Текст книги "Александр Грозный. Исчадия Ада (СИ)"
Автор книги: Михаил Шелест
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Когда же Адашев, тяжело дыша, отошёл в сторону и присел на скамью, сбросив краги, царь завертелся таким «волчком», что буквально слился с воздухом. Во дворце стоял грохот, словно в железные бочки одновременно били два барабанщика. Санька услышав в грохоте музыку, даже подобрал некий синкопический ритм[1], в котором так и продолжил отражать и наносить удары.
Адашев смотрел на царский «танец с бубнами» с интересом, но без ажиотажа, ибо видел сие действо и участвовал в нём не единожды. Поражало его одно, как и почему не мнутся доспехи воительниц? Палка ведь была не совсем палкой, ибо в неё, для веса, был вставлен железный прут. Так что, весил деревянный меч не меньше обычного.
* * *
[1] Синкопа – лат. Syncopa – «обрубание»; в музыке – смещение акцента с сильной доли такта на слабую, вызывающее несовпадение ритмического акцента с метрическим.
Глава 6
Бой на деревянных мечах Александра немного отвлёк, но не более того. Его разделённая на несколько частей сущность не позволяла полностью отключиться от возникшей проблемы. Пока одна часть Санькиной сущности отвлекалась на контроль и управление руками и телом, другая его часть «перемалывала» вдруг образовавшуюся ситуацию.
Но хоть агрессию Саньке подавить удалось. Агрессию, возникшую не к Азе и её братьям, а к себе. Он понял, что возомнил себя «всевидящим гуру», одаривающим всех окружающих благодатью и силой. А оказалось, что некоторые его окружающие смеются над ним, поглощая его силу просто для того, чтобы у него, у Саньки, стало её меньше.
И самое по-настоящему страшное, что Александр не знал, сколько таких «тёмных сущностей» его окружает. Он не смог увидеть темноту Азы с братьями, не видит, скорее всего, и других. Придётся становиться параноиком и подозревать всех? Но это ведь путь к сумасшествию! Однако кто даст гарантию, что привлечённые им к управлению государством бывшие тёмные, не скрывают свою тёмную сущность под покровом света? А вдруг они в один «прекрасный» момент сбросят покровы и проявят себя во всей демонической «красе»?
– И тогда этой земле и людям, что здесь живут – точно «крындец», – подумал Александр и, грустно покивав головой, добавил. – Успеть бы самому вовремя смыться.
Александр почесал потный затылок.
– Кстати, на счёт «смыться», – вслух сказал он. – Пошли, Фёдорыч, обмоемся.
– Ты ж, вроде, только что из мыльни…
– Ну, что ж делать? Погорячился немного. Не хочешь?
– Ты ж знаешь, государь. Я не очень горазд в мыльню ходить по любому случаю. За день ещё многажды раз вспотеешь. Не бегать же каждый раз мыться? Так… Умыться в кадушке, да обтереться рушником, и будет.
– Согласен, Фёдорыч. Но всё же пойду-ка я обмоюсь. Так и стоят перед глазами мозги этого дурня Салтанкула.
Даниил Адашев позволил себе слегка улыбнуться своим мыслям.
– Конечно, где бы молодой царь мог видеть чужие мозги, – подумал он. – В реальных битвах ведь не сражался! Только учебными мечами рубится! Но, и слава Богу!
– Ты, государь, так и не сказал, из-за чего он кинулся на тебя.
– Да, кто ж его знает? Может быть, подумали власть взять? Наследник ведь есть! Вот мать бы и правила Ростовом. Войск у Темрюков тут в достатке. Да! Пошли за Вишневецким! Где он, кстати? Вчера про него не успел спросить.
– Князь по Северскому Донцу крепостцы ставит.
– Давно пришёл от Жигимунда?
– Давненько. Почитай, как ты ушёл, так он и пришёл. С войском и Андрейкой Курбским.
– И Андрей вернулся? – деланно удивился царь. – Чем объясняет свой уход в Литву?
– Говорит, погулять захотелось, да разведать места для городков. Жигмунд ему грамотку охранную дал, так Андрейка с той грамоткой до Чернигова сходил и по северской окраине сюда вернулся. На Донце чёрный горючий камень нашёл, что в печах железоплавильных горит, как уголь дровяной. Вот они с Вишневецким туда и пошли. Добытный городок ставить.
– Каменный уголь нашёл? Это дело, – сказал царь так «жизнерадостно», что Адашеву тоже погрустнело.
– Ну и чего ты кручинишься, государь? Ты же сам сказал, что он дурень, а дуракам туда и дорога.
– Ну, да, ну, да… Уголь – это хорошо. Лес жечь не надо!
– А из шлака можно крепости и дома строить, – грустно подумал Санька. – Даже если вместо цемента шлак смешивать только с известью, то получится неплохой бетон. Угля им нужно много, а строить ещё больше.
Он давно мечтал найти месторождения каменного угля и примерно знал, где угли залегают. Но два года были потрачены не зря: строили города, станицы и крепости, а людей катастрофически не хватало. И Курбский, зная желания царя и примерный район залегания угля, разыскал-таки выходы на поверхность каменноугольных пластов.
– Ладно. Прав ты, Фёдорыч! Нечего воду переводить на помойку. Пошли на двор у колодца сполоснёмся.
– Приучил ты нас, государь, твоих бояр к простому обхождению, – сказал, покачав головой из стороны в сторону, Адашев. – Раньше помню, боярин или князь шагу не ступит лишнего. Всё ему коня подавай или повозку. Да и сейчас в Москве-то так же всё, по старинке. В шубах собольих да в шапках-горлатках ходят, поди?
Адашев вздохнул.
– Эх, попаду в Москву, и снова на задворках окажусь…
Царь недовольно покачал из стороны в сторону головой.
– С кем тебе рядиться, Даниил Фёдорович? Со Старицким уговор у нас, что брат твой Алексей у него в сонаместниках. Захочешь на Москве служить, так ниже московского дворецкого не назначат.
– Справишься без меня, государь? – криво усмехнулся Адашев.
– А что, в Москву хочешь?
Дворецкий понурил голову.
– Жена там у меня и детки. Два года не видел. Как там они? Не знаю…
– Хорошо живут, твои жена и детки, – недовольно буркнул Александр. – Живы и здоровы они. Сюда перевози. Земли вон сколько свободной по речкам да по ручьям. Людишки крестьянские все сюда перебежали. Там земли пустеют. Да и лучше тут земли. По тому же Северскому Донцу не живет почти никто. Боятся селиться. То ногаи, то печенеги, по половцы. Вот и забирайте земли эти и далее.
– Что значит – «забирайте»? А земщина?
Санька поморщился и отрицательно покрутил головой.
– Блажь всё это. Дурь. Брат твой с Сильвестром придумали глупость. Хотели бояр возмутить и возмутили. Да я не Иван Васильевич, царство ему небесное. Меня не взбаламутишь. Не пойду я бояр бить, Фёдорыч.
– Да как же так, государь⁈ Ведь бунт! Измена! Казнить надо смутьянов!
– А кто воевать будет? Самые буйные и высокородные: Шуйские, Мстиславские – попытаются сейчас удрать в Литву. Гнаться за ними прикажешь? Зачем? Новгородцы и Псковитяне всыпят им перца на хвост. Уговор у меня с ними. А тех, кто останется и повиниться – прощу. Пусть служат Руси. Верну им вотчины, но новых прикупать запрещу.
– Как вотчины⁈ – возмутился Адашев. – А мы. Как же мы, государь? У нас вотчинных земель нет. Снова бесправие?
– Тихо ты, Даниил Фёдорыч! – нахмурился царь. – Или я невнятно говорю? Забирайте земли, говорю. Что тут не понять? Только, где вы людишек брать будете?
– А с Литвы призовём! Вон, Андрейка Курбский говорит, что ляхи церкви православные католикам отдают. А жиды у них налоги собирают.
– Правильно, – кивнул головой государь. – Но уговор помнишь? Крестьян не кабалить!
– Черкесы многие хотят здесь поселиться. Просились.
– И это верно. С Кавказа всех желающих сюда переселить.
Санька наконец-то вспомнил, что хотел обмыть вспотевшее тело.
– Заболтал ты меня, Фёдорыч. Пошли обмоемся.
Адашев пожал плечами.
– А я уже и высох почти.
Санька сплюнул и махнул рукой.
– А, ну тебя. Марту попрошу слить из ведра.
– Холодная вода уже в колодце. Тут такие ключи студёные бьют, что и летом зубы сводило. Ты б, государь, поберёг спину-то. Застудишь ещё…
– Ага, – подумал Санька. – Не вскипела бы водица от меня. Я сейчас сильно разгорячённый.
При строительстве дворца Александр не стал «мудрствовать лукаво» и городить водопровод и ватерклозеты на всех этажах, как в Московском дворце. Надоело ему заморачиваться водосборниками на крыше, от которой без нормальной гидроизоляции разрушается конструкция здания. Для гостей имелась специальная туалетная комната с индивидуальными кабинками, оборудованными керамическими дерьмосборниками, кои выносились слугами. Сия должность при дворе являлась почётной и хорошо оплачиваемой. «Сократив» её – Санька лишил бы кого-то и заработка, и почёта, а потому не стал ничего менять.
Воду в комнаты дворца и на кухню подавали царю кикиморки, набирая её в устроенном в подвале колодце. Кухонные котлы варили воду постоянно, собирая кипячёную в специальные керамические емкости.
Санька обдумывал тему «воды», пока добрался до колодца, но вспомнив, что эта тема уже давно обдумана, переложена на бумагу и кое-где реализована в действующие водонасосные и трубопроводные системы, скривился.
– В отпуск бы, – подумал царь. – Хотя бы недельки на две. Кипит, блять, наш разум возмущённый. И в смертный бой вести, блять, гото-о-в.
Последние слова он пропел в виде марша и, дирижируя себе левой рукой, прошагал печатая шаг.
– Совсем плохой стал, – тут же осудил себя Александр.
Голова, действительно, шла кругом. Плохо то, что со своей «глобальной сетью» Санька не мог расстаться ни на минуту. Он постоянно принимал какую-то информацию, анализировал её и, в случае необходимости, отдавал команды своим лазутчикам-информаторам «расширить, углубить» разработку источника или темы.
Всё передать в «сервер» Марты он не мог. Не смогла бы она «переварить» весь объём, с которым едва справлялся сам.
Марта уже стояла у колодца с полным ведром воды. Она бы и без колодца поливала его из ведра, как из крана. В её «ведре» вода никогда не кончалась, так как поступала из колодца без зачерпывания. Но она всё равно имитировала опускание деревянного ведра в отверстие деревянного сруба.
Четыре кикиморки огородили царя тканевыми «подолами», подняв их высоко над собой и расставив руки в стороны. Александр разделся донага и получил первую порцию почти ледяного душа.
* * *
Санька, действительно, устал неимоверно. И больше устал от того, что у него не было никого. С кем бы он мог просто выпить водки, или пожарить мяса на шампурах. Попеть песни под гитару. Антонова, какого-нибудь, или Лозу.
– «На маленьком плоту…», – тихо прошептал царь.
– Эх, – думал Санька. – И на хрена мне такая жизнь. Вот приду к старцам, расскажу им всё про чёрных волколаков, и пусть сами Русь спасают, как могут. Им это не впервой. А я может быть горожу то, что и не нужно никому. Может быть, у них свои методы сопротивления есть… Расскажу, а сам в монастырь, лесничим да охотником. И не с пищалем, а с луком. Приноровился я из лука стрелять. Лук у меня мощный, а я меткий. И на две сотни шагов в зайца стрелу пущу. А в лесу и на тридцать шагов полянку пойди найди. Да-а-а… С луком я бы поохотился.
Санька мечтательно улыбнулся и понял, что к старцам отправится прямо сегодня. Вот проверит, как «устроилась» Аза со своими братьями и… Александр охнул.
– Мля-я-я… А как же сын? Кого с ним оставить?
Санька стукнул себя по лбу ладонью и вдруг «услышал» сына.
– А никого не надо со мной оставлять, отец. Тех нянек, что при мне, вполне достаточно. Да и кикиморки твои молодцы.
– О, бля! – только и промолвил Санька, «прислушиваясь» к голосу в голове, выпучив глаза и ища себе что-нибудь, чтобы присесть.
«Что-нибудью» оказалась ступенька парадного крыльца, на которую Санька буквально упал.
– Ты чего, господин? – спросила вслух Марта, что было весьма редко. – Что с тобой? Я перестала слышать твои мысли.
– Да так, родная. Кое-что понял и решил прикрыться от чужих, э-э-э, сторонних проникновений.
– Я тебе чужая? – удивилась старшая воительница.
– Ты – нет, но мне надо разобраться в себе, как фильтровать, контакты. Прописать протоколы безопасности. Понимаешь?
– Понимаю, господин. Могу подсказать. Я у себя научилась это делать. Э-э-э… Как ты тогда говорил.
– Подскажешь, но потом. Сейчас мне просто подумать надо. Не обижайся.
– И не думала. Мы служим тебе, светлый князь.
– Вот и хорошо. Всё. Конец связи.
Санька говорил это тоже простым человеческим языком. А последнюю фразу: «конец связи» сказал вообще по привычке, как говорил обычно мысленно.
– Это ты меня отключил от сети? – спросил Санька сына.
– Я. Во-первых, я услышал твоё желание отключиться и продемонстрировал тебе, что это возможно, а во-вторых, нам, действительно, надо поговорить, так, чтобы никто не прослушал. Ты же не думаешь, что если ты мог проникать и «слышать» мысли тёмных, то они этого не могут?
– А что, могут?
– Ну, ты, отец, даёшь? Конечно могут. Кто ты, и кто они? Им имя легион и существуют они со дня сотворения мира. А ты? Ты посчитал себя препятствием на пути потока тьмы? Или тем, кто сможет создать это препятствие? Если так, то я не знаю, как ты продолжаешь оставаться светлым. Твоя гордыня значительно превышает гордыню Люцифера, ибо ты считаешь, что можешь победить его чад.
– Я не считаю так, – мысленно заикаясь, неуверенно проговорил Санька. – Я вообще не думал про, э-э-э, Люцифера. Я готовился отразить нашествие волколаков.
– Значит, ты просто глуп, отец. Или… Извини меня, я поторопился. Ты просто не знаешь первопричину событий и не в курсе расстановки сил. Я не знаю, как ты дошёл до жизни такой и как ты стал князем света, но ты совсем не готов к той силе, что находится внутри тебя. Ты распоряжаешься ею, как… Как… Как ребёнок, нашедший мешок золотого песка и пытающийся строить из него песчаные замки, посыпающий им садовые дорожки и раздающий его всем окружающим, не разбираясь кто рядом с ним.
Санька понурил голову и понял, что ему надо вернуться к себе в кабинет, чтобы не привлекать к себе, сидящему с грустным видом на золотом крыльце, удивлённые взгляды прислуги и дворни.
Он встал и, выпрямив спину, двинулся наверх.
– Не обижаешься? – спросил сын.
– Нет, – искренне сказал Санька.
В нём так и не проросло «семя» царской чванливости и высокомерия. Оттого и служащие ему высокородные и худородные людишки принимали через некоторое время простой «человеческий» облик, отказываясь от «боярской» надменности, к которой ранее стремились.
– Но как ты…
– Давай об этом потом. Я научу тебя.
– Ты меня научишь⁈ – удивился Александр. – Сам-то ты, как научился? И Кто ты вообще?
– Я сын твой, – позволив себе чуть хохотнуть, ответил Иван. – И научил меня всему тому, что я могу – ты сам. Только ты погряз в земных делах, а так и не разобрался в тонком мире и своих способностях. Когда ты в последний раз переворачивался и переходил в ноосферу?
Санька подумал, не смог вспомнить и пожал плечами.
– Во-о-о-т. А мне и в чреве делать было нечего, да и теперь… Так что, я от твоего понимания тонкого мира немного продвинулся вширь. Заглянул, так сказать, по «ту сторону».
– И что там? – не удержался спросить Санька.
– Словами разве расскажешь? – произнёс через небольшую паузу сын. – Но кое чем я тебя смогу сильно удивить, отец. Но пока удивлю тебя не меньше, ответив на твой вопрос: кто я?
Сын помолчал.
– Как бы это… Ты только не падай в обморок, хорошо?
Санька даже вспотел от нехорошего предчувствия и ожидания.
– В общем, э-э-э, я такой же, как и ты, попаданец из твоего же мира. Ты, каким-то образом продырявил путь из нашего мира в этот и можешь теперь в этом мире плодить сущности, перетягивая сюда души умерших там людей.
– Че-е-г-о-о? – переспросил, заикаясь Санька и, почувствовав, как всё перед ним поплыло, потерял сознание.
Хорошо, что к тому времени он уже перешагнул порог своего кабинета. Он не грохнулся на пол только потому, что Марта подхватила его во время падения и перенесла на диван. Она попыталась провести реанимационные манипуляции, которым научил всех воительниц Александр, попыталась вдохнуть в него силу, но светлый князь так и лежал неподвижный. Хотя дыхание у него присутствовало и это говорило о том, что он жив. Наконец-то Марта достала из виртуальных хранилищ склянку с нашатырём и, открыв, сунула под нос Князю. Её господин дёрнул лицом, скривился и очнулся. Марта уже в который раз поразилась, что человеческая мысль, воплощённая в материальном, иногда действует сильнее, чем ворожба.
– Что со мной? – спросил Санька у Марты.
– Сознание потерял, господин, – сказала та. – Я воспользовалась нашатырём.
– Потерял сознание. Очнулся. Гипса не случилось. Тебя спасла Марта. Хорошо ты их вышколил, – услышал он в голове голос «сына» и всё вспомнил.
Глава 7
– Так ты говоришь, что ты из моего мира пришёл? – переспросил Санька. – И как это случилось?
– А я знаю? – вздохнул «сын». – Жил я жил, не тужил. Хлобысь – инфаркт миокарда. И вот я уже в чьём-то чреве. Писдец, ощущение.
– В сперматозоид, что ли, переместился⁈ – сильно удивился Санька.
– Что⁈ Сам ты! Сперматозоид, блять! Ещё так назовёшь, убью! – гнев «сына» Санька почувствовал и сквозь стены.
– Так я что? Я ничего! Ты сам сказал, «в чреве»…
– Ну и в чреве… Так уже в живого младенца, блять, ты меня перетянул, а не в это самое… Тьфу, блять! Зараза ты, «папа». Всю малину обгадил!
– Да, сам ты так сказал! Чего злишься⁈ Я сам у медведицы сиську сосал. Хорошо хоть у неё под боком оказался, а не под медвежонком её. А так бы, глядишь, и чего-нибудь другое бы нащупал, что на сиську похоже. Слепой же был. Ты-то зрячим родился, а я не видел ни хрена.
– Хе-хе! – повеселел «сын», видимо представив возможный «казус» в берлоге. – Тебе пришлось бы его убить.
– Кого?
– Брата твоего «молочного», – хохотнув, ответил попаданец. – А может ты всё-таки нащупал?
– Тьфу на тебя! – сплюнул Санька. – И зачем это я тебе рассказал?
– Нормально. Квиты теперь за «сперматозоида».
– Злой ты, – буркнул Санька.
– Хочешь узнать кем я там, в нашем мире, был?
– А не похер? – скривился царь. – Всё равно тут технологическая дыра. И люди другие. Я тут уже заманался с ними общаться. С нежитью и то проще. Эти хоть вопрос «зачем» не задают. Делают и всё. А людишки… Задолбали.
– В отпуск тебе надо. А с нежитью ты бы поосторожней общался. Не все они светлые на самом деле. Я потому и от тебя закрылся, что в родительнице своей тьму разглядел, а в тьме той силу и мысли чужие. Так что и в других тёмных такой же фокус может случиться.
– А как ты… Это… Сейчас ты открылся почему?
– Ну, ты ведь заблокировал тьму в ней… Вот я и понял, что ты нормальный. Извини, но мне как-то стрёмно называть её «мама».
– Зря. Мало ли в ком какие бесы сидят? Человек ведь грешен. Ну, да ладно. Привыкнешь ещё. Я вон, даже медведицу мамой признал. А сына её брательником.
Послышался язвительный смех «сына». Санька в ответ «стушевался».
– Вот же, паразит! – выдавил из себя Санька и снова сплюнул.
– Ты, точно не ту сиську в детстве сосал. Признайся уже.
Царь вздохнул и подумал:
– Мерзкий характер у моего недавно рождённого сына, однако. Может родить его обратно? Как породил, так и… Или нет. Чем породил, тем и убью.
Смех «сына» прекратился.
– Ты это… Ты это брось! Что за мысли такие⁈ Нельзя тебе даже думать о душегубстве!
– А ты почём знаешь? – зловещим тоном произнёс Санька.
– Знаю-знаю! Как не знать! Я о тебе всё знаю. Я же плоть от плоти, дух от духа твоего.
– По образу, значит, и подобию? Так Бог тоже по образу и подобию человека создал, так ведь хрень собачья, а не человек, получился. Так и переделывал своё творение Бог не единожды. Вот и я думаю, а не поменять ли мне «попаданца»? Ведь если я смог призвать такого, так смогу призвать и другого! Так ведь?
– Ты как догадался⁈ – с ужасом в голосе спросил «сын».
– Да, хер-ли тут догадываться. Простая логика. Я даже вспомнил, про кого я подумал, когда живот жены моей трогал и в душу сыну заглядывал. Вспомнил я доктора, который морду мне зашивал в Лучегорской больнице. Зашивает меня и жалуется, что только что кесарево сечение роженице делал, младенца вытаскивал, а руки помыть забыл и перчатки резиновые не поменял.
– Это шутки! Шутки у нас такие! – испуганно произнёс «сын».
– Вот-вот, – «зловеще» проговорил Санька. – Как породил, так и…
– Слушай-слушай, ну перестань ты, – забормотал «попаданец». – Я тебе ещё пригожусь. Ведь я хирург неплохой. Сорок лет за операционным столом. Не всем ведь можно руки-ноги регенерировать. Не поймут-с… А так… Инструменты бы мне и тело взрослое. Может, перекинешь меня в кого-нибудь другого? А сын твой пусть растёт нормальным. Хоть и бугаём его я сделал, разогнав метаболизм и вегетативку, но так он обычный, даже без твоих способностей. Я много что про развитие плода в чреве матери знаю. Сорок лет, бля! Вот и раскачал подкормку ферментами.
Санька почесал голову и подумал, что это было бы интересным экспериментом, если получится перетащить сюда народ из «того мира». Но не уж-то сие дело настолько лёгкое, как не говорит, но намекает «попаданец».
– Уж-то, уж-то, Александр Викторович. Просто, как всё великое. Подумал и перетянул. Причём я уже, извиняюсь, мёртв был, как года два, когда ты меня выдернул с «того света».
– И как там? – хмыкнув, спросил Санька.
– Где?
– Ну, на том свете?
– А я знаю? Выдернули словно из темноты. Ничего не видел, или ничего не помню.
– А может быть, тебя, как «казачка засланного» мне специально подкинули? Тот же Люцифер, что б ему ни дна ни покрышки!
– Не-е-е… Точно не он, – с некоторым сомнением произнёс попаданец.
– Зовут-то тебя как, лишенец? – улыбнулся Санька тому, что всё-таки возвысился над оппонентом.
– Почему это я – «лишенец»? – снова обиделся бывший хирург, а Санька вдруг вспомнил семитские маслинообразные на выкате глаза, смотревшие на его изуродованное медведицей лицо.
– Сигизмунд Лазаревич, наверное? – снова хмыкнул он.
– Ну, почему сразу уж так уж? – застеснялся собеседник. – Сахаров я, Самуил Яковлевич.
– Хе-хе! Хрен редьки не слаще, гражданин Цукерман. Значит ты, точно – хороший врач. С такой-то фамилией.
– И такой практикой, – напомнил Цукерман.
– Ладно-ладно, – махнул на невидимого собеседника рукой Александр. – Тебе же ещё и тело подобрать надо. И как ты уживёшься с его разумом?
– А как уживаются с твоим разумом твои «носители», как ты их называешь? Некоторые даже и не понимают, что происходит. Включили, выключили… Или, вернее, выключили, включили. А он как шёл, так и идет. Ещё и продолжает некоторое время выполнять тобой задуманное, как своё собственное.
– Хорошо ты разобрался в моих способностях.
– А чем ещё было заниматься?
– И чем ты хочешь здесь заниматься? Не уж-то не устал от хирургии? Не надоело?
– Надоело и устал, конечно. Но больше, в последнее время, уставал физически. Уже не мог по несколько часов стоять со скальпелем. А ассистентам не все операции доверишь.
– Да-а-а… Хочешь, чтобы было сделано хоть как-то, сделай сам.
– Неожиданная трактовка. В ней слышится горечь и неверие в людей. Но я с ней, пожалуй, соглашусь.
– Ну так и? Кем вы хотите здесь быть, товарищ Цукерман? Может быть вас в митрополита переселить? Макарий меня уже утомил своими интригами. Да и Максим Грек куда-то не в ту сторону рулит.
– Не-не-не! Только не религия. Циничнее и атеистичнее врачей никого не сыскать. Я же просто не смогу удержаться от смеха на литургии. А поминание живых и усопших? Это с моим-то опытом переноса души? Я просто ещё раз умру от смеха.
Санька, и вправду, мысленно «услышал» тихое хихиканье.
– Ладно-ладно, не кощунствуй тут мне! – одёрнул смешливого еврея царь и продолжил грозно. – На службы-то ходить придётся. Усмири гордыню!
– Ха-ха-ха! – не выдержал Самуил Яковлевич. – Ей Богу, рассмешил! Сам-то… Сам… Спишь на службах.
– Тьфу на тебя! – снова сплюнул Санька и тоже улыбнулся. – Учись у отца, как правильно службы слушать. Всё одно придётся. Ну, так и кем?
– Прямо так сразу и выбрать? Дай подумать, Александр Викторович. Всё-таки я тебе харю-то неплохо зашил, согласись.
– Соглашусь. Неплохо. Не хирург-косметолог, конечно, но и впрямь – неплохо.
– О! – вдруг «услышал» Санька. – Я бы косметологией занялся. Был у меня небольшой опыт пластической хирургии, вот здесь я его и применю.
– Вот, ты хитрый! Тебе с твоими возможностями… В смысле с моими возможностями… И резать никого не надо. Пальцем погладил и шрама нет.
– Правильно! Шрама нет, а деньги есть. Сколько тут «красавиц» замуж выйти не могут от того, что рожа крива. Как они тут роды принимают⁈
– А где ты таких «красавиц» видел?
– Ха! Так попутешествовал через твоих соглядатаев. Посмотрел мир. Особенно в Европе плохо с красавицами и красавцами. Всех бабок повивальных пожгли, что ли? Ноги, руки, шеи вывернуты с младенчества. Работы непочатый край.
– Там тебя сожгут, – не согласился Санька. – Пусть они сюда везут.
– Правильно. Английскому послу надо хорошенько ногу сломать, а я потом вылечу. Вот и приплывут они потом ко мне лечиться.
– Британцы напасть на Архангельск готовятся. Плывут уже на пяти кораблях под голландскими флагами.
– Знаю. Вот за это и сломать послу ноги.
– Их двое. Кто тебе больше всех не нравится?
– Честно? Оба! Да и всё их посольство. Тоже те ещё выродки. Правильно Булгаков про них писал: «Или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами все нервы вымотает: и то ему не так, и это не так!».
– Точно! – согласился с классиком Санька. – Тогда я тебя в моего придворного лекаря переселю. Он делает вид, что лечит меня, а я делаю вид, что выздоравливаю от его настоек.
– А-а-а… Староват он больно…
– Староват не староват… Ему чуть больше сорока. Зарос волосищем он только, и не моется месяцами. И зубы съел…
– Ну, зубы мы восстановим, – задумчиво произнёс будущий знахарь. – Да и всё остальное поправим. А то у него и хер уже не стоит.
– Уверен, что получится? – удивился Санька.
– Легко! – хмыкнул эскулап.
– Ну, так я его сейчас вызову?
– Вызывай прямо ко мне. Вроде, как захворал наследничек. Я то есть…
– Логично… Марта, – позвал он воительницу, – приведите знахаря Кирилла к наследнику.
– Сделаем, господин! – отчеканила Марта и исчезла.
– И я пойду к сыну, – задумчиво сообщил царь Марте и продолжил так, что воительница его не поняла в первый раз за время их взаимоотношений. – Посмотрю ему в очи ясные…
Наследник встретил «отца» агуканием и чистым взглядом синих глаз. Слегка прищуренным и настороженным, нужно отметить, взглядом. Санька, увидев настороженного отпрыска, хмыкнул и, подойдя, притронулся пальцами к его лбу.
– Вспотел, малыш? Не приболел ли? – спросил царь мамок и нянек, стоявших рядом с «малышом», обращаясь к ним всем разом. Он обвел их суровым взглядом.
– Почему мне охрана докладывает о том, что наследник престола болен, а не вы? Почему лекаря не позвали?
Мамки и няньки стояли выпучив глаза. Тут ввели испуганного лекаря.
– Что случилось, великий государь? – прошептал знахарь, ибо он и был никаким не лекарем, а травознатцем, а по сути, обычным знахарем.
– Сказали, что хворь на Ивана напала. Пришёл, смотрю, потный весь и голова, вроде, горячая. Потрогай сам.
Знахарь приблизился.
– Руки мыл? – спросил вдруг царь.
– Мыл! Мыл, государь. Марта твоя не даст соврать. На входе и вымыл. Спиритусом. С собой брал.
Марта кивнула. Кивнул и Санька.
– А я думал, что ты бухой!
– Как можно, великий…
– Да, как всегда. Ты этот спиритус хлещешь как воду. Тебя в банку можно без спирта положить и в кунсткамеру поставить. Триста лет простоишь.
– Зачем в банку-то. Я и так постою.
Только лишь знахарь притронулся ко лбу ребёнка, Александр пожелал перемещения в него духа Самуила Яковлевича. И чудо произошло. Взгляд малыша перестал быть осмысленным и несколько «притух». Знахарь вздрогнул и Санька почувствовал в его внутреннем мире изменения.
– Здравствуйте вам товарищ хирург! – поприветствовал Александр Самуила Яковлевича. – Рад приветствовать вас в новом теле. Как оно?
– Лоб у ребёнка и вправду горячий, – согласился лекарь с царём. – Хорошо, что я пришёл сюда.
Бывший знахарь оглянулся и осмотрелся.
– Да-а-а-а… Зрение тоже хреновастое. Но ничего-ничего. Мне нравится, как у тебя, Александр Викто… Простите… Александр Васильевич, великий государь.
И добавил мысленно.
– Периферийное себе сделаю, как у тебя. Поможешь?
– Помогу. Доставай из сумки травяные сборы и дай мне. Я скажу, какой давать.
Лекарь порылся в сумке, перекинутой через плечо и стал доставать холщёвые мешочки. Доставать и передавать царю. Тот их в руки не брал, а только нюхал.
– Вот этот.
Лекарь понюхал сам и, скривившись, развязал мешочек. Достав щепоть порошка он приблизил их к близоруким глазам.
– Хрень какая-то, – сказал он.
– Это самое безвредное. Чабрец, зверобой, мать и мачеха, ромашка.
– Нормально, – согласился лекарь и приказал нянькам. – Принесите кипятка! И заварник.
Те метнулись в детскую кухню, что находилась через стенку и вернулись с медным ковшом и парой керамических «гжелевских» заварников.
Самуил Яковлевич засыпал в заварник травяной сбор и залил кипятком.
– Пусть стоит пока не охладится. А как охладиться так дайте мальцу попить. Сие только к вечеру случится. Ранее не давать.
Лекарь обернулся к царю.
– Всё, великий государь. Сделал всё, что смог.
– Ну, пошли, тогда отсель.
Царь было приобнял лекаря и тут же отдёрнул руку, скривившись.
– Ох и воняет от тебя, эскулап. Пошли ка я тебя в баньку свожу. А Марта тебя там и пострижёт.
Санька вдруг рассмеялся.
– Что-то меня сегодня в баню так и тянет. А и хрен с ней, с этой работой. Постоит без меня. Там в сумке склянка есть?
Лекарь пошарил и вынул тёмного стекла литровку, закрытую деревянной пробкой.
– Он! – утвердительно кивнув головой, сказал царь.
– Точно он? – спросил лекарь.
– Абсолютно!
– Абсолют?
– Почти, но не хуже. Мои винокурни гонят.
– Тогда пошли в баню. Закусить бы?
– Сейчас организуем. Марта!
– Всё поняла. Уже собирают на стол.
– Вот это сервис! Чтоб я так жил! – произнёс бывший еврей, заточённый в оболочку мокшанского языческого знахаря Кирилла.
– Но-но! Это мой сервис! –погрозил пальцем царь. – Царский разряд!
Санька рассмеялся. Ему вдруг стало легко и весело. Он и охмелел даже чуть-чуть от осознания того, что в этом мире он не один и есть другая, похожая на него душа. Теперь ему есть с кем поговорить о прошлом и даже, он, почему-то, был в этому верен, найти общих знакомых. Городок Лучегорск, в котором находилась больница, и где Саньку постоянно штопали или лечили, для Александра был почти родным городом. По крайней мере, прописан он был в нём, хотя раньше проживал и дом имел в другом районе.
– Пошли-пошли, эскулап. Я тебя сейчас веником отхожу.
– Бля! – простонал сладострастно лекарь. – Сто лет в бане не был.
– Ты в такой бане вообще никогда не был! Покажем ему, Марта, где раком зимуют?
– Как скажешь, господин.
– Это – писдец! – простонал эскулап и ускорился почти до бега.
Однако царь бегать не имел права по статусу, а потому и лекарь был вынужден сбавить ход. Так они и дошли до бани, стоявшей чуть в отдалении от дворца, чинно с толком и расстановкой. По пути к ним присоединились кикиморки, несущие банные принадлежности. Девицы уже переодетые в сарафаны, имели совсем иные обличия, и поэтому казалось, что прислуги во дворце видимо не видимо.
