Текст книги "Операция «Феникс»"

Автор книги: Михаил Прудников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава седьмая
Чёрный «мерседес»

Рублёв просыпался с ощущением светлой радости и спросонья не сразу понимал её источника. Потом вспоминал волну светлых волос, большие серые глаза, прерывистый шёпот, джинсы с широким солдатским ремнём… «Ах да, Катя! Вот в чём дело!» И невольно улыбался.

У него давно не было такого солнечного ощущения бытия. Пожалуй, с самого детства, когда он жил в деревне у бабушки. Из того времени он запомнил летние июльские дни. Он вставал в девятом часу, отяжелевший от сна, выходил из тёмного сенника в сад, где щебетали птицы и ещё не жаркое июльское солнце пронизывало мокрую листву яблонь. Какое это было ощущение блаженства – то ли от прекрасного летнего утра, то ли от предвкушения ласковости бабки и длинного соблазнительного в своей новизне дня.

Примерно тоже ощущение он испытывал и теперь. Он бежал под душ, торопливо брился, варил кофе и, наспех позавтракав, выходил на улицу, чувствуя прилив бодрости и необычайной доброжелательности к окружающим. Максимов сразу заметил и просветлённость его лица и необычайно хорошее расположение духа. Насмешливо прищурившись, он заметил:

– По моим наблюдениям, вы с Катей поладили?

– Что за вопрос! – добродушно возмутился Рублёв. Ему, правда, очень хотелось поделиться с Гошей своей радостью, но останавливал страх перед чужой бесцеремонностью. – Ведь всё, что происходило между ним и Катей, – это так трепетно, сокровенно, потаённо.

– Ну, ну, молчу, – Максимов изобразил на лице возмущение собственной бестактностью и дружески добавил: – Хорошая девчонка! Вот только ей не повезло. Впрочем, хорошим обычно и не везёт…

В это утро у подъездов управления Сергея Николаевича ждала служебная машина. Через четверть часа он должен был отправиться в «фирму Смелякова», как называли они с шефом научно-исследовательский институт, где впервые удалось получить высокоэффективное ракетное топливо – жидкость «зет».

– Ваши предложения утверждены, – хмурясь, проговорил Петраков. – Хотя где-то в душе я с ними не согласен. Свои сомнения высказал «генералу» (так они называли заместителя начальника управления генерала Загладова), но он меня не поддержал. – Петраков вытащил из пачки «Ява» сигарету, оторвал фильтр и всунул её в инкрустированный мундштук. Эта привычка шефа всегда удивляла Рублёва. Зачем тогда он, собственно, покупал сигареты с фильтром?

– Могу я узнать, почему? Что вам показалось в моём плане сомнительным?

– Видите ли, Сергей Николаевич, по-моему, ваш план операции слишком мягкий, деликатный.

– Но ведь мы имеем дело с крупнейшим учёным. У него огромные заслуги перед нашей страной. Главное, к чему я стремлюсь, – это ни в коем случае не давать ему повода для обид. Ведь он, чего доброго, может подумать, что мы проверяем его… Мы ни в коем случае не имеем права оскорбить его подозрительностью.

– Да, это всё так. Но всё же не забывайте: где-то рядом с нами действуют наши противники. Выявить их как можно скорее – вот наша задача. А ваш план операции рассчитан на медленное прощупывание…

– Мы сделаем всё возможное…

– Хорошо. Прошу вас действовать энергичней. Время в нашем деле – чрезвычайно важный фактор. Помните главное: не дать противнику уползти с добычей в зубах.

Собственно, план Рублёва не отличался изощрённостью. Весь расчёт в нём строился на том, что, поскольку противник интересуется фирмой Смелякова, значит, рано или поздно его присутствие можно будет обнаружить именно в этой зоне. «Моя задача, – писал он, – исследовать квадрат за квадратом зоны, особенно на направлениях его вероятного движения».

Через полчаса «Волга» Рублёва остановилась у высокого здания с просторными зашторенными окнами. Перед фасадом был разбит красивый газон, пестревший цветами. Шеренги лип и тополей бросали на аккуратно подстриженную траву ажурные тени.

Дежурный, пожилой старшина, долго изучал его удостоверение, переводя взгляд с фотографии на оригинал. Снимок этот был сделан пять лет назад. Сергей Николаевич выглядел на нём юнцом. Вероятно, это обстоятельство и смущало старшину.

Рублёв поднялся на второй этаж, прошёл по пустому прохладному коридору (окна были зашторены) и толкнул дверь с надписью: «Спецчасть». Из-за стола поднялся седой человек в тёмно-синем костюме из толстого трико. «Такая жара, а он в шерстяном костюме. Какое-то самоистязание!» – подумал Рублёв.

– Басов… Митрофан Иванович, – представился хозяин кабинета. У него был глуховатый голос, впалые щёки и глубокие глазницы в коричневых тенях. Держался Басов суховато, подчёркнуто официально. Наверное, в глубине души он был недоволен, что какой-то мальчишка приехал ревизовать его деятельность. Почувствовав состояние начальника спецчасти, Сергей Николаевич заговорил как можно мягче:

– Мне нужна ваша помощь.

– А в чём дело? – насторожился Басов.

– Дело в том, что каким-то образом разведке противника удалось узнать о работе над жидкостью «зет».

Басов, казалось, превратился в каменное изваяние. Он не спускал с Рублёва немигающего взгляда.

– Так… – наконец выдавил он из себя. – Но как это могло случиться?

– Вот это я как раз и собираюсь с вашей помощью выяснить.

– Но мы строго соблюдали все меры предосторожности…

– Не сомневаюсь.

– Ума не приложу! – воскликнул начальник спецчасти.

– Пока ничего страшного не случилось, – успокоил его Рублёв. – Насколько я понимаю, главное – формула жидкости – противнику ещё неизвестно. Пока он знает только о самом факте исследований.

– Чем я могу помочь?

– Дайте мне список всех лиц, работавших над жидкостью «зет».

– Над ней работала довольно большая группа. Не меньше пятидесяти человек. В том числе трое учёных из Германской Демократической Республики.

– Сколько бы ни было…

– Я подготовлю такой список.

– Скажите, а вам не поступало сигналов о, скажем, необычном поведении тех, кто допущен к секретной работе, или об их родственниках, знакомых?

– Вы имеете в виду неделовые контакты с иностранцами?

– Да, это тоже интересно.

Начальник спецчасти ответил, что информацией такого рода он не располагает.

– Есть, правда, один человек, который нас несколько беспокоит. Дело в том, что он родственник Смелякова. Точнее, зять…

– И что же?

– Видите ли, у него машина иностранной марки. Подержанный «мерседес». Так вот мне недавно сообщили из милиции, что он скупает тряпки у иностранцев. Фарцовщик, словом.

– А сам Смеляков об этом знает?

– Да, он в курсе. Обещал принять меры. Но не знаю, как там на самом деле.

– А как фамилия этого зятя?

– Кухонцев Вадим Леонидович. Работает в каком-то научно-исследовательском институте…

– А где он живёт?

– До последнего времени в квартире тестя. А сейчас не знаю. Говорят, что они не ладят с дочерью Смелякова. Кажется, пахнет разводом.

Рублёв подождал, пока начальник спецчасти приготовил списки сотрудников, работавших над жидкостью «зет», записал домашний адрес Смелякова. Он жил поблизости от института, в одном из новых домов. Уточнив по телефону номер отделения милиции, которое обслуживало этот район, Рублёв соединился с начальником отделения и попросил того быть на месте. Поблагодарив Басова за помощь, он покинул институт.

При виде приближавшегося Рублёва шофёр его машины, читавший «комсомолку», свернул газету и включил зажигание. Сергей Николаевич назвал ему адрес отделения милиции. В Москве была необычная жара – на пять градусов выше средней температуры июля. У бочек с квасом стояли длинные очереди. По вечерам пригородные электрички и автобусы, уходившие за город, были битком набиты народом. Все старались вырваться на природу, в лес, на речку. Асфальт раскалился и дышал под ногами, как подошедшее тесто.

В отделении милиции было прохладно, пахло невыветрившимся табачным дымом, штукатуркой и чернилами. Начальник отделения, пожилой подполковник с остатками курчавых волос на затылке и висках, встретил Рублёва с шумной приветливостью и тут же начал жаловаться на трудности своей должности. Район, правда, тихий, публика живёт интеллигентная, но молодёжь… С ней хлопот не оберёшься. Кухонцев? Нет, о таком он ничего не слыхал. Да разве всех упомнишь…

Подполковник нажал кнопку звонка, и на пороге появился лейтенант.

– Кто у нас обслуживает улицу Бехтерева?

– Капитан Карабанов… – после небольшой паузы ответил лейтенант.

– Разыщите. Пусть немедленно явится ко мне.

Минут через пятнадцать в кабинет начальника вошёл пожилой капитан с усталым, морщинистым лицом. Он долго и шумно обмахивался платком, вытирал залысины, усыпанные бисером пота. Говорил он медленно, как будто спросонья. Да, некоего Кухонцева он знает. Как же не знать? Его участок. А на своём участке он, слава богу, вот уже пять лет работает. Долговязый красивый парень, у него ещё «мерседес» свой.

– Как-то раз его задержали, – продолжал участковый, – был в нетрезвом состоянии за рулём. Так он инспектору нагрубил да ещё пригрозил, что, мол, у того будут неприятности. Ну, а инспектор – кореш мой ещё по армии. Он попросил меня навести об этом Кухонцеве справки. Вот так мы с ним и познакомились.

– Как вам стало известно, что он занимается фарцовкой?

– С Петровки сообщили. Его несколько раз у гостиницы задерживали за нарушения общественного порядка. Есть подозрения, что он и валютой балуется.

– Так, так…

– Тут недавно ещё один сигнал поступил. Он одному своему знакомому ветровое стекло иностранной марки продал, потом ещё кое-какие мелочи. Ну, мне сообщили… Родственник такого уважаемого человека, а спекуляцией занимается. Да, не хотел бы я иметь такого зятя… Сомнительный тип. Получает сто двадцать, а живёт на широкую ногу. Явно не на трудовые…

– И какие меры вы приняли? – поинтересовался Рублёв.

– Какие меры, – недовольным тоном буркнул участковый. – Дело, конечно, заводить не стали. Из уважения к тестю. Неудобно его травмировать.

– Да, да, теперь я вспомнил! – встрепенулся начальник отделения. – Как же… как же! Сами понимаете, – пояснил он Рублёву, – крупный учёный… Решили просто поставить его в известность.

– А с кем из иностранцев он общается? – обратился Рублёв к участковому.

– Не выясняли. Так что точно сказать не могу. – Капитан виновато улыбнулся и опять принялся вытирать платком свои залысины… – Впрочем, подождите… – Участковый задумался. – Тут к нему недавно приезжал какой-то тип. Правда, на «Волге». Но в ней лежали иностранные журналы. Смотрю, машину оставил в переулке, а к дому Смелякова пошёл пешком. Повертелся вокруг, а скоро к нему вышел этот Кухонцев. Думаю, э-э, братец, чего-то ты скрываешь, раз к подъезду боишься подъехать!

– Кто, не выясняли? Или, быть может, номер запомнили?

– Нет, номера не запомнил. А выяснять причины не было. Он правил никаких не нарушал, а шофёра описать могу. Высокий, горбоносый.

– Иностранец?

– Нет, по всему видать, наш. Представительный такой, лет пятидесяти, а может, меньше. На виске родинка. Лицо узкое и брови тёмные, густые.

– Любопытно. Значит, к дому Смелякова подъезжать не стал…

– Да, таился…

«Таился», – повторил про себя Рублёв. Что кроется за этим словом? Кончик нити, которая может вывести его на след преступников? Или всего-навсего профессиональная подозрительность старого служаки – участкового.

Рублёв был разочарован беседой. Он поднялся, чувствуя, что и у начальника отделения, и участкового на языке вертится вопрос: почему Кухонцевым заинтересовались товарищи из органов госбезопасности? Что он натворил? Но спросить они так и не решились: сочли неудобным.

Сергей Николаевич попросил капитана последить, что если у подъезда Кухонцева опять появится та самая «Волга», то сообщить ему. Прощаясь, он оставил свой телефон.

* * *

В конце рабочего дня Петраков устроил в своём кабинете небольшое совещание, на котором Максимов и Рублёв докладывали о результатах начавшейся операции. Гоша, руководивший наблюдением на Новодевичьем кладбище, доложил, что вечером у памятника купцу Маклакову появился неизвестный гражданин, что-то долго там крутился, но установить, кто он такой, не удалось.

– Я пошёл за ним, – виноватым тоном рассказывал Максимов, – но он затерялся в толпе.

– Как же ты упустил его? – искренне удивился Петраков.

– Сам не могу понять. Он вышел за ворота кладбища, и тут как в землю провалился.

– Наверное, он заметил, что за ним следят?

– Не думаю. По-моему, он скрылся просто из предосторожности.

Петраков осуждающе покачал головой.

– А как он хоть выглядел? Описать его сможешь?

– Конечно. Высокий, горбоносый, слегка сутуловатый, родинка на виске.

– Странно… – пробормотал Рублёв. – С родинкой, говоришь?

– Да, т– подтвердил Максимов. – Родинку эту я запомнил хорошо. А в чём дело?

– А в том, – прищуренным взглядом обвёл Рублёв присутствующих, – что тот самый шофёр, который приезжал к Кухонцеву, тоже высокий, горбоносый и главное – с родинкой на виске.

Какое-то мгновение все молча смотрели друг на друга.

– Но, может быть, это простое совпадение? – проговорил наконец Максимов.

– А может быть, и нет, – возразил Петраков. – Во всяком случае, нам нужно срочно установить, кто этот ваш Горбоносый. Тут, вероятно, нам может помочь ваш участковый, – обратился Петраков к Сергею Николаевичу.

– Но где гарантия, что он опять появится у подъезда дома Смелякова? Нет, Анатолий Васильевич, тут нам может помочь Кухонцев. Ведь он-то наверняка знает, кто этот Горбоносый и где работает.

– Но Кухонцев может и не сказать, – возразил Максимов.

– Надо, чтобы он сказал. И думаю, что особых хлопот он не доставит. Кухонцев, насколько я понял, ведёт широкий образ жизни, а стало быть, нуждается в деньгах. Допустим, что у меня есть иномарка, и я прошу его достать мне какую-нибудь деталь…

– Нет, – возразил Петраков, – этот вариант отпадает. Он вам достанет деталь, но где гарантия, что он познакомит вас с Горбоносым. Кроме того, здесь какая-то примесь провокации. Судя по всему, у него широкий круг знакомств среди иностранцев. И не обязательно Горбоносый достаёт ему запчасти. Возможно, они связаны валютой или импортными тряпками. У меня другое предложение. Вы говорите, что в милиции лежит заявление?

– Совершенно верно, – подтвердил Рублёв.

– Пусть милиция даст ему ход. Я думаю, что Кухонцев и сам всё расскажет. Такие, как он, обычно словоохотливы. Конечно, передавать дело в суд не стоит, главное – узнать от него фамилию Горбоносого. Кстати, Сергей Николаевич, поговорите с ним вы сами. А с начальником милиции я обо всём договорюсь.

* * *

Они встретились у метро «Фрунзенская» в начале седьмого. Катя пришла в лёгком цветастом платье, перехваченном в талии узким пояском. Сергей Николаевич видел её в платье только второй раз, джинсы и мужские рубашки были её постоянным нарядом. Сейчас она показалась ему необычайно привлекательной, женственной. Под пристальным взглядом Сергея она смутилась.

– Что, не нравится?

– Наоборот. Если можно, ходи в платьях.

Она засмеялась.

– Так и быть. Но только для тебя.

– Ты любишь джинсы?

– Да нет. Просто в них удобней. И сборы не занимают много времени.

– Практичная женщина!

– Нет. Скорее, лентяйка. Но буду воспитывать в себе трудолюбие. Куда сегодня двинемся? – И прежде чем он успел ответить, предложила: – Давай махнём куда-нибудь поужинать!

– Тебе надоела моя квартира? – спросил Сергей.

– Что ты! – Она прижалась к нему плечом. – Просто хочется с тобой где-нибудь показаться. Я тщеславная. Хочу, чтобы мне немного позавидовали.

Сергей засмеялся.

– Нечему завидовать.

– Ты ничего не понимаешь. Я обратила внимание, что девчонки так и стреляют в тебя глазами.

– Жаль, что этого не заметил я. Ну хорошо, тогда давай за город. Скажем, в Архангельское. Как?

Она кивнула головой.

Через несколько минут они уже сидели в такси и обменивались взглядами, которые были понятны только им одним и которые для них были полны значительного смысла. Никогда ещё Рублёв не чувствовал в себе такого прилива сил, такой внутренней лёгкости, такой доброты к окружающим. Он всегда боялся громких слов и сдержанность считал главным достоинством мужчины.

Даже про себя, наедине не осмелился бы произнести он слово «счастье», но на самом деле он был счастлив. И если бы завтра вдруг по какой-то причине Кати не оказалось рядом, действительность потеряла бы для него свои самые яркие краски.

В ресторане «Архангельское» было прохладно и не очень людно, сидевшие в зале мужчины проводили Катю долгим оценивающим взглядом. Но странно: Рублёва эти взгляды даже не раздражали. Он видел, что Катя их даже не замечает. А когда они сели за отдельный столик и она посмотрела на него счастливыми, сияющими глазами, то он и вовсе почувствовал себя уверенным и спокойным. Рублёву показалось, что официантка – пожилая полная женщина – обслуживает их с какой-то особой предупредительностью и даже удовольствием.

Странно, что Сергей Николаевич почти не говорил Кате о своих чувствах. Да она и не спрашивала. Просто бежала к нему по первому звонку, а по утрам расставалась неохотно. Но по её просветлённому лицу, по той готовности, с какой она шла навстречу каждой его просьбе или предложению, он видел, что Катя переживает период радостного подъёма. Как-то он спросил её о родителях. Она небрежно ответила, что «мама сидит дома», папа – учёный, работает в «ящике».

Сейчас в ресторане Рублёв решил, что он должен сказать о своём отношении к ней. Но с чего начать разговор? Когда официантка принесла им цыплят табака и бутылку «Ркацители», она вдруг сама пошла ему навстречу.

– Иногда я просыпаюсь по ночам и думаю, а вдруг всё это кончится. И мне страшно.

– Но всё ведь зависит от нас, – возразил Рублёв.

– Конечно, но человеческие отношения – хрупкая вещь… А вдруг я тебе надоем?.. – Это вырвалось у неё неожиданно. Она, видимо, и сама испугалась этих слов.

Поспешно сглотнув, Сергей Николаевич прерывисто прошептал:

– Нет, Катя, нет… Знаешь что, если ты ничего не имеешь против… будь моей женой. – Он произнёс эти слова и вдруг почувствовал всю серьёзность сказанного. Он не отрывал взгляда от её лица, такого прекрасного!

Она молчала, комкая салфетку.

– Ты это серьёзно? – спросила она почти шёпотом.

– Вполне!

Она отстранилась от стола, скрестив загорелые руки на груди.

– Считаешь, что после всего… ты, как честный человек, должен на мне жениться?

– Катя, что ты говоришь!

– Я говорю дело, Серёжа. Ты прекрасный парень, и я с тобой счастлива… Но ведь женитьба – это совсем другое…

– Да, но…

– А ведь ты даже ни разу не сказал, как ты ко мне относишься.

– Наверное, просто потому, что не умею об этом говорить. Но разве ты не чувствуешь?

– Да, ты внимателен, ты нежен… Но разве это всё…

– Катя, ты мне нужна! Я без тебя не могу.

Ресницы её вдруг вздрогнули, глаза налились слезами. Она поспешно отвернулась, щёлкнула сумочкой, достала платок.

Рублёв мягко коснулся её руки.

– Что с тобой?

Она по-детски шмыгнула носом и виновато улыбнулась.

– Ничего… Просто слишком счастлива… Никогда не надеялась от тебя этого услышать…

Рублёв взял её руку и, перегнувшись через стол, поднёс к губам.

…Они вернулись из ресторана счастливые, возбуждённые. Всю дорогу, перебивая друг друга, болтали, строили планы. Договорились, что поженятся, как только Катя разведётся с мужем. Она объявила, что завтра же обо всём расскажет маме.

– Наверно, она очень расстроится? – спросил Сергей.

Катя вздохнула.

– Вероятно. Мама очень консервативна. Она приходит в ужас, когда кто-нибудь из наших знакомых разводится. Она считает, что брак – это навсегда, что если и ошибся, то должен нести, свой крест с достоинством и терпением.

– В чём-то она права.

– Да, но если нет сил? Если ничего, ровным счётом ничего тебя не связывает с. этим человеком? Зачем нести крест? Кому это нужно? Я понимаю, дети… Ради них…

Хотелось спросить Катю, почему её семейная лодка дала течь, но он счёл это неудобным.

– А твой папа? Как он отнесётся к этому известию?

– Видишь ли… – она посмотрела в сторону, – папа у меня не родной… Отчим. Мой отец погиб – он был летчик-испытатель.

– Извини… – пробормотал Сергей.

– Ничего… Он погиб, когда мне было два годика. Я его знаю только по фотографиям. А теперешний папа… Я никогда не чувствовала, что он не родной. Мы с ним друзья…

– Ты ему рассказала обо мне…

– Нет ещё. Но расскажу.

– Он придёт в ужас?

– Нет, уверена, что ты ему понравишься. В тебе есть что-то прочное, настоящее. Потом ты «человек дела», как говорит папа. А такие ему нравятся…

– Послушай… а твой муж… почему…

У него впервые и нечаянно вырвалась эта фраза – «твой муж». Обычно они избегали говорить о нём. Он, конечно, присутствовал в их мире, незримый, как привидение, но на него не хотели оглянуться, боялись, что его тень омрачит их счастье.

– Почему его невзлюбил папа? – Она глубоко затянулась. – Вадим – лентяй… И вообще тёмный человек…

– Вадим?! – переспросил Сергей, и перед его глазами мгновенно всплыло холёное, спокойное лицо Кухонцева.

– Да, а что? – Катя приподнялась на локте и посмотрела прямо ему в глаза.

– Ничего… просто так… Они помолчали…

– Давай условимся, – проговорила она наконец, – никогда о нём не говорить.

Он кивнул.

– Послушай, а как фамилия твоего отца? – спросил он после долгой паузы.

Катя ответила не сразу.

– Вообще-то, – проговорила она наконец, – я никому не говорю… У него закрытая работа. Ты это должен понять. Но тебе ведь всё равно с ним придётся познакомиться… Смеляков… Роман Алексеевич Смеляков. Тебе что-нибудь это говорит?

Рублёв тоже потянулся за сигаретой. Катя, чиркнув зажигалкой, поднесла ему прикурить. При этом Сергей чувствовал на себе пристальный взгляд.

– Кажется, слышал, – пробормотал он, выпуская дым. – Но где – не помню.

Это была первая ложь с его стороны, и он надеялся, что последняя.

* * *

Рублёв зашёл к Максимову домой и рассказал ему всё. Тот посмотрел на него озадаченно.

– Ну и что? Что ты страдаешь? Что ты из пустяков делаешь проблемы. Знаешь, старик, Катя – прекрасная женщина! Кто бы, скажем, не хотел иметь такую?

– Но ведь ты знал, кто она?

– Понятия не имел. Ты меня просто огорошил!

– А твоя жена? Почему она не сказала?

– Уверен, что и она не знала. Но что тебя волнует? Ты что, недоволен?

– Да нет! Но пойми моё положение… Получается, что я впутал в служебные обязанности личные дела. Как-то неудобно! И перед своими, и перед Катей.

Максимов, наморщив лоб, взъерошил волосы.

– Ну, свои поймут. Поговори с шефом. Ведь не специально же ты сделал. А Катя… разве ей обязательно знать, что ты занимался делом, связанным с её отцом?

– Не обязательно, конечно, – покусывая губы, проговорил Рублёв. – Но всё же. Но ведь я к ней серьёзно… Ведь это на всю жизнь… Начинать с неправды… с утайки… А вдруг она узнает? Что подумает?

Гоша пожал плечами.

– Не знаю. Но ведь она интеллигентная женщина. Понимает специфику работы. Нельзя же говорить всё, что связано с нашими делами.

Рублёв сидел в кресле и смотрел, как Гоша расхаживает по комнате. Вернее, смотрел мимо него.

– Нельзя, конечно. Но ведь чем мы занимаемся? Поисками истины. Борьбой со злом, скрытым и потому особенно опасным.

– Ну, это ясно… – Гоша пожал плечами.

– Нет, неясно. Раз мы призваны защищать с тобой высшую правду, то мы во всём и до конца должны быть правдивы. А я ей сейчас должен лгать? Нет, не могу.

– Ну при чём здесь она? – сморщился Максимов.

– Как при чём? Она моя… будущая жена, самый близкий мне человек.

– Ну и прекрасно! – почти выкрикнул Гоша. – И радуйся! Чего тебе надо?

– Мне надо, чтобы я честно смотрел ей в глаза. А я ей сказал неправду.

– Но ведь во имя дела! Большого государственного дела!

– Я понимаю… Так надо. Но, пока я ей не могу сказать правды, мне трудно с ней встречаться.

Максимов пожал плечами.

– Я бы на твоём месте смотрел на это дело проще.

– Извини, проще не могу.

* * *

Перед тем как встретиться с Кухонцевым, Рублёв навёл о нём справки на Петровке. Но сотрудник этого отдела никаких конкретных сведений о Кухонцеве сообщить не мог. Да, задерживался в гостиницах за нарушения общественного порядка. Дважды вызывался на беседы. Давал слово, что покончит с фарцовкой. Просил только не сообщать тестю. Последние полгода в гостиницах Кухонцева не видели. Возможно, действительно покончил со спекуляцией тряпками. Но, вероятнее всего, действует через посредников.

Валюта? Да, однажды покупал в киоске «Националя» магнитофон на доллары. Объяснил, что доллары ему подарили друзья. На первый раз дела заводить не стали. Больше сведений такого рода не поступало.

«Если Кухонцев – мошенник, то достаточно ловкий, – рассуждал Рублёв, – умеет по крупному не попадаться. Но возможно, просто дилетант».

Но главное выяснить: ищет ли Кухонцев сам встречи с иностранцами, или кое-кто из них ищет встречи с ним? И кто всё-таки этот Горбоносый, с родинкой?

Рублёв вызвал Кухонцева в отделение ГАИ. Поводом для этого вызова послужило то, что два дня назад Кухонцев на своём чёрном «мерседесе» в очередной раз нарушил правила уличного движения: проехал на красный свет в переулке недалеко от Кутузовского проспекта.

Почему-то Рублёв представлял Кухонцева щуплым, невысоким, невзрачным. Но перед Рублёвым предстал кинематографический герой-любовник: крупное, сильное тело, ленивые движения, обезоруживающая улыбка, часто вспыхивающая на холёном лице с большими голубыми глазами, свидетельствовали, что он уверен в себе, в силе своего обаяния, что он привык нравиться женщинам. Очевидно, это был жуир, бабник, любитель вкусно поесть, сладко поспать, весело провести время. Всё на нём сидело как-то ловко, изящно – и зеленоватый пиджак из тонкой, переливающейся ткани, и коричневые брюки, и жёлтая рубашка с пуговичками на углах воротника. А галстук в косую узкую полоску был завязан очень тщательно. Несмотря на жару, Кухонцев был свеж, будто только что принял ванну, и сколько Рублёв ни присматривался к нему, он не мог обнаружить никаких следов волнения или страха. И Рублёв подумал, что этот человек, чувствуя за спиной почтенную, всеми уважаемую фигуру тестя, не боится никого и ничего. Он уверен, что ему помогут выпутаться из самой затруднительной ситуации.

И эта уверенность Кухонцева в собственной неуязвимости вызывала в Рублёве раздражение, как, впрочем, раздражала ленивость его движений, ленивость крупного, сильного животного, и безмятежное выражение лица, характерное для людей, не знающих тягот жизни, не обременяющих свой мозг ни абстрактными, ни конкретными бытовыми проблемами.

Но Рублёв подавил в себе это раздражение и, стараясь быть дружелюбным и непринуждённым, задал Кухонцеву несколько формальных вопросов: какой институт окончил, где работает, давно ли водит машину, хотя всё это было ему известно: накануне он навёл о Кухонцеве все необходимые справки.

Он работал младшим научным сотрудником научно-исследовательского института, получал сто двадцать; «мерседес» раньше принадлежал его тестю и перешёл к Вадиму Кухонцеву как свадебный подарок.

Кухонцев отвечал охотно, с видом человека, который и сам осознаёт свою вину, но относится к ней снисходительно и рассчитывает, что и другие отнесутся к ней так же. «Ведь всё это пустяки, – говорили его глаза. – И зачем столько хлопот и разговоров из-за таких пустяков? Смотрите, какой я красивый, какой обаятельный, неужели мне нельзя простить этой маленькой шалости?»

Рублёв догадывался, что его собеседник играет в парня милягу не только по привычке, но и с умыслом: инспектор ГАИ отобрал у него водительские права, и сейчас он надеялся, что вернут их ему без лишних хлопот.

– Вы ведь не первый раз нарушаете правила, – заметил Рублёв. – Вот и за рулём вас видели в излишне весёлом состоянии…

Кухонцев пожал плечами: мол, что поделаешь! – был такой грех.

– Случайно получилось, – пояснил он, улыбаясь, – был в гостях, ну, приятели уговорили.

Рублёв помолчал, разглядывая собеседника.

– Уж очень много случайностей, Вадим Леонидович… Случайно в нетрезвом состоянии за рулём, случайно несколько раз нарушали правила движения, случайно приторговываете тряпками и запчастями. Не много ли случайностей?

Последнего Кухонцев не ожидал: улыбка исчезла с его лица.

– Кстати, – продолжал Рублёв, – откуда вы всё это берёте? Детали к иностранным машинам, например, у нас не продаются.

– Ну зачем так грубо, капитан (Рублёв был одет в форму капитана ГАИ), – опять засиял улыбкой Кухонцев. – «Приторговываете». Просто уступил хорошим людям то, что мне было не нужно самому.

– Уступили? Но не бесплатно?

– Этого я не помню… Возможно, какие-то деньги друзья мне и дали. Просто решили, что принять бесплатно им неудобно.

– Возможно… – Рублёв сделал вид, что этот довод его убедил. – Ну, а откуда всё же вы сами добыли это ветровое стекло?..

Кухонцев деланно засмеялся:

– Товарищ капитан, ставите меня в неудобное положение. Друзья достали мне кое-какие запчасти просто так, желая сделать мне приятное. А теперь я их должен выдать? Мне просто неудобно… Поставьте себя на моё место.

– Поставьте себя на моё, – после небольшой паузы возразил Рублёв. – Дело в том, что за последнее время в Москве было несколько случаев угона машин иностранных марок. Их раздевали догола и бросали в лесу. Кто этим занимается? Не ваши ли великодушные друзья?

– Это исключено! – запротестовал Кухонцев. – У меня нет таких друзей. Они все порядочные, солидные люди.

– Допускаю. Но где ваши друзья могли взять эти запчасти? Согласитесь, не в магазине…

Кухонцев покусывал губы.

– Нет… нет… это исключено…

– А я такой возможности не исключаю. И поэтому вам придётся назвать фамилии ваших друзей.

– Но я не помню. – Он пожал плечами.

– Придётся вспомнить, Вадим Леонидович!

На лбу у владельца «мерседеса» проступили капельки пота. Дело принимало совсем неожиданный оборот. Он приготовился к нотации, штрафу, пересдаче правил уличного движения. Но только не к разговору на эту тему. Он вспомнил неприятное объяснение с тёщей, с женой. Угодил он в историю! Чёрт знает, чем она кончится. Как заботливый садовник бережёт цветущие яблони от холоден, так и Кухонцев беспокоился о своём хорошем настроении. Но в эти дни все как будто сговорились и непрестанно его угнетают. Может, назвать этому капитану фамилию Павла и тогда он отвяжется?

Но как ни беспечен был Кухонцев, он понимал, что делать этого не следует. А вдруг этот Павел достал детали незаконным путём? Тогда, пожалуй, привлекут к ответственности и его…

– Ну как, вспомнили?

Кухонцев опять сверкнул улыбкой:

– Ну хоть убейте, капитан, не помню…

– Хорошо. Тогда боюсь, что прав вам не видать… У нас есть все основания лишить вас годика на два…

Кухонцев остановил на Рублёве иронический взгляд.

– А вы, капитан, жестокий человек. Вы из тех, кому доставляет удовольствие делать гадость людям…

– Не будем говорить обо мне. Поговорим лучше о вас. Вам никогда не приходило в голову, что вы своим поведением бросаете тень на своего тестя? И если хотите знать, мы беспокоимся не столько о вас, сколько о нём.