Текст книги "Операция «Феникс»"

Автор книги: Михаил Прудников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава вторая
Два Ганса

Мюллерштрассе – узенькая улочка на окраине Западного Берлина. Дома здесь двух-трёхэтажные, старинные, с лепными карнизами и подъездами и высокими стрельчатыми окнами. Нижние этажи занимают магазины, лавочки, крохотные кафе, мелкие конторы, малоизвестные агентства и бюро. Вдоль обочины плотной шеренгой выстроились припаркованные машины. В обычные часы на улице тихо, малолюдно, и только в часы пик становится оживлённо. Чиновники и продавцы высыпают из своих контор и магазинов на улицы, чтобы перекусить в ближайшем кафе.

Дом № 31 мало чем отличается от своих соседей: трёхэтажный, из красного потемневшего от времени кирпича, с высокими окнами в частом переплёте, с цоколем, облицованным коричневым мрамором. Козырёк его единственного подъезда поддерживают два мускулистых бородатых титана. В глубокой входной нише – стеклянные двери, задёрнутые изнутри шторами.

Дом несколько отнесён в глубь улицы, перед фасадом его зеленеет аккуратно подстриженный газончик и разбиты цветочные клумбы. Можно подумать, что особняк принадлежит преуспевающему адвокату или доктору с богатой частной практикой. Но металлическая табличка на решётчатой ограде, – отделяющей газон от тротуара, гласит, что здесь располагается учреждение с малопонятным названием: «Агентство по розыску пропавших без вести». Впрочем, вы можете нажать кнопку звонка на ограде, и ворота вам откроет служащий агентства. Он проведёт вас в просторный холл и осведомится о цели вашего визита. Вы будете приняты с безукоризненной вежливостью, если даже в этот дом вас привело простое любопытство. Служащий подробно объяснит вам цели и задачи учреждения. Агентство основано исключительно с благородными и гуманными целями: оно разыскивает участников минувшей войны, пропавших без вести или погибших при неизвестных обстоятельствах. «Да, да, – вздыхает служащий, – столько несчастных, которые не могут отыскать своих родственников. Наша задача: помочь разыскать пропавших во время войны». Вам могут даже показать огромную картотеку, где хранятся самые подробные данные о пропавших без вести и их родственниках. Могут показать и фотографии тех, кого удалось найти в результате многолетних и тщательных поисков.

Если вас заинтересует, на какие средства существует агентство, то и тут служащий даст вам исчерпывающие пояснения: значительные суммы поступают от частных пожертвований, другая часть – от благотворительных обществ и фондов, какую-то часть бюджета составляют гонорары от клиентуры. «Мы весьма ограничены в средствах, – признаётся служащий, – но ведь прибыль не входит в нашу задачу».

Если вы зашли в этот дом, привлечённые вывеской, и вам действительно нужно разыскать пропавшего во время войны родственника, то этот же служащий попросит вас заполнить обширный формуляр. Вам необходимо указать свою фамилию, национальность, возраст, род занятий, вероисповедание, адрес, а также адреса ближайших родственников. Вас попросят принести фотографии пропавшего, письма (если таковые имеются), описать его особые приметы. Когда с формальностями будет покончено, вам предложат зайти через месяц. Служащий примет вас и через месяц, и через другой, и через третий, и с выражением соболезнования сообщит вам, что, к глубокому сожалению, ничем не в состоянии вас порадовать. Увы, самые тщательные розыски, предпринятые агентством, ни к чему не привели.

Только узкий круг лиц, имеющих непосредственное касательство к делу, знал, что в доме № 31 на Мюллерштрассе находится одно из отделений английской разведывательной службы. В трёхэтажном особняке с плотно зашторенными окнами действительно велась кропотливая и скрытая от посторонних глаз работа, не имевшая, правда, ничего общего с благотворительными целями. Отсюда, из этого дома, координировалась работа всей густой, многочисленной сети английской разведки в Западном Берлине. Что касается таблички с наименованием благотворительного агентства, она давала не только удобное прикрытие, но и позволяла иметь картотеку клиентуры, из среды которой черпались кадры осведомителей, связников, агентов.

В начале июля у дома № 31 остановился цвета слоновой кости «Мерседес-2505». Из машины вышел худой долговязый человек с бледным лицом, с брюзгливо отвисшей нижней губой. Он беспокойно повёл серыми глазками в морщинах в обе стороны улицы и, сопровождаемый двумя вылезшими из того же «мерседеса» рослыми молодыми людьми, направился к подъезду дома. Служащий поспешно открыл перед ним ворота.

В холле приезжего встретили трое чиновников «агентства». Последовал обмен рукопожатиями и улыбками. Не трудно было заметить, что хозяева относятся к приезжему с исключительным вниманием, граничащим с подобострастием, которое гость принимал равнодушно-устало.

– Надеюсь, путешествие было приятным, сэр? – спросил один из трёх плотный, розовощёкий здоровяк с седыми висками, державшийся несколько независимей других. Это был шеф местного центра мистер Кларк.

– Спасибо, спасибо, – ответил приезжий. – Давно тебя не видел. Как ты?

Топчась на месте, Кларк пробормотал что-то в ответ.

– Ну, что же ты, – высказал нетерпение приезжий. – Веди в свой кабинет. Не будем терять времени. Приступим к делу.

Кларк сразу засуетился.

– О, простите, мистер. Вот сюда, наверх.

Хотя встретившие шефа сотрудники и были упреждены шифровками о приезде Лейнгарта (а это был он), никто из них не называл гостя по имени. К нему обращались просто «мистер». Имя Лейнгарта, как и факт его пребывания в Западном Берлине, являлись величайшей служебной тайной. В особняке на Мюллерштрассе о его приезде знали всего лишь трое – руководитель центра, его заместитель и начальник русского отдела. Для остальных Лейнгарт был обычным визитёром, естественно, под чужой фамилией. По паспорту он значился представителем английской торговой фирмы, имеющей деловые интересы в Старом Свете. На самом же деле Лейнгарт совершал инспекционную поездку: он хотел проверить на месте, как идёт подготовка в многочисленных разведцентрах к операции «Феникс» – так была названа серия мероприятий, направленных на то, чтобы вырвать у Советского Союза секрет новой антиракеты. Выполняя указания директора, Лейнгарт намеревался лично координировать усилия подчинённых и выработать чёткий план действий. Кроме того, он верил, что его присутствие на месте окажет мобилизующее влияние на сотрудников секретной службы.

Каждое звено в операции «Феникс», кроме общего названия, имело ещё и порядковый номер. То, что планировалось в особняке на Мюллерштрассе, значилось под порядковым номером – один. И поэтому можно было догадаться, какое важное значение придавали западноберлинскому варианту операции руководители разведки.

Кларк провёл Лейнгарта в свой кабинет – просторную комнату с камином и тяжёлым лепным потолком. В нишах под окнами убаюкивающе жужжали кондиционеры. В кабинете было тихо и прохладно, как в погребе.

Когда-то Кларк и Лейнгарт служили вместе в военной разведке и находились в довольно дружеских отношениях. Но, уже судя по первой реплике гостя, Кларк понял, что сейчас, поднявшись почти на самую вершину служебной лестницы, Лейнгарт не склонен был придавать их прежним дружеским чувствам слишком большого значения.

«Так оно бывает всегда, – думал Кларк, – власть и успех меняют людей. Кто я в глазах Лейнгарта? Мелкий неудачливый клерк».

Кларк считал, что судьба обидела его несправедливо. Ведь и он мог бы взобраться на вершину служебной пирамиды. Что он, хуже этого долговязого спирохета! Должна же когда-нибудь ему улыбнуться судьба!

Они уселись в просторные кожаные кресла возле низенького столика. На столе появились коктейли.

– К сожалению, сэр, – сказал Кларк, – нам до сих пор не удалось добиться прогресса. Я имею в виду дело по подготовке агента по кличке Физик, о котором я вам докладывал в шифрограмме.

Лейнгарт поднял белёсые брови. Дорога утомила его, и он находился в дурном настроении.

– Что значит не добились прогресса? Нельзя ли выражаться поконкретнее.

– Физик в последний момент отказался от сотрудничества.

– Мгм… Но разве нельзя найти ему равноценной замены?

– Равноценной? К сожалению, сэр, ничем подобным пока не располагаем.

Нижняя губа Лейнгарта недовольно оттопырилась. В душе у него закипало раздражение против этого толстяка. Завалить мероприятие, на которое он, Лейнгарт, так рассчитывал! Ему хотелось бросить в розовое, упитанное лицо Кларка какую-нибудь колкость. Но Лейнгарт сдержал себя. «В конце концов в нашем деле никто не застрахован от неудач, – подумал он. – Да и потом ценно уже то, что Кларк, не в пример другим, говорит о своей неудаче прямо».

– Послушайте, Кларк, – уже примирительно сказал Лейнгарт. – Вы, надеюсь, понимаете, что срыв операции должен быть исключён. Вы уверены, что испробовали все методы?

– Да, сэр. Мы предлагали ему суммы, каких не предлагали ещё никому, и по завершении миссии паспорт любой страны – на выбор. Но на него это не произвело никакого впечатления.

– Надеюсь, он психически нормален?

– Да, вполне, сэр. Он просто оказался под сильным влиянием коммунистической доктрины. Таких даже в век «холода» настолько много, что их трудно учесть. Только по нашим специальным картотечным учётам, я бы сказал меченых душ, более четырёх миллионов значится. А что будет, когда наступит потепление в мире? Хочу напомнить вам, сэр, что Физик провёл в России пять лет.

– Что же всё-таки он говорит? – чуть громче обычного и слегка раздражённо сказал Лейнгарт.

– Он говорит, что не может наносить вред стране, которая дала ему образование и где у него много друзей. Это тем более странно, сэр, что всего год назад он ничего не имел против контактов с нами. Все три года наши люди внимательно присматривались к нему и вели с ним работу.

– Что же случилось за эти несколько месяцев?

– Насколько я понял, сэр, у него в России появилась девушка, на которой он собирается жениться. Видимо, он изменил свои взгляды под её влиянием…

– Мгм… – криво усмехнулся Лейнгарт. – Пожалуй, придётся признать, что директор прав, утверждая, что один электронный прибор стоит десяти Мата Хари… – Он налил себе содовой и задумчиво отпил несколько глотков. Кондиционер мурлыкал свою нескончаемую песню. Высокие часы в футляре из красного дерева с готическим циферблатом пробили десять ударов.

Вдруг лицо Лейнгарта оживилось. Он поставил стакан на стол и, поднявшись, зашагал по комнате.

Кларк украдкой наблюдал за шефом. Пройдясь несколько раз по кабинету, Лейнгарт остановился возле столика и, думая о чём-то своём, рассеянно спросил Кларка:

– А как зовут этого… вашего Физика?

– Кушниц… Ганс Кушниц, сэр.

– Кушниц… Кушниц… Ганс Кушниц, – бормотал Лейнгарт. – Хорошее имя. В нём есть что-то истинно славянское… Да, Кларк, если бы Кушница не было, его следовало бы выдумать. Кто это сказал, Кларк?

– Кажется, Вольтер… Но о боге… – Кларк с интересом смотрел на шефа.

– Совершенно верно, Кларк. Вы неплохо знаете классиков, но у вас не хватает фантазии. Так вот, Кларк, у меня, кажется, появилась неплохая мысль.

Лейнгарт поспешно сел в кресло. Глаза его молодо поблёскивали.

– Дайте-ка мне, Кларк, досье этого Кушница.

* * *

Ганс Кушниц, о котором с такой заинтересованностью беседовали два высокопоставленных английских разведчика, сидел в двухкомнатном номере «Отеля № 9» – так сотрудники разведки называли одну из своих служебных квартир в Западном Берлине – и пытался разобраться в случившемся.

Пока ясно было одно: он попал в беду.

Всего лишь несколько дней как он вернулся из Москвы. В кармане его лежит новенький пахнущий краской диплом, свидетельствующий, что он, Ганс Кушниц, гражданин ГДР, закончил физический факультет МГУ по специальности «квантовая физика». Ясно, до мельчайших подробностей он помнил проводы в общежитии на Ленинских горах. В последний вечер перед отъездом в его комнату набилось человек двенадцать однокурсников. Пили, спорили, обещали не забывать друг друга и регулярно переписываться. Потом откуда-то появилась гитара. До самого рассвета они горланили песни. Ганс был взволнован до слёз: в этот вечер он с особенной остротой почувствовал, как привязался к своим товарищам за пять лет учёбы.

Но был ещё человек, особенно тесно роднивший его с Ленинскими горами, с Москвой. У этого человека были серые глаза, коротко стриженные русые волосы и слегка выступавшие скулы. Всё в этом человеке казалось Гансу особенным – и смеющийся взгляд, и редко расставленные передние зубы, придававшие её улыбке удивительное обаяние, и подкупающая прямота в спорах. Даже имя её, Татьяна, Ганс был готов повторять без конца. Она великолепно бегала на коньках и знала уйму русских песен. Голос у неё был чистый и сильный.

Утром после вечеринки на Ленинских горах она провожала его на Белорусском вокзале. Они приехали минут за сорок до отправления поезда. Ганс уложил свой багаж под сиденье и вышел на платформу. Было солнечное субботнее утро. На вокзале бурлили толпы – москвичи торопились за город.

До самого отхода поезда они стояли у вагона, не отрывая друг от друга встревоженных взглядов. Потом, когда раздался гудок, она впервые поцеловала его – торопливо, горячо. От нежности к ней у Ганса перехватило дыхание. Прыгнув на площадку вагона, он помахал рукой и крикнул:

– Я скоро приеду! Жди!

Глядя на её удалявшуюся высокую фигурку, он думал, что не пройдёт и двух месяцев, как снова будет в Москве и снова увидит Татьяну. И тогда у него не было оснований думать иначе. Незадолго до защиты диплома его пригласили в посольство ГДР в Москве и спросили, как он смотрит на то, чтобы остаться ещё на несколько лет в Советском Союзе и поработать в СЭВе. Правда, он мечтал о научно-исследовательском институте. Но была Татьяна, и Ганс с радостью согласился. Потом его пригласили в СЭВ, попросили заполнить анкету, объяснили, что для начала он будет назначен на должность эксперта. Через несколько недель его снова пригласили в СЭВ и спросили, может ли он приступить к работе сразу же после отпуска. Ганс сказал, что готов приступить хоть сразу же после защиты диплома.

– Прекрасно! – воскликнул начальник отдела кадров. – Ждём вас пятнадцатого августа. А пока отдыхайте.

Всё устраивалось как нельзя лучше. Никогда ещё Ганс не чувствовал себя таким счастливым, весёлым, беззаботным. Впереди была интересная работа, Татьяна, встречи с новыми людьми – впереди открывалось заманчивое будущее.

Ганс жил в Восточном Берлине вместе с дедом. Это был глухой старик, тощий как вобла, но ещё довольно бодрый для своих семидесяти трёх лет. Дед был участником минувшей войны, называл себя «истинным немецким солдатом» и по этой причине считал обязанным, несмотря на возраст, держаться молодцевато.

Родителей Ганс почти не знал: отец погиб в последние дни войны, мать умерла в пятидесятых годах. Семилетним мальчиком, он остался на попечение тётки по матери да деда. Тётку Гертруду Ганс считал второй матерью, да это и не удивительно: все сознательные мальчишеские годы он провёл в её доме. Тётка Гертруда была красивая дородная женщина, весёлая и, как впоследствии понял Ганс, несколько ветреная. В её доме часто появлялись такие же весёлые и дородные мужчины. Когда уже Гансу было лет шестнадцать и он заканчивал школу, один из них – преуспевающий делец, оказавшийся по делам своей фирмы в ГДР, – увёз тётку в Западный Берлин. С тех пор Ганс остался вдвоём с дедом. Других близких у него не было.

Ганс оказался в Москве благодаря стечению обстоятельств, во многом случайных. Не последнюю роль тут сыграло то, что дед его воевал на Восточном фронте, три года провёл в плену, в лагерях в районе Свердловска, где и научился довольно бегло говорить по-русски. О России дед вспоминал много и охотно. Ему там нравилось далеко не всё, но он не разделял озлобления против этой страны некоторых бывших фронтовиков.

– Нет, – любил говорить он, – что там ни говори, Ганс, а русские поступили с нами великодушно. Уж я-то видел, сколько горя мы им причинили.

Именно дед пробудил в Гансе интерес к суровой стране на Востоке. От него он научился самым обиходным русским оборотам речи.

– Мой тебе совет, Ганс, – говорил дед, – учи этот язык. Будем мы с русскими врагами или друзьями – он тебе пригодится. Ты приобретёшь капитал на всю жизнь.

Тётка Гертруда не раз говорила, что Ганс унаследовал характер отца – военного инженера: его трезвость суждений, его страсть к точным наукам (по физике и математике Ганс получал всегда отличные оценки), его основательность. Если Ганс брался за какое-нибудь дело, он стремился познать его до конца. Так произошло и с русским языком. Ганс не мог остановиться на полпути, ему хотелось овладеть русским языком в совершенстве.

После школы Ганс поступил на радиозавод. По вечерам четыре раза в неделю он посещал курсы русского языка при обществе дружбы ГДР – СССР. Через два года Ганс уже читал в подлиннике Чехова, Толстого, Горького. В Доме дружбы на Фридрихштрассе, 75, Ганс стал своим человеком: он помогал устраивать вечера, концерты, встречи. У него было много знакомых среди советской колонии в Берлине. Однажды за активную работу в обществе его премировали бесплатной туристической поездкой в СССР. Наконец он увидел страну, о которой столько читал и слышал.

– Ну, как, – допытывался дед, – небось там нас, немцев, до сих пор не любят, а?

– Нет, – ответил Ганс, – я этого не почувствовал.

– Гм, – усомнился дед, – может, из вежливости не показывают. А впрочем, я же говорил тебе, что русские – народ великодушный.

Потом случилось то, о чём Ганс и не смел мечтать. Как-то в правлении общества ему предложили поехать учиться в Москву.

– Какую специальность вы хотели бы избрать?

– Физика.

– Тогда готовьтесь к вступительным экзаменам. Есть место на физическом факультете МГУ.

Окрылённый Ганс засел за учебники. Осенью он был в Москве и по нескольку раз в день вынимал из кармана студенческий билет: неужели это случилось с ним наяву, что он, Ганс Кушниц, студент одного из самых крупнейших и прославленных университетов мира?

Теперь, сидя в комнате отеля, Ганс в который раз вспоминал эти подробности своей короткой биографии. В номере было тихо, казалось, в гостинице нет ни души. Но Ганс знал, что стоит ему выйти в холл, как откуда-то бесшумно появятся немногословные здоровяки с подбородками боксёров и препроводят обратно в номер. Ганс недоумевал, почему его содержат под арестом. Разве он недостаточно ясно дал понять, что не может иметь с ними никакого дела. Что ещё они хотят от него?

– Послушайте, – пригрозил он толстяку, называвшему себя Кларком, – если вы меня не выпустите немедленно, я разобью окно и позову полицию.

В ответ Кларк весело рассмеялся, а потом уже серьёзно посоветовал:

– Не делайте глупостей. Окна выходят на глухой двор, и вас всё равно никто не услышит. И потом – неужели вы думаете, что мои люди позволят вам это сделать.

– Но меня наверняка разыскивает тётя. Она уже, наверное, позвонила в полицию.

– Не волнуйтесь. Это мы тоже предусмотрели. Ваша тётя знает, что вы с приятелем уехали отдыхать в Альпы.

Ганс чувствовал полное бессилие. После беседы Ганс в тупом состоянии валялся на постели.

Вдруг в номер бесшумно вошёл детектив: он принёс поднос с ужином, бутылку виски, лёд, содовую и блок сигарет.

– Не нужно ли что-нибудь ещё? – вежливо осведомился он.

Ганс ничего не ответил. В тот же вечер он напился до бесчувствия. Первый раз в жизни.

Утром Ганс долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Морщась от головной боли, он осмотрел из-под полуприкрытых век номер. Наконец вспомнил всё и застонал от отчаяния. Как же он так мог влипнуть? Где и когда он совершил первую ошибку, повлекшую за собой серию других и в конце концов приведшую его в этот номер?

Пожалуй, всё началось три года назад, когда, вернувшись в Берлин на летние каникулы, он впервые поехал в Западную зону навестить тётку Гертруду. Дела у её мужа шли, видимо, неплохо: тётка жила в большой квартире в лучшем районе города; она разъезжала в собственном «фольксвагене», он, отправляясь на службу, садился в «мерседес». Гансу были искренне рады. Детей у тётки Гертруды не было, всю скопившуюся материнскую нежность она тратила на племянника.

Но, пожалуй, главное началось не с тётки, а со знакомых её мужа. Один из них – пожилой, лысый, с тонкими бледными губами, узнав, что Ганс только что вернулся из Москвы, воскликнул:

– О, это любопытно. Расскажите нам о России. Как там?

Лысого интересовало всё: и как в России относятся к немцам, – и каков уровень жизни в Москве, и что Ганс думает о советской молодёжи. Ганс был польщён, что нашёл столь благодарного слушателя.

– Ну и как вы оцениваете успехи русских в борьбе за мир? – допытывался новый знакомый.

– Пока ещё я плохо знаю Россию, – отвечал Ганс. – Но в Москве я всё-таки скучаю по дому.

– Правильно! – воскликнул лысый. – Истинный немец должен быть прежде всего патриотом. Кстати, был бы рад видеть вас у себя дома. Заходите завтра ко мне пообедать.

В доме лысого Ганс познакомился ещё с одним человеком – весёлым, общительным и ещё довольно молодым. Ганса он называл не иначе, как наш «московский друг».

Новые знакомые спорили о будущем единой Германии, о национальных чувствах немцев, восхищались Штраусом и ругали Брандта. Гансу нравилось, что эти люди, как тогда ему казалось, принимают беды Германии близко к сердцу, как свои личные.

– Ганс, что вы думаете о разделении Германии? – спросил его лысый.

Ганс ответил, что принимает это как свершившийся исторический факт, как расплату за ошибки прежних правителей Германии.

– Но когда-то это ненормальное положение должно кончиться, – возразил хозяин дома. – Согласитесь, что всякое наказание должно иметь свой предел.

– Вы правы, – согласился Ганс. – Возможно, в ближайшем будущем Германия снова станет единой.

– Но каким образом это произойдёт?

Ганс пожал плечами. По этому вопросу у него не было определённого мнения.

– А я вам скажу, – вмешался в разговор весельчак, – что русские никогда не допустят воссоединения. Это должны сделать сами немцы – и никто другой.

– Да, да, – поддержал его лысый, – несмотря на разделяющие нас границы, мы здесь, в Федеративной республике, и вы там, в Восточной зоне, должны всегда помнить, что мы – единая нация, единая семья.

Ганс решил, что его новые знакомые приятные люди, и, когда они попросили его передать пакет их другу, работающему в посольстве ФРГ, посчитал, что отказать им в этой, в сущности, пустяковой просьбе неудобно.

Потом он стал навещать тётку Гертруду каждое лето, и каждое лето встречался с друзьями. Их по-прежнему интересовало всё, что касалось его жизни в Москве, и Ганс не видел ничего предосудительного в том, чтобы удовлетворить их любознательность. Не видел он ничего плохого и в том, чтобы выполнить их мелкие просьбы, касавшиеся передачи в Москву посылок и писем.

Когда через неделю после возвращения из Москвы с дипломом Ганс поехал навестить тётку Гертруду, в её доме он встретил своих старых друзей. Он с гордостью сообщил, что через месяц едет в Москву на постоянную работу в СЭВ.

Его горячо поздравляли. Весельчак поднял за Ганса тост и пожелал ему успехов.

– Да, Ганс, – сказал он, – надеюсь, ты веришь, что здесь сидят твои друзья, которые искренне гордятся тобой.

В конце вечера весельчак пригласил Ганса к себе в гости, сказав, что сам заедет за ним. И действительно, назавтра в точно назначенное время весельчак заехал за ним в чёрном «мерседесе». Через четверть часа «мерседес» остановился у «Отеля № 9». Ничего не подозревавшего Ганса провели на служебную квартиру разведки.

Тут он впервые встретился с Кларком.

* * *

– Так вот, Кларк, – начал Лейнгарт, закрывая папку с материалами на Ганса Кушница, – насколько я помню, вы собирались использовать его в качестве связника с вашим московским агентом, а также в качестве одного из технических руководителей операции.

– Совершенно верно, сэр.

– Насколько я вас понял, вас прельстили в этой кандидатуре два обстоятельства. Во-первых, как его… К-к-к…

– Кушниц, – подсказал Кларк.

– Да, да, Кушниц – человек со специальной научной подготовкой. Во-вторых, как гражданин социалистической державы, он, вероятно, будет избавлен от слежки со стороны службы безопасности русских.

– Да, сэр. Вы поняли мою мысль совершенно правильно. Есть и ещё один довод: отец девушки, за которой ухаживает Ганс Кушниц, крупный учёный – физик. В его квартире можно почерпнуть кое-какую полезную для нас информацию. Но это ещё не всё. Есть у Кушница и ещё одно преимущество. Человек, к которому он выйдет на связь, работает в посольстве ГДР в Москве. И поэтому Кушниц может встречаться, не навлекая подозрений русской контрразведки.

– Прекрасно! Теперь скажите, где находится Кушниц в настоящее время?

– На нашей конспиративной квартире.

– Очень хорошо! – воскликнул Лейнгарт. – Поскольку этот Кушниц не устраивает нас своим образом мыслей, мы должны создать другого, который будет устраивать нас во всех отношениях.

Кларк пристально посмотрел на Лейнгарта; лицо шефа побагровело от возбуждения. И вдруг Кларк догадался.

– Сэр, – спросил он, – вы предлагаете двойника?

– Вы не лишены сообразительности, приятель. Кларк задумался, вертя в руках бокал. Почему же эта мысль не пришла в голову ему. «Ох, Роберт, опять ты упустил счастливую возможность».

– Это интересно, сэр. Но слишком рискованно и трудновыполнимо. Двойника могут опознать родственники, друзья.

– Ну, что касается риска, – возразил Лейнгарт, – то это специфика нашей с вами профессии. И насчёт трудностей – посмотрите ещё раз досье. Вы говорите родственники… Но кто? Здешние? У нас есть способ повлиять на них. Если потребуется для дела – признают за Ганса, кого мы пожелаем. В Восточном Берлине – глухой дед, которому восьмой десяток. Берлинские друзья? Но они не видели Кушница целый год. А ведь время, как вам известно, меняет человека. – Лейнгарт на мгновение задумался. – Есть, правда, – медленно проговорил он, – одна реальная опасность: девушка Кушница. Но так ли необходимо нашему двойнику с ней встречаться?

– Не обязательно, сэр. Но она может встревожиться по поводу молчания Ганса. Чего доброго, станет разыскивать его, наводить справки.

– Вы правы, Кларк. Но и здесь есть выход. Допустим, она получит от своего жениха из Восточного Берлина письмо: так и так, я передумал и решил остаться на родине. Мне предлагают интересную работу…

– Такое письмо подготовить не трудно. У нас есть хорошие специалисты по подделке почерка. Ну а вдруг, сэр, девушка встретит нашего Ганса на улице Москвы?

– Это маловероятно, Кларк. Москва – большой город. Шансы равны нулю.

– И всё же. Надо подготовить двойника и с этой стороны. Правда, в нашем распоряжении очень мало времени.

– Сколько же?

– Кушниц должен пробыть в гостях у тётки ещё неделю.

– Неделю? Не так много, конечно, но вполне достаточно. Только не теряйте ни минуты времени. Немедленно снимите Кушница на цветную плёнку, запишите его голос, словом, подготовьте все данные и разошлите в наши разведшколы. Возможно, у них найдётся подходящая кандидатура. Подключите к этому делу наших немецких коллег. Действуйте, Кларк, действуйте. У нас действительно мало времени.

Лейнгарт поднялся – высокий, суровый, решительный.

– Простите, сэр, ещё один вопрос. А что нам делать, так сказать, с оригиналом?

Лейнгарт в задумчивости пожевал губами.

– У меня ещё нет готового мнения на сей счёт. Но я обещаю подумать о его судьбе. Да, и вот что ещё, Кларк… Не хотели бы вы и сами поехать в Москву? Говорят, красивый город!

Вопрос застал Кларка врасплох.

– Я никогда не думал, сэр…

– Налейте-ка, Кларк, себе виски, а мне соку. Я хочу выпить за ваши успехи в России.

Кларк суетливо наполнил бокалы и подал один шефу.

– Да… – задумчиво проговорил Лейнгарт, – я вам завидую, Кларк, вам предстоит интересная работа. Мне бы ваши годы… Ваше здоровье, господин резидент.

Лейнгарт с удовольствием выпил сок со льдом.

* * *

Для Ганса начался какой-то кошмар. Его доселе тихий номер заполнили неизвестные люди. Они нацеливались на него кино– и фотокамерами. Они записывали его голос и снимали отпечатки пальцев. Ганса заставляли сесть, лечь, встать, пройтись по комнате, улыбнуться, засмеяться, нахмуриться, потом раздеться и пройтись по комнате обнажённым. То же самое продолжалось на улице: Ганса посадили в машину и повезли в какой-то глухой парк. И там непрерывно жужжали кинокамеры.

Ганс чувствовал себя униженным, подавленным, запуганным. Но люди с аппаратурой не обращали на его эмоции никакого внимания. Они были молчаливы и деловиты. Для них он был просто объектом. Ганс чувствовал себя редкостным зверем в клетке, перед которой собралась толпа зевак.

Ганс согласился на всю эту унизительную процедуру только потому, что Кларк дал слово отпустить его по окончании съёмок на все четыре стороны.

Наконец люди с аппаратурой оставили его в покое, но в номере появился сам Кларк с помощником.

– Ну, Ганс, – весело начал он, – ваши мучения, можно сказать, окончились. Сегодня же вы будете свободны. Но что у вас за вид! Мы же с вами не на похоронах. Нет, нет, так не годится. Послушай-ка, Джек, – обратился он к одному из помощников, – распорядись, чтобы нам принесли обед. Надеюсь, Ганс, вы не откажетесь со мной пообедать?

Ганс метнул на своего мучителя мрачный, затравленный взгляд – и ничего не сказал.

Вскоре подали обед – большие куски бифштекса, зелень, апельсиновый сок. Джек открыл бутылку «Лонг Джона». Решив всё вынести до конца, Ганс сел за стол и молча выпил поданные виски и апельсиновый сок.

– Не надо обижаться, Ганс, – говорил между тем Кларк, кладя себе на тарелку большой кусок говядины. – Мы не желаем вам зла. Сейчас мы побеседуем – и вы свободны. Тётя, наверное, вас заждалась.

Ганс тоже положил себе порцию бифштекса, хотя есть ему и не хотелось. Украдкой он наблюдал за своими тюремщиками, но ничего угрожающего на их лицах прочесть не мог. Обычные, даже добродушные лица, розовые жующие рты.

Скоро Ганс почувствовал необыкновенную лёгкость. Все его страхи улетучились. По телу разлилось удивительно приятное тепло, жесты стали стремительно-свободными. «Чего же я боялся, – думал он, – всё оказалось не так уж и страшно. В конце концов Кларк не гангстер. У него такой респектабельный вид. Да и остальные – приятные ребята».

– Послушайте, Ганс, – вкрадчиво попросил Кларк, – расскажите мне немного о себе. Опишите вашу берлинскую квартиру, ваших друзей в Москве…

– О, пожалуйста, – согласился Ганс, – если вас это интересует.

– Да, да, конечно, – подтвердил Кларк.

– У нас с дедом три комнаты и большая кухня на втором этаже в новом доме на Фридрихштрассе… Самая большая комната – гостиная, там висит несколько репродукций с работ Дюрера, на полках – сувениры…