкалова, Покрышкин долго расспрашивал меня о нем.

Вопросы сменились рассказом летчика о своей юности.

…Александру Покрышкину было около двадцати лет, когда Валерий Павлович Чкалов уже летал лучше всех в мире. То были годы всеобщего увлечения авиацией. Просторное советское небо влекло к себе молодежь. И комсомолец Саша Покрышкин, подобно многим нашим юношам, на вопрос: «Кем быть?» – отвечал себе: «Летчиком, только летчиком».

Он был слесарем-лекальщиком одного из новосибирских заводов, когда нежданно-негаданно привалило счастье. Пришло несколько путевок на учебу в авиационную школу. Первому такую путевку вручили лучшему лекальщику завода – Покрышкину.

Он простился с родной Сибирью, с заводом, на котором работал несколько лет, и уехал учиться. Но там его ждало горькое разочарование: школа готовила авиационных техников. Мысль о том, что он не будет летать, удручала Сашу. Начальник школы, по-видимому, хорошо понимал это настроение.

– Тебе обязательно надо быть летчиком? И, вероятно, таким, как Чкалов? – спросил он однажды.

– Обязательно! – угрюмо ответил Саша.

– Что мне с вами делать?! – усмехнулся начальник. – Все вы обязательно хотите быть Чкаловыми. А кто же займется моторами?

Скрепя сердце Покрышкин стал изучать авиационные моторы. Отличное знание техники впоследствии пригодилось ему на войне. А в то время он подавал начальству один рапорт за другим с просьбой направить его в летную школу. Он страстно мечтал стать летчиком, и не просто летчиком, а обязательно истребителем.

Однако в ожидании решения начальства молодой авиатехник не сидел сложа руки. Он начал учиться летать… на земле. Покрышкин буквально вызубрил наизусть правила полета на самолете. "Курс летной подготовки" всегда был у него в кармане, он не расставался с ним ни на аэродроме, ни в общежитии. Для того чтобы проверить знания, полученные из учебника, авиатехник сделал себе переносный тренировочный аппарат – подобие кабины самолета. Садясь в него и двигая ручкой управления, можно было, не трогаясь с места, совершать «взлеты» и «посадки», и различные фигуры простейшего пилотажа.

Эта тренировка помогла Покрышкину за небывало короткий срок – один месяц – закончить программу обучения в аэроклубе. На это он потратил весь свой отпуск, но зато научился летать.

И когда командование направило наконец Покрышкина в школу летчиков-истребителей, он уже неплохо управлял У-2 и Р-5.

Альбом истребителя

С первых же дней своей летной жизни Покрышкин задумался над тем, какими качествами должен обладать летчик-истребитель. Он завел толстую тетрадь для записи заветных мыслей. На первой странице появились слова Валерия Чкалова:

«…Я должен быть всегда готов к будущим боям и к тому, чтобы только самому сбивать неприятеля, а не быть сбитым. Для этого нужно себя натренировать и закалить в себе уверенность, что я буду победителем. Победителем будет только тот, кто с уверенностью идет в бой. Я признаю только такого бойца бойцом, который, несмотря на верную смерть, для спасения других людей пожертвует своей жизнью. А если нужно будет Союзу, то я в любой момент могу это сделать…»

Двадцатишестилетний лётчик Покрышкин пришел в полк в конце 1939 года и сразу стал экспериментировать в воздухе. Это не раз вызывало неудовольствие начальства.

Рассказывают, что однажды, защищая Покрышкина после дерзких полетов не «по уставу», его командир эскадрильи говорил командиру полка:

– А как Чкалов начинал? Помните, как он под мостом летал?

– «Чкалов, Чкалов!» – отвечал старый авиационный командир. – Так ведь на то он и Чкалов. А кто такой Покрышкин? Только вчера выскочил из техников и думает, что он теперь бог!

Свое стремление выработать отличный стиль полета, сокрушительного воздушного боя Покрышкин основывал на твердых знаниях техники и тактики. Он внимательно изучал опыт советских летчиков, громивших врагов на Хасане, Халхин-Голе, в Испании и на белофинском фронте. Он хорошо освоил так называемый «резкий» пилотаж, благодаря которому его самолет оказывался в выгодном положении для атаки.

Сколько раз, вернувшись победителем из учебного боя, он собирал вокруг себя товарищей.

Летчики прекрасно умеют «рассказывать» руками. С помощью ладоней и кистей рук они так наглядно воспроизводят картину воздушного боя, что словно видишь все сделанные ими виражи, пикирования, штопоры и «бочки».

У Покрышкина на редкость, даже среди летчиков, красноречивые руки. Но он не особенно доверяет такому рассказу жестами и всегда после полета, своего или чужого, в котором были элементы чего-то нового, фиксирует его на бумаге. Он тщательно анализирует полет, ищет ошибки, а при успехе – зерно победы. Рисуя схемы, рассчитывая их, Покрышкин создает картину своего будущего боя. Ведь каждая фигура, даже самая простейшая, – маневр в бою. А летчику-истребителю никогда нельзя полагаться на слепой случай или удачу. Риску всегда должен сопутствовать точный расчет.

Свой первый чертеж полета Покрышкин сделал, когда еще был курсантом военной летной школы. Он сшил из плотной бумаги большую тетрадь и стал заполнять ее рисунками и чертежами. Альбом открывался перефразированным высказыванием Суворова:

«Истребитель! Ищи встречи с противником. Не спрашивай: сколько противника, а где он?»

Став летчиком-истребителем, Покрышкин чертил схемы вначале учебных воздушных боев, а затем и настоящих сражений. Всю войну он возил с собой альбомы, в которых были зарисованы схватки с врагом. Чертежей скопилось множество. По ним молодые пилоты учились воевать с фашистами, воевать, как они говорили, по «системе Покрышкина». Эта система видоизменялась и совершенствовалась от боя к бою.

Как-то командующий авиацией фронта поручил Покрышкину провести испытания «мессершмиттов», захваченных на вражеском аэродроме.

Пилотируя трофейный самолет, Покрышкин воображал себя немецким пилотом и ставил перед собой задачи обороны и нападения. Он летая часами, перекладывал машину из одного виража в другой, разгонял ее, делал «горки», круто пикировал, выполнял фигуры высшего пилотажа. Немецкий самолет дал советскому летчику точный ответ на многие вопросы. Покрышкин узнал не только положительные, но и все слабые стороны «мессершмитта», а их было немало. А хорошее знание врага – полпути к победе. Покрышкин представлял себя рядом на своем истребителе и мысленно управлял им в воздушной схватке. В результате он разработал, а потом блестяще осуществил на практике несколько новых приемов борьбы с гитлеровскими летчиками.

Советские летчики с первых же дней войны стали вырабатывать свою тактику воздушного боя, стремительного и дерзкого.

Воздушный бой длился считанные секунды, редко – минуты. Казалось бы, о каком плане боя может идти речь?

«В бою нужно своего рода вдохновение, – говорили некоторые молодые летчики. – Увидев противника – бей его, как умеешь: сверху, снизу, в хвост, в лоб… Какой тут план?..»

Такие горячие головы после трех-четырех боевых вылетов убеждались в своей ошибке. План боя в воздушных схватках так же нужен, как и при длительном наземном сражении. Опыт показал, что необходимо рассчитать весь будущий бой, заранее условиться с товарищами о маневрах, драться в воздухе продуманно.

– Искусство истребителя – наука и труд, – говорил Покрышкин. – Конечно, тут и вдохновение требуется, и интуиция, но это все-таки не стихи писать. Тут – девять десятых учебы и труда.

Так сражался сам Покрышкин и тому же учил других. Его землянку на полевом аэродроме шутливо именовали «конструкторским бюро». Стены ее были увешаны схемами и чертежами маневров истребителей. Изучая их, молодые летчики изо дня в день улучшали тактику воздушного боя.

Анализируя свои воздушные схватки, наблюдая и разбирая бои однополчан, Покрышкин пришел к заключению, что победоносный бой в небе должен обязательно проходить на крутых восходящих и нисходящих фигурах высшего пилотажа. Покрышкин был одним из первых советских истребителей, который стал умело применять боевую вертикаль.

Потом он стал инициатором нового боевого построения истребителей, названного «этажеркой»: истребители попарно патрулируют на разной высоте. Если врагу удалось почему-то ускользнуть из-под огня одной ступеньки «этажерки», то он попадал под огонь второй или третьей…

Боевой счет Покрышкина рос от вылета к вылету. О его славных подвигах стали говорить на всех фронтах. Свои – с восторгом и уважением. Враги – с ненавистью и страхом.