Текст книги "Джони, о-е! Или назад в СССР-3! (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Херня это всё! – сказал я. – Они придушат конкурентов, а сами станут жирнее в три раза. Вы будете думать, что вы контролируете их, а они будут думать, что им всё сойдёт с рук и будут тоже давать подпольные антисоветские концерты. Как и те, которых этот ваш «Рок клуб» будет гнобить и не пущать.

– Ты даже название знаешь?

– Я даже имена фамилии и отчества знаю, если эта «неформальная организация» появится в восемьдесят первом году в «Питере». Но он нахрен не нужен, этот ваш «Рок клуб». Эти прикормленные вами твари станут кумирами в центре, а на периферии станут восприниматься, как боги. А потом будут хвалиться, что они, сука, боролись с коммунизмом. Этот ваш выкормыш Стас Намин, внук Микояна! Вырастет в ярого антисоветчика и будет гордиться этим. Не надо запрещать играть другим. У всех должны быть равные возможности. Не создавайте дефицит. Что у вас за манера, создавать во всём дефицит?

Глава 18

Генерал помолчал, потом сказал.

– Юрий Владимирович хочет с тобой встретиться.

У меня самопроизвольно распахнулся рот.

– Э-а-а… Это какой Юрий Владимирович? Ваш, что ли?

– Наш-наш, товарищ лейтенант.

– Да вы охренели! – просипел я и впился ртом в стакан с водой, активно стуча о стекло зубами.

Пока я пил и пил воду, генерал рассказал мне, что после четвёртого курса МФТИ и окончания военной кафедры, мне было присвоено звание лейтенанта бронетанковых войск и я был принят на службу в комитет государственной безопасности.

Мою подноготную вышестоящему начальству генерал вынужден был вскрыть, потому что… Потому, что так получилось. Спалился, мой генерал, короче. Как спалился, я тогда не знал, но погорел он, как говорится, на доверии. Однако за самоуправство его не наказали, а повысили и даже похвали.

– Так что ты, э-э-э, Пьер, не щимись. Юрий Владимирович в курсе всего и очень благодарен тебе. Он теперь на многое по другому смотрит. Ты был прав, они пытались маневрировать в том, что творила антипартийная группа. Их вычислили, показали Леониду Ильичу, и сейчас постепенно изводят. А за технологии обещал представить к государственной награде. Так, что готовь дырочку.

– Ага. Во лбу. Учёты у вас старые остались?

– Не-не. Пересмотрели. Нелегалов всех перевели на закрытый учёт. Даже старых. Перетасовали как колоду карт. Кого-то просто, как ты говоришь, от-фор-ма-тировали и законсервировали. И сделали это одномоментно.

– Брежнева перестали наркотой пичкать? – спросил я.

– Перестали-перестали. Врачей отстранили. Через Щёлокова Леониду Ильичу доложили.

– Что, и со Щёлоковым сговорились? – я почувствовал, как мои глаза вылазят из орбит.

– Сговорились, – вздохнул генерал. – Одно дело делаем.

– Да, ладно⁈ – опешил я. – Не уж-то поняли, что из-за вашего противостояния…

– Поняли-поняли, э-э-э, Евгений. Не заводись.

– Оху*ть! – прошептал я.

Я совсем не ожидал, что моя жизь так развернётся. Совсем. Где КГБ, и где я?

– Зачем мне служба в, э-э-э, КГБ? – спросил я. – И как это возможно? Без меня, мен женили? Так получается?

– А ты бы хотел проходить по учётам, как агент? Раз уж раскрылась наша авантюра, то лучше уж так. Не хочешь же ты пойти в армию танкистом?

– Я, вообще-то, французский подданный, – напомнил я. – У меня паспорт Французский.

– Напомнить, по чём у нас бьют, Женя? Перестань переливать из пустого в порожнее. Сам потом поймёшь, что так – лучше всего. Уже через три года получишь старлея, ещё через три – капитана, потом – майора…

– Ага! А потом – переворот и «американцы в городе».

– От Брежнева получено разрешение вести оперативную разработку политбюро. Помогла твоя информация о предателях внутри партийного аппарата. А про Огородника разрешено снять фильм. Как ты и говорил, дело решили показать Юлиану Семёнову, чтобы он написал сценарий. Мы не вмешивались в выбор сценариста. Так само складывается. Но пока процесс не пошёл.

– А по Калугину что-то сделали?

– По Калугину работают. По нему и по Яковлеву. Твоя справка о нём лежит в сейфе у Юрия Владимировича. Это у него настольная книга, он говорит. Как и все твои другие записки о будущем. Надо же… Я, наверное, книгу напишу с таким названием: «Записки о будущем». Фантастическую. Вот, уйду на пенсию и напишу. А про «Рок клуб»… Это ты зря. Есть мнение, что именно он снимет социальную напряжённость. Это местные партийные бонзы из всего создают дефицит, как ты правильно сказал. У них сущность такая – «заккукливать» ситуацию вокруг себя. Я читал записки и предложения сотрудника, закреплённого за музыкантами в Ленинграде. По команде Андропова, между прочим. Он сильно озабочен молодёжным движением. То хиппи, то фашисты, то, сейчас, рокеры. Есть предложения, поступившие с самого верха, начать управлять этим процессом. Партия пытается спихнуть проблему на «комитет», но это их работа. Есть мнение не заниматься музыкой, если нет идеологической диверсии. Если внутри движения нет агентов влияния зарубежных спецслужб. Поэтому, «комитет» не собирается создавать в Ленинграде ячейку капиталистического общества. Наоборот.

Я пожал плечами.

– Почему только в Ленинграде? Рок-клубы надо создать везде по Союзу. Понятно, что вы думаете, что в одном месте легче контролировать процесс, но нет. Наоборот. Если где-то разрешено играть рок, а везде запрещено, то обязательно возникнут «перегибы на местах». Пусть музыканты имеют возможность «высказаться». А ещё лучше – записаться.

– Вот это и скажешь Юрию Владимировичу при встрече. Собирайся.

– Так вечер уже. Почти ночь.

– Это нормальное для него время. Поехали.

* * *

Глаза Юрия Владимировича сквозь затемнённые стёкла очков как не странно не казались ни маленькими, как при близорукости, ни большими, как при дальнозоркости, и мне подумалось, что причина носки очков была иной, нежени плохое зрение. Видимо из-за затемнённых стёкол очков, в кабинете руководителя Комитета Государственной Безопасности было очень светло.

– Так вот ты какой, Евгений Семёнов, – оракул будущего, – безо всякой окраски в голосе проговорил Андропов. – Здравствуй. Молодец, что приехал.

Я удивился.

– А как иначе?

Андропов усмехнулся.

– Иначе? Иначе бывает, что не возвращаются. Сам ведь знаешь. Читаю твои предсказания каждое утро. Как это у тебя получается, видеть будущее?

Я покрутил головой.

– У меня нет ответа. Как и на то, что творится с моим телом.

– Ах, ну да. Тебе же сейчас должно быть сколько? Семнадцать? А выглядишь на двадцать пять. А ну, привстань, пожалуйста, – попросил он.

Я поднялся из кресла. Он оглядел меня и вздохнул.

– Хорошее тело. У меня никогда такого не было. В молодости упал в море за борт корабля. Застудил почки. От них и пошли все болячки.

– Я знаю про все ваши болезни, Юрий Владимирович. Не будем о грустном…

Начальник КГБ недовольно покрутил головой.

– Ты написал. Я читал. Восемьдесят четвёртый год… Совсем мало мне осталось.

– Кому-то ещё меньше, – пожал плечами я. – Семьдесят лет – приличный возраст.

Мне, почему-то совсем не было страшно. Я смотрел на высшее лицо зловещего комитета государственной безопасности и, почему-то, не боялся.

– Ты жесток! – покачал головой из стороны в сторону, Андропов.

– У меня есть для вас предложение, Юрий Владимирович…

– Кхе-кхе! От которого невозможно отказаться?

– Вполне возможно, – улыбнулся я. – Дело в том, что у меня и группа крови изменилась. Первая положительная стала, а была вторая, тоже положительная. И я совершенно перестал болеть. С семьдесят четвёртого года не болел. А раньше в год по три-четыре раза: легкие,простуда, ангина, грипп. Специально проходил диагностику в Лондонской клинике. Диагностика показала, что все органы работают, как часы.

– И что? Я искренне рад за тебя.

– Кстати, вспомнил… В Афганистане, куда вы отправитесь в начале восьмидесятого, вы подхватите грипп, который и добьёт ваш организм. С гриппом, оказывается, не так всё просто. Есть очень сложные формы вируса, над разработкой которых, к слову, активно работают в лабораториях США. Не едте в Афганистан. И вообще… Предохраняйтесь. Есть аэрозоли, вдохнув которые можно очень сильно заболеть.

– Про аэрозоли я в курсе. Сами такое оружие разрабатываем. Так, какое предложение?

– Можно попробовать перелить вам мою кровь, – сказал я. – Хуже – точно не будет. А вот, лучше – вполне вероятно.

– Хм…

Юрий Владимирович встал с кресла и прошёлся по кабинету.

– Возможно-возможно… Интересное предложение. Надо отдать твою кровь на исследование.

Я покрутил головой.

– Не надо отдавать мою кровь на исследование. Или принимаете предложение и организуете тайное переливание, или я в эти игры не играю. Не хочу становиться подопытным кроликом.

– Что такое? – удивился Андропов. – Почему? Что такого случится, если твою кровь исследуют?

Я хмыкнул, улыбнувшись.

– Они сильно удивятся. И у ваших эскулапов возникнет много вопросов к владельцу такой крови. Потом они ведь начнут переливать её свинкам, мышам и получат любопытные результаты, которые их ещё больше удивят.

– Какие результаты? – спросил Андропов.

– Результаты омоложения. Когда я узнал о том, что у меня изменилась группа крови, я попросил Джона Сомерсета провести испытания на некоторых его пациентах. Получилось то, что я и предполагал. Кстати… Товарищ генерал, тоже подвергся этому эксперименту, но не знает об этом. Как он на ваш взгляд выглядит?

Андропов крутнул головой, хмыкнул.

– До неприличия молодым.

– И это не пластическая хирургия, Юрий Владимирович.

– Интересно. Я подумаю над твоим предложением. Переговорю с генералом. Много ему перелили твоей крови?

– Около полулитра.

– Прилично. Не жалко крови для гэбэшника?

Я прищурился.

– Для будущего генсека, Юрий Владимирович, который постарается удержать СССР от развала.

– Однако, Леонид Ильич стал чувствовать себя значительно лучше. Сбудется ли твой прогноз теперь.

Я пожал плечами.

– Кроме вас, там есть кому, его травить. Он же всё равно пользуется снотворными средствами?

– Привык, – вздохнул Андропов.

– Черненко, Тихонов, другие члены Политбюро…Все ему снотворное носят.

– Цвигун, вроде, контролирует. Мы говорили с ним об этом.

– Надеюсь, не о суровом будущем СССР?

– Именно о нашем суровом будущем и говорили, но не о твоих прогнозах. О них не знает никто. Кстати. Давай поговорим, наконец-то о том, ради чего я тебя позвал. О твоей работе. У тебя здорово получилось продвинуть микро-транзисторные технологии. Если я правильно понял, и так говорят наши научные эксперты, это технологии не сильно удалённого будущего, но без их освоения, что-то более новое не освоить. Но ведь тебе видны технологии дальнего будущего, или нет?

– Нет. Сильно дальнего не видны. Наверное, всё таки я должен понимать принципы. Например, в голове есть информация о квантовых технологиях, принципы которых я не понимаю, а поэтому и реализовать не могу.

Я почти не врал. Мозг моего реципиента хорошо воспринимал технологии девяностых годов, но категорически не воспринимал более современные мне, хотя разум воспроизводил какие-то схемы и даже теоретические выкладки. Откуда он, мозг, их брал – мне понятно, так как я лично в своей «той» жизни ни этих схем ни справок точно не видел. Но об этом я молчал.

– Того, что я дал – пока предостаточно. Освойте. Не сможете освоить, зачем давать вообще что-то? Логично?

– Логично, – ответил Андропов, тяжело вздохнув. – Осваиваем.

– Я писал, что очень важно освоить технологию резки кремния. Нужно бросить все силы на разработку резательной техники и соответствующего инструментария. Это кажется не главным, однако не главного в данном производстве нет. Что-то упустите, а потом будете стоять с протянутой рукой. И причём, надо разрабатывать пилы большого диаметра. До четырёхсот миллиметров. Не останавливаться на достигнутом и ни в коем случае не «почивать на лаврах». Те успехи, что сейчас делает ваша наука и техника – это мизер, по сравнению с тем, что надо сделать.

– Наша наука и техника, – поправил Андропов.

– Чего? – не понял я. – Ах, да! Наша, конечно!

– Не всё в наших силах, но своих сотрудников, курирующих соответствующие предприятия, мы активизировали. Хозрасчёт мешает, чтоб ему пусто было!

– «Что нам мешает, то нам поможет», помните фразу из фильма? – спросил я, имея ввиду «Кавказскую пленницу». – Объявите конкурс, назначьте премии…

– Не можем мы так вмешиваться в производство, – скривился Юрий Владимирович.

– Поговорите с комсомольцами, коммунистами. Они – движущая сила.

– Ты серьёзно так считаешь? – удивился Андропов.

– Конечно, – кивнул я. – Даже с музыкантами. Дайте комитетам комсомола команду взять шефство над ними. Пусть работают с хиппи, панками, фашистами. Дискутируют. Пусть они создадут площадки. Только не отпускайте их в свободное плавание. Там сейчас пройдёт основная линия идеологического фронта. Она уже идёт, эта война, и, к сожалению, мы её проигрываем. Готовьте молодёжь. Если партия не может, или не хочет готовить, готовьте вы.

– К сожалению, и у нас нет таких специалистов. Забыли коммунисты труды Ленина, Маркса и Энгельса. Извратили. В том-то и беда, Женя, что некому учить молодёжь. Туда редко идут случайные люди. Это если на переферии… На заводах и фабриках. И то… А здесь все места заняты сынками и дочками руководителей, которых не заставишь учиться марксизму-ленинизму. И уж точно не отправишь дискутировать с фашистами или даже хиппи.

– А вот вы знали, например, как прошёл первый рок-фестиваль в Соединённых штатах Америки? – спросил я.

– Это какой, коммерческий или свободный? – переспросил Андропов.

– О, как! Подготовились, значит?

– Подготовился! – хмыкнул руководитель КГБ СССР. – Да я перечитал все справки за последние десять лет по этому, мать его, рок-н-ролу и хэви металу. Хотя у меня и других дел по горло. Веришь?

– Верю, Юрий Владимирович, но отмечу, что не ожидал.

– Ну, так и что, про фестиваль?

– А то, что информации о том, что на коммерческом фестивале шестьдесят седьмого года в Калифорнии спецслужбы США испытывали на своих гражданах наркотики в наших средствах массовой информации не было. Как не было и того, что этим всем безобразием занималось недавно созданное ЦРУ и ряд тоже недавно созданных организаций, позиционирующих себя, как «левые». Это: так называемая «Франкфуртская школа», «Тавистокский институт», «Институт политических исследований» и ещё ряд других.

– Хм! – странным тоном хмыкнул Андропов и с интересом посмотрел на меня. – Откуда известно сие тебе даже не спрашиваю. Скажешь: «Оттуда», как в «Брилянтовой руке»?

– Так и скажу. Это, судя по всему, что-то из будущего. Какие-то публикации.

– Что тебе ещё известно про «Вудстоксский фестиваль»?

– Финансирование фестиваля осуществлял Джон Робертс, владелец фармацевтической империи «Block Drugs», базирующейся в Пенсильвании. Они и поставляли наркотики и другие сильно действующие психотропные препараты. Это был проект ЦРУ «МК-Ультра», имевший целью поиск и изучение средств манипулирования сознанием, например, для вербовки агентов или для извлечения сведений на допросах, в частности с помощью использования психотропных химических веществ (оказывающих воздействие на сознание человека). Вы должны знать об этом.

Я посмотрел на Андропова выжидающе.

– Я знаю об этом, – хмыкнул он. – Странно, что ты знаешь это, но… Воспримем сей факт, как данность. В семьдесят пятом году сенаторы инициировали расследование этой программы Конгрессом США, но большинство документов уже было уничтожено. И что ты хочешь? Чтобы мы об этом рассказали советским гражданам? Зачем? Чтобы прорекламировать наркотики?

– Чтобы уберечь от наркотиков. Это тоже проблема элиты СССР. Кстати, как с Высоцким? Что-то попытались сделать?

– Попытались, – Андропов снова скривился. – Ещё в семьдесят шестом, когда он только начал, его взяли с кокаином. Сажать не стали. Закрыли в клинику по согласованию с Мариной Влади. Но… Он словно делает всё специально. Сейчас он перешёл на морфий.

– Ему нельзя играть в театре, – проговорил я сокрушённо кивая головой.

– Так и это говорили с ним, и Высоцкий этим летом ушёл из «Таганки», а Любимов, чтобы тот вернулся, предложил ему роль Свидригайлова в «Преступлении и наказании».

– Охренеть, – не выдержал я. – Они все вокруг него там, что, его смерти хотят?

Андропов пожал плечами.

– Артисты, мать их. Странный народец. Они все поголовно или пьют, или на кокаине. И установка от Леонида Ильича этих народных наркоманов не трогать. Даже за более серьёзные преступления.

Глава 19

– Да-а-а… Артисты – особый народ. Творческий. Система «станиславского», блять! Она разрушает человека. Убивает. Тот, кто её придумал – враг человеческий. На западе другая система. Не сопереживания, а мимикрии, надевания масок, а наши рубят сук на котором сидят. Вот и Высоцкий. Загубит он себя!

– Да и и чёрт с ним! – скривился Андропов. – Кто он тебе, что ты за него так переживаешь⁈

– Ну, – я не нашёлся, что сказать. – У него хорошие песни. Народ будет помнить его долго.

– Не думаю. Всё-таки, он не Пушкин. Поэт маргиналов и шизофреников. Всё! Хватит о нём! Расскажи подробнее, что планируешь здесь, какие мысли? Твои предложения я читал.

Я дёрнул головой и хотел сказать, что, де: «не вам писано», но о своём отношении к тому, как меня «записали в чекисты», промолчал. Рассказал о том, какую «идеологическую диверсию» хотел провернуть в Союзе. Юрий Владимирович одобрительно хмыкнул, услышав про создание отделения фонда развития гражданских инициатив и рок-клуба.

– И какова миссия твоего «Фонда»?

– Содействие развитию гражданского общества, поддержка гражданских инициатив в области социальной защиты населения, правового просвещения граждан, развития культуры, искусства, науки, образования, – отчеканил я. – Дело в том, что листая «записки из будущего»…

– О! Ты так называешь свои паранормальные способности⁈ Сразу чувствуется поэтическую личность. Мне, кстати, нравятся твои стихи. Простые, понятные, с хорошим смыслом. Продолжай, пожалуйста. Извини, что перебил.

– Ага… Так вот… В Соединённых Штатах есть такой мерзавец… Сорос его фамилия, а зовут Джорж. Ага… Бизнес-магнат, да-а-а… Так вот, этот Джорж в следующем году создаст в «Штатах» несколько фондов «Открытое общество». Фонды станут оказывать финансовую поддержку группам граждан по всему миру с заявленной целью содействия правосудию, образованию, здравоохранению и независимым средствам массовой информации. Будет иметь множество филиалов в разных странах и регионах. В том числе и в СССР. Заявленные задачи, понятно, ложные. Истинные – переманивание научно-технических кадров, шпионская деятельность, создание агентов влияния и, в принципе, подрыв общественного устройства.

– Хорошо излагаешь! – оценил Андропов и, хмыкнув, спросил. – Готовился, что ли?

– Не без этого… Так вот. Открывая филиал нашего фонда в СССР, мы перехватываем у Сороса инициативу и делаем, ту же самую работу, только без негативных последствий для СССР. Мы сами будем давать гранты на научную деятельность, культурные проекты, медицину.

– Хм. Ты считаешь, Сорос – проект ЦРУ? – спросил Андропов.

– Однозначно. Об этом много информации в будущем.

– Тогда они тебя просто уберут. В смысле – ликвидируют.

– Не будет смысла. Я передам полномочия по управлению филиалом вашим людям. И сразу переведу большую часть средств фонда на Московские счета.

– У тебя сейчас сколько денег? – с интересом посмотрел на меня Андропов.

– Не так уж и много. Около десяти миллионов фунтов. Лет на десять хватит, а там видно будет, куда катится СССР.

– Всё так безнадёжно? – снова скривился Андропов.

– По моему – да. Не победить вам «пятую колонну». Там Яковлев, Калугин воду мутят. Слишком уж ваши ряды разобщены. Нет у вас того единства целей, которое есть у мирового масонства.

– Тебе известна цель, которую преследует мировое масонство? – усмехнувшись, спросил Андропов.

– Конечно. Подчинить мир, разрушив государственные суверенитеты, и получить полный контроль природных ресурсов и рынков сбыта.

– Хм! Лаконично и вполне полно. Удивительно чётко у тебя организован процесс мышления. Чувствуется инженерная логика, но ведь ты нигде ничему не учился. Британский колледж не всчёт. Как так?

– Сам в шоке, – усмехнулся я. – Чувствую себя словно в меня вселился чужой разум.

– Шизофрения?

– Не думаю. Это не раздвоение личности. Просто, словно меня напичкали знаниями и умениями. Причём, знания могут проявляться по требованию. Но знания не разносторонние и не всегда глубокие. Словно из публичного доступа. Как из сети интернет. Знаете, что это такое?

– Теперь знаю. И да. Твой куратор рассказывал про твои «видения». А идея с фондом хорошая. Мы организовали тебе встречи с Госконцертом. Теперь ещё организуем встречи с руководителями нашего «фонда мира» и с его учредителями. Там куча всяких комитетов. У нашего «Советского фонда мира» бюджет, конечно, побольше твоего, но и задачи помасштабнее. Но, возможно, некоторые точки соприкосновения вы найдёте. По крайней мере, бесполезными эти знакомства не будут.

– Тогда, мне бы желательно арендовать офис.

Юрий Владимирович улыбнулся.

– Чем тебе театр в МГУ не устраивает. Занимай кабинет директора. Пока гостиницу Космос не построят. Это примерно к середине семьдесят девятого. Думали то ты в неё въедешь, но… Хотя… Обживайся в МГУ без оглядки на «Космос». Музыкальная площадка там отличная и публика изголодавшаяся по танцам. Опять же – гуманитариев много. Ты только не пугай их альтернативной экономикой и хард-роком. Постепенно вливайся в массы. «Лилипутика» своего играй, «снег кружится»…

– «Лилипутика»? – удивился я. – Какой нам «Лилипутик»? Нам ещё наш репертуар репетировать и репетировать. Кстати, хотел попросить разрешения остаться до середины ноября.

– Конечно оставайся. Тебе вообще пока не надо в Париж возвращаться. Там, когда узнают про твои дружеские инициативы в СССР, журналисты замучают. Папараци всякие, ЦРУ… До конца года побудешь в Москве. Репетируйте тут… Потом «Огонёк Голубой» с вами отснимут, концерты дадите. И… Есть мнение, что рок-клуб мы создадим не в Ленинграде, а в Москве. Сейчас подумалось, что на базе театра МГУ будет – самое то. Думаю, аудитории там для и для «Рок-клуба» и для дискуссионного вполне предостаточно. И режим пропускной, жёсткий. Лишние, хулиганы и другие подрывные элементы не проникнут. Ты же писал о беспорядках, вот мне и подумалось. С Виктором Васильевичем Гришиным поговорили… Это первый секретарь КПСС в Московском горкоме. Обещал тебе в помощь инструктора горкома комсомола направить. Культмассовика. Пусть организовывает диспуты, встречи.

– А можно двух?

– Да хоть пятерых. Твой бюджет. Вернее, – твоего фонда.

– Для дискуссий надо набрать профессионалов, например – журналистов-международников, политологов. Можно в печать давать отчёты о проведённых дискуссиях, с оценкой результата дискуссии.

– Где же ты оппонентов найдёшь? – усмехнулся Андропов.

– Подготовим. У вас диссиденты есть?

– Диссиденты всегда есть.

– Начнём не с политики, а с экономики. Поднимим социальные вопросы: пьянство, наркоманию.

– Во-о-о-т. Там и поднимете тему Вудстокского рок-фестиваля.

– Эх, найти бы кого-нибудь из наших, кто был там… Или не наших. Может американских журналистов? Из коммунистов или просто лояльных Союзу. А? Пусть расскажут о жизни в США!

– Хм! Интересная мысль! Я подумаю! Можно из МГИМО выпускников к вам отправить.

– Правильно. А мы им вопросы позадаём. Кстати, полномочного представителя СССР в ООН Аркадия Шевченко[1] взяли?

– Взяли, – вздохнул Андропов, – С поличным взяли! Твой куратор и взял. Прямо в Нью-Йорке. Покололся, гад, там же. С семьдесят пятого года на США работал, стервец. Правда мы его уже с семьдесят шестого вели… Близкий друг Анатолия Громыко, кстати… Да-а-а…

– Сына министра иностранных дел? – удивился я. – Охренеть! И чего ему не хватало?

– В чистосердечном признании написал, что 'приобщившись к номенклатуре в 1973 г., он возненавидел режим, который действовал не в интересах народа, а лишь узкой группы партийной элиты. Стремиться к новым благам становилось скучно. Надеяться, что, поднявшись еще выше, я смогу сделать что-нибудь полезное, было бессмысленным. Перспектива жить внутренним диссидентом, внешне сохраняя все признаки послушного бюрократа, была ужасна. В будущем меня ожидала борьба с прочими членами элиты за большой кусок пирога и беспрестанная партийная возня. Приблизившись к вершине успеха и влияния, я обнаружил там пустыню".

– Сука! – возмутился я. – Не хочешь жить в номенклатуре, поменяй работу иди на завод! Растреляли?

– Пока нет, – вздохнул Андропов. – Громыко – старший землю роет.

– И что? Выроет что-нибудь?

– Дороется, – скривился Юрий Владимирович. – Вообще… Спасибо тебе особое за всех этим мерзавцев, что нам раскрыл. Мы тут тебе, э-э-э, «звезду героя» и орден Ленина у Леонида Ильича подписали. Но не обессудь. Вручать не буду, только покажу.

– Чего⁈ – мой рот раскрылся неприлично широко.

Андропов достал из стола обычную картонную папку с тесёками, развязал её, открыл, достал твёрдую «грамоту», встал и зачитал.

– Президиум Верховного Совета СССР, – читал Андропов указ, а у меня всё тело покрылось «гусинной кожей» и стало так холодно, что челюсти мои застучали друг о друга.

– Вот блять! – Мысленно выругался я. – При всём уважении, других слов нет! Нашёл же время! Сердце чуть не остановилось. И это с моим-то здоровьем!

Фамилия моя в указе не прозвучала. Сказано было просто – «по представлению председателя КГБ СССР от двенадцатого августа одна тысяча девятьсот семдесят восьмого года».

– Служу Советскому Союзу, – выдавил из себя я.

– Подпиши…

Он положил на рабочий стол какие-то документы. Я сел на стул, склонился над ними, но ничего не увидел. Из моих глаз текли слёзы.

* * *

«Культурная ситуация сегодня свидетельствует о том, что 'нация» и «национальная культура» не являются высшей ценностью именно для тех деятелей культуры, которые определяли развитие главных эстетических направлений и формировали главные концепты современности. Мы можем назвать такие из них, как геокультура, метакультура, глобальная культура, а с 90-х годов навязчиво присутствовала концепция «постколониального типа культуры», характерная для современной культуры после «перестройки».

Собственно, Дж. Сорос и создавал те многочисленные институции, которые и реально повлияли на экономику и культуру «новой России». Он не скрывал своих целей и задач: характеристика советского общества как «закрытого общества» (тоталитарного типа) была тем ключом, который взламывал советскую идеологию. Вместо «закрытого» было предложено «открытое», что само по себе привлекательно для большинства граждан. Но последствия «открытости» никем не были изучены, и никто из политических и культурных деятелей России не в состоянии был что-либо противопоставить антагонистической паре «закрытое – открытое» (об особом характере открытости русской культуры и философии как альтернативе соросовскому «открытому обществу», к сожалению, никто и не вспомнил)'[2].

Я проснулся в холодном поту. Перед глазами продолжали прыгать буквы, слоэженные в слова, прочитанные мной где-то в году двадцатом третьего тысячелетия. Эти слова поразили меня. Они демонстрировали глубину падения нашего общества. Закрыв глаза, я «дочитал».

«Национальными ценностями не был озабочен никто, кто решал, определял и направлял реформирование (перестройку) страны. Горбачев говорил как о ценности об 'общем европейском доме», не уточняя, где начинаются и где заканчиваются его смысловые границы. Политики-реформаторы не имели ни малейшей самоидентификации с Россией, – мало того, «в условиях России чуть ли не всякое политическое мышление превращалось в инструмент аннигиляции национального сознания»[3].

Меня пробил озноб. Я понял, что «костьми лягу», но Сороса, в Союз не допущу. Правда он приедет в СССР только в восемьдесят седьмом году. Но до этого времени мне «кровь из носу» надо поднять национальный вопрос русскости и доказать, что советское общество не является закрытым. Миру доказать.

Почему-то вспомнилась фраза из «Бриллиантовой руки»: «У тебя на закрытый, а открытый перелом». Вспомнив, я улыбнулся.

– Хрен им, а не СССР, – подумал я.

* * *

Я позавтракал в университетской столовой и отправился в театр.

– Позвоните Марине Петровне, – сказал довольно молодая вахтёрша, всего лет тридцати девушка, загорелая и с веснушками, вероятно оставшимися, как память, от лета.

– Хорошо, – сказал я и протянул руку к ключам, на которых висели алюминиевые бирки, на одной из которых я увидел слова «гримёрная», на другой – «худрук», на третьей – «директор». Всего ключей, сцепленных верёвочкой, было штук десять.

– Нет-нет, позвоните прямо сейчас. Марина сказала, что сама вас проводит.

– Да что там провожать? – отмахнулся я. – Сам разбирусь.

– Не-е-е… Так нельзя. Там же имущество. Акт приёма-передачи на ответственное хранение, то, сё…

Я улыбнулся.

– Ах… Да-да! Забыл. «Опись, протокол, сдал-принял, отпечатки пальцев», – процитировал я ту же «Бриллиантовую руку». Это же классика у русских!

– А вы, правда, француз? Из Парижа приехали?

– Ага. Проездом в Казань, – вспомнил я вчерашнюю шутку.

Девушка не была гуманитарием и на шутку отреагировала вопросом.

– Почему в Казань? Там, что, будет театральный фестиваль?

– Почему театральный фестиваль? – удивился я. – Мы музыканты.

– А Маша сказала, что вам отдали наш театр. У вас музыкальный театр?

– Что-то типа того, – неопределённо покрутив перед собой руками, согласился я.

Пока мы разговаривали вахтёр набрала на диску телефона четыре цифры и передала трубку, в которой мне послышалось: «Алё», мне.

– Хелло, – сказал я. – Машенька, это вы?

– Я, Пьер. Вы долго гуляете по Москве и долго спите. А кто-то за вас работает…

– Кто работает? – удивлённо спросил я с одесской интонацией, перебив её.

Маша на некоторое время замолчала, потом продолжила:

– Не покладая рук работает. Я работаю. Мне из Горкома партии в девять часов привезли контракты и я их уже с нашей стороны подписала, между прочим. Осталось подписать вам и я сдаю их в канцелярию.

– Мне подойти к вам?

– Нет-нет, я сейчас приду. Буквально через пять минут. Я тут, неподалёку. Ждите на вахте.

Комендант и вправду, натурально прибежала через пять минут. Я, ради интереса, засёк время и удивлённо вскинул брови, когда двери распахнулись и по гранитному полу зацокали Машины каблучки. Комендант увидела моё движение тела в сторону руки с часами и покраснела.

– Сказали сделать быстро и сообщить в горком партии. У нас это очень серьёзно. Они и так уже перезванивали. И там недовольны, что контракт ещё не подписан.

– Недовольны? – удивился я, рассмеялся и подумал, что с получением Советского гражданства я пока повременю. А то ещё в партию вступать заставят.