Текст книги "Небо начинается с земли. Страницы жизни"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Дорога в небо

Пытливому, энергичному юноше не сиделось на месте. Хотелось уехать куда-нибудь подальше, увидеть что-нибудь новое, узнать неведомое.

Полгода потрудился Анатолий на маслобойном заводе, где поджаривал семечки подсолнуха на огромных сковородках. Затем перебрался в Ейск, закончил школу. Работал мотористом на дизеле. Затем стал помощником шофера автобуса. Была такая должность. Одно время я состоял в ней. Помощник мыл и заправлял машину, накачивал шины. Во время езды он сидел рядом с водителем, который иногда доверял ему баранку.

Был Анатолий Ляпидевский парнем плотным, мускулистым, много занимался спортом: играл в футбол и хоккей, хорошо работал на гимнастических снарядах, управлял автомобилем, причем, когда это удавалось, «выжимал» из машины максимальную скорость.

И, разумеется, он одним из первых откликнулся на призыв комсомола, членом которого состоял, – молодежь, к авиацию!

Со всего края в Ростов прибыло 170 юношей, мечтавших о крыльях. Строгие комиссии отобрали только пятерых, в том числе и Анатолия Ляпидевского.

Таким образом Анатолий прибыл в военно-теоретическую авиационную школу на Краснокурсантскую улицу Ленинграда и водрузил свою гитару с красным шелковым бантом над жесткой, казарменной койкой.

…Стране нужно было много летчиков, и возможно скорее. Поэтому теоретический курс, рассчитанный на полтора года, курсанты прошли за восемь месяцев. А затем их откомандировали в Севастопольскую школу морских летчиков. Здесь Анатолий соединил два самых больших своих увлечения – небо и море.

Прежде чем овладеть специальностью морского летчика, курсанты осваивали по нескольку матросских профессий. На крейсере «Червона Украина» Ляпидевский служил и кочегаром, и рулевым, и сигнальщиком. Его первый морской поход совпал с маневрами Черноморского флота, на которых присутствовали такие видные военачальники, как Ворошилов, Буденный, Якир. Все они находились на флагмане «Червона Украина».

Когда эскадра выходила из Одесского порта, курсант Ляпидевский стоял на сигнальной вахте. К нему подошел командующий флотом и приказал:

– Дать «Коминтерну» единицу!

По семафорному коду того времени «единица» значила – «следовать в кильватере за мной».

Ляпидевский лучше других курсантов изучил сигнальный код, но в эту ответственную минуту он так волновался, что забыл, как надо подавать «единицу». Корабли уже пересекли акваторию порта, а какой курс в открытом море – ни один капитан не знает. Как сигналится эта проклятая «единица»?

К счастью, тут подоспел старшина. Увидя человека, столько раз «вдалбливавшего» в него сигналы, Анатолий сразу же вспомнил и отмахал флажками точку и четыре тире.

…Ляпидевский учился летать у отличных инструкторов. Среди них были те, с которыми через несколько лег он стоял в одном строю первых Героев, – Василий Молоков и Сигизмунд Леваневский.

Никогда не забудется долгожданная минута, когда к стойкам самолета, на котором он летал с инструктором, привязали красные флажки. Они показывали, что учлет идет в самостоятельный полет и все в воздухе должны уступать ему дорогу.

И вот мелькают под крылом белые коробочки домов, зеленеют сады, синеет море. Машина послушна: и полет, и посадка проходят прекрасно. Леваневский пожимает своему воспитаннику руку, поздравляет его.

Почти каждый день начинающий лётчик поднимается в воздух: сначала на учебной машине, затем на боевой. Разведка, стрельба с воздуха по наземной цели, длительные полеты по два-три часа в Ялту а Евпаторию.

И вот вчерашние курсанты, в новеньких синих кителях, с «крабами» на фуражках, застыли в строю. Зачитывается приказ Реввоенсовета республики о присвоении им звания командиров Рабоче-Крестьянского Красного флота. Это было 2 июля 1929 года.

Вскоре недавний учлет сам стал обучать будущих пилотов. Ляпидевский вернулся в тот самый Ейск, в который бегал босоногим мальчишкой, чтобы посмотреть самолеты, порасспросить летчиков. Теперь он прибыл сюда как инструктор новой школы морских летчиков.

Нам покорялися большие расстояния

Весной 1933 года Ляпидевский демобилизовался и перешел на работу в гражданскую авиацию. Его направили рейсовым пилотом на Дальний Восток. Тут впервые скрестились летные пути: мой и Ляпидевского.

…В январе 1930 года я открыл воздушную линию из Хабаровска на Сахалин. Самолет стал доставлять пассажиров из краевого центра на далекий остров за 5-6 часов.

Ляпидевский, летая уже по оборудованной трассе, без всяких приключений и аварий доставлял почту и пассажиров из краевого центра в Александровск, на Сахалин, на Охтинские нефтепромыслы…

Вначале ему нравилась линейная служба, привлекали незнакомые места, встречи с людьми. Потом облетанная «от куста до куста» трасса надоела. Рейсовый пилот заскучал. Ему хотелось совершить что-нибудь замечательное, удивительное, большое и значимое. Подвиг? Нет, просто что-нибудь очень нужное Родине. Ляпидевского неудержимо тянуло туда, где потрудней.

Такими самыми трудными, не освоенными авиацией местами являлись тогда необозримые просторы дальнего Севера. И самолет был здесь особенно желанным, но пока еще редким гостем.

Об Арктике Ляпидевский не имел ни малейшего понятия. Но рассказы побывавших там летчиков настолько его увлекли, что он отправил в Главное управление Северного морского пути ходатайство о переводе в полярную авиацию.

Летная работа в суровых условиях Арктики была уравнением со многими неизвестными не только для Ляпидевского. Жестокие морозы, частая многодневная пурга, отсутствие ориентиров в ровной снежной пустыне, почти полное безлюдье – все это необыкновенно усложняло и в то же время делало романтическим труд полярного летчика.

Например, на громаднейшей территории Чукотского полуострова, где свободно бы разместился десяток малых и средних европейских государств, проживало около пятнадцати тысяч чукчей и эскимосов. Вдоль северного побережья тянулась редкая цепочка крохотных селений, расположенных на десятки, а иногда и сотни километров друг от друга. Здесь, у моря, сосредоточилось две трети всего населения Чукотки, промышлявшего охотой на морского зверя. Ведь шкуры и мясо моржей, тюленей, нерпы – это и крыша над головой, и одежда, и единственный продукт питания, а жир освещает и обогревает жилище.

В глубине полуострова, в тундре, – кочевники. Их богатство – олени и пушной зверь.

Местные горные хребты были нанесены на карты очень приблизительно, без указания высоты вершин.

Связь Чукотки с внешним миром поддерживалась с помощью двух-трех радиостанций. Ни одна регулярная авиалиния здесь, конечно, не пролегала, а эпизодические перелеты считались большой редкостью. Средством сообщения летом служили прибрежные воды, а зимой – «лающий транспорт».

Арктическое крещение

Вот в какие края попал по доброй воле молодой лётчик Анатолий Ляпидевский.

Он получил важное задание – вывезти людей с трех кораблей, зазимовавших во льдах. Для этого надо было два самолета АНТ-4 доставить сначала на пароходе из Владивостока в бухту Провидения, собрать их там и уж затем перебросить дальше, на север. Ляпидевскому поручили эту сложную задачу, вероятно потому, что он уже летал на двухмоторных самолетах и не имел на своем авиационном счету ни одной аварии.

В бухте Провидения, которую ограждают два хмурых, лишенных всякой растительности мыса, машины, разобранные на части, спускали с борта на лед и тут же спешно скрепляли их. Ведь светлого времени в сутках было не более двух часов.

Здесь же, в бухте Провидения, в конце ноября Ляпидевский узнал о бедственном дрейфе «Челюскина». Становилось ясно, что челюскинцев придется спасать с воздуха.

Несколько раз Анатолий пытался долететь до Уэллена, а оттуда к затертому льдами кораблю, но из-за неисправности моторов каждый полет приходилось прерывать на половине пути.

Механики, как и командир корабля, новички в Арктике, не знали, как заставить капризные моторы бесперебойно работать при низкой температуре. Они изучали Север, можно сказать, посредством обмороженных лиц, ссадин на руках, решения очень простых повсюду, но головоломных здесь задач. Как, например, подогреть воду для моторов?

Не сразу сообразили соорудить для этой цели своеобразный «титан» из двух пустых железных бочек из-под бензина. Топили его плавником, обильно политым машинным маслом. Вода на сорокаградусном морозе грелась так медленно, что порой удавалось запустить один мотор, а на второй уже не хватало светлого времени. День был короткий – казалось, солнце только вспыхнет над сопкой и тут же спрячется за горизонт. А до Уэллена лететь два с половиной часа.

И все же Ляпидевский сумел долететь до Уэллена. Это был его первый полет на Севере.

Дважды пытался АНТ-4 пробиться сквозь пургу и туманы к терпящему бедствие кораблю. И опять подводили проклятые моторы.

Не имея арктического опыта, Ляпидевский полетел однажды в открытой кабине без меховой маски. А мороз стоял тридцатипятиградусный. Леденящий ветер слепил веки. У летчика заныло лицо, он сдернул с руки перчатку и приложил ее к щеке. Ветер вырвал перчатку и забросил за борт. Голой рукой не поведешь самолет, у которого к тому же начал давать перебои левый мотор. Стиснув зубы от острой боли, Ляпидевский повел самолет на посадку. В этот раз Анатолий сильно обморозил щеки и нос. Почерневшая кожа горела, кровоточила.

В баллонах кончился сжатый воздух, а без него мотора не запустишь. Сидеть и ждать, пока подвезут из бухты Провидения, когда это будет? Бездеятельное ожидание – не в характере Анатолия Ляпидевского. Чувствуя себя прескверно, с забинтованным лицом, он отправляется на собаках к другому самолету, оставленному в бухте Провидения.

Каюр – погонщик собак, попался отчаянный. Он гнал, не жалея ни себя, ни животных. А ведь собаки для чукчи – самое дорогое, что он имеет.

Надо сказать, что «лающий транспорт» чуть позднее сыграл немалую роль в спасении челюскинцев. С его помощью перебрасывали горючее, масло, оленьи туши для питания людей, запасные части для самолетов. На нартах, запряженных мохнатыми лайками, перевозили челюскинцев из Ванкарема в Уэллен. Невиданные караваны шли по тундре. В спасательных операциях использовали около тысячи собак, собранных буквально со всей Чукотки. Некоторые из них прошли по тринадцать – пятнадцать тысяч километров.

Но не буду забегать вперед.

Летчик Ляпидевский впервые воспользовался ездовыми собаками. Он лежал на нартах, а каюр, подбадривая резвых псов, то бежал рядом с ними, то вскакивал на санки. Ветер прибил снег, белым панцирем покрывший тундру. Нарты легко скользили по твердому насту.

За день они проходили по нескольку десятков километров, останавливаясь на ночевку в ярангах редких чукотских селений.

Яранга – круглый шатер из моржовых шкур. Он делится на две половины. В первой обычно держат собак, мясо добытого морского зверя. Во вторую, жилую, нужно пролезать на четвереньках, под особым пологом. Там так тепло, что чукчи ходят нагишом. Их тесное жилище отапливается и в то же время освещается нерповым или моржовым жиром, горящим в казанке.

Ляпидевский, совсем разболевшись, лежал на шкурах, не замечая ни духоты, ни жары. Он с трудом отвечал на расспросы хозяев яранги. Его каюр, немного знавший по-русски, был переводчиком.

Чукчи – очень любопытные и любознательные… Анатолянгина, как быстро «окрестили» летчика, они буквально засыпали вопросами. Особенно их интересовали аэропланы. Чукчей, как впоследствии убедился Ляпидевский и все мы – участники спасения челюскинцев,-чрезвычайно увлекает техника. Они к ней очень восприимчивы и проявляют поразительные способности. Не зная грамоты, они прекрасно управляются с лодочными моторами, ремонтируют их. Был случай, когда во время охоты во льдах сломался винт моторного вельбота. Чукчи выточили вручную новый винт из моржовой кости и продолжали охоту.

В тундре новостей немного. Люди все здесь держат в памяти, всем интересуются. Молва – этот телеграф пустынного Севера – разносит вести о событиях с молниеносной быстротой. Когда Ляпидевскому приходилось останавливаться на очередную ночевку, он поражался, откуда в незнакомом стойбище уже все знают об Анатолянгине.

Неделю длился этот «собачий переход». лётчик хорошо познакомился с местами, над которыми ему пришлось потом летать.

В бухте Провидения усталый и больной Ляпидевский тотчас же начал готовить второй самолет к полету. Это было 18 января. Но подняться в небо он смог только…

6 февраля. Все эти дни неистовствовала такая злобная пурга, что и носа не высунешь за дверь.

Как только показалось негреющее тусклое солнце, АНТ взлетел. Дошел он до мыса Дежнева, но внезапно налетевшая пурга заставила повернуть обратно.

Ни зги не видно.

Ляпидевский посадил машину на лед залива Лаврентия, неподалеку от культбазы.

Побеждают только сильные

День за днем мела пурга. Белая мгла кружилась непрестанно. Снежные заряды, вихрясь, налетали один за другим без всякого перерыва. Бортмеханик, отправляясь к самолету, занесенному снегом в двадцати шагах от культбазы, вынужден был брать с собой чукчу-проводника.

Тринадцатого февраля Ляпидевский, сидя на койке в каморке культбазы, наигрывал на гитаре, когда ворвался облепленный с головы до ног снегом радист. Размахивая радиограммой, он кричал:

– «Челюскин» утонул! Сто четыре человека высадились на льдину! Что будем делать?

На следующий день радист бухты Лаврентия передал летчику приказание из Москвы от товарища Куйбышева: «Принять все меры к спасению экспедиции и экипажа «Челюскина».

В своих воспоминаниях Ляпидевский рассказывает:

«Трудно описать наши переживания. Бушует пурга, ветер с дьявольским свистом издевается над нашим бессилием. Даже на собаках ехать нельзя – не то что лететь… Локти готовы грызть от досады…»

До Уэллена всего сорок минут полета. Но эти долгожданные минуты наступили только через неделю.

Пересев в Уэллене на первую машину, Ляпидевский повел ее в лагерь Шмидта. Внезапно в воздухе начал давать перебои левый мотор, перестали работать приборы. Пришлось повернуть обратно.

В следующем полете, длившемся пять часов, АНТ кружил над тем районом океана, где по расчетам должен был находиться поселок советских людей на льдине. Ходили переменными курсами, зигзагами, чтобы просмотреть наибольшую площадь, но ничего не обнаружили. Бензин был на исходе, еле «дотянули домой», в Уэллен, и без традиционных кругов, с ходу пошли на посадку… Сели неудачно – подломали шасси. Машину подняли на бочки в ожидании сварщика, который неизвестно когда мог здесь появиться. А экипаж пересел на второй самолет.

И на этой машине не везло. Двадцать восемь раз Ляпидевский и его товарищи по экипажу отчаянно пытались добраться до льдины челюскинцев и только в двадцать девятый добились успеха.

Четвертого марта установилась ясная, морозная погода, барометр стойко держался на высоком уровне. К очередному полету готовились особенно тщательно, проверяли моторы, приборы.

Из лагеря Шмидта сообщили, что сжатием льдов обломало взлетно-посадочную полосу, а новый, только что расчищенный аэродром имеет размеры всего лишь 150 на 450 метров. Немного для такой машины, как АНТ-4!

Ляпидевский разметил на льду площадку точно такой же величины, оградил ее флажками и стал отрабатывать взлеты и посадки. Все выходило удачно. После таких «репетиций» уверенность в успехе полета окрепла, лишь бы только не подвели моторы!

Еще до рассвета механики начали греть воду и масло. Утро наступало очень холодное, но ясное.

Полетели четверо: командир самолета А. Ляпидевский, второй пилот Е. Конкин, бортмеханик М. Руковский и штурман Л. Петров.

Самолет шел над хаотическим нагромождением льдов. Солнце казалось огромным, но не грело. Дул слабый южный ветер.

Примерно через час полета на горизонте появилось несколько столбов тумана. Это поднимался пар из трещин и разводий. Летчики вначале приняли их за дым сигнальных костров. Тени от ропаков создавали видимость палаток и барака. Кто-то из членов экипажа даже крикнул: «Лагерь!» Но нет, судя по времени, до челюскинцев было еще порядочно.

До боли в глазах всматривались пилоты в даль. И вот к исходу второго часа полета впереди по курсу показался новый столб тумана. Он явно колеблется. Значит, это не туман, а дым – сигнальный дым над льдами. Может быть, опять придется разочароваться. Нет, неожиданно открывается площадка, несколько флагов, обозначающих ее границы, и три человека, раскладывающие посадочное «Т».

Вот уже виден барак, палатки, сигнальная вышка.

Ляпидевский низко кружит над ледяным квадратом. Вокруг него – трещины.

Площадку обступили высокие торосы – это внушительный и опасный барьер.

Летчик – весь внимание. Он сосредоточен до предела. Посадка предстоит не из легких. Он даже не замечает, как к аэродрому бегут люди. Он думает только о том, хватит ли ему узкой полоски, зажатой торосами… Легкий толчок, и машина, замедляя скорость, плавно катит по льду.

Крылатых гостей встречает комендант аэродрома комсомолец Саша Погосов и его помощники – Валавин и Гуревич. Они приглашают в свою палатку, очень маленькую, в которой жарко пылает камелек. Здесь трое «аэродромщиков», живя вдали от лагеря, несут круглосуточную вахту, следят за состоянием взлетной полосы. Каждый час, и днем и ночью, они обходят свои «владения», замечают каждую новую царапину, каждую трещинку на льду. И сколько раз эти трое с ужасом наблюдали, как сжатие льдов сводило на нет работу челюскинцев, как ломало с таким трудом подготовленный аэродром. И его начинали строить снова уже в другом месте. Голыми руками (весь инструмент пошел ко дну вместе с кораблем, остались только три лопаты) люди расчищали площадку, выравнивали ее, относили в сторону глыбы льда и спрессованного снега.

Поэтому «аэродромщики» особенно обрадовались киркам, ломам, лопатам, которые были доставлены первым самолетом, прилетевшим на льдину. Привезены были также аккумуляторы для радиостанции и две оленьи туши.

Пока шла разгрузка, подошли обитатели лагеря вместе со своим замечательным руководителем Отто Юльевичем Шмидтом. Ликование челюскинцев трудно описать. Как рассказывали они, когда над их льдиной появился самолет Ляпидевского, люди бросились обниматься, целоваться, кидали вверх шапки, рукавицы, кричали: «Да здравствует красная авиация!», «Ура Ляпидевскому!» Кто-то даже запел «Интернационал».

Радостную встречу пришлось прервать. Пора в обратный путь.

Вот и первые пассажиры – десять женщин и две маленькие девочки. Ляпидевский с тревогой посмотрел на них и не выдержал:

– Какие же вы толстые!

Женщины засмеялись:

– Да нет, что вы, мы – худенькие, это просто на нас столько мехов накручено!

Первой на борту самолета оказалась Карина Васильева. Капитан Воронин поцеловал крохотную девчушку и осторожно передал пилотам сверток мехов, в котором она копошилась.

– Принимайте маленькую путешественницу!

Посадка женщин больше напоминала погрузку. Их поднимали вверх и просто складывали в кабину самолета. Впоследствии, когда они увидели себя на экране, то очень обиделись на кинооператора за то, что он заснял такую «погрузку».

Шмидт дал разрешение на взлет. Взвыли на полном ходу моторы. Машина побежала и оторвалась от льда перед самыми торосами.

По эфиру, обгоняя самолет, полетела радиограмма в Москву:

«Полярное море, лагерь Шмидта.

Сегодня, 5 марта, большая радость для лагеря челюскинцев и вместе с тем праздник советской авиации. Самолет АНТ-4, под управлением летчика Ляпидевского, при летчике-наблюдателе Петрове, прилетел из Уэллена к нашему лагерю, спустился на изготовленный нами аэродром и благополучно доставил на Уэллен всех бывших на «Челюскине» женщин и обоих детей. Самолет взял направление над льдом и с поразительной уверенностью вышел прямо на аэродром. Посадка и подъем были проделаны удивительно четко и с пробегом всего на расстоянии двести метров.

Успех полета тов. Ляпидевского тем значительнее, что стоит почти 40-градусный мороз.

Между лагерем и аэродромом образовалась большая полынья, так что для перенравы пришлось три километра тащить из лагеря шлюпку через лед.

Удачное начало спасательных операций еще более подняло дух челюскинцев, уверенных во внимании и заботе правительства и всей страны. Глубоко благодарны.

Начальник экспедиции Шмидт».

Вот он, тот подвиг, о котором когда-то мечтал Ляпидевский. Упорство, воля, настойчивость в сочетании с большим мастерством и чувством высокой ответственности за порученное задание помогли ему совершить этот незабываемый в веках подвиг.

…Когда самолет опустился на лед лагуны и подрулил к берегу, его встречало все население Уэллена. К машине подставили лесенку, и каждый старался чем-нибудь помочь выходящим женщинам. Чукчи со всех сторон тянули руки к Ляпидевскому, выкрикивали: «Какумэ – ренена кляуль!», что значит по-русски: «Вот здорово, летчики!» Вероятно, тогда и родилась легенда о могучем Анатолянгине.