Текст книги "Джони, о-е! Или назад в СССР 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Пока мы целовались, «нечто» сидело тихо, но контроля я не ослабевал. Не хватало мне ещё тут грохнуться в обморок! Тогда, точно, посчитают больным и гудбай женитьба. А Мэри мне нравилась всё больше и больше. Она была вкусной и приятной наощупь. Хотя пиджак, жилетка и юбка очень мешали. Мы постепенно распалились, но осторожный стук в дверь нас пробудил.

– Мистер Сомерсет, – позвал девичий голос. – Вас зовут к телефону.

– Кхм-кхм, – откашлялся я пересохшим горлом, – Сейчас иду.

Поправив на себе слегка помятый костюм и пригладив причёску, я вышел из залы и прошёл за девушкой в переднике в кабинет, то ли одного, то ли другого Рассела. Они сидели в нём оба, держа бокалы с янтарным напитком. Лорд держал в другой руке телефонную трубку.

– Да, Джонни, вот и он. Твой, э-э-э, высоко титулованный внук. Ага… Передаю… Держи.

Лорд уже явно был навеселе.

– Да дедушка, – сказал я.

Глава 18

– Я ожидал от тебя чего-нибудь такого, – сказал трубка голосом Джона Сомерсета. – Ты готов к свадьбе?

– Деньги у меня есть. Сделку купли-продажи по Бадминтон-хаусу завершим, думаю, за неделю. Нужно разрешение королевского дома и заключение комиссии паров.

– Я поручу кому-нибудь заняться организацией, э-э-э, свадебных, э-э-э…

– Не стоит, дед. Этим займутся представители со стороны невесты и праздничная команда Бадминтон-хауса. Мне сказали, что они знают, как это делать. Не думай ни о чём.

– Ну, хорошо. Ты ужесовсем взрослый. Кхе! Такой взрослый, что мне иногда кажется, что ты старше меня.

– Это иллюзия, дед. И я сильно устал. Когда ты готов заглянуть в мой мозг?

– Вот пойму, что творится с твоим русским, и займусь тобой.

– А что с ним? – насторожился я.

– Он уже вторые сутки беспробудно спит.

– Кома? – испугался я.

– Нет, это не кома. Была бы кома, я бы тебе сразу сообщил. Просто спит. И, кажется, ему снятся хорошие сны. Он иногда улыбается.

– Так, может, я приеду? Мне очень надо, чтобы ты глянул меня.

– Давай завтра?

– Давай, – вздохнул я и положил телефонную трубку на аппарат.

– Вы больны? – встревоженно спросил меня Роберт Рассел.

– Думаю, ничего сложного. Стал плохо спать. Устал очень.

– Это понятно, – хмыкнул Лорд. – Столько событий. Говорят, вы даже в обморок грохнулись?

– Было дело, – тоже хмыкнул я. – Вот и хочу полностью обследоваться.

– Ну, ладно, Джонни. Поговорили с Мэри?

– Поговорили.

– Вижу, всё в порядке? Выпьешь с нами?

– Откажусь, лорд Рассел. Отправлюсь в Лондон.

– Хорошо, – с одобрением на лице и киванием головы сказал старик. – Тебя отвезут. И… Ты сделал правильный выбор, мой мальчик.

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся в Лондон, думая, что надо бы и себе, если вдруг останусь в Британии, прикупить самолёт.

* * *

Свадьбу «сыграли» в октябре, пригласив на неё кучу родственников, коих у Сомерсетов вдруг оказалось очень много. А до этого я вряд ли встречался с десятком, и то в косметологической клинике своего деда Джона.

От него я узнал, что Моэма Сомерсета не любили и игнорировали, так как он был незаконнорожденным сыном главы их фамильной линии, по службе побывавшем в Париже и накоротке сошедшимся с «моей» прапрабабкой. Лорд оказался настоящим джентльменом и не только сына признал безусловно, но и обеспечил ему учёбу в королевском колледже и дальнейшую работу в разведке.

Джон Сомерсет оказался сыном другого отпрыска рода Сомерсетов, посетившим в двадцатых годах СССР с разведывательно-дипломатической целью и жившем в Москве под дипломатическим зонтиком аж до самой войны тридцать девятого года. В мае тридцать девятого года он вывез жену с сыном в Лондон и не известно от чего скончался. Вслед за ним скоропостижно скончалась и его жена. Семнадцатилетнего Джона усыновил Моэм. Никакой интимной близости меж ними не было. Об этом мне сказал с уверенностью сам Джон.

Советские спецслужбы вышли на Джона в сорок втором году и представили документальные доказательства того, что его родителей отравили по распоряжению руководителя Британской разведки. Джона склонили к сотрудничеству с СССР и пользовались его услугами до определённого времени. Потом о нём забыли. Но не все. Кхе-кхе…

Во мне Джон Сомерсет никаких мозговых патологий не нашёл, хотя пропустил меня через все возможные процедуры, анализы и новейшую аппаратуру. Я был, по его мнению, «здоров, как бык» и а анализы чисты «как слеза младенца». Про наличие в моей крови переизбытка полезных микроэлементов он, естественно, знал давно, и удивлён их количеством не был. Предоставив результаты обследования будущим родственникам из семейства Расселов и, получив их «одобрямс», я женился на Мэри и быстренько заделал себе наследника.

До моей свадьбы мы с Высоцким и Мариной Влади вернулись в Союз, куда буквально через неделю прилетел и Джонни Холлидей. Мы записали с ним диск баллад, откатали его на фабрике грамзаписи, напечатав пробные пятьдесят тысяч экземпляров, и продали их буквально за месяц, через магазины «Мелодии». После этого, я продал фирме лицензию и, передав несколько формовочных матриц, сбросил сию обузу со своих плеч.

Москва и её окрестности постепенно заполнялась хорошей музыкой. Качественные группы возникали и в крупных городах Союза. Рок-клуб продолжал оказывать помощь в организации концертов, продюсировании и звукозаписи, и хорошая музыка стала распространяться по городам и сёлам.

Приезжавших по нашим «путёвкам» из закоулков СССР музыкантов, мы обучали и наставляли. Одарённых и перспективных мы «затаривали» оборудованием, готовили им программу, делали аудиозапись и отпускали в свободное плавание.

Большего я для культуры Союза сделать не мог и успокоился. И главное, что, почувствовав, что они кому-то важны и интересны, успокоились бунтующие «рокеры». На концертах стало сразу понятно «ху из ху». Идут на тебя зрители – ты молодец, не идут – работай и расти над собой. С такими группами я работал особенно тщательно и аккуратно, разбирая их композиции по «косточкам», и рекомендуя поправки в тексты и мелодии.

Высоцкий по приезду в Москву из моего поля зрения пропал примерно на месяц и появился к моменту моего отъезда в Лондон. Он практически молча обнял меня и подарил отпечатанные на моей фабрике пластинки со своим автографом на двойном конверте. Внутри альбома было несколько листов с фотографиями Владимира Семёновича и вкладыш с плакатом. Я не знал, поможет ли ему переливание моей плазмы крови и решил сделать ему подарок при жизни, так сказать.

Надо сказать, что конверты для дисков печатались и клеились на типографии МГУ на «фирменном» оборудовании и получались конверты очень качественными. После укладки пластинки в конверт, он запечатывался прозрачной плёнкой, что предохраняло пластинки от фальсификации.

После свадьбы мы с Мэри почти на месяц исчезли, прокатившись сначала по Британии, потом по Европе, а потом улетев в Сингапур. Ни Мэри, ни я в прошлом и будущем, не были на этом острове, а потому получили прекрасное развлечение и отдых. Однако вскоре мы перелетели на остров Борнео, который я знал, как свои пять пальцев, так как любил нырять с аквалангом.

Так как при поездке на Борнео нас интересовал дайвинг, мы решили ехать в Малазийскую часть острова, штат Сабах, где можно понырять прямо в столице штата городе Кота Кинабалу и на остров Сипадан тоже ездят отсюда.

Летели мы в Кота Кинабалу из столицы Малайзии Куала Лумпур, куда из Сингапура доехали автобусом, aвиа-компанией Air Asia. Билеты нам обошлись примерно 100 американских долларов на человека.

Никаких достопримечательностей в Кота Кинабалу не было, и мы сразу отправились на остров Сипадан, где для нас было на неделю заказано бунгало. Что интересно, когда ездил сюда я, это было два раза: в две тысячи тринадцатом и две тысячи пятнадцатом годах, на Сипадане туристам останавливаться было нельзя. Мы с друзьями жили на острове Мабула в шикарном шале.

Сейчас же мы остановились прямо на Сипадене. Наверное потому, что Жаак Ив Кусто, который разрекламировал остров в восьмидесятых, сняв здесь свой фильм про черепах, ещё до этого места не добрался. Остров Сипаден ещё был мало кому известен, как Мекка дайвинга, а поэтому мы взяли с собой разрешение на профессиональную подводную киносъёмку, специальные боксы и телекамеры.

Кроме кинокамер у нас имелись и цифровые короткофокусные видеокамеры, которые пока продавались почему-то не очень хорошо и которым я, с помощью отснятых подводных кадров, хотел сделать рекламу, украв пальму первенства у Жак Ива.

Мне в своё время нравились его фильмы и все мы считали его защитником животных, но оказалось, что ради хороших кадров, Жак Ив Кусто не гнушался некоторыми, кхм-кхм, злоупотреблениями, мало отвечавшими его положительному имиджу. А поэтому я посчитал, что фильм про черепах сниму я. Ну… Вернее, не я, а съёмочная группа ВВС, которую мы привезли вместе с собой и с которой у меня был подписан контракт на съёмку нашего с Мэри свадебного путешествия.

Мы с Мэри даже не прикасались к профессиональным кинокамерам. Нам хватало простых в использовании гигабайтных «Гоу Про», прикреплённых на наши маски и на компенсационные жилеты.

Мэри раньше не занималась дайвингом и мы не сразу нырнули на глубину. Сначала, пока она не привыкла, мы плавали не глубже десяти метров и с нами рядом всегда плыли два опытных инструктора и два кинооператора BBC, которые, в том числе и инструкторы, снимали нас на кино и видеокамеры.

Другие участники съёмочной группы осматривали и делали пробные съёмки на других участках акватории острова: Мысе Барракуд, Коралловом саде, Логове Омаров, Среднем рифе, Северном и Южном мысах, Черепашьей пещере и Черепашьем пятачке.

На третий день мы с Мэри перебрались на Коралловый сад, где погружались до двадцати метров. Течение почти отсутствовало, видимость была приличной, метров до тридцати. Обширные коралловые поля снова поразили меня, а Мэри просто пищала бы от восторга, если бы позволял воздушный редуктор.

На следующий день нас снимали у логова Омаров, на глубинах до пятнадцати метров, где я позволил себе понырять без акваланга, но с гарпунным ружьём, правда, ничего не добыв. Не стрелять же рыб попугаев? Где-нибудь подстрелю барракуду, и кадры склеим.

Следующим днём мы посетили черепашью пещеру, очень понравившуюся кинооператорам, которые практически не вылезали из неё уже пять дней. Тем более, что пещера находилась прямо под нашими хижинами. Древняя легенда гласила, что черепахи приплывают сюда умирать. На самом деле – это их излюбленное место для отдыха, но из-за обилия лазеек, поворотов и ниш, они просто теряются и гибнут. Вход в пещеру расположен на уровне 18 м. Разрешено спускаться только до отметки 20 м. Мэри была поражена увиденными на дне пещеры останками черепах и скелетом дельфина. В пещере попадаются «воздушные мешки», но мы в них не дышали. Так как были заранее предупреждены, что это смертельно опасно.

Проведя на Сипадене великолепные десять дней, мы перебрались на Борнео и немного попутешествовали по джунглям, но кроме, центра реабилитации орангутанов, Мэри ничего на Борнео не понравилось. Там мы и нас тоже поснимали, и мы все вернулись в Лондон. Причём я полностью изъял весь отснятый материал, потратил месяц на монтаж и продал пять фильмов за пять миллионов фунтов. Той же ВВС и продал. А поездка и аренда съёмочной группы мне обошлась в двадцать тысяч фунтов. Одновременно с показом первой части по Британскому телевидению мы запустили рекламу наших цифровых видеокамер и к концу месяца подняли продажи на триста процентов. Японские производители плёночных видеокамер «кусали локти». Ха-ха-ха…

Рождество я встретил с семьёй, а на новый год уехал «в Индию» через Париж, «вынырнув» в Москве в облике Пьера Делаваля. На новогоднем шоу мы повторили прошлогодний рок-марафон, снова прерванный в полночь фейерверком, ещё более мощным и красочным. Перед университетом залили каток, построили две разнонаправленные горки и организовали прокат коньков и санок. Несмотря, что рядом шло строительство «олимпийской деревни», стройка празднику не помешала.

Мэри меня не беспокоила. Мы сразу с ней договорились, что мой бизнес требует постоянных отлучек, так как рынок руда Индокитая и Юго-восточной Азии, позволяет открывать производства с меньшими затратами и получением большей прибыли. Чем я там, в принципе и занимался, через нанятых мной местных предпринимателей.

Открытые в Индии и Тайване фабрики по производству микропроцессоров уже начали давать первую продукцию.

Буквально сразу, как только мы выпустили первые процессоры с моей архитектурой, я обратился в Тайваньский Национальный университет Цинхуа с предложением прочитать лекции по микропроцесингу. А так как я уже читал лекции в школе Сомерсета и, естественно, имел отличные рекомендации не только школы, но и Королевского колледжа Англии, то они меня пригласили. По окончании недельного курса, где я подробно описывал физические и химические процессы производства микрочипов, они попросили помочь им в создании лаборатории, на что я упорно намекал в процессе лекций.

Я задумчиво почесал затылок и предложил им организовать настоящее производство, на котором студенты университета смогут проходить настоящую производственную практику. Я обещал вложиться в бизнес проект не только технологиями, но и своим капиталом.

Руководство университета взяло себе время на «подумать» и оценить риски и прислало мне приглашение на обсуждение деталей соглашения. Третьим участником проекта стало правительство Тайваня, а я стал основным инвестором, имеющим пятьдесят один процент акций.

Я ничего не придумывал, а лишь реализовал идею, предложенную этому университету американцем китайского происхождения Чжаном Чжунгмоу, сделавшем свою карьеру от простого инженера в маленькой фирме до вице-президента группы «Texas Instruments» известнейшего производителя транзисторов.

Сун Юньсюань – премьер-министр Тайваня, или как она называлась Китайская Республика Тайвань – лично пожал мне руку после подписания контракта и познакомил с президентом «Научно-исследовательского института промышленных технологий», который по задумке Сунь Юньсюаня, должен был сопровождать производство своими изысканиями.

Пройдясь по лабораториям НИИ, я дал несколько полезных советов, направив исследование несколько в иную сторону, и уехал. Вместо меня в Тайвань стали наезжать мои «научные специалисты» из лабораторного состава, которые изучили возможности НИИ и дали определённые рекомендации по нужным нам исследованиям. Работа закрутилась так, что теперь, через два года построенный завод «чистого производства» выпустил пробную партию микрочипов, а на основании отработанной технологии и в СССР теперь строится такое же производство, для которого оборудование изготавливалось по всему миру. Вроде как для тайваньских заводов.

Хорошо встретив новый тысяча девятьсот восьмидесятый год, я снова вернулся в Париж. А из Парижа улетел в Тайвань, где как председатель правления провёл годовое совещание инвесторов, где мы заслушали отчёты руководителей проекта. Я продолжал владеть пятьдесят одним процентом акций, правительство Тайваня тридцатью процентами, остальные акции были раскуплены по свободной подписке. Основным руководителем проекта был тот же самый Чжан Чжунг, которому я ещё год назад предложил должность директора компании, объяснив, что организация бизнеса в Юго-Восточной Азии перспективна своей кадровой стабильностью и качеством сборки.

Я специально предоставил Чжан Чжунгу возможность попутешествовать по Японии, Малайзии и Тайваню, и он самостоятельно пришёл к тому же выводу, что текучесть кадров в этих регионах значительно ниже, чем на Западе. И теперь он докладывал о том, что за два года производственные кадры прошли качественное обучение и приступили к сборке микрочипов, а лаборатории продвинулись в сторону ультрафиолета и готовы ставить задачи производителям ламп.

Уставший, но удовлетворённый тем, что процесс не стопорится, а движется и будет теперь двигаться самостоятельно, так как эта фирма и в другом времени совершенно самостоятельно стала второй крупнейшей в мире компанией по производству микропроцессоров, а я ей ещё и придал ускорение. И по условиям контракта в лабораториях тайваньской компании и НИИ будут работать учёные моей Британской фирмы, то есть – советские разведчики.

– Кхк-кхе! Что ещё нужно для счастья? – думал я, развалясь в кресле вип-класса и поглядывая внутренним взором на моего мозгового «сожителя», сильно сдувшегося за эти месяцы и не беспокоящего меня.

Глава 19

– Всё, что предсказывал ваш, кхе-кхе, «Хулиган», мать его так, свершилось, – проговорил Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев.

Он выглядел бодрым, но недовольным. Его знаменитые брови клочком собрались над переносицей.

– Это что же получается? Китайцы променяли СССР на США, попытались захватить Вьетнам, лезут управлять мировым коммунистическим движением, пытаются влиять на Афганистан, а мы стоим и смотрим?

– Ну, почему, «смотрим»? – хмыкнув и криво улыбнувшись спросил Андропов. – Если бы мы не предупредили Вьетнам, китайцы бы захватили две северные провинции, как предсказывал наш сотрудник. Китай сконцентрировал на границе около шестисот тысяч военнослужащих, но сразу потеряв в огне «Градов» почти двести тысяч, армия КНР тут же откатилась обратно. Причём вьетнамские «Грады» били по своей первой линии обороны, где не было ни одного вьетнамского военнослужащего или жителя. При ином раскладе Вьетнам бы потерял около двадцати тысяч. Мы представили аналитику и статистику Вьетнамским товарищам и они, постфактум, с нами согласны и весьма благодарны.

– Шельф отдают? – спросил Брежнев.

– Отдают, Леонид Ильич.

– Так что с Афганистаном будем делать? Американцы уже заполнили его оружием, наверное?

– Как вам известно, Леонид Ильич, Хафизулу Амина сентябре возвели на «трон», после свержения Тараки, взяв под усиленную охрану его ставку Тадж-Бек. Спустя три месяца, после того, как Амин официально взял курс на построение социализма, аккуратно сместили по состоянию здоровья. Теперь, в Афганистане правит наш давний, э-э-э, товарищ Кемаль. Войска, как известно, вводить мы не будем, но количество «специалистов-советников» увеличили в разы. Так же ввели в вооружённые силы Афганистана группы «Каскад» и «Зенит», действующие на границе с Пакистаном. Американцы попытались поднять в прессе волну обвинений в скрытой интервенции, но мы сами вовремя вбросили информацию об их «Директиве о тайной помощи формированиям афганской оппозиции и секретной операции 'Циклон», чем вскрыли участие в ней Пакистанской разведывательной службы ISI. Особо не на что это не повлияло, но зато приграничные с Пакистаном провинции Афганистана поднялись протестные волнения шиитско-сунитских…

– Слушай, Юрий Владимирович! Вот на хрена мне это всё слушать? Я читаю ваши справки и сводки «с полей». Я тебя про американское оружие спросил…

– Много, Леонид Ильич. И китайских АКМ полно. Китай со своей стороны пытается залезть в Афганистан.

– Ну и пусть лезут, – махнул рукой генеральный секретарь. – Думаю, мы правильно сделали, что не полезли в Афганистан. Как-нибудь со своими маджахедами справимся. Усилили границу?

– Усилили, Леонид Ильич.

– Вот и ладно. А договор о дружбе с Афганистаном, подписанный в семьдесят восьмом, надо подновить. Пусть Пакистанцы почухаются. Кхе-кхе…

* * *

Был ли в «Сожитель» у меня в ментальной матрице, или всё это плод моего воспалённого разума, отягощённого переживаниями за Союз Советских Социалистических Республик, я не знал.

– Вполне возможно, что потребность в медитации и погружении в состояние дзен, сыграла со мной дурную шутку. Стремление раскрыть верхнюю чакру иногда доводит адептов и до сумасшествия, и до «банального» кровоизлияния мозга. Может и у меня случилось что-то подобное? Но тогда эти изменения были бы видны при сканировании, а срезы оказались чисты.

Думал я, попивая апельсиновый сок.

– Или это так обозначается тонкий мир? Но почему он давил на меня? Хренотень, какая-то!

Понятно, что говоря: «вижу внутренним взором», я не имею ввиду визуальное изображение. Скорее, это – ощущения, но когда медитируешь до трансцедентного состояния, там уже всё равно, глазами ты видишь, или просто чувствуешь. Этого не объяснить словами.

– Скорее всего, я просто перестарался с медитациями, – утешал я себя, подспудно понимая, что то, что случилось со мной, обычной медитацией не объяснить, ведь при отключении сознания я видел сон именно в картинках, где «Сожитель» имел чёткую форму пузыря. Да-а-а… И то проникновение его матрицы в мою… Хоть и краткое, но прокол точно был. И что-то точно проникло в меня. Вернее, в мою ментальную матрицу.

Честно говоря, я считал свою миссию законченной. Вернее, э-э-э, считал, что программу минимум я кое как, но выполнил. Уже сейчас по модемной связи я принимаю отчёты о состоянии британских стратегических ракетных систем шахтного базирования. Пока только Британских, но известно, что и Соединенные штаты, и другие страны НАТО переходят на оборудование, собранное из блоков на моих процессорах, работающих на моём программном обеспечении.

А запустят спутники, связь станет не модемная, а «космическо-бомбическая». И по этой связи можно будет таких делов натворить! Или не натворить, а просто контролировать запуск ядерных ракет. Весь мир в труху? Эхе-хе-е-е… Даже перенастраивать, э-э-э, вернее, перепрограммировать, ничего не надо. Всё уже запрограммированно. Осталось только вложить эти программы и отдать команду, и Британские ракеты полетят через Атлантический океан.

Сейчас Великобритания обладает двумястами ядерными боеголовками, нотолько сто из них находятся в активном состоянии. Часть боеголовок находится в ракетах «Trident» морского базирования, размещённых на четырёх подводных лодках. Вот эти сорок ракет я ещё не контролирую на прямую. Но скоро и они через спутники станут мне подвластны.

Отдам ли я «ту команду»? Не знаю. Честно говоря, я бы отдал, только вряд ли получится отправить ракеты простой командой извне. Наверняка у них там есть физические тумблеры, кнопки, несколько ключей, наконец, поворачиваемых одновременно. А вот если они сами вдруг решат нажать кнопку, то эти ракеты полетят совсем не туда, куда их нацеливали НАТОвские ястребы. Только наши ребята об этом ещё не знают, и, наверное, не узнают. Не хочу, чтобы информация «утекла». А вот спровоцировать боевой запуск ракет я могу. Да-а-а… Но не сейчас.

Я представил, как отправляю зашифрованный файл на ничего не значащий почтовый адрес на сервер Британской библиотеки, как этот файл раскрывается и пересылается… И как кто-то в НАТО принимает решение об ответном пуске, как щёлкают тумблеры, проворачиваются ключи и нажимаются кнопки. И как ракеты пересекают Атлантику и рвутся над Вашингтоном, Ньюйрком, Лос-Анджелесом… Только ведь Американские ракеты не полетят в сторону Британии. Они нацелены на СССР и полетят туда же. А в США более пяти тысяч ядерных боеголовок. И вот они падают, падают, падают… И распускаются огненными шарами…

– Я, что, уже сплю, что ли? – подумал я, открывая глаза. – Присниться же такой кошмар! Свят-свят-свят!

* * *

В Лондоне, слава Богу, всё было по прежнему. Мэри не пылала ко мне чувствами, как и я к ней, и не требовала особого к ней внимания. При условии достойного денежного содержания. По контракту, условия которого мы согласовали сразу после помолвки, я обязался выплачивать жене и будущему ребёнку не менее миллиона фунтов в год, а она не претендовала на моё имущество. Наши отношения с семейством Расселов тоже определились, как индифферентные. Я обещал им не докучать, они обещали мне не надоедать.

Поэтому, прибыв в Лондон, я сразу из аэропорта позвонил Мэри, поинтересовался о её здоровье и поехал по объектам. В самолёте мне удалось прекрасно выспаться. Почему-то с какого-то момента «сожителя» я опасаться перестал совсем. Да и был ли он, этот «ментальный пузырь»?

Осмотрев все цеха и заводы в Лондоне, и пообщавшись с Джоном Сомерсетом, я переночевал в школе его имени и утром вылетел самолётом на телекоммуникационный завод, а к вечеру вернулся в Лондон. Предположив, что засветился в Британии достаточно, я снова позвонил жене и сообщил, что снова улетаю на Тайвань и пробуду там несколько месяцев, пока фабрика не зафункционирует в полную мощь. Мэри пожелала мне хорошего полёта и борт «Бритишайрлайнс» унёс меня по указанному мной маршруту. В Тайване Джон Сомерсет, зарегистрировавшись в гостинице, растворился.

* * *

Московская олимпиада прошла весело и красочно. По понятным причинам бойкота не случилось и праздник ничем не омрачился. Мои «бандформирования», как называл рок-группы Юрий Владимирович, «взрывали шаблоны» на множественных площадках Москвы: в парках, домах культуры, ресторанах и концертных залах. Пели и играли всё, что имелось в моём арсенале: от Ламбады, до Хэви Металла.

Мы с Сашей Кутиковым и четырьмя девчонками: бас-гитаристкой, ритм гитарой, барабанщицей и пианисткой ежедневно с девятнадцатого июля по третье августа «рубились» на танцевальной площадке «Олимпийской деревни» и за две недели ни разу не повторились по собственной инициативе. Просили нас сыграть ту или иную песню, мы играли, а так, ни-ни.

Иногда мы с Сашей отдыхали в зале, танцуя и развлекаясь со спортсменками. Иногда девчонки, по двое, уходили «в народ». Приехали из Франции мои «пловчихи» и Джонни Холлидей, который тоже поучаствовал в шоу перед участниками олимпиады.

Короче, было шумно и весело. Мой «резиновый вездеход» в вип ложу стадиона «Олимпийский» не пролёживал на прикроватной тумбочке, а работал по максимуму. Мы сдружились с Кутиковым и почти везде были вдвоём, если не брать во внимание Холлидея и девчонок, а «вездеход» потому и назывался резиновый, что предусматривал со мной ещё семерых гостей. Правда иногда вместо ложи мы рассаживались среди обычных болельщиков на трибунах, получая у администратора ложи заветные билеты. Надо было обязательно согласовывать с ней своё посещение, так как иногда в ложу приходили и очень высокопоставленные лица.

За четырнадцать дней наша банд-группа заработала пятнадцать тысяч рублей, которые я распределил по справедливости: себе забрал половину, остальные разделил поровну на пятерых.

После Олимпиады рок-группы нашего клуба разъехались по стране, неся доброе и вечное, и катались по необъятной Родине до самых заморозков. Мы же с Холлидеем, Сашей Кутиковым и ещё несколькими музыкантами, поехали с гастролями по Европе, представляя советскую культуру и, в частности, советский рок. Тоже было хоть и напряжённо, но весело.

Новый восемьдесят первый год по уже установившейся традиции мы отметили в театре МГУ и вокруг театра МГУ с хороводом вокруг разряженной игрушками и гирляндами ёлкой, карнавалом, катком с прокатом, фейерверком и хорошей музыкой.

Почему-то мне было грустно расставаться с восьмидесятым годом. Так и сказал, поднимая бокал.

– Этот год был очень насыщенным. И мы с вами много сделали для того, чтобы он был именно таким: светлым, радостным, по олимпийски напряжённым, но победным. И такого года у нас с вами уже никогда не будет. От этого мне жаль расставаться с восьмидесятым годом.

Кто-то из девчонок всхлипнул.

– Но представляете, сколько мы ещё сможем сделать в нашей жизни, имея такой опыт и память о таком хорошем старом годе? Проводим его товарищи и, смело глядя в лицо Деду Морозу, встретим новый восемьдесят первый год такими же трудовыми успехами. Ура, товарищи!

Эту «речь» я толкал на улице со сцены перед памятником Ломоносову перед много-сотенной толпой студентов и гостей Университетской Горки, как называли мы это место. Всем было налито шампанское и все, выслушав мою пафосную глупость, с удовольствием выпили, а знающие, прослезились.

Мне было вдвойне грустно, потому что я заканчивал активную фазу Рок-клуба. Нет, я не закрывал его и не собирался прекращать участвовать в нём. Но он уже начал жить сам по себе. Уже учредили рок-клубы в Ленинграде, Новосибирске, Киеве, Иркутске и Владивостоке. При нашем участии, конечно, патронаже и спонсорстве, но работали они уже самостоятельно. Как, впрочем, и Московский рок-клуб, с которым хорошо справлялись Романов, Никольский и Кутиков.

Саша четко понял мою концепцию звукозаписи и следуя в её русле, создавал музыкальные, э-э-э… Шедевры – слово громкое, но иначе ту музыку, которую он писал, и не назовёшь. У Саши был дар и я с удовольствием передал ему свою студию в безраздельное пользование.

А что же оставалось делать мне? Честно говоря, я не знал. Моя миссия, действительно, как то вдруг подошла к финалу. Словно компьютерная игра. Стратегия, мать её. Миссия выполнена. Гэйм овер! Кхе-кхе!

Можно было бы и дальше развивать тему, самому участвуя в ней, но я вдруг понял, что вырос из Рок-клуба. У меня теперь имелась фабрика по выпуску грампластинок, которая уже давала неплохой доход, типография, где мы выпускали полезную и интересную литературу и строился завод по изготовлению процессоров, которые, как я понял, без моего, хотя бы временного участия, зачахнут быстро. То есть надолго бросать их было нельзя, а, честно говоря, хотелось. Но пока, время, чтобы определиться, чего мне хочется, ещё было. Но мне точно не хотелось самолично заниматься печатанием микросхем.

Завод микропроцессоров, как и граммофонная фабрика, был учреждён как совместное предприятие и в перестройку должен был выжить. А вот, придёт она или нет, это надо посмотреть. И осталось всего-то десять лет. А здесь я уже шесть. Да-а-а…

Я так и «мотался» по четырёхугольнику: Москва, Париж, Лондон, Париж, Тайвань, Лондон, Париж, Москва. Я менял имена, я менял города… Да-а-а…

У Мэри родился сын и я сразу передал ему герцогский титул. Меня он угнетал. А так, мало ли, что случись со мной… Да и мало ли с кем замучу ещё. Ведь мотаюсь по свету. А семья и королева должны быть спокойны. Зато после этого королева Елизавета Вторая позволила «заходить к ней, не стесняясь». Кхе-кхе… И ускорила мою космическую программу, заложив в бюджет постройку аж ста спутников. И американскому президенту Картеру королева «насыпала перца под хвост», чтобы и они поторопились. А я продолжил крутить колесо сансары, зарабатывая бонусы на карму для следующего перерождения.

Однажды меня случайно занесло во Владивосток и я прошёлся по местам, хе-хе, «боевой славы». Зашёл во двор на улице Космонавтов и даже увидел Федосеева Славку, стоящего у своего подъезда. Он тоже повзрослел, но меня, сидящего в синих жигулях, предоставленных мне на прокат цыганским бароном, не узнал.

Женькину мать я тревожить не стал, а вот к Мишке зашёл, но того не оказалось дома. Оказалось, что он женился, поросёнок этакий. В двадцать лет решил себе испортить жизнь. Хе-хе… Ну, ничего… Раньше сядешь, как говорится, раньше выйдешь.