Текст книги "Александр Грозный. Исчадия Ада (СИ)"
Автор книги: Михаил Шелест
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– А что про жену твою, Темрюковну и братьев её слышно? – спросил Адашев.
– Пока ничего не слышно. Как сбежали, так и след простыл. Посылал отряд, да не нашли никого. Но то не беда. Сын, зато, богатырём растёт.
Глава 14
На самом деле, кхе-кхе, и нашли, и покарали братьев Азы и саму Азу. Но покарали как? Не стал на свою душу Санька грех брать. Забросил он всю эту семейку далеко-далеко за озеро Байкал. В «избушку», что кикиморки с оборотнями построили для его услады и успокоения его нервов. И где он, Санька, и был-то всего один раз. Хариуза половил, да поохотился всласть. Хорошее место…
Вот туда и спровадил братьев с их жёнами, детьми и Азу. Избушка та имела несколько пристроек, как водится, с двух уровневых. Так, что на первое время, и жилья и припасов «переселенцам» хватило. Луки со стрелами имелись, бердыши с запасом пороха, дроби и пуль тоже, рыболовные снасти в виде тонко-сплетённых сетей, мордушек и иного имелись. Санька и сам пожил бы там в одиночку с превеликим удовольствием, да не судьба. Да-а-а…
Черкесы, правда к лесу не особо были привычны, но не татары всё-таки. Те вообще бы в лесу не выжили. Зачахли. Им степь подавай, простор. А черкесы – горный народ, где леса и долины чередуются, а потому привыкли они охотиться на лесную дичь. Но Санька даже не заморачивался. Захотят выжить – выживут. Однако лешего, пару русалок и домового присматривать за своими «родственничками» оставил. Наблюдателей для мониторинга ситуации оставил, так сказать.
Отправил Санька в погоню за Азой с братьями не кого-то, а верных ему черкесов, но они, добросовестно ведя погоню, никого не нашли. Да и не могли никого найти, так как уже после дневного перехода беглецы исчезли, перенесясь за тысячи километров. А потому, сам Темрюк обиду на Саньку не держал, а был вроде как даже в долгу, за то, что дети его покушались на жизнь великого государя всея Руси.
У беглецов был неплохой – по меркам настоящего времени – отряд. Кроме детей Темрюка покинули Ростов пятьдесят восемь двуконных хорошо вооружённых воинов. Им места в «избушке», конечно же не хватило, но лес вокруг стоял реликтовый, топоры в «избушке» имелись, а потому шалашей и иных укрытий себе воины построили быстро.
В общем, Санька за бывших родичей и их сторонников не переживал. Да и прошло уже порядком времени, чтобы обустроится и обжиться и Санька знал, что и отошли они от неожиданности переноса, и обустроились на новом месте беглецы, и обжились.
Кстати, заблокировал он Азе возможность блуждания по ноосфере и в прямом и в переносном смысле. Давал ранее, чтобы той легче было жить и управлять дворцовым хозяйством, а сейчас отнял. Снова Аза стала обычным человеком, наполненным и светлой и тёмной силой. Даже, сказать по правде, тёмной силы в Азе сейчас стало много больше. Оттого и оставил Санька рядом с ней «средства мониторинга», что опасался перехвата Азы темными силами. Да и перебросил он её подальше от себя по той же причине.
Эти мысли пронеслись в Санькиной голове почти мгновенно. Ещё он подумал, что на счёт Крыма ситуацию сильно приукрасил. Крым был в руках Гиреев и вырвать из этих рук никто не смог бы. Даже, наверное, султан. И торговый шёлковый путь Царь и Великий государь всея Руси контролировал только лишь потому, что удерживал Тамань и кораблями переправлял караваны на «большую землю», а именно на Большой тракт. По которому караваны шли за пороги на Хортицу и далее под охраной казаков Вишневецкого до Киева.
А другие купцы приходили на Тамань и кораблями доезжали до Ростова и далее поднимались по Дону до Воронежа. Правду сказать, сей путь для Ростова, Воронежа и других городков расположившихся по Дону имел для Саньки предпочтение. Даже больше чем через Астрахань по Волге. На Дону он мог обеспечить купцам полную безопасность провоза товара, а вот на Волге пока нет. Слишком активно вели себя ногаи, зимовавшие в низовьях Великой Реки и на левом, и на правом берегах.
– Так-то вот, други мои, – закончил царь доклад. – Теперь вы расскажите мне, как справились с бунтовщиками?
– Да, кхе-кхе, никак не справились. Сами они разбрелись по городам и весям. Пожгли и разорили, правда, в округе Москвы всё, что можно разорить и пожечь. Оттого сейчас и голодаем, а от голода спасаемся твоими дарами. Обезлюдела Москва. К тебе на Дон поуходили людишки.
– О том ведомо мне, но то не горе для вас, а радость. Не хватало ведь землицы, чтобы прокормить всех и крестьян и горожан. Теперича следует расписать крестьян в первую голову по государевым землям.
– Да, как же, государь⁈ – возмутились бояре. – А нам на что жить да войско содержать?
– А мне на что жить и войско содержать? Моё войско по более вашего будет. Кто из вас сотню ратных даёт?
Бояре потупили взоры.
– Давно уже от вас проку нет. Кто с десятком воюет, в кто и вовсе на войну не является. Да и грабите вы крестьян своих нещадно. Отчего они ко мне на Дон бегут? А от того, что не жирую я как вы здесь. Хлеб да каша – пища наша. А у вас? Докладывали мне, какие вы пиры в осаждённой Москве устраивали, когда народ крыс ловил и жрал. И по именно знаю, кто краёв не видит и о своём животе больше думает, чем о государстве. Хотите о себе думать – езжайте в Литву. Там вас встретят, обласкают сначала, а потом ограбят, как Горбатого-Шуйского. Дал ему Казимир вотчину, а соседи отняли. Горбатый к королю, а тот руки и развёл: Нет, говорит, у меня на них управы. Так и вернулся ко мне на Дон Шуйский. Да и Андрюшка Курбский… Хе-хе… Погулял-погулял по Литве, посмотрел, как православные церкви католикам отдают, да и вернулся обратно. Никого не держу, верите? Хоть все уходите, коли не нравится власть моя. А коли останетесь, то будете делать так, как я скажу.
– Да, как же, государь? – вскочил Басманов. – Верой и правдой служили, кровь проливали…
– Погоди, – остановил жестом вскрик Басманова царь. – Или я вас чем обидел когда рассчитывался за кровь вашу пролитую? И землями, и деньгами одаривал. Или нет?
Бояре потупились.
– Или вы теперь всю жизнь вспоминать про подвиги ваши прошлые будете? Заплачено за них уже сполна! Сейчас за что вас благодарить? Что вы жрёте и пьёте от пуза, да своих крестьян голодом морите? А в казну шиш, да маленько? Вон, Горбатый… Казань брал и Иваном Васильевичем одарен за то землями был изрядно, а потом? Только козни от него и склоки! И в итоге что? Сбежал! А кто его тиранил? Я? Адашев? Владимир Старицкий? Да, побойтесь Бога. Никто его не трогал и не думал даже. Указ на то мой был. Никому головы не рубить. Даже бунтовщикам, коих в полон возьмут. Если в битве не сгинут. В узилище – да. Но не более. Кстати, сколько у нас в узилище томится?
– Э-э-э… С десяток, наверное, – ответил Старицкий.
– Как живут? Не жалуются на содержание?
– Да, как им жаловаться, коли сами пожгли все веси, да крестьян полонили. Чем кормить-то.
– Но не померли?
– Не знаю, государь. Давно не проверял. Не до того было. Только-только разбежались последние воры от стен Московских. Как про тебя, про твою рать прознали, так и разбежались все.
Царь крякнул от неожиданности.
– Ну, ты, это, Андрейка, разберись уж… И доложишь. А сколько их было-то последних воров? – спросил неожиданно царь.
– Да немного. Несколько банд человек по сто вокруг Москвы бродили.
Царь удивлённо округлил глаза и аж привстал.
– Вот, мать вашу! Сто человек… Ну триста… Пусть пятьсот вы сами, бояре, не могли отогнать от Москвы.
– Так ведь, государь, – воскликнул Старицкий. – до этого три года отбивались. Много полегло ратников.
– А на хрена? – спросил Сенька. – Зачем раньше надо было им головы складывать, коли за стенами сидели.
– Так на стенах и сложили, в основном.
– А бояре, значит, не выводили свои рати за стены? – скептически вопросил царь. – Ой ли? Ни за что не поверю. Ведь выводили?
– Выводили, – опустил голову Старицкий.
– Почему разрешил⁈ – вскричал Санька, нагоняя жути.
– Да, кого же они послушают? – тихо произнёс Старицкий.
– Во-о-т! – поднял палец вверх Санька. – И на хрена мне такое войско? Которое когда хочет – собирается, когда хочет – воюет не спрашивая надо ли, когда хочет – расходится. Зачем мне такое войско. Сидите на своих землях и сами их обрабатывайте, и где хотите крестьян набирайте, но только не на Дону. А в запустение введёте – отберу. Надоело мне цацкатся с вами, бояре. Толку от вас чуть, а то и ни чуть, как с козла молока. И управляете вы Москвой не разумно. Довели Русь до усобицы. Ну, какая может быть на Руси земщина? Какое-такое самоуправление? Русский человек и под кнутом едва ли работает, а сам на сам так и вовсе. Не будет у вас хлеба в казне от земщины, вот увидите. Говорил я брату твоему, Алексей, что не будет прока от земщины, а только междоусобица выйдет. То на то и получилось. И как вы теперь справляться будете? Не кормить же мне вас и впредь?
Царь оглядел понурившихся бояр, никак не ожидавших прибытия царя и совсем по другому видевших свои личные перспективы. А тут… Свалился, как снег на голову и отобрал своей волей всех оставшихся крестьян, переведя их в чёрносошные, то есть – государевы.
– Всё? Вопросы ещё есть? – спросил Санька спокойно. – Вопросов больше нет. Всем можно расходиться. Заседание думы закрыто. Прошу наместников и патриарха остаться. Писцы тоже не нужны.
Бояре и дьяки, вставая, зашумели одеждами, заохали, загомонили, забубнили. Вся эта звуковая какофония, показалась Саньке недовольным водным потоком, хлынувшим через открывшийся шлюз. Он, конечно, перегибал палку, но уж очень давно он хотел сказать боярам то, что сейчас сказал.
Иван Грозный в своё время, поломал бояр через колено своей опричниной, многих просто изничтожив. И не одних, а с семействами и даже, иногда, крестьянами которые не хотели переходить в казённые. Санька же не хотел этого, а потому стал опираться в построении хозяйства на нежить, которой проще командовать, чем русским человеком. Русичи просто уходили, если вдруг что им не нравилось. Далеко уходили. В основном к Литву. А когда и там православных стали угнетать, то пошли за Урал-камень, в Сибирь, да на Север. Много городков русских потом нашли по речкам Сибирским «первопроходцы» Хабаров, Ермак, и другие. А пока народ русский, слава Богу, идёт на Дон. Да-а-а…
– Вот что, наместники мои. То, что наговорил я тут сейчас, в голову не берите. Давно надо было по боярам пройтись, да повода не было. Всё, что потребуется для поддержания жизни в Москве и окрестностях получите. Запасы нами специально сделаны. Но бояр из Москвы гоните. Нечего им здесь проедаться за казённый счёт. Узнаю, что на прокорм выдаёте в ущерб работному люду, накажу. Кончились игры в бирюльки. Я вам о том говорил, когда сюда ехали из Сергиева Посада. По серьёзному всё. Представляете, сколько мне сейчас корма потребуется на Дону да в Воронеже?
– Представляем, светлый государь, – сказал Адашев, который именно так стал величать Александра после того, как самолично увидел восставших из мёртвых и когда Кирилловские монахи объяснили им суть происходящего.
– А я всё же не понимаю, великий государь, откуда в тебе столько силы взялось? – спросил патриарх. – Чувствовали мы благодать твою, но чтобы Бог дал тебе силы воскрешать мёртвых! Не понимаю!
Санька вздохнул.
– Не мёртвых, а праведников! Сколько раз говорить? – вопросил он. – Разные это понятия. Праведники они и сами готовы воскреснуть. Вон в том же Кирилловском и Белоозерском монастырях некоторые старцы сами воскресли. Варлаам, например. Ты же знаешь, что он умер сколько лет назад! А теперь снова верховодит. Да и не один он там такой…
– Что же он с тобой не пошёл?
Санька снова вздохнул.
– Молятся они за нас. Самые-самые праведные, тех, кого мы старцами зовём, не в сражении с тёмными силами нужны, а в молении за Русь. Без сна и покоя молятся они. Такие сами воскресли и в иных монастырях, да только не показывались они ни тебе, ни какому другому простому люду.
– А как же сейчас? – нахмурился Грек.
– Сейчас я пришёл, – вздохнул Санька. – Они меня за мессию принимают.
Грек раскрыл широко глаза и открыл рот, чтобы сазать, но Санька перебил.
– Да, знаю я, что ересь сие. О том и говорил им всем. А они все, как один считают моё пришествие за второе пришествие Христа. Ничего не мог поделать.
В голосе царя слышалось такое не поддельное сокрушение, что патриарх нахмурился и всмотрелся в царя.
– Кхм-кхм, – откашлялся он. – Там видно будет. Сказано, что по делам поймём, кто есть кто.
– Вот и я говорю, – поднял голову царь, и во взгляде его не было неуверенности и смирения. – Давайте жить одним днём, как Христос завещал. А потому, похожу я по погостам, и уйдём мы на Дон. Там ждать станем пришествия тёмных сил.
– Почему ты знаешь, что на Дон придут вороги? – спросил Старицкий. – Почему не на Москву?
– Не знаю я наверное, но полагаю, что не нужны исчадиям ада обычные люди. Не истреблять они их идут, а истреблять светлых, праведных. Знают они, что восстали из мёртвых праведники. Прописано о том в заветах апостолов. Вот и придут они туда, где встанем мы светлой ратью. Чего радии сражаться с обычными людьми, которые наполовину темные, а наполовину светлые. Или и того хуже совсем тёмные. Есть ведь и такие. Чего их работить? Они и так порабощённые.
Санька посмотрел на каждого с вопросом в глазах: «Понятно ли?».
– Вы же видите, что мало со мной праведников идёт. Тех, что не воскресшие, а живые. Ведь сейчас со мной из тех, что пришли от Кириллова монастыря и присоеденившиеся по дороге всего лишь тысяча. К тем двум тысячам восставших праведников. Всего тысяча примкнула. А сколько осталось по домам сидеть? И здесь в Москве присоединятся тоже немногие. Одни – искренние противники света, а иные – просто трусливые и осторожные, что не хотят живот свой класть на алтарь борьбы с нечистью.
– Вот-вот, – сказал Старицкий. – И так крестьяне на Дон уходят, так ещё и ты заберёшь. Кто здесь останется?
– Да, сколько я заберу? – грустно усмехнулся царь. – Говорю же, немногие пойдут за мной. Много ещё останется. И я понимаю их. Такие тоже нужны. Такие и выживают в войнах, что осторожничают и больше думают о своей жизни, да о близких своих, что умрут без кормильца. Таким всё равно кому служить, лишь бы его не трогали. И если бы не они, земли совсем бы вымерли. Давно бы Русь опустела.
– Я не понял, светлый государь! – нахмурился Адашев. – Ты сейчас, что сказал? Что трусы Русь спасают?
– Они человечество от вымирания спасают, – грустно усмехнулся Санька. – Храбрые бьются до последней капли крови, а трусы, разумно пытающиеся сохранить жизнь, сдаются на волю храброго. И выживает, и рожает детей. А из этих детей лишь двое храбрые. Остальные такие же трусы, как и их отцы. Так и живём. Миром правят трусы. Как храбрецы умирают, так и война заканчивается. По сути своей, храбрость – это безумие. Разум охраняет тело от гибели, храбрость губит.
– Я тоже не согласен с тобой, – возмутился Старицкий. – Ты сам сейчас идёшь на верную гибель. Где тогда твой разум, светлый государь?
Санька вздохнул.
– Иногда чужая храбрость… Э-э-э… Или скажем так – сумасшествие, вынуждает защищаться, ибо направлена на уничтожение человеков, а не на завоевание. Тогда нет другого выбора, кроме, как драться и, возможно, умереть. Да и в другой раз разве знаешь точно, что враг тебя пощадит?
Тут Санька имел ввиду планы тех же гитлеровцев по уничтожению тридцати миллионов человек в СССР во время войны сорок первого – сорок пятого годов. Тогда Германии люди, проживающие в СССР были совсем не нужны. Нужны были ресурсы, а именно хлеб и иное продовольствие, и совсем не нужны были люди, который этот хлеб съедали. Ведь город Пушкин, например, полностью вымер, когда его захватил фашисты. Германцы просто не давали жителям никаких продуктов. Продовольствие вывозили в Германию и кормили солдат вермахта. Да-а-а…
Да и сейчас Европа «трещала по швам». Там тоже не хватало ни простора, ни ресурсов, особенно продовольствия. Да и земель больше не становиться, а аристократов становиться всё больше и больше.
– В Литве, на пример, стали изыматься земли у православных лояльных королю магнатов, и передаваться католическим магнатам. В орденских землях тоже происходит передел собственности в натуральном виде. Вот у нас и нет выбора, други мои, кроме как драться, за веру, царя и отечество. Драться не на жизнь, а на смерть. Не нужны исчадиям ада праведники, а ведь на праведниках Русь держится. А тем, кто придёт за ними не нужны здесь просто люди, а только рабы, реки, леса, поля, и всё, что в них живёт или произрастает. Не оставят они нам ни рыбы, ни пушнины, ни жемчуга, ни хлеба, ни овса. Всё вывезут.
Глава 15
Москва и впрямь изрядно обезлюдела. Наверное, если б не пришёл Санька со своей армией, то не осталось бы тут совсем жителей. Особенно это было заметно по торговым рядам. Обычно шумные, сейчас они стояли почти совершенно пустыми. Нечего было продавать кроме скобяных и иных изделий, да и те не продавали, а пытались выменять на пропитание.
Зная о положении в Москве, царь собрал «продуктовый обоз» и привёз его в столицу. Продовольствия по тем городам и весям, где проходил царский поезд тоже было не много, но было. Да и еженощно незаметно кикиморки прибавляли по одному-двум телегам с зерном из Ростовских запасов. Потому сейчас склады Яузовского дворца «трещали» от запасов.
С них и стали кормить горожан, выдавая по две миски какой-нибудь каши и по две жмени сухарей. Причём кормились все на равных: и работный люд, и дьяки, и, даже, бояре, которым Санька отдельный стол во дворце не накрывал. Не из одного котла, конечно, бояре питались с простым людом, но тем же самым. А они и не брезговали. Закончились и у бояр личные припасы.
Тут же, как по мановению волшебной палочки (а так оно, в сущности, и было) у столицы появились купеческие караваны с зерном, тоже пополнявшие в первую очередь казну. Трудно было исключить воровство казённых запасов и Санька был вынужден задержаться в столице, поставив на распределение казёнки пришедших с ним «праведников», одним поведением своим успокаивающих нетерпеливые народные возмущения.
Александр в Москве вынужден был задержаться. Народ, возбуждённый воскрешениями мёртвых, впал в экзальтацию и, окружив Яузский дворец, день и ночь молился. Благо, что кормили тут же. Санька, глядя на собравшиеся вокруг дворца толпы народа, хмурился. Понятно было, что если бы не чудо, то народу было бы поменьше, но на самом деле, кто откажется от халявы? Кормят же! С другой стороны, грешно хулить люд, уверовавший в апокалиптические предсказания, ибо оно начало сбываться на и глазах и при их жизни. А после апокалипсиса, упомянутого в откровениях апостола Иоанна Богослова, ожидался конец света. А ежели скоро грядёт конец света, то зачем чем-то заниматься, кроме молитвы?
Попытки раздать зерно и уговорить крестьян заняться посевом озимых, не увенчались успехом. Это так раздосадовало Саньку, что он чуть не плакал, глядя на всё увеличивающуюся перед дворцом толпу когда-то работного, а теперь день и ночь молящегося люда. В конце концов, вокруг дворца стало изрядно пахнуть испражнениями, и Александр решил выдвинуться в сторону Ростова, надеясь, что не все молельцы отправятся вместе с ним.
Перед походом Александр решил поработать с ноосферой, а заодно разведать путь-дорогу до Воронежа. В ежедневной суете, состоящей из заутренних молений, посещения монастырских и иных погостов, привечание вновь обращённых, и снова молений, Санька сначала почти совсем забыл про ноосферу, с которой ранее «общался» ежедневно. От «общения» с ней он получал такое же удовлетворение, как от интернета. Он просматривал и прослушивал «новости», подобранные ему Мартой по ключевым запросам, сообщения соглядатаев, мониторящих вокруг себя обстановку, окунался в видеоряды занимательных событий и мест.
Сейчас Санька чувствовал, что в нём произошли серьёзные изменения, но какие он пока понять не мог, ибо был постоянно занят одним и тем же, так как был постоянно окружён священниками, наладившими вокруг него что-то вроде алтарного хода, который осуществляется в храмах вокруг «горнего места». Теперь он, Санька, как объяснил ему патриарх Грек, был для всех священников и алтарников в том числе, Мессией, то есть – воплотившимся в сыне человеческом Богом и спасителем.
С древнейших времён, особенно в больших соборах, горнее место устраивается в точном соответствии с видением Иоанна Богослова (он увидел престол, сидящего на престоле Господа Вседержителя, а возле него 24 восседавших старца царей и священников Бога. Старцами вокруг царя восседали первые воскресшие праведники. Они все ранее имели церковные чины и находились в первом круге по праву. Второй круг занимали первосвященники – митрополиты и церковники. Короче, отвлечься на ноосферу у Саньки никак не получалось. Главное, что и винить кроме себя он никого не мог. Сам заварил эту кашу, сам и хлебал полной ложкой. Но кто ж знал, что они (лежащие в гробах в Кирилловом монастыре) возьмут и восстанут? Неожиданностью сие стало для Саньки. Большой, таки, неожиданностью. А потом уже вернуть «взад» ничего уже было нельзя. Мир перевернулся вокруг него и время вдруг стало таким плотным, что, казалось, его можно было резать ножом.
Аккуратно и осторожно «перевернувшись», Санька заглянул в тонкий мир, окрасившийся с некоторого времени несколько иначе, чем ранее. Всегда ноосфера имела радужное, словно северное сияние, свечение, окружённое плотным туманом, расположенном примерно на таком же расстоянии, как если бы Санька смотрел на Марс или Венеру невооружённым взглядом.
По туманной дымке и перемещались радужные всполохи, словно разноцветные световые потоки прожекторов, упирающиеся в плотный туман. До этого тумана Санька добирался только по проторенной Сахаровым Самуилом Яковлевичем тропе. Там, если двигаться по этой тропе, за цветными туманами начиналась ноосфера его мира. Так он предполагал, потому, что никаких альтернативных картин в этом мире Санька не обнаружил, сколько не вглядывался. И люди вроде как бы были теми же самыми, только постаревшими на несколько десятков лет и места и деревья. Да чего там, даже пенёк, на котором он умер, прислонившись к дереву, стоял на том же месте. Как ему, леснику и охотнику, не узнать родные места и проторенные им самим тропки?
А его дом в Шумном, кем-то уже перестроенный? Разве мог он не его узнать? Мало ли что дом перестроенный? Но ведь три нижних венца из лиственницы он знал до малейшего сучка и задоринки. Да и тех, кто проживал в его доме Санька знал. Это были, значительно повзрослевшие, соседские дети. Да-а-а…
Санька, выглядывая в тонкий мир, осторожничал не просто так. Да-да, после переворота Александр оставался окружённым его девятью энергетическими оболочками, в своего рода – «защитном коконе». При желании «прогуляться» без тела, он выходил из него, и при теле оставались все девять оболочек, а он оставался в своём первородном свете. Он и был светом. Как потом перемещалось его тело, если Санька «переворачивался» в другом месте, он не знал. Во время переворота, сознание его на миг отключалось, как если бы его действительно переворачивали с ног на голову и обратно. На одно мгновение отключалось, но этого хватало, чтобы не заметить, как перемещалось тело.
Нежить тоже могла перемещаться, но она ходила какими-то своими «коридорами» и Санька не видел эти коридоры, как не пытался. Только совсем светлые, его кикиморки например, ходили по его тонкому миру. Александр даже пытался проследить за нежитью, провоцируя её исчезнуть или переместиться, но та «ныряла» куда-то в тень и всё. Его кикиморки в тень нырнуть не могли, а вот обычные порой прятались от него, отлынивая от работы. Санька даже сожалел, что «перекачал» их своим светом.
Не могла Марта полностью контролировать кикиморок, которые не желали наполняться светом. А что? Были и такие. Не слушал их Санька, подчиняя себе, но, наполнял светом чуть больше чем до половины, оставляя им их способности и возможности. Какие? Санька не знал и предполагал, что он оставляет опасные «дыры» через которые может проникнуть тьма, но и понимал, в то же время, что не перекрыть ему таким образом все тайные тропы и входы из сумрака в его тонкий мир.
Тут надо понимать, что Санькин тонкий мир охватывал ноосферу и совпадал с ней. И Санька это понял совсем недавно. Раньше он думал, что это всё есть ноосфера, а оказалось, что нет. И ещё оказалось, что тонкие миры других существ, например простых людей, совсем маленькие. Только у некоторых они распространяются чуть дальше девятой оболочки тела, и то, вытягивая из себя что-то нечто похожее на щупальца, а не расширявшееся сферически.
И ещё Санька понял, что существует несколько ноосфер: ноосфера земли, ноосфера ближнего космоса, и ноосфера тумана. В тумане все пути Саньке были закрыты, кроме одного.
То, что Санька увидел в ноосфере, его напугало. Кроме уже знакомых ему энергетических сгустков появились много других и тоже, явно, живых. Ну, то есть, перемещающихся. Деревья и растения тоже подсвечивались жизнью, но иначе, чем мыслящие люди или нежить. Так вот то, что увидел Санька, тоже двигалось, но не имело телесных оболочек, как у людей, или плотного энергетического поля с одной энергетической оболочкой, как у нежити.
– Мама дорогая, – воскликнул Санька, вглядевшись. – Это же людские души.
Он вгляделся ещё внимательнее, сконцентрировавшись на Москве. Вольно или невольно он посмотрел на погосты, где уже побывал и на те погосты, куда только намеревался, но по причине спешки, не дошёл. Он отметил, что некоторые души не метались, не двигались, а замерли у могил, словно часовые. Приблизившись, Санька понял, что его видят и ждут его призыва. У духов присутствовали и глаза, и рты, и уши… К удивлению Саньки, духи абсолютно походили на людей, только были туманно прозрачны.
– Пойдёшь со мной, спросил Санька одного духа, светившегося солнцем.
– Пойду, государь, только прикажи.
– О, как⁉ – удивился Александр. – Ну, пошли, тогда.
– Прикажи ему встать, государь, – попросил дух. – Телом и духом будем служить.
Санька понял, что от него требуется.
– Встань, – сказал он, обращаясь к могиле.
Далее всё произошло, как «обычно» в последний месяц: могильная плита рассыпалась прахом и из земельного зева восстало тело.
– Спасибо, государь, сказало оно. Мне идти за тобой в навь?
– Зачем? Зачем тебе в навь? – спросил Санька. – И мне зачем?
– Ты ведь в нави, государь, – то ли спросил, то ли утвердил, быстро меняющий свой облик, одухотворённый труп.
– Я? – удивился Санька. – Это место так у вас называется?
– Ну, да, – неуверенно подтвердил восставший из мёртвых. – Где ещё неприкаянным душам обитаться, как не в нави?
– Неприкаянным? – спросил Санька.
– Конечно. Вон их сколько бродит вокруг погоста, – уже обретший тело дух показал рукой.
Александр, стоявший у бывшей могилы огляделся и едва не вскрикнул от неожиданности. Духов на кладбище обитало не меренное количество.
– А что же их тут так много? – с тоской в голосе вопросил он собеседника.
– А кто его знает? – пожал плечами только что восставший. – Так мне идти с тобой?
Санька присмотрелся к нему и не увидел того света, что виделся в праведниках, Это несколько смутило его и он спросил:
– Праведную ли ты жизнь прожил?
Человек, одетый, кстати, в не такую уж и хламиду, а во вполне прилично сохранившийся кафтан, скромно прикрыв губы, откашлялся.
– Не особо, государь. Торговлей занимался. Возил товар из Персии и в Персию. А где товар там и обман, и убийство. Нет! Не назову я свою жизнь праведной… Кхе-кхе… Но претило мне и убийство, и обман, это – да. Страдала душа моя и при жизни моей непутёвой, и после смерти. После смерти – очень страдала.
– Давно умер? – спросил Санька.
– Годков сорок лежу. Э-э-э… Лежал. Да… Так возьмёшь с собой, государь?
Санька почесал бороду и задумался над странными его, вновь обретёнными, способностями поднимать из мёртвых не только праведников, а и вообще кого угодно. Он снова вгляделся в душу поднятого им бывшего торговца и не увидел в неё ни света, ни тьмы. Чистая была душа.
– Твоя душа чиста, – с удивлением отметил он. – как это?
Купец пожал плечами.
– Не мне знать, государь. Очистилась, наверное и потому ждала твоегопришествия.
– О, господи! – вырвалось у Саньки. – Не понимаю я ничего! Что происходит⁈ Как?
Он схватился за голову, оглянулся и вдруг вскрикнул:
– А ну, стой! – приказал он какому-то, пролетающему мимо, явно озабоченному чем-то, привидению.
Привидение тормознул так резко, что Санька даже покачнулся вслед за его движением.
– Иди сюда! – потребовал царь.
Дух приблизился.
– Где твой прах?
Дух молчал, но Санька как-то понял, что тела у духа нет. Он вообще был какой-то слишком уж туманный, истончённый.
– Нет у него тела, государь, – сказал бывший торговец. – Истлело давно. Это очень древний дух. Да и сам он доживает последние годы, а может быть и дни. Кончаются его силы. Он и отвечать тебе не может поэтому. Ты дай ему свои.
Александр мысленно хмыкнул и дал духу немного своей силы. Дух принял телесные очертания, прорисовавшиеся, словно акварельный рисунок. Это был мощный старик с седой окладистой бородой, свисающей чуть ли не до земли.
– Кто-ты, старче, – спросил его Александр, невольно склоняя перед приведением голову.
Дух, явно удивлённый тем, что обрёл относительную плоть, стоял и «ощупывал» себя радужно-туманными руками.
– Сподобился наконец-то Велес прислать наместника, – вдруг неожиданно сильным голосом произнёс старец.
Александр даже вздрогнул от его грудного тембра.
– Более тысячи лет мыкаюсь, – сообщил он, обращаясь уже к Саньке. – Как ушли наши боги, так и нет нашим душам успокоения.
Он огляделся вокруг себя.
– Уже и могилы наши срыли, других мертвецов положили. Их души прикаялись, а нашим и деваться не куда. Нет богов наших. Вот и истлеваем вслед за телами.
Санька вдруг понял, что ему говорит сей дух и ужаснулся. Ведь и в той деревушке, где он родился, не верили в Христа, а Велесу поклонялись. Вон, даже его, младенца отнесли в медвежью берлогу, считая велесовым, потому что родившимся волосатым, сыном. Так получается, что все его родичи, да и остальные, продолжавшие верить в старых богов, не упокоятся после смерти?
– О, Господи! – воскликнул Санька. – Ничего себе открытие! Значит это всё…
Александр обвёл руками старый погост.
– Это всё души предков?
– Кхм-кхм! – откашлялся старец. Он, видимо, давно не произносил слов. Хотя, чем ему их произносить? – Ну, не все, не все. Всяких тут полно, но старых предков более всех, конечно, наместник. Александр обдумал своё новое прозвище и ничего на него не ответил. Наместник Велеса? Да ради Бога! Да и он сам так иногда думал. Ведь не только волосы присутствовали у него как знак Велеса. А его нижние конечности. Особенно пальцы? Ведь если кому показать, так испугается. Длинные пальцы с когтями никуда ведь не делись! Раньше он их поджимал, а теперь просто носил обувь огромного, где-то пятидесятого, размера. С его-то невысоким ростом… Да-а-а…
