Текст книги "Джони, о-е! Или назад в СССР 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

* * *

Утром пить продолжили. Причём, Михалков с Говорухиным на минут тридцать удалились, и принесли: сетку с кортошкой, луком и морковью, солёную капусту, огурцы, шмат буженины, мой фирменный бумажный пакет полный мороженных пельменей и кусок сырого мяса, которое Михалков сразу положил в кастрюлю вариться. Другую кастрюлю с водой он поставил для пельменей. Говорухин сел чистить картошку.

Но у нас ещё было чем закусить коньяк. Да и из машины я вчера не всё изъял.

– Можно я поживу тут у тебя? – спросил Говорухин.

Я улыбнулся, вспомнив, как почти так же сказал Жеглов Шарапову в фильме место встречи изменить нельзя'.

– Да, живи, сколько хочешь! – у меня ещё есть где жить. – Э-э-э… В общаге комната люкс. Да и в Театре кабинет с диваном.

– О! Отлично! Тогда мы тут с Володей порепетируем.

– Да, сколько угодно… Тут так холодно, что я до лета точно здесь жить не буду. Не грелку же ставить электрическую?

– Весь дом ставит. Вышибает постоянно подстанцию, – сказал Михалков. – У тебя маслины ещё в машине есть?

Глава 6

– Вы до какого отдыхаете? – спросил я Говорухина и тут вспомнил, что предлагал Высоцкому приехать сегодня в Театр.

– До старого нового года я распустил всех, кроме монтажёров. Те продолжат работу завтра.

– А я обещал Высоцкому сегодня показать студию.

– Ха! Так, сейчас похмелимся и поедем. Мы Марину встретили в дворе. Только ты много не пей. Тебя-то вряд ли остановят. А если остановят, отмажем, не боись. У меня милицейский «вездеход».

– У меня тоже, – подумал я. – Но пить я больше не буду.

Однако под пельмешки с капусточкой, пару рюмок французского коньяка я всё-таки «пропустил».

– Наш парень! – снова, как и вчера, одобрил Михалков и хитро улыбнулся, шевельнув усами. – Тебя где пить учили? Не в конторе глубокого бурения?

– А что это? – наивно спросил я.

– Ха! Молодец! Вот кого тебе снимать надо, Слава. Хороший типаж. Получше твоего Конкина будет.

– Не-е-е. У Пьера на лице выбито вот такими буквами «КАПИТАЛИСТ». Не наше у него лицо. Не советское. Вот соберусь когда-нибудь снять что-нибудь иностранное. Тогда, добро пожаловать.

– Ага. Разрешат тебе!

– Почему нет⁈ – удивился Говорухин. – Лица у наших артистов не те… Наряжай, не наряжай их, а!

Говорухин махнул рукой. Даже прибалты… Пойдёте ко мне сниматься, Пьер?

– Однозначно нет, Станислав, – покрутил головой я. – Это не моё призвание.

– А какое ваше?

– Я художник и музыкант.

– И поэт?

– Ну-у-у… И, немного, поэт, – усмехнулся я.

– И радиотехник? – улыбнулся Станислав Говорухин.

– Немного.

– Ага. И геолог? – усмехнулся Михалков.

– В смысле? – спросил я. – Почему – геолог?

– Ну, как говорят, «расходимся по одному, если что, мы – геологи…»

– А-а-а… Нет, не геолог – это точно. Хотя бардовские песни люблю. Одну мы даже исполнили позавчера. Александра Городницкого вашего… Э-э-э… «Тихо по веткам шуршит снегопад».

Мы ехали на моём мерседесе по заснеженной Москве. Ночью обильно выпал снег и на улицах, то тут, то там на обочинах стояли снегоуборочные машины с медленно двигавшимися за ними самосвалами, наполняющимися снегом.

– Так и эта песня у тебя такая же? – спросил Михалков.

– Какая? – спросил я.

– Ну… Хиповая?

– Фиг знает, что ты под этим словом понимаешь! Нормально так получилась.

– Не скромен, не скромен, – хохотнул Михалков.

– А кому нужна моя скромность? – спросил я, пожав плечами. – Кокетничать я не привык. Называю вещи своими именами. И, опять же, это моё субъективное мнение. У других может быть иное. Мне нравится то, что я делаю. Если я это показываю людям, значит уверен в качестве. У вас не так?

– Уе-е-е-е-л… Уел, он тебя, – рассмеялся Говорухиин. – Наш человек. Хе-хе!

– Да-а-а, уж, хе-хе! – согласился Михалков.

* * *

– Обалдеть! – воскликнул Михалков, войдя в студию. – Так тут настоящая студия звукозаписи, Слава! И инструменты, и пульт, и звукопоглощающие экраны. Тут окно было когда-то. Замуровал?

– Щитами закрыли, пеной, – успокоил я. – Хотя, хотел… Резонировало, пока не укрепил.

– Да-а-а… Хорошая студия, – пророкотал Высоцкий. – А ну, давай прямо сейчас. Получится?

– Всё настроено.

– Даже настроено? – удивился Высоцкий

Он спустился в зал и расчехлил гитару, которую оставил там, видимо ехал с прямым умыслом.

– А ну, вот эту давай. Её ещё не писали. Включено? – спросил он в микрофон.

Я, показал пальцами букву «о».

– А нам куда? – спросил удивлённо Михалков.

Я закрыл дверь аппаратной в которую уже превратил бывшую сцену, показал на кресла, включил запись и сказал в микрофон: «Начали!».

– Шёл я, брёл я[1], наступал то с пятки, то с носка. Чувствую – дышу и хорошею… Вдруг тоска змеиная, зелёная тоска, изловчась, мне прыгнула на шею. Я её и знать не знал, меняя города, —

А она мне шепчет: «Так ждала я!..» Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда? Сам связался с нею, не желая.

Одному идти – куда ни шло, ещё могу, сам себе судья, хозяин-барин. Впрягся сам я вместо коренного под дугу, с виду прост, а изнутри – коварен.

Я не клевещу, подобно вредному клещу, впился сам в себя, трясу за плечи. Сам себя бичую я и сам себя хлещу, так что – никаких противоречий.

Одари, судьба, или за деньги отоварь! Буду дань платить тебе до гроба. Грусть моя, тоска моя – чахоточная тварь! До чего ж живучая хвороба!

Поутру не пикнет – как бичами ни бичуй. Ночью – бац! – со мной на боковую. С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй! Гадом буду, я не приревную!

Высоцкий зажал гитарные струны.

– Записал?

Я кивнул.

– Включи пожалуйста. Давай послушаем.

Отмотал на начало, включил, послушали от начала до конца. Владимир внимательно вслушивался в свой голос.

– Хороший звук, – одобрил Говорухин. – Очень плотный и объёмный.

– Там ещё четыре микрофона включены, – я показал пальцем, а потом включил микрофон и сказал:

– Могу включить ударную установку. Есть желание послушать, как с ней звучать будет?

– Э-э-э… Давай ещё одну и потом послушаем с ударными?

– Давай. Готов?

– Готов.

Я включил запись и сказал:

– Начали!

– Ах, время – как махорочка: всё тянешь, тянешь, Жорочка![2] А помнишь – кепка, чёлочка, да кабаки до трёх?.. А чёренькая Норочка с подъезда пять – айсорочка, глядишь – всего пятёрочка, а – вдоль и поперёк…

А вся братва одесская… Два тридцать – время детское. Куда, ребята, деться, а? К цыганам в «поплавок»! Пойдёмте с нами, Верочка!.. Цыганская венгерочка! Пригладь виски, Валерочка, Да чуть примни сапог!..

А помнишь вечериночки у Солиной Мариночки – Две бывших балериночки в гостях у пацанов?.. Сплошная безотцовщина: война да и ежовщина, а значит – поножовщина и годы до обнов…

На всех клифты казённые – и флотские, и зонные, и братья заблатнённые имеются у всех. Потом отцы появятся, да очень не понравятся, кой с кем, конечно, справятся, и то – от сих до сех… Дворы полны – ну надо же! Танго хватает за души, хоть этому, да рады же, да вот ещё – нагул. С Малюшенки – богатые, там «шпанцири» подснятые, там и червонцы мятые, там Клещ меня пырнул…

А у Толяна Рваного братан пришёл с Желанного, и жить задумал наново, а был хитёр и смел. Да хоть и в этом возрасте – а были позанозистей, помыкался он в гордости – и снова «загремел»…

А всё же брали «соточку» и бацали чечёточку, а ночью взял обмоточку и чтой-то завернул… У матери бессонница. Все сутки книзу клонится. Спи! Вдруг чего обломится, небось не в Барнаул…

Гитара и голос смолкли. Высоцкий немного постоял, опустив голову, а потом тряхнул её, словно сбрасывая морок и поднял взгляд на нас, смотрящих на него сверху.

– Послушаем, что получилось? – прохрипел Высоцкий.

– Послушаем, – сказал я и, перемотав до отметки, включил воспроизведение.

– Хорошо гитара звучит, – сказал Владимир. – Сочно.

– Через модулятор добавляет немного нужных тембров. А в компьютерной обработке как звучит музыка хочешь послушать?

– В компьютерной? Это через куда? – усмехнулся Высоцкий.

– А это через вот эту машину, – показал я пальцем на башню системного блока моего музыкального компьютера. – Я сейчас писал одновременно и на плёнку и на него. Вот иди сюда, посмотри.

Высоцкий поднялся в «аппаратную», я показал ему на плоский жидкокристаллический семнадцати-дюймовый монитор, собранный из шести кремниевых пластин.

– Вот твоя музыка, разложенная по нотам, – показал я на табулатуру. – Её можно распечатать на бумагу. Нет желания издать песенник? У меня есть разрешение на печать учебно-просветительской литературы. Скоро придёт полиграфическое и книгосшивное оборудование, которое мы установим в местное издательство. Примерно в июне начнём печать песенников. Дунаевский уже в плане.

– Песенник? С моими песнями? – удивился Высоцкий и сокрушённо вздохнул. – Не разрешат.

– Разрешат. Я уже согласовал и утвердил списки авторов. От тебя, Владимир Семёнович, нужны только оригинальные записи музыки. Я, конечно, могу и сам наиграть, но хотелось бы в архиве иметь тобой сыгранную музыку. Для потомков, так сказать.

– Для потомков? – удивился Высоцкий и криво улыбнулся. – Думаешь им нужны будут мои песни?

– Конечно нужны. А поэтому мне хотелось бы записать все-все. Даже те, которые ты, Владимир, не поёшь на концертах. Типа той, что ты спел только что. Про «чёрненькую Норочку с подъезда пять». Кхе-кхе! За пять рублей…

Я улыбнулся.

– Кхе-кхе! – посмеялся Высоцкий. – Ну, да. Просёк смысл?

Я пожал плечами.

– Записать сейчас времени не будет. С фильмом работаем. Съёмки напряжённые. Но иногда хочется душу отвести, – он оглянулся на Марину. – А Мариночка не разрешает.

– Так ты сюда приходи, Владимир Семёнович. Песня, она ведь тоже душу чистит и сердце лечит.

– Душу чистит и сердце лечит? Это ты здорово сказал… Так я могу и в два часа ночи завалиться. Ночью меня часто корёжит. Чувствую, что не написано ещё столько… Мысли путаются.

– Да я тебе покажу, как что включается и приезжай когда хочешь. Я и инструмент тебе приготовлю. Тут просто всё. Плёнка всегда стоит чистая и готовая к записи. Тут включил, тут нажал, и пошла поехала писать шарманка.

– Даже так? Ты мне на столько доверяешь? – удивился Высоцкий.

– Владимир Семёнович, – сказал я тоном милиционера из «Брильянтовой руки», который обращался к Горбункову.

Высоцкий понял мою интонацию и рассмеялся.

– Что ещё твой компьютер может? – спросил Говорухин.

– Я сейчас могу воспроизвести эту табулатуру, через синтезатор, как фортепиано, как… Ну, скажем так, любым инструментом. И в разном темпе, хоть ускоренном, хоть замедленном. Показать?

Кивнули все.

Я нажал на клавиатуре нужные кнопки и голос Высоцкого зазвучал под аккомпонимент рояля.

– Могу добавить другие инструменты, но они сейчас будут звучать в унисон с основной темой. Чтобы стало красиво, надо измсенить табулатуру для каждого инструмента.

– А ну давай ударные, ты обещал, и гитару оставь, – попросил Высоцкий.

Я включил ритм ударных, немного подправив акценты и поубирав лишние звуки.

– Хорошо, а, ребята? – обернулся к Говорухину и Михалкову Высоцкий.

– Звучит, – кивнул головой Станислав.

– А вот – с басовой гитарой, – сказал я и добавил инструмент и немного ускорил темп.

– Ор-р-р-игинально, – произнёс Михалков.

– А вот соло гитару надо играть самолично. И тогда получится эстрадная музыка. Можно много чего сюда навставлять.

Высоцкий слушал свою песню с закрытыми глазами.

– Это всё наскоро. На живую, так сказать. Но ведь это всё можно поправить. Что-то убрать, что-то добавить.

– Э-э-э… – вдруг «ожил» Высоцкий. – А этому научиться долго?

Он ткнул пальцем в экран.

– Компьютеру твоему?

Я покрутил головой.

– Всё понятно визуально. Посидишь денёк, потыкаешь в клавиши. И всё. Дело в том, что синтезатор такой я тебе сейчас сделать не смогу. Это эксклюзивная вещь, исполненная в единственном экземпляре. Могк=у дать сильно попроще, но и его хватит, чтобы поколдовать с музыкой.

– Поколдовать с музыкой, – проговорил Высоцкий, пробуя на вкус мои слова. – Ты, точно, поэт Пьер!

– Но тут нужен чистый разум, – улыбнулся я. – А то можно такого наколдовать. Ха-ха!

Все разулыбались.

– Понятно, – отсмеявшись, посмурнел Высоцкий. – Попытка не пытка, как говорил товарищ Сталин. Только у нас дома на помузицируешь с барабанами и целым оркестром, как у тебя.

– Так вы переезжате ко мне на Воробьёвское шоссе. У меня там особнячок двухэтажный напротив бывшей дачи Хрущёва. Мне там скучно одному, а студия там почти такая же.

– Особнячок на Воробьёвском шоссе шестьдесят семь⁈ – спросил, утвердительно, Михалков и раскрыл от удивления рот. – Ни фига себе квартирка!

– Так это же рядом с «Мосфильмом»! – воскликнул Высоцкий и обратился к Говорухину. – Мы же так и будем оттуда выезжать?

– База там в этом году будет, да, – согласился Станислав и вытащил трубку. – А тут у тебя курят?

– Курят, – я кивнул. – Тут хорошая вентиляция. Правда отремонтировать пришлось.

– Примем приглашение? – обратился Высоцкий к Влади. – Мне, и впрямь, захотелось немного проколдовать с музыкой.

– Да, я с удовольствием. Если у нас дома будет такой же холод, как в прошлом году, я просто умру. Только будет ли это удобно? Мы же не бесприютные какие…

– Не думайте ни о чём. Я поживу пока на Малой Грузинской. Мне так будет удобнее. Оттуда к МФТИ ближе. У меня там сейчас новый проект развернётся. С пятнадцатого числа я вообще перееду к ним в общежитие в Долгопрудный дней на пять, чтобы не мотаться. Потом в Ленинской библиотеке сеть тянуть будут… Сюда на Воробьёвы горы буду заскакивать изредка.

– А кто тут будет в студии? – спросил Высоцкий.

– Константин Никольский и Алексей Романов.

– Э-э-э… Хотел спросить… Так может быть и мне лучше будет в особнячок перебраться? – спросил Говорухин часто-часто прикладываясь, распаляя табак, к трубке. Может мы там все и расположимся?

Я улыбнулся.

– Не думаю, что это будет правильно, там располагаться всем. А вы, Спанислав, конечно живите, где вам удобно.

– Молодец, кхе-кхе! – засмеялся Михалков. – Как он тебя, а⁈

– Отши-и-и-л… Молоде-е-е-ц…

– Правильно сделал, – сказала Марина Влади. – К вам по-человечески, а вы сразу готовы на голову сесть.

– Москва, Мариночка! Это – Москва. Тут палец в рот никому не клади, откусят, – нравоучительно сказал Михалков.

– Хамы вы! – сказала она. – И это не оскорбление, заметьте, а констатация фактов.

– А вдруг бы согласился? – спросил Говорухин спокойно. – Грех не узнать. А он – молодец. Может сказать нет. Это не каждому дано. Значит – сильная личность. Уважаю!

Говорухин подал мне для рукопожатия ладонь. Я, пожал ладонь и пожал плечами. Мне от них ничего не было нужно. Об этом и сказала Влади.

– Да ему просто ничего от вас не нужно. Он и сам может дать такое, что у вас нет и никогда не будет! – запальчиво сказала она.

– Ну, ладно тебе, Мариночка. Я Понимаю, что ты злишься на меня, что я Володю сблатовал на роль Жеглова, но без него этот сериал был бы просто детектив, а сейчас получается характерный фильм. Мы с Володей полностью переделали сценарий Вайнеров. Полностью, понимаешь.

– Да, болен он! – крикнула Влади. – Как вы не понимаете⁈ Что ты, что Любимов! Вам бы только выжать его, как тряпку и выбросить потом! Он умирает, а вам всё равно! Вы так и приходите к нему пьянствовать!

Она уже кричала. Слёзы лились из глаз Влади, и она их даже не вытирала.

– Тихо, тихо, Мариночка, – проговорил Высоцкий и подойдя, прижал её к себе. – Слава и так мне бархатные условия создал.

– Ага, бархатные! По десять дублей. Все пашут, а он ходит, как барин, и трубку свою сосет.

– Ну, тут ты не права, Марина, – спокойно проговорил Говорухин. – Володя, когда в июне за меня оставался, так замучил актёров порядком и организацией, что они потом еле дышали. И жаловались потом на него. Кхе-кхе! Так что, у меня они и Володя отдыхают, а не работают.

– Тихо, моя хорошая. Успокойся, – просил, гладя Марину по голове, Владимир. – Мы точно не перенапрягаемся. Там, вообще-то, нет трудных сцен. Топ-топ, топ-топ. Думаю, за год закончим, да, Слава?

– К дню милиции должны уложиться. Там-то осталось… – Он затянулся и выпустил дым. – Э-э-э… Совсем немного осталось.

Влади уже почти успокоилась. Плечи её вздрагивали всё реже и реже. Михалков посмотрел на меня, скрчил какую-то рожу и развёл руки, дескать: «Хрен его знает, что с ней?» и показал пальцем на шею. Я показал пальцем на холодильник. Высоцкий увидел наши жесты и обратился к жене:

– Поехали, родная, домой?

– Поехали, – глухо раздался её голос и она шмыгнула носом. – У тебя есть платок?

– Конечно, моя голубушка.

Высоцкий достал из заднего кармана джинсов носовой платок и аккуратно промокнул жене глаза.

– И всё равно, я сказала всё правильно, – сказала она.

– Конечно правильно, – спокойно согласился Говорухин. – По своему правильно. И я тебя прекрасно понимаю и поверь, также осторожно отношусь к здоровью Володи. Про Любимова не скажу, а про себя – да. Ему бы по концертам ездить поменьше надо.

– Я тут полностью согласен со Станиславом, – влез в разговор я. – Мы вам, Владимир Семёнович, и тут, в Москве обеспечим аншлаги. И оплату соразмерную и без всяких махинаций. Слышал я, ваш ОБХСС собирается гайки закручивать. Сейчас фактуру собирают. А я вам вполне официально из фонда платить могу так же, как вы зарабатываете на «левых» концертах.

– Я в денежные дела не влажу. У меня администратор занимается, Виталик, этим.

– Вот и возьмут за жопу твоего Виталика и тебя притянут, – сказал Михалков. – Если можно законно бабки зарабатывать, послушай Пьера.

– Ладно! Потом поговорим, – недовольно нахмурившись и скривившись, как от зубной боли, – произнёс Высоцкий и спросил меня. – Когда переезжать будем?

* * *

[1] Шел я, брел я – https://vk.com/video-50031359_164605221?ref_domain=yastatic.net

[2] «Ах время как махорочка» – https://rutube.ru/video/ce8fee46613773dcf302e6c2f38a8481/?r=plwd

Глава 7

– Можете сегодня. Я думаю, мы сейчас переместимся туда, да, друзья? – спросил я Говорухина.

– Правильное решение! – улыбнулся во всё лицо Михалков.

– О, Володя! Ты тогда и Галину мою захвати. Она у…

– Я знаю, Слава! Конечно захвачу!

– О, как, – подумал я. – Говорухин ещё и с женой.

Видимо что-то в моих глазах Станислав увидел, что сказал усмехаясь:

– Да-да, моя Галина всегда со мной. Я её дома в Одессе не оставляю, когда уезжаю. Первую жену так оставил и потерял, теперь учёный. Хе-хе! Не против, если с женой перееду к тебе в особнячок?

– Абсолютно. Устраивайтесь. Мне «особнячок» великоват.

– А мы тебе грелку нашу электрическую отдадим.

– Спасибо! У меня автомобильный электро-вентилятор для домов на колёсах. Так дует, что ого-го! И потребляет электричества через адаптер двенадцати-вольтовый совсем ерунду.

– Ты ценнейший кадр, Пьер! Нам такая штука очень для съёмок нужна. Может привезёшь ещё? – попросил Говорухин. – Сейчас холодно будет в вагончиках.

– Хорошо. Чем расплачиваться будешь? – спросил я Говорухина.

– Хе-хе… Подумаем! Хе-хе…

– А что тут думать? – пожал плечами я. – Разрешение на коммерческий прокат.

– Ну… Это уже не наша прерогатива. Это тебе в Гостелерадио надо обращаться. Мы – Одесская киностудия. Только снимаем. Прокатывают другие.

– Тогда, с вас и взять, получается, не чего? – усмехнулся я.

– Получается, что так, – улыбнулся, затягиваясь дымом, Говорухин. – Мы, киношники, народ бедный и бесправный.

– Ладно-ладно тебе прибедняться, – подмигнул мне, почему-то, Михалков. – Зато двери в любой кабинет открываешь легко. Не с ноги, правда, как Гайдай, но тоже. Тебе в Москву перебираться надо, Слава.

– Мне и в Одессе хорошо. Там море, а я море люблю.

– Ха, море! Тогда езжай во Владивосток! Вот где настоящее море!

– Ага… Там такие туманы, что бельё постельное промокает. Был я там. Правильно Володя поёт: Открыт закрытый порт Владивосток, но мне туда не надо. В Одессе хорошо… Там особый колорит. Там мен все знают, а здесь?

Мы уже вышли, сели в мою машину и отъехали от южного входа МГУ, когда у меня звякнул телефон.

– Э-э-э… Это что? – спросил Михалков.

– Радио-телефон, – сказал я, доставая из «бардачка» коробку с кнопками. – Слушаю, товарищ генерал… Еду в особняк… Да, с Говорухиным и Михалковым… Поговорить? Мне подъехать? Вы сами приедете? Коньяк? Конечно есть! Мясо? Да, легко! Не наелись в Новый год? А… Понятно! Хорошо.

Я положил трубку. Пассажиры молчали метров пятьсот. Молчал и я.

– Что за генерал? – не выдержал Михалков.

– Куратор из КГБ, – спокойно произнёс я, зная, что этим словом удивить творческую интеллигенцию – особенно московскую – было невозможно. Кураторы были у всех. Пятое управление работало активно.

– Мы не помешаем? – спросил Говорухин, не выпуская потухшую трубку из зубов.

– Не думаю. Особых указаний кроме коньяка и шашлыка не поступило, значит всё нормально.

– Шашлык – это хорошо, но мясо мариновать надо…

– Мясо всегда стоит маринованное. Мне его по моему рецепту маринует Самвел с рынка в Лужниках и сам привозит.

– Интер-е-е-сно, – протянул Михалков. – Наверное, дорого стоит?

– Не-е-е… Я ему посоветовал готовые наборы для шашлыка продавать и пластиковую пищевую тару поставляю: контейнера, ведёрки, вот он и рад стараться.

– Пластиковую пищевую тару? Интере-е-е-сно, – снова протянул Михалков, а Говорухин лишь дёрнул бровями.

На улице было зябко и шашлык я делал в камине гостиной. Генерал всё рассчитал верно и когда он часа через полтора приехал, мои гости уже дремали в разных спальнях. На Малой Грузинской было и вправду холодно, а когда холодно спиться плохо. Мы с генералом сели возле тлеющего камина и пообедали хорошо промаринованным и обжаренным мясом.

– Нравится мне, как ты, Женя, шашлык жаришь. И коньяк у тебя вкусный. Но почему ты, я заметил, предпочитаешь его малой выдержки?

– Не знаю. Мне он кажется мягче чем старый. Если виноградный спирт качественный, а не шмурдяк, то его аромат и прятать не надо. Пил когда-нибудь хороший виноградный спирт, товарищ генерал?

– Конечно пил. Но он всегда разный. Это же как самогон. Его же не просто перегнал и всё, а температуру выдержать надо, хвосты и головы отбросить… Там сложный процесс… Ну, тебе ли не знать? Сам мне рассказывал. Кхе-кхе! Как у тебя настроение?

– Настроение? Нормальное настроение. Пока всё идёт по плану. Никто рогатки не расставляет. Оборудование поступает без задержек. Таможня даёт добро. Что ещё нужно для того чтобы встретить старость. С землёй что?

– Проект твоей фабрики грампластинок утверждён, решаем вопрос с землеотводом. Тут недалеко воинскую часть расформировали, а земли Минобороны не отдавало. Появился повод на них надавить. В любом случае, можешь уже вызывать своих французских подрядчиков.

– Автосервис ещё поставлю.

– Что за автосервис? – напрягся генерал.

– По установке автосигнализации.

Генерал сначала нахмурился, а потом лицо его просветлело.

– Так это потом можно будет любую машину вскрыть без ковыряния замков? Нормально!

– И заблокировать её дистанционно, между прочим, – добавил я.

– Хорошо! – потёр руки генерал. – Считай, что одобрено.

– Ну и автосервис иностранных автомашин: масло поменять, резину, ходовую часть подшаманить, тормозные колодки. Импортных машин всё больше и больше, а с запчастями всё сложнее и сложнее.

– Тоже верно. Ставь. Там территория большая. Я пришлю тебе документы.

– Слушай, товарищ генерал, мне бы аэродром, где можно было бы строительную технику выгрузить…

– Это не проблема. Даёшь данные транспондера, идентификатор самолёта, далее не твоё дело. Технику тебе погрузят на трейлеры и подгонят на территорию. Охрану мы тебе обеспечим из кадрового резерва. Возьмёшь на баланс?

– Конечно возьму! – искренне обрадовался я. – Мне бы ещё начальника службы безопасности…

– Будет. Из девятки подберём.

– Но не выше майора, пожалуйста, – попросил я.

– Соображаешь, – одобрительно хмыкнул генерал.

– Тогда, может и строители у вас среди ветеранов есть и радиомеханики с автослесарями?

– У нас, как в Греции, всё есть.

– Так может поможете с кадрами. А я их на стажировку отправлю на зарубежные автозаводы…

– Хм! Интересное предложение. Надо с руководством обсудить. Но, думаю, Юрий Владимирович одобрит. Он к тебе, почему-то, особо расположен.

Ещё бы ему не быть ко мне расположенным, когда я ему дал полностью расклад по его судьбе. И предостерёг от складывания полномочий руководителя КГБ. В моём мире Юрий Владимирович «повёлся» на посулы Леонида Ильича и перешёл на партийную работу. Однако потом «переиграл» своё решение и приемником сделал Шербицкого, оставив Андропова вообще без властных рычагов. Щербицкого, как одного из лидеров так называемой «Днепропетровской мафии» пришлось убирать… Да-а-а… А следовало больше думать о своём здоровье, о теневом правительстве и о здоровье Леонида Ильича, основательно подсевшего на снотворное.

А сейчас Юрий Владимирович волевым решением приказал сделать себе пересадку сначала одной почки, а через пол года и второй. И сразу почувствовал себя значительно лучше. Даже подагра, куда-то делась, которая, что оказалось неожиданным для лечащих врачей, была не причиной заболевания почек, а наоборот. Честно говоря, у меня к Чазову и всей «околопрестольной» медицинской братии было очень много вопросов ещё в той моей жизни. Просто не понятно было, на кого они работали? Судя по результатам, хе-хе, на масонские организации, ха-ха… Да-а-а…

– С тобой хочет пообщаться Леонид Ильич, – вдруг сказал генерал.

Задумавшись, я не сразу понял, о чём генерал сказал, и ответил:

– Да-да, конечно!

Потом выпучил глаза, и спросил:

– Кто-кто? Леонид Ильич – это Брежнев, в смысле⁈

– Да! Генеральный секретарь ЦК КПСС. И скорее всего сегодня в пятнадцать ноль-ноль.

– Скорее всего⁈ – ещё больше округлил я глаза. – Ха-ха! Скорее всего!

Я посмотрел на часы.

– Так уже почти три! – почти крикнул я, вскакивая со стула, на которых мы сидели за круглым столом, пили коньяк и ели мясо.

– Да, сиди ты. Он сказал, что сюда приедет, – махнул рукой генерал. – Они втроём приедут.

– Кто, втроём? – опешил я.

– Э-э-э… Брежнев, Андропов, Цвигун. Хотел Цинёв, его не взяли. В тихой опале Георгий Карпович, пока, но выкрутится, чертяка… Хе-хе… Выкрутится…

– Х*я себе! – вырвалось у меня. – Так у меня же эти спят… И Высоцкий с минуты на минуту может приехать.

– Может, но не приедет, пока тут всё не разблокируют. О! А вот и ребята из девятки. Значит приехали уже.

В гостиную вошли двое в чёрных пальто.

* * *

– Ты, кхе-кхе, Пьер, так и не сказал, почему решил помогать нам, а не своему французскому правительству, англичанам, или американцам? Чем мы лучше? Или ты, кхе-кхе, не патриот своей Франции? – спросил Леонид Ильич, отрезая ножом кусочек хорошо прожаренной баранины, удерживаемый вилкой.

– Скурвятся они все к двадцатым годам третьего тысячелетия. Станут работать не на свои государства, а на Англичан и Американцев, во вред своему народу. Доведут до военного кризиса на Украине, а потом и до ядерного противостояния с Россией. СССРа тогда уже не будет.

– Кхе-кхе… Юрий Владимирович докладывал мне, о том, что Совеский Союз развалится в девяносто первом году, а в четырнадцатом начнётся война России с Украиной. Но, как же так? Ведь мы же всё делаем для этих, чёртовых, советских республик! Я сам столько лет проработал в Молдавии и сам из Днепропетровска. У нас в правительстве много моих бывших, кхе-кхе, соратников. Там настоящая кузница кадров. Все – производственники, инженеры. Как же так?

– Не знаю, Леонид Ильич. Я не вижу причин. Вижу только последствия. Не знаю, кто виноват, а кто прав. Вижу только результат.

– Говоришь, Польша в девяностом году станет капиталистической?

– Вроде, как да. Там же работает группа ученых, разрабатывающая альтернативный проект экономических реформ в Польше, под руководством экономиста Бальцеровича? С этого года и работает. Я докладывал. Вот они и разработали «новый путь». Не зря же он ездил учиться в семьдесят втором году в универстет в Нью Йорке.

– И тоже самое грозит нам? – Леонид Ильич посмотрел на меня не отрывая взгляд.

– Если ничего не изменить, то да. Ваши экономисты же тоже ищут новый путь. Хрущёвский, Косыгинский, какой ещё вы надумаете путь? Ленинский вас уже не устраивает?

– Кхе-кхе. Да-а-а… Сбил Никитка с пути истинного. Хоз-расчёт, мать его… План по валу… Нда-а-а… Чита… Читал я твои записки аж с семьдесят шестого года. Твои предсказания ждал. Поначалу даже ставки делали против Юры. Столько коньяка ему проиграли… Ой-йой-йой… Потом просто следили… Да-а-а…сейчас вот решил повстречаться с тобой. Ты ещё и денги привёз большие. Оборудование… Технологии… Не пойму, зачем?

– Всё просто, Леонид Ильич. Мир подойдёт к ядерной войне в 2024 году и дальше того года я больше ничего не вижу. А это значит что?

Я посмотрел прямо в глаза Леониду Ильичу.

– Что? – спргосил он.

– Я так думаю, что всё. Мару «всё». Раз я до этого года вижу будущее, а после – нет, то, как-то само собой напрашивается простой логичный вывод.

– Ядерная война? – спросил Брежнев сощурив глаза и онемев лицом.

Я пожал плечами.

– И кто победил?

Я снова пожал плечами.

– Полагаю, весь мир в труху, – просто сказал я. – Хотя… Может быть меня просто не станет? Не знаю, Леонид Ильич.

– Вы по мне никаких предсказаний не давали, специально? Или не знаете обо мне ничего?

– По людям трудно давать прогнозы если им о них говорить. Раньше я видел вашу смерть в восемьдесят втором, но вам перестали давать вредные препараты…

– Да-да… Юрий Владимирович, выявил одного, кхе-кхе, доброжелателя. Собака! Из ближнего круга был, сволоч!

– Вот и я о том. Сейчас, наверное, кризис власти состоится чуть позже. Так же и с Юрием Владимировичем. Он предан вам и четко следует правилам аппаратной игры, потому я и ему сказал о причинах его смерти. Он изменил сценарий своей жизни. Что будет дальше – не знаю. Я не виху изменённое будущее.

– А моё окружение видишь?

Вижу, Леонид Ильич и сочувствую вам. Понятно, что вы, чтобы уберечь себя от «москвичей», заполнили аппарат «иногородними», но, честно говоря, они уже давно ведут свою, а не вашу игру. И защищают не вас, а себя и свой ближний круг.

– Да-а-а… Все обросли шерстью.

– И многие метят на ваше место. И даже подталкивают вас к кончине. Ну, вы сами сказали. Там много желающх. Но самое главное – троцкисты и масоны. Первые во благо коммунизма хотят развалить СССР, а вторые просто кушать не могут когда кто-то имеет суверенитет и торгует так как сам хочет, защищая свои рынки сбыта.

– Да-да… Ты прав. Рынки сбыта… Масоны… Мало мы по ним работаем. Мало. Да и троцкисты – Суть та же.

– Масоны сами себе выбирают религию, но идут к одной цели – мировому правительству.

– Да-а-а… Не боишься?

– Масонов? Конечно боюсь. Потому и тороплюсь как можно больше сделать.

– Кхе-кхе… Спасибо тебе, Пьер… Или как там тебя? Торопись. Сделай как можно больше. Я тоже постараюсь. Мы все стараемся. Юру, значит, оставить в КГБ?