Текст книги "Джони, о-е! Или назад в СССР 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Чё вы с ними базарите! – вдруг встрял четвёртый и крикнул барону. – Пошли, черножопый, на улицу и кента тяни за собой.

Лера стояла и, улыбаясь, смотрела на меня. Она точно меня узнала. Да и как не узнать мои такие редкие во Владивостоке уши?

Роман оглянулся на меня и пожал плечами.

– Всё равно уже хотели уходить, – сказал он и обратился к стоявшей рядом официантке. – Лидочка, мы уходим.

Он достал из портмоне сотенную купюру и передал официантке.

– Сдачи не надо.

– Спасибо, Роман Григорьевич.

– Да он, пузатый, мальчики, – хихикнула Лерка. – Цыган-то.

Я тоже встал и, машинально взяв Ирину за руку, потянул её из-за стола. В глазах у Лерки блеснула злоба.

– А-а-а… Вот оно в чём дело, – подумал я и хмыкнув улыбнулся. – Значит весь этот спектакль для меня⁈ Привлечь внимание⁈ Вот, сука!

Увидев улыбку, девушка тряхнула головой и развернувшись так, что хрустнули каблуки, зашагала к выходу из зала.

– Мальчики-мальчики, а рассчитаться? – затараторила другая официантка.

* * *

[1] Deep Purple – Speed King – https://my.mail.ru/mail/rasdwdsa/video/655/3202.html

Глава 22

– Пятеро – многовато, – прошептал я, идя вслед за бароном. Его спина мне не ответила.

Ребята, и впрямь, выглядели серьёзно. Я бы сказал, опасно.

«Выйти на улицу», означало выйти на огромную террасу, служившую верхним посадочным «морским перроном», с которого пассажиры переходили по виадуку на теплоходы. Летом из ресторана на «морской перрон» выходили покурить и поглазеть на стоящие у причальной стенки суда. А так же выходили подраться. Зимой драки были или внутри ресторана, или вообще не было, так как на улицу с другой стороны надо было выходить через залы морского вокзала, а там почти всегда дежурила милиция. Да и «водный отдел» Фрунзенского РУВД находился в том же здании, только этажом ниже по лестнице.

Из ресторана на «морской перрон» выходили панорамные окна, к которым уже приблизились посетители. Ну как же… Когда бьют не тебя, а других, – это ведь увлекательно и адреналин будоражит кровь

– Кстати об адреналине, – подумал я. – Почему я его не чувствую?

Мне давненько не приходилось по-настоящему драться. Крайний раз я дрался в Королевском колледже, но и то… Английский аристократический бокс, продемонстрированный мне каким-то младшим отпрыском Гамильтонов, разрушился о моё кунг-фу, как британский корабль, налетевший на скалы острова Гонконг.

– Адреналина в крови нет, а это хреново, – подумал я. – Пассивный я какой-то. Сейчас ведь будут бить и, возможно, ногами. Хотя, нет. Ногами – вряд ли. Мент, хоть и спрятался в подсобном помещении, но точно будет наблюдать из другого окна и выскочит, как чёрт из табакерки в нужный ему момент. Или не выскочит… Чёрт знает, какие мысли живут в головах у этих чертей, курирующих рестораны.

Я вышел из ресторана и шагнул в сторону.

– Эй, Рома, – позвал я, – иди сюда.

Роман оглянулся.

– Ты что? – удивился он. – Стекло! Разобьём ещё!

– Это стекло специальное. Чтобы его разбить, нужен снаряд минимум восемьдесят пятого калибра.

– Откуда знаешь? – вскинул кустистые брови цыган.

– Знаю.

Я много раз видел, как эти стёкла пытались разбить, и телами, и стульями, и чем только не пытались. Но стёкла прослужили до конца девяностых, когда кто-то умный не снял их и не увёз в неизвестном направлении. Наверное, себе на «дачу».

– Можешь спокойно на них падать. Я знаю, о чём говорю, – сказал я и прокатился телом по загудевшему подо мной стеклу.

– Идите сюда, – позвал один из «крепышей».

– Сам иди, – сказал я. – Я жду тебя, малыш, и весь, от нетерпения, горю.

– Нормально, – хохотнул Роман Григорьевич и тоже обернулся к свите «красной королевы».

Мене, почему-то, вспомнилась песня «Леди ин ред».

– is dancing with me, – едва слышно пропел я. – Щека к щеке. И никого больше нет.

Пара спортсменов шагнула ко мне, двое к Роману.

– Ну, что, хе-хе, потанцуем, девочки? – спросил я и после вопроса: «Чего?» резко дёрнулся в сторону и боковым с ноги зарядил ближайшему ко мне противнику Романа, попав под излишне приподнятый локоть прямо в печень. Парень охнул и резко согнувшись, упал на асфальт.

Не останавливаясь я ударил левой ногой мой любимый маваши среднего уровня, попадая уже моему правому сопернику в его печень. Я почувствовал, как носок ботинка проникает в живую плоть едва не наполовину ступни, скользя мимо рёбер. Зачем нам повреждения средней тяжести? Не нужна нам повреждения средней тяжести.

– Ну, ты, козёл, – изумлённо обратился ко мне мой левый соперник и, шагнув вперёд, нанёс стандартную двойку. Я резко сблизился и, прилипая к его рукам кистями и локтями, стал контролировать его тело и движения, прикрываясь им от третьего и последнего соперника. Тот выглядел мощно.

Улучшив момент, я приподнял колено и ощутил, как его «кокушки» прокатились по моему бедру. Соперник охнул и согнулся, самопроизвольно задев моё колено своей челюстью. Что-то в его лице хрустнуло.

– Млять! – подумал я и шагнул вправо, сближаясь с Романом.

Тот, играя с соперником, нырял и уклонялся от его ударов.

– Нахрена вот ты первого вырубил? Что мне сейчас с ним?

Он не успел договорить, как я тем же ударом «ёкогери» отправил его противника в нокаут.

– Да что ж такое-то! – возмутился Роман. – Не дал развлечься.

– Да? – хмыкнул я и, хохотнув, кивнул на здоровяка ростом под два метра. – Иди, развлекайся. Я вообще не думал, что ты драться будешь.

– Вот ты…

Роман задохнулся от оказанной ему чести.

– Не-е-е… Начал сам, сам и заканчивай.

А «Малыш», так, наверное, звали его в компании, пожирал глазами меня и двигался именно ко мне, игнорируя барона. И двигался, надо сказать, неплохо.

– Да? – удивился я. – Ну, как знаешь. Смотри, чтобы эти чего не выкинули.

– Ага, – неопределённо сказал барон.

Я мазнул взглядом по стеклу, заметив удивлённые глаза многих и Леркиных в том числе и сделав несколько шагов вдоль него, увёл Малыша-крепыша от барона. Малыш-крепыш, словно стрелка компаса за магнитом, последовал за мной, не особо торопясь, кстати.

Сделав резкий выпад на соперника, и заставив его чуть отшатнуться и присесть на стоящую сзади правую ногу, я шагнул под неё, одновременно ныряя, под вероятный удар правой. Я не ошибся. Какой боксёр пропустит такой подарок, когда соперник сам идёт под встречный удар.

Нырок удался, а приседал я очень низко, и выпрямляясь я просто выпрямил правуюруку и мой правый кулак встретился с его челюстью. Не давая шансов я пробил левой в печень с разворотом, и, контролируя его падение за пойманную правую руку, уложил противника на асфальт.

Я огляделся и повернулся к барону.

– Ну… Как-то так, – сказал, пожав плечами.

Потом я увидел за стёклами окон рукоплещущих женщин и показывающих вертикально поднятые пальцы мужчин и чуть склонился в поклоне.

– Дурак! – понял я по Леркиным губам и, разведя руки в стороны, поклонился ей чуть ниже.

Из двери подсобного помещения вышел милиционер и я не дожидаясь его вопроса подошёл ближе. Прикрывшись его телом от публики, я продемонстрировал своё милицейское удостоверение.

– Кхм, – отреагировал он. – Странная у вас компания, товарищ капитан. Этот цыган…

– Служба такая. Про ксиву – тихо. Лады?

– Лады, но… Этих ты не убил, случаем.

– Вряд ли. Но посмотри, на всякий случай.

– Да, нахрен они мне упали⁈ Вон, очухался громила. Но я вас всё-таки, запишу, товарищь капитан.

– Записывай.

– Где остановились?

– Я тутошний. На Семёновской в доме номер один у меня квартира. Вот паспорт и прописка.

Я показал. Милиционер посмотрел и с подозрением посмотрел на меня.

– А где ваша Московская прописка?

– Я прикомандированный к вашему УВД и живу здесь. Рамзина, это мой начальник, знаешь?

– Знаю, – удивился он. – Тогда понятно, откуда всё это.

Он мотнул головой в сторону поднимающихся пострадавших и шагнул в их сторону.

– НУ, что, в отделение пошли.

– Зачем, сержант? – спросил первый мной вырубленный, очухавшийся раньше всех. – У товарища повреждений нет, а мы претензий не имеем. Потренировались немного. Зачем в отделение?

– Точно без претензий. Вдруг, у кого-то печень отсохнет?

– У нас печень битая, сержант, – усмехнулся второй «крепыш», которому я пробил её с носка. – А товарищ бил нежно.

Я, действительно, сдерживал удар и удивился, что кто-то это почувствовал, как говорится, на себе.

– У кого тренируетесь? – спросил я. – Не у Юдина?.

– Не. На Спортивной в ТОФе в спортроте.

– Служивые, что ли? – удивился я. – Срочники?

Они почти все разом кивнули.

– Понятно, почему им нельзя в милицейский участок, – подумал я.

– Громов у вас там, командир?

– Командир спортроты? Ага! Знаешь его?

– Отец моего друга. А сами не местные, что ли? А как с Леркой познакомились?

– Ну, почему не местные. Постой! Ты откуда Лерку знаешь? – удивился собеседник.

– Учились вместе. В ансамбле школьном играли. Давно не виделись, ха-ха…

– Вот, блять, – выругался один из только что поднявшихся. – Женька, это ты что ли?

– О, бля! – удивился я. – А ты кто? Не узнаю тебя в гриме.

– Витька, я, Попов. Не узнал, что ли?

– Охренеть! Как же тебя узнаешь, когда ты вона какой вымахал. Ты-то как в спортроте оказался?

– После института призвали. Дядя Генрих взял в роту. Я же боксом занялся в институте.

– Понятно, – сказал я, наконец-то признавая в этом крепыше Витьку Попова, бывшего гитариста школьного ансамбля и, по совместительству, Леркиного брата. – Вот так встреча.

– Да уж, – проскрипел Витька. – Давно я столько пива не пил[1].

– Так вы знакомы? – обрадовался сержант. – Ну и славненько. Тогда я пошёл.

– Ступай-ступай, сержант и спасибо за понимание, – сказал я. – Заскочу как-нибудь. Или сам звони.

Я протянул ему карточку-визитку.

– Ух ты, как у вас у москвичей, – неопределённо выразился сержант.

– Почему у москвичей? – спросил Витька, а потом у него на лице появилось понимание. – А-а-а… Лерка что-то говорила. Тебя в какой-то интернат в Москву забрали. Радиотехнический?

– Ага. Окончил МФТИ и Хабаровский физкультурный, заочно.

– О как! – удивился Попов. – Странное сочетание.

– Что поделать? Такой вот я.

Витька всё тёр место, что под шкурой и рёбрами у человека находится печень.

– Надо выпить чего-нибудь. Может, продолжим?

Я глянул на часы.

– Время к полуночи, – с сомнением проговорил я. – Закроются скоро. Да и заказы уже не принимают.

– Для нас накроют стол, – заверил Роман Григорьевич. – Пошли, действительно, выпьем. Что-то, вроде не махался, а вспотел и в горле пересохло.

– Ну, как не махался⁈ – удивился соперник барона. – Хорошо стоял!

– Пошли, посидим.

И мне, как я почувствовал, глоток воды не помешал бы. Да и не только воды.

– Ты только Лерку попридержи. Не хотелось бы мне ещё с ней махаться.

– Попридержу, не боись, – заверил Витька. – Она смирная. Только пантуется немного.

* * *

– Слушай, но как ты меня обманул? – всё не мог успокоиться «Малыш». – Показал, главное, движение влево, а сам поднырнул под мою руку. Да так низко. Так никто не ныряет.

– Так будет нырять низкорослый Майк Тайсон, – подумал я.

Делаясь ещё ниже, он прорывался сквозь защиту на среднюю и короткую дистанции, и валил соперников ударами в челюсть через руку, ударами в печень, или апперкотами. У меня рост совсем не маленький, и когда я сближался, это для соперников становилось совсем неожиданным. А я бил правым свингом с низким наклоном корпуса влево. Это в боксе, а не в боксе вариантов было больше. Вплоть до вставания на руки, как в Капоэйре. Или с кувырком вперёд с переходом на болевой приём на ногу, как в Бразильском джиу-джитсу. Или просто с целью ухода от пули. Да-а-а…

– Ты Гончарова помнишь? – спросил вдруг Виктор.

– Какого Гончарова, – от неожиданности я не понял о ком вопрос.

– Что к нам приходил, когда мы репетировали в школе.

Попов категорически обходил стороной наш с ним конфликт и вёл себя, словно ничего меж нами не было.

– Не помню, – соврал я.

– Ха! Так, вон он, на сцене с Фендером. Маленький такой.

– Ха! С Фендером там только один. У бас-гитариста японский «Ибанес», у Гутмана «Гибсон».

– О! Ты Гутмана знаешь⁈

– Я же рассказывал тогда, что сменил его, когда он из «Городского парка» ушёл.

– Да? Не помню! Короче! Пошли, познакомлю!

– Да, ну, Витя! Неудобно! Ребята работают, устали.

– Правильно! – воодушевился Виктор. – Сейчас закрываться будут. Всех выгонят, а музыканты ужинать сядут. И мы с ними. Мы так и хотели. Они меня все знают. Они ужинают, а мы с Юриком пальцы разминаем. Юрик на клавишах играет неплохо. Он тоже из института искусств.

– Вот вы, млять, боксёры. Или, это… Музыканты, млять! Как можно совмещать⁈

– Но ты же совмещаешь? Или завязал с музыкой?

– Не завязал, – осторожно произнёс я. – Практикую. В Москве с Кутиковым кучу песен записали.

– Бля-я-я… Так ты тот Евгений Семёнов? Композитор⁈ Них*я себе, ребя! Это же… Мать моя женщина… Еб*нуться!

Он подскочил из-за стола и метнулся к сцене, где музыканты уже в который раз делали вид, что собирали инструменты. Чтобы кто-то ещё попросил что-нибудь исполнить и сунул десять рублей. К концу вечера ставка с пятёрки выросла до червонца.

Попов подбежал к Гончарову, протянувшему ему руку для приветствия, и что-то оживлённо стал ему говорить, то и дело показывая, на наш столик. Потом замахал мне рукой, но я, вроде как, в это время отвлёкся на разговор с Лерой. Та, кстати, сделала вид, что узнала меня только тогда, когда ей меня представили.

– Ты такой, э-э-э, серьёзный стал, А ведь был мальчишкой сопливым.

– Ну… Соплей у меня точно не было, – рассмеялся я. – Ангины были часто, а носом не маялся.

– Я в переносном смысле.

– Что закончила?

– А! Институт искусств. Театральное.

– О, как⁉ И что сейчас?

– В нашем ТЮЗе пристроилась. Зайчиков-ежиков играю. Я же на год тебя старше. В том году закончила. Уже год, как работаю по специальности.

– Интересно?

– Прикольно, – скривилась Лера. – Ставки низкие. Надо в Горький перебираться, но там все роли заняты. Актрисы вечно молодые, как и репертуар. Ха-ха!

– Женька! – крикнул Попов мне на ухо.

Только то, что я видел его, но проигнорировал, я не влупил ему.

– Ты охренел, орёшь так⁈ – спросил я, морщась.

– Пошли, тебя ждут. Ребята хотят познакомиться.

Тут вдруг со сцены через микрофон и через динамики на весь зал раздалось:

– Уважаемые гости! Сейчас на нашу сцену выйдет и исполнит свои песни известный поэт, композитор и музыкант Евгений Семёнов. Он автор песни «Поворот» и «За тех, кто в море», особенно любимой в нашем городе.

Я с негодованием посмотрел на Попова. Леркины глаза округлились.

– Да⁈ Это ты?

Я мысленно выматерился, и пожав плечами, пошёл к сцене. Посетителям ресторана, по-моему, было уже всё равно, кто будет что-то петь. Они уже и про драку многие забыли, особенно те, которые сидели дальше всех от окна.

– Привет, ребята. Привет Саня.

Тот удивился.

– Ты помнишь меня?

– Ты не изменился.

– А ты сильно. Это, действительно твои песни? Студия в МГУ?

– Мои, – вздохнул я.

– Мы писались. Саша Кутиков приглашал. Даже билеты нам купил, в гостинице поселил. Тебя не было. Говорят, ты в Париже тогда был.

– Наверное, – кивнул я головой. – Постоянно в разъездах.

– Песню давайте! – крикнул кто-то из зала.

– Возьмёшь гитару?

– Акустика есть?

– Есть. Зачем тебе? – удивился Сашка.

– Я на акустике. Сами играйте.

– У-у-у, – поскучнел Гончаров. – Хотел отдохнуть.

– Да? Тогда давай!

Мне радостно передали гитару и Санька, показав всем компаньонам язык, прошёл к столику, стоящему слева от сцены у окна.

– Салат оставь, – бросил ему в спину Вяткин из-за «Вермоны».

– Что играем и поём? – спросил Гутман.

Я на секунду задумался.

– Мечта сбывается, – объявил я в микрофон и заиграл гитарный проигрыш.

– Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется[2]…

– Нормально, – кивнул головой Гутман. – Теперь верю.

Я пожал плечами.

– Давайте «Поворот», что ли? – спросил я.

– Его же Кутиков исполняет? – спросил бас-гитарист «Баллады» Владимир Попов.

– На диске – да, а так… По разному бывало. Поехали, Костя, – сказал я Вяткину.

Мы поехали…

Потом сыграли и спели «За тех, кто в море», и, по просьбе Гутмана, «У берёз и сосен».

– Так орать, как ты, у нас ни у кого не получается, – хохотнул Гутман. – Как тебе удаётся сочетать рок с такой лирикой?

Я усмехнулся.

– Получается как-то.

– Поужинаете с нами? – предложил Гончаров.

– А ты хоть что-то оставил? – спросил Костя Вяткин.

– Это у нас ребята так шутят, – пояснил Гутман. – Не подумайте чего.

Это он уже обращался не только ко мне, а и к подошедшим к сцене моим «друзьям».

– Сейчас накроем. Маша, накрой стол.

– Стоп! – Остановил его цыган. – Банкую я.

* * *

[1] Удар в печень заменяет пять кружек пива (пословица).

[2] Юрий Антонов – «Если любовь не сбудется» – https://ok.ru/video/1474899151398

Глава 23

Примерно в час ночи двери ресторана открылись и в зал вошло сначала трое, потом ещё двое посетителей. Последний был, судя по коробке, с баяном.

– Пи*дец, – мягко выговаривая звуки, выругался Гутман.

– О! Братва! А скрипач тут! – воскликнул один из вошедших первыми. – Сейчас Моню заделаем.

– Пи*дец мне, – сообщил Гончаров.

– Что такое? – спросил я, хотя ответ знал.

Блатари, пасшиеся в «Волне» заставляли Сашку играть на скрипке, обзывая евреем или жидом, и грозя переломать ему пальцы, если откажется.

– Сейчас полночи на них батрачить придётся. Хотел же свалить по-быстрому, да что-то заболтался с вами.

– Порешаем! – неуверенно сказал цыган.

– Лучше не лезьте, Роман Григорьевич, – покрутил головой Гончаров. – Они, наверняка, под «ханкой» или под какой другой «дурью».

– Ерунда, Сашка, – усмехнулся я. – В обиду не дадим.

– Что ты, что ты, – испугался и замахал на меня руками Гончаров. – Не вздумайте драться. Ты-то их тут положишь, а они меня потом точно покалечат.

– Да… Не надо вмешиваться, ребята, – предостерёг Гутман. – Тогда нам всем не поздоровится.

– У меня есть для них аргумент, кроме кулаков, – криво усмехнулся я.

Первый вошедший в зал уголовник подошёл к нашему, собранному из трёх частей, столу и, светя одной фиксой, спросил:

– Что празднуете, шелупонь пархатая? Нарубили капусту? Налог заплатить не забудьте.

– О, как, – подумал я. – Уже начался рэкет? В восемьдесят третьем? Или он тут и был, в ресторанах, да я об этом не знал? Возможно-возможно…

– Готовь инструмент, жидёнок, – приказным тоном сказал урка.

– Ты чего барагозишь, Егоза? – мягким голосом спросил Роман. – Ты видишь, я с ними отдыхаю.

– Тебе, Барон, никто не мешает отдыхать. Наоборот! Мы пришли тоже отдыхать после дел праведных. Пришли со своим баянистом, а скрипача мы тут постоянно припахиваем и он не против. Ты же не против, скрипач? Он не против!

Уголовник, щерясь жёлтыми, почти коричневыми, зубами, и щурясь, словно от ветра, смотрел не на Гончарова, или Романа, а как-то на всех сразу.

– Точно вмазанные, – подумал я.

– Не обламывай кайф, Барон.

– Ничего-ничего, ребята. Мне не трудно, – натужено улыбаясь, произнёс Сашка и встал из-за стола.

– А ты, уважаемый, шелупонью кого назвал? – спросил я.

Урка струдом сконцентрировал на мне взгляд.

– А ты кто такой, чтобы меня спрашивать? Обзовись!

– А ты кто такой, чтобы незнакомых людей нахывать шелупонью[1] Где ты тут шелупонь видишь.

– А где ты тут людей видишь? – даже удивлённо спросил урка. – По тебе не скажешь, что ты, ха-ха, «люди».

– Да, ты разговаривать не умеешь, – с сожалением сказал я. – Придётся тебя поучить.

– Не надо, пожалуйста, – попросил Гутман. – Они нас потом сгнобят.

– А при чём тут вы? – «удивился» я и добавил громко. – Он меня назвал шелупонью. Ты кто такой, я тебя спрашиваю, чтобы разбрасываться словами?

Я поднялся из-за стола, удерживая за плечо Романа.

– Ты чо быкуешь? – спросил второй уголовник, подойдя ближе. – Ты кто такой есть, сявка? Или перо в бок хочешь? Так мы устроим.

Я шагнул вперёд и прошипел едва слышно.

– Ты мне угрожаешь? Пером? Покажи! Или только понтуешься?

Второй потенциальный сиделец вынул нож из рукава куртки. Первый сделал тоже самое.

– Сидеть всем на своих местах, – сказал я, чуть обернувшись и спросил других уголовникам отлично слышавших нашу перепалку. – Может и у вас есть «перья». Доставайте!

– Он шальной какой-то, – сказал баянист. – Может, кхе-кхе, ну его.

– Молчи, Каша. Он уже достал! Сам нарывается! Кто такой, не обзывается, а в «люди» просится.

Третий и четвёртый тоже вытащили откуда-то ножи.

– Пи*дец, – услышал я сзади шёпот Гутмана.

Шагнув к первому, я подставил под его взмах ножом левое предплечье и получил небольшой порез внешнего его торца. Там меньше всего кровяных сосудов и одно толстенное сухожилие, которое перерезать весмьа проблематично.

Ударом носка ботинка в правое колено, я повалил взвывшего от нестерпимой боли бандита на пол. Его колено хрустнуло с таким звуком, что второй и третий бандиты поморщились.

– Ах ты падла! – сказал второй. – Ну, пи*дец тебе!

Он шагнул ко мне, обходя лежащего подельника слева, сразу делая глубокий выпад в мою сторону правой рукой с ножом. Мы стояли на танцевальной площадке, а инструменты и аппаратуру музыканты уже убрали, так что за чужое имущество я не опасался. Бил я сильно, но аккуратно, а тут он, как говорится, подставился.

Пропустив его руку мимо себя поворотом корпуса вправо, я перехватил его кисть и крутнувшись обратно вместе с его рукой, заставил его тело взвиться в воздух и грохнуться спиной о медную площадку танцпола.

Резко наступив ему на лодыжку и заставив взвыть, я, не отпуская его запястье, продолжающее сжимать «перо», одной рукой, выставил его руку в сторону двух других кандидатов в сидельцы. Другой своей рукой я достал из внутреннего кармана куртки милицейское удостоверение и, раскрыв его пальцами фокусника, показал оставшимся бандитам.

– Милиция! Бросьте оружие!

– Мусор⁉ – вскрикнул третий. – Валим!

– Стоять! – крикнул я. – Все задержаны!

– Ага! Щас! – хмыкнул баянист и шагнул к выходу.

Входная дверь распахнулась и с криком: «Бросить оружие! Всем на пол! Работает СОБР!», в зал ресторана ворвались бойцы Рамзина. Увидев меня, стоявшего с раскрытым красным удостоверением, над вооружённым телом, вооружённые бойцы, одетые в каски и бронежилеты, направили пистолеты «Стечкина» на бандитов.

Те, уронив ножи, и матерясь сквозь зубы, стали опускаться на колени. Подбежавшие ближе бойцы, сбили их ногами на пол и усевшись сверху, сковали руки бандитов наручниками.

– Кровищи-то, кровищи, – скривился вошедший последним Рамзин. – Живой? Молодец! С почином тебя, капитан. Хорошую группу взял. Да, ещё и с поличным… Кто это тебя? Не сильно?

– Вот этот, – показал я на лежащего с вывернутым, как у кузнечика коленом, «первого» нападающего.

– Зачем же ты его так? Кхе-кхе…

– Чтобы не убежал.

– Понятно.

Мы переговаривались еле слышным шёпотом, не давая никому подумать, что именно я был причастен к вызову милиции. У каждого сотрудника специального подразделения имелась тревожная кнопка с точно позиционирующим устройством, типа «Глонаса», вот я и воспользовался ею, как только «нарисовался» конфликт. Группа быстрого реагирования отработала вызов чётко, тем более, что ехать ей по улице «Двадцать Пятого Октября» всего один километр.

– Так ты мент? – спросила меня Лера с непонятной интонацией.

– Не мент, а сотрудник милиции, – с интересом посмотрел я на неё. – Тебя что-то смущает?

– Да, так… Ничего… – скривилась девушка. – А что ты там плёл про записанные пластинки, студию звукозаписи?

– Одно другому не мешает. Ладно, ребята. Поеду давать показания.

– Да и они тоже пусть едут, – сказал Рамзин.

– Не-не… Перепишите их, а завтра пусть следователь вызывает и допрашивает. Вот этого свидетеля пока хватит, – тихо сказал я и показал на Романа Григорьевича.

– Ты не командуй тут, – так же тихо сказал Рамзин. – Не положено так. Сначала опросить всех надо… Чтобы дело возбудить нужен материал. Основание, понимаешь, для возбуждения.

– А это? – показал я на, уже забинтованную одним из бойцов СОБРа, руку.

– Может, это ты сам порезался и наговариваешь на добропорядочных граждан.

Рамзин произнёс последнюю фразу чуть громче и её услышали.

– Это кто добропорядочный⁈ – вскрикнула Лера. – Эти⁈ Мы сидели, а они докопались. Обозвали нас… Как-то… Э-э-э… Сначала, э-э-э, шелупонью, потом пархатыми. Потом вообще я ничего не поняла, но стало обидно. А Женя, э-э-э… Ваш сотрудник… Он только спросил у них, почему они хамят и не могут разговаривать по-людски, А этот сразу достал нож и кинулся на Же… Э-э-э… Кинулся с ножём на Евгения и порезал ему руку. А потом второй кинулся. А Ж… Евгений его, как бросит. Только ноги мелькнули.

– Поедешь в милицию? – спросил её Рамзин.

– Это зачем? – отпрянула Лерка.

– Показания давать, – спокойно сказал Рамзин. – Тогда других не станем трогать.

– Мы её одну не отпустим, – сказал Попов. – С вами поедем. Показания давать.

Рамзин оглянулся на меня, вроде как говоря: «Ну, вот, а ты в них сомневался».

– Поехали, – сказал он, обращаясь к Лерке и «крепышам». – А этих переписать. Саша, останься с группой и работников ресторана опроси. И дождись следака. Пусть сфотографируют и кровь возьмут с пола. Сотрудника милиции ножом порезали и пытались убить. Сейчас понаедут. А вы быстро домой, пока не загребли. Но чтобы завтра с утра в краевом управлении были. Вот мой телефон.

– Пи*дец! – почему-то снова выругался, мягко выговаривая звуки, Гутман.

* * *

– Вот ты кто такой, Семёнов? – спросил меня первый секретарь Приморского Краевого Комитета КПСС Виктор Павлович Ломакин.

С ним мне не приходилось встречаться ни в какой из жизней, но по слухам и рассказам тех, кто с ним общался, первый секретарь был человеком душевным и заботящимся о взращивании и воспитании кадров. Это, говорят, его и сгубило. Подвели его, кхе-кхе, его кадры. Подвели… Проворовались по крупному. И отправили Виктора Павловича послом в Чехословакию. А в Чехословакии он проспал тамошнюю Революцию Роз, отсылая благоприятные прогнозы, выстраиваемые из бесед с представителями консервативного партийного блока. А потому, сняли его и с послов. А так, дядька был патриотический.

– И кто ты, Семёнов? И швец, и жнец, и на дуде игрец.

Виктор Павлович перебирал лежащие перед ним мои документы и искоса поглядывал на моего куратора. Генерал скромно сидел в сторонке.

– Если бы мы с товарищем генералом не хлебали из одной миски, образно говоря, я бы сейчас вызвал кого надо и потребовал бы объяснений из Москвы.

– Ну, тогда, Виктор Павлович, ты вы слетел со своего места не в восемьдесят четвёртом, а прямо сейчас, – всё-таки не выдержал и подал голос куратор. – Ну, хватит, Виктор Павлович. Ты правильно сказал. Хлебали мы с тобой дерьмо из одной миски. И события на Даманском, и ё*аные пришельцы, и много ещё чего… Что же ты сейчас мне не веришь? Хотя тебе и верить ни во что не надо. Есть постановление Совета Министров, Витя.

– Да, ты представляешь, что такое завод отдать⁈

– Не завод, – устало вздохнул я, а часть неработающей и разрушающейся территории.

– Мы восстановим!

– Да хрен ты восстановишь, Витя! Ты уже нацелился передать этот кусок. И мы даже знаем кому. Тебе, блять, магнитофон включить?

– Какой магнитофон? Ты… Вы… Меня, что, прослушивают?

– А ты думал, что ты лицо не прикасаемое?

– Первых секретарей… Зап… Запрещено раз… Разраб… Вам разрабатывать, – наконец выдохнул Ломакин.

– Вот потому тебя и отправят послом в Чехословакию, что ты с замами края видеть перестал. Небожителями себя почувствовали. Сижу я тут, слушаю тебя и ох*еваю. Тебе в край принесли на блюдечке с голубой коёмочкой ключи от квартиры, где золотая звезда героя соцтруда лежит, а он о своём зяте с дочкой заботится. Землицу решил у государства оттяпать.

– В аренду.

– Ага… На сорок девять лет по цене сто рублей за гектар в год. С приоритетным правом выкупа.

– Это не противоречит законодательству, – бодро завил первый секретарь.

– Правильно. Про аукционы наши законотворцы, млять, забыли. Согласен. Но ведь ты же видишь, что этот проект живой. И деньги у фонда есть. И это не кооператив, а совместное предприятие. Совместное, Виктор Павлович… А это значит – государственное, а не частная лавочка типа рыночной площади. Всё, Витя, не зли меня. Отдавай бумаги в работу. И…

Куратор замолчал, глядя на набычившегося первого секретаря.

– Ты, действительно, пока не понимаешь, какое тебе счастье привалило в виде этого парня. Твой край станет вторым, после Москвы, производителем микропроцессоров на которых станут работать твои заводы. Я уеду, а ты пригласи Евгения для «поговорить». И разработайте план инновационных инвестиций. Или как там правильно? И сроку тебе до середины восемьдесят четвёртого. Не поймёшь, как тебе повезло, точно поедешь в Чехословакию. Да! А эти планы, чтобы в течение недели были приняты в горсовете.

– Я всё равно обязан уведомить куратора, – буркнул первый секретарь крайкома.

– Он уже в курсе и ждёт твоего звонка. Звони сейчас при мне.

* * *

Через неделю территория Дальзавода от второго дока до железнодорожного моста и от площади Луговой до реки Объяснения перешла в аренду совместному Советско-Французскому предприятию. Францию представлял Фонд Делаваля. В общей сложности фонду отошло двенадцать гектаров земли, во втором, так сказать, центре города. Владивосток растянут вокруг побережья Амурского залива, бухты Золотой рог и бухты Тихая. Площадь Луговая соединяет дорогами три из пяти районов города: Первомайский, Ленинский и Первореченский. Через Ленинский можно было попасть во Фрунзенский, а через Первореченский – в Советский район. Вот такая у нас простая городская планировка. Если взорвать бомбу на площади Луговой, городу кирдык. Эхэ-хэ… Это было раньше в двухтысячных годах имелись мосты, развязки и объездные магистрали. Да-а-а…

Я знал, почему развалился первый док. Первопоселенцы называли это место – гнилой угол. Почему? Да, потому, что тут вытекало, стекало с сопок множество речушек и ручьев и сия низина попросту была огромным болотом. В конце концов низину засыпали, а основную речку Объяснение' заключили в бетонное русло. Однако… Ха-ха… Водичка дырочку найдёт, как говорится. Вот она и нашла дырочки в плохо подготовленном бетоне.

Я не собирался восстанавливать сухой док, так как пока не планировал строить большие корабли. Мне в Японии строили небольшой плавучий док до пяти тысяч тонн грузоподъёмности, длиной сто двадцать, шириной тридцать пять метров и погружной осадкой до двенадцати метров. В него можно будет загнать два средних траулера рыболова длиной по сорок пять метров. Ну, или одну «Варшавянку» дляной восемьдесят восемь метров. Хе-хе…

Я собирался расчистить остатки сухого дока, укрепить стены бетонными блоками и провести дноуглубительные работы. Длина дока была сто девяносто пять метров, вот эти метры я и собирался использовать, поставив сюда плавучий док. Но это всё в перспективе. Сейчас же я ждал представителей компании Мицубиси. Они хотели сделать оценку земельного участка и документов по землеотводу. После этого мы с Мицубиси создавали совместное предприятие и приступали к возведению цехов крупно-детальной сборки автомобилей, на восемьдесят процентов предназначенных для продажи во Франции.