Текст книги "Небо начинается с земли. Страницы жизни"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

Леша военлет

Алексея Силова прислали в авиационный отряд, когда мы стояли вблизи Екатеринбурга, как называли тогда нынешний Свердловск. Время было тревожное. На Урал наступали банды белого адмирала Колчака.

Новичок с маленькой корзинкой в руке молодцевато прошагал через зеленое летное поле и остановился перед палаткой, в которой помещался штаб. Носовым платком он смахнул пыль с ярко начищенных хромовых сапог, подтянул ремень на новенькой кожаной тужурке и поправил летный шлем.

Мы возились в это время у моторов и, перепачканные с головы до ног машинным маслом, с любопытством и даже с какой-то неприязнью смотрели на щеголеватое пополнение.

Через полчаса прибывший вышел из штаба. Вид у него был уже совсем не такой лихой. Он постоял минутку-другую, сплюнул, махнул рукой и ленивой походкой направился к нам, мотористам.

Вот что произошло в штабе.

– Красный военлет Алексей Силов прибыл в ваше распоряжение! – щелкнув каблуками, громко отрапортовал новенький.

«Нашего полку прибыло!» – подумал командир отряда, с удовольствием рассматривая нового военлета. Он встал из-за стола, шагнул навстречу Силону и долго тряс ему руку.

Стоило только взглянуть на Силова, чтобы сразу понять, что он не из бывших царских офицеров. Невысокого роста, коренастый, с льняным чубом и обильно усыпанным веснушками круглым добродушным лицом, он совсем не походил на вчерашнего поручика или штабс-капитана.

В царской России к штурвалу военного самолета допускались только офицеры – сынки помещиков, фабрикантов, высокопоставленных чиновников. Нижним чинам из рабочих и крестьян доверяли лишь ремонт моторов и уход за машинами. После революции большинство авиаторов-офицеров оказалось в лагере белогвардейцев. Вот почему в Красной Армии в годы гражданской войны было мало самолетов и еще меньше летчиков.

Кое-кто из бывших офицеров-летчиков сорвал золотые погоны и перешел на службу к красным. Им не всегда можно было доверять. Другое дело – свой брат летчик! Большие, в ссадинах и царапинах темные, мозолистые руки труженика были для Силова отличным «удостоверением личности».

– На каких самолетах летали? – спросил у него обрадованный командир отряда.

– На разных, – не очень уверенно ответил Сипов. – На «вуазене», например…

– Очень хорошо! У нас как раз есть беспризорный «вуазен».

Командир взял документы Силова, и, пока читал их, на его бритых худощавых щеках появились красные пятна и быстро задвигались желваки.

– Что за чушь! – закричал он, стукнув кулаком об стол. – Вы говорите – летчик, а по документам – механик!

– Свидетельства не имею, один глаз не совсем в порядке, но это ерунда, летать могу, – смущенно оправдывался Силов.

– Где учились?

– Самоучка.

Этого признания было достаточно.

Наш командир строгим, официальным тоном сказал:

– Вы назначаетесь мотористом. Летчики-самозванцы нам не нужны… Можете идти.

– Очень хочу летать! – совсем как обиженный мальчишка прошептал «летчик» у самого выхода.

Так появился у нас новый моторист. Вскоре, узнав получше непризнанного летчика, мы по-настоящему полюбили его. «Леша Сибиряк», как бойцы окрестили Силова, потому что он был родом откуда-то из-под Красноярска, оказался на редкость веселым, сметливым, задушевным парнем. Он уже второй год служил добровольцем в частях Красной Армии и стал очень квалифицированным мотористом. Руки у него были прямо золотые, да и голова тоже. Он неплохо изучил моторы разных марок, что было особенно важно, так как летали тогда на заграничных «гробах» – сильно потрепанных машинах: всяких «фарманах», «вуазенах», «моранах», «лебедях»… Эти самолеты были похожи на непрочные этажерки из фанеры, полотна и проволоки, на которых стояли малосильные, капризные двигатели.

Тогда не хватало всего: запасных частей, инструментов. Нужно было немало смекалки, чтобы отремонтировать старый мотор, приспособить к нему какую-нибудь деталь, взятую с другого, отжившего свой век, самолетного двигателя.

Делать это становилось все трудней и трудней. Наш «склад» деталей катастрофически уменьшался. Все, что можно было снять со старых, негодных моторов, уже было использовано. А нужны были то шатуны, то поршни, то клапаны, а главное, часто ломались пружины.

Три боевые машины стояли у нас в бездействии из-за отсутствия нужных запасных частей.

А колчаковцы передвигают войска, готовясь, как видно, к решающему штурму Екатеринбурга. Нужно чуть ли не каждый час вылетать на воздушную разведку, а тут машины одна за другой выходят из строя.

Где взять детали? Над этим ломали головы и командование авиационно-разведывательного отряда и все механики, в том числе и Силов. Он был мотористом самолета, на котором летал Шадрин. На серой офицерской шинели этого летчика светлели полоски от недавно снятых погон, а фуражку украшала огромная, вырезанная из красной материи звезда.

Шадрин никаких особых подвигов в нашем отряде не совершил, во был всегда дисциплинирован и исполнителен. Возвращаясь из разведки, он обычно доставлял подробные сведения о противнике. К тому же Шадрин был заправским оратором и с завидным красноречием выступал на всех собраниях и митингах, а они у нас бывали чуть не каждый день. Его у нас почему-то не очень любили, но уважали.

Двухместный французский старый «вуазен», на котором летали Шадрин и Силов, был в числе трех машин, неспособных подниматься в воздух.

Леша обшарил все небольшое кладбище самолетов, но так и не нашел нужных для мотора «вуазена» пружин и клапанов. Он долго и мрачно шагал по аэродрому, наконец не выдержал и пришел к командиру отряда.

– Отправьте меня в Сарапул! – попросил Силов без всякого предисловия.

– Почему! Зачем в Сарапул? – удивился командир.

– Там самолетов побитых уйма. Сам видел, когда к вам добирался. Сниму с них все, что нам нужно… Только выдайте мне наган да мандат подлиннее…

– Постойте, постойте, – перебил его командир, – а ведь это неплохая идея! А как вы туда доберетесь?

– На перекладных, – коротко ответил Леша.

– Одного я вас не пущу, – сказал после недолгого раздумья командир.

– Я с ним поеду! – решительно произнес случайно присутствовавший при этом разговоре Шадрин. – Все равно сейчас мне здесь делать нечего…

Они вернулись дней через пять. На аэродром торжественно въехала телега. Громыхало железо в мешках. Шадрин плелся сзади, а Силов, помахивая кнутом, горячил еле плетущуюся костлявую лошаденку. Ему, как видно, хотелось «с шиком», рысью подъехать к штабной палатке, но ничего из этого не получалось.

Леша громко пел свою любимую частушку:

Высоко на самолете

Увидала милого.

Кинул белую записку:

«Я воюю, милая».

Мы окружили телегу.

– Что привез, Сибиряк?

– Богатство.

– А где рысака добыл?

– Реквизировал.

Прежде чем доложить командиру о своем прибытии, Леша старательно счистил с себя дорожную пыль…

Леша Сибиряк в самом деле привез целое богатство.

Двое суток мотористы не ложились спать, и все самолеты отряда оказались, как говорится, на лету.

Леша Сибиряк был парень что надо! Нас только удивляло, что он каждое утро подолгу начищал свои сапоги щетками, которые возил с собой в корзинке, а мы все ходили замарашками. И еще несколько смущала нас его самоуверенность.

– Летать проще простого, – говорил он. – Если хоть немного имеешь представление, как управлять машиной, садись и лети – остальное само придет. В летном деле, брат, смекалка нужна, самое главное – соображать быстро…

Мне по секрету он рассказал, что полгода назад на юге он пробовал летать. Самовольно сел в машину, и при старте, еще на земле, у него вспыхнул мотор. Леша, к счастью, отделался незначительными ожогами. Но что значат какие-то ожоги для человека, который хочет летать!

В другой раз он все-таки самостоятельно поднялся в воздух, минут двадцать летал, но при посадке так плюхнул машину на летное поле, что у нее лопнула крестовина тележки шасси.

Незадачливый пилот понес тогда наказание: его отчислили из части и направили в резерв, откуда он к нам и прибыл.

– Не повезло мне тогда, – вспоминал об этом эпизоде Леша. – И не случайно это. Летал я в понедельник – в тяжелый день, и, когда шел на аэродром, повстречался с попом – знаешь, какая это дурная примета?.. Не надо было лететь.

У Леши Сибиряка молодой задор и желание летать оказались сильнее здравого смысла, и в нашем отряде он принялся за старое. Он так долго надоедал командиру с просьбами о разрешении полетать и тем самым доказать, что он летчик, что тот не выдержал характера и дал согласие; правда, с одним условием: в первый полет идти вместе с Шадриным.

Это было в воскресенье. В понедельник подниматься в воздух Леша не решался и договорился идти в полет во вторник, в девять часов утра.

Едва рассвело, сияющий Леша уже готовил «вуазен» к полету. Вот и девять часов. Мотор работает, самолет на старте. Шадрина нет. Десять часов – летчика нет. Силов сидит в пилотской кабине, нервничает. Он знает, что достаточно движения руки, и машина пойдет в воздух. Летчика все нет. Забыл он, что ли! Ждал, ждал его Силов и не утерпел, взлетел один.

Дул сильный порывистый ветер. На взлете самолет, управляемый неопытной рукой, развернуло, и он черкнул землю крылом. Леша, однако, сумел быстро выровнять машину и стал набирать высоту.

Наш аэродром был расположен на небольшой поляне, окруженной лесом, тянувшимся на многие десятки километров. Над лесом всегда побалтывает, а тут еще, как назло, – ветер. Болтанка была сильная, с большим трудом Леша управлял машиной одной рукой, а другой вцепился в борт.

Как Леша потом сам признавался, несколько минут полета вконец измучили его. Он уже сам был не рад, что взлетел один. Когда же решил идти на посадку, оказалось, что высота еще большая, а граница аэродрома уже под крылом. Леша сбавил обороты мотора, но он совсем остановился, и машина камнем пошла вниз.

Мы, наблюдавшие за полетом Силова с аэродрома, очень волновались за жизнь товарища. Всем было ясно, что самолет будет разбит. Примчалась санитарная двуколка. Шадрин, нервничая за своего моториста, чертыхался беспрерывно. Однако Леше здорово везло. Каким-то чудом он сумел сесть позади аэродрома на мелколесье.

Верхушки деревьев смягчили удар, самолет чуть не развалился, а сам незадачливый пилот отделался испугом и незначительными ушибами.

К «летчику» подошел командир отряда.

– С точки зрения спортивной я вас вполне понимаю. Но вы нарушили приказ. За это десять суток гауптвахты… И чтобы больше не заикаться о том, что умеете летать!

Леше ничего не оставалось делать, как снять ремень и последовать за конвоиром.

Отбыв наказание, обескураженный, переставший даже чистить свои сапоги, Леша Сибиряк с помощью товарищей взялся за ремонт разбитой машины.

Вскоре самолет был исправлен, и Шадрин с Лешей снова начали вылетать на разведку.

В один из тусклых осенних дней их самолет не вернулся с задания.

«Погиб, наверное, наш Леша», – думали мы и в память о нем даже почистили свои порыжевшие, старые сапоги.

Сообщить родителям моториста о его гибели мы, конечно, не могли, так как они находились на территории, занятой врагом. Мы частенько вспоминали Сибиряка, и однажды кто-то сказал:

– А знаете, ребята, из Леши обязательно бы вышел хороший летчик!

И все с ним согласились.

Прошло недели три. За это время мы потеряли два самолета. Погибло еще несколько хороших товарищей. Мы уже перестали надеяться, что когда-нибудь увидим Лешу Силова.

Но война есть война! Странные события случаются на ней. Одно из них и произошло с Лешей Сибиряком.

Полетел он в хмурое октябрьское утро с Шадриным на разведку. Машина в порядке, баки заправлены полностью, летай сколько вздумается. Шадрин то снижал машину, то вновь поднимал ее в высоту. Временами самолет обстреливали с земли, а Шадрин все летал, часто смотрел на карту, записывал что-то. Разведывательный полет продолжался намного больше обычного.

Уже бензина было, как говорится, кот наплакал, когда Шадрин пошел на посадку. Он удачно посадил самолет и стал рулить к палаткам. Но что-то Леша не узнал свой аэродром. Вдруг видит: бегут к ним солдаты с погонами.

– Товарищ командир! – закричал Силов не своим голосом. – Мы ведь к белякам попали!

– Какой я тебе, свинья, товарищ! – рявкнул Шадрин. – Я был, есть и буду господин поручик!

Тут Леша сообразил, что Шадрин – предатель, перелетел к белым, и решил действовать по-другому. Он отдал честь и заискивающе произнес:

– Слушаюсь, ваше благородие!

Самолет окружили офицеры, Шадрин спрыгнул на землю, снял фуражку, перекрестился и восторженно воскликнул:

– Господа офицеры! Вы не можете представить, как я сейчас счастлив. Наконец-то я свободен! Теперь вместе с вами буду беспощадно драться за спасение единой, неделимой России.

«Вот артист! – подумал Леша. – Вчера только на собрании распинался за Советскую власть и тоже счастливым себя называл».

Тем временем Шадрин рапортовал подошедшему седоусому толстому полковнику:

– Я привез для вас важные сведения о расположении красных войск и этот трофей.

Шадрин презрительно кивнул в сторону Леши, стоявшего по стойке «смирно», с безмятежной улыбкой на круглом лице. Он решил не терять ни секунды и, взяв под козырек, со слезой в голосе прочувственно произнес:

– Премного благодарен вам, господин поручик, что вы перебросили меня на сторону людей, с которыми живут мои родители. Я – сибиряк, отец мой – георгиевский кавалер, у нас хозяйство: лошади, коровы, землишки порядочно. Так что я тоже счастлив, что попал наконец к своим… Спасибо, ваше благородие!

У Шадрина среди офицеров оказалось много друзей, а Лешу сразу же арестовали.

На следующий день его привели к полковнику – командиру особой эскадрильи. В кабинете сидел еще один офицер – подполковник из контрразведки, как позднее об этом узнал Силов.

– Ты большевик? – спросил подполковник.

– Так точно, ваше благородие, сочувствующий. Мы вместе с господином поручиком подавали заявления в партию. Только ему сказали, что примут, когда он проявит себя в бою, а меня сразу взяли.

– Говори, большевистская зараза, сколько у вас на аэродроме самолетов? Кто командует отрядом? – заорал полковник.

Леша сразу смекнул, в чем дело. Говорить неправду нельзя, а сказать не хочется: может быть, Шадрин в чем-нибудь и ошибся. И он нашел выход:

– Я предан своему офицеру, господину поручику, и мне нечего скрывать, наши сведения будут одинаковые, но господин поручик больше меня знает, он записывал все шифром…

А в том, что Шадрин, собираясь перелететь к белым, делал записи, Силов не сомневался. Конечно, он должен был козырнуть перед старыми друзьями.

– Откуда ты это знаешь? – осведомился подполковник.

Леша по тону почувствовал, что попал в точку. Он оживился, стал отвечать смелее:

– Знаю. Если бы я тоже не мечтал перебраться на вашу сторону и повидаться с отцом и матерью, то давно бы его выдал.

– А почему ты не сказал об этом поручику Шадрину? Вам было бы легче вдвоем.

– Откровенно сказать, боялся. Вдруг он все это делает, чтобы поймать кого-нибудь! Уж больно здорово он на собраниях за большевиков распинался!

– А каков шифр у господина поручика?

Тут-то Леша немного растерялся и пожалел о том, что заварил кашу с этим шифром. Но он вовремя вспомнил о старшем брате, который работает в ВЧК. Тот рассказывал ему, что многие контрреволюционеры попадаются с шифром, который изобретают сами, для того чтобы записывать все, что видят и слышат. Иногда это бывают цифры, иногда стихи. Леша и ответил полковнику, что шифр господина поручика – это стихи и письма разные.

Несколько раз еще допрашивали Алексея Силова, а потом все-таки поверили ему и послали работать в походную мастерскую, ремонтировать моторы.

Как-то проходил мимо мастерских седоусый полковник. Леша подошел к нему строевым шагом и откозырял по всем правилам воинской службы:

– Ваше благородие, разрешите обратиться!

– В чем дело?

– Господин полковник, вон там стоит старый «вуазен». Разрешите, я его отремонтирую. У вас в эскадрилье будет еще одна боевая единица.

– Как – отремонтируешь? Мне доложили, что его надо списать, – возразил полковник.

– Если я не приведу «вуазен» в боевую готовность, можете меня расстрелять! – бойко ответил Силов.

– Не понимаю, почему ты так стремишься отремонтировать эту брошенную машину? – спросил офицер.

– Я хочу на деле доказать вам свою преданность, господин полковник.

Подумав, командир эскадрильи дал разрешение и прислал Леше даже помощника – моториста Егора Дубинина. Вдвоем они осмотрели брошенную машину. Полотно на крыльях было гнилым и в нескольких местах порвано. Многие детали мотора растаскали на запасные части.

– Как ты починишь такую рухлядь? – сердито заметил Дубинин. – И вообще, господин хороший, если хочешь выслуживаться перед начальством, то лучше просись к полковнику в денщики!

Из одного этого замечания Леша понял, что Егор может стать его хорошим союзником.

Через неделю мотор был собран, хотя и пришлось здорово потрудиться. Полотно заклеили. Машина получилась неказистая, вся в заплатках, но летать на ней можно.

Несколько раз опробовали мотор на земле. Работает хорошо. Тогда Силов попросил Шадрина проверить мотор в воздухе. Он согласился, но откладывал вылет со дня на день.

И вот однажды Леша сказал Егору:

– Не попробовать ли нам самим, а то их не дождешься. Кого из летчиков ни попросишь, все как-то жмутся.

– Попробовать? – переспросил Дубинин. – А ты сумеешь?

– Кто его знает? В воздухе я за ручку держался.

Вначале Силов не очень доверял Дубинину – а вдруг его нарочно подослали к нему, чтобы проверить.

Егор, как видно, тоже смотрел на Лешу с опаской – больно уж прыток: сам вызвался ремонтировать негодный самолет, выскочка!

Но ничто не сближает людей, как совместный труд. Мало-помалу Леша узнал, что его помощник родом из Тулы, что он попал к белым прямо из царской армии. Служить ему здесь не по душе, но и красных он боится: вдруг расстреляют? Много часов провели они в задушевных беседах, и Леша сумел убедить Егора в том, что если они смогут принести пользу Советской власти, то их не только не расстреляют, но еще и спасибо скажут.

– Какой же от нас может быть толк? – спросил как-то Егор. – Расположения войск мы не знаем. Только про нашу эскадрилью расскажем. Маловато будет.

Силов успокоил его:

– Мы с тобой прилетим на самолете. Разве это не польза будет? Вот если бы нам еще удалось посадить у наших Шадрина, то тогда совсем здорово было бы.

И мотористы стали думать о том, как заставить поручика сделать вынужденную посадку там, откуда он убежал.

Случай представился дня через три. Все летчики эскадрильи получили задание совершить на рассвете бомбовый налет на узловую станцию, недавно занятую красными войсками.

Егор готовил к вылету самолет Шадрина. По совету Леши он налил в баки машины ровно столько горючего, чтобы хватило долететь до расположения красных. На обратную дорогу – ни грамма! Чтобы лётчик не догадался об этом, было сделано так, что стекломер все время показывал полный бак. К тому же трубку стекломера нарочно вымазал грязью, чтобы Шадрин никак не смог разобраться в том, сколько осталось бензина.

Чуть посветлел небосклон, когда самолеты с бело-красно-синими кольцами на крыльях, царскими опознавательными знаками, стали один за другим уходить ввысь. Как только последний самолет поднялся на задание, Леша дал команду Егору запускать мотор их машины.

Рулить Леша умел хорошо и после пробега по прямой поднял самолет в воздух. Вначале машину стало сильно крепить, но он сумел выровнять ее.

Часовой несколько раз выстрелил им вслед, но не попал.

Поднявшись на значительную высоту, новоявленному летчику удалось «прицепиться» к железной дороге и лететь вдоль нее. Какая высота, какая скорость, далеко ли до линии фронта – ничего этого он не знал.

Минут через сорок полета перепуганный Егор наклонился к его уху и крикнул:

– В нас стреляют… Пробит радиатор… Вода уходит!

«Раз стреляют – значит, внизу наши», – подумал Алексей. Впереди он увидел луг и пошел на посадку.

«И можете мне поверить, машину я не сломал, только погнул заднюю ось!» – хвастался потом Леша Сибиряк, вспоминая свой воздушный побег от врагов.

Через несколько минут Леша и Егор были задержаны красноармейцами. Сначала им не поверили, что они приземлились добровольно.

– Вот какие дела творятся сегодня, – услышал Леша разговор двух красноармейцев. – Только одного белого летчика в плен взяли, как эти сами прилетают.

Леша с радостью понял, что Шадрин волей-неволей вернул украденный им самолет.

…Лешу Сибиряка и Егора Дубинина для выяснения конвоем отправили к нам в часть.

Мы были несказанно удивлены, когда увидели его, прыгающего через лужи на летном поле.

Леша шел по аэродрому, весело распевая:

Я воюю, милая.

Командир отряда расцеловал его.

– К нам поступило пополнение, – не то в шутку, не то всерьез сказал он, – два самолета и два моториста. Где взять летчика?.. Придется вам подучиться, товарищ Силов!..

– Вот и выходит, что летать-то совсем нетрудно, – говорил мне час спустя Леша. – Была бы смекалка!

«Да, смекалка и находчивость нужны в полете, – подумал я. – Если они помогли человеку, который не умеет летать, то летчику помогут вдвойне».