Текст книги "Лунная соната"

Автор книги: Михаил Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 11

Моралес оказался совершенно не похож на человека, серьезно занимающегося теоретической наукой. Это был крепко сложенный высокий загорелый брюнет с резкими, но правильными чертами смуглого лица. Одет в строгие темные брюки и куртку. Прислонившись к стене коридора, он держал в руке МИППС и, выведя объемный экран в пространство перед лицом, разговаривал с женщиной. Завидев офицеров, он сделал им знак, что сейчас освободится. Женская головка, парившая перед лицом Энрико, на секунду повернулась в их сторону. Даже издалека бросалась в глаза яркая креольская красота собеседницы ученого. Ричард и Барт деликатно остановились в стороне от ученого, давая ему возможность спокойно закончить разговор.

Из зала «Эклиптики» тем временем потихоньку продолжали вытекать делегаты конференции, оживленно обмениваясь мнениями и жестикулируя. Прошествовал мимо и едва заметно кивнул им профессор Мюррей с ярким баджем «Конференция АПОК. Почетный гость».

Моралес шагнул к офицерам, выключив МИППС и прицепив его к поясу.

– Прошу прощения, я к вашим услугам, господа, добрый день!

– Добрый день, господин Моралес. Вы не против, если мы с вами расположимся в баре?

– С удовольствием!

Трое мужчин прошли в знакомый зал и сели за столик. Сразу к ним подрулил официант. Ричард заказал баночку минеральной воды, Барт тоже ограничился скромным стаканом сока, а Моралес распорядился принести пинту пива и омлет с сыром и беконом.

– Извините, в ресторан идти не хочется, но перекусить надо. До вечера ведь сидеть придется на секциях…

Ричард внимательно посмотрел на благодушно настроенного латиноамериканца и облокотился на стол.

– Профессор, мы с капитаном Хэлвудом ведем расследование обстоятельств гибели Сирилла Белла… – начал он.

Через пять минут они услышали, почти слово в слово, как им рассказывали Вердей и Лосев, историю про игру в покер в номере француза.

– Вы давно дружны с Вердеем и Лосевым?

– С чего вы взяли, что они мои друзья? – активно работая челюстями, вопросом на вопрос ответил Моралес. – Просто во время ужина мы оказались за одним столиком и разговорились. Выяснилось, что они большие любители покера, как и я. Вот мы и договорились вечером собраться втроем и перекинуться в картишки.

– На интерес играли?

– Без интереса нет интереса! – скаламбурил Моралес и отхлебнул пива из высокого бокала. – Это ж покер, понимать надо.

– Ясно.

– Господин Моралес, а с покойным Беллом вы были знакомы?

– Нет, инспектор, периодически видел его на разных научных междусобойчиках вроде этого, но ни разу с ним даже не пообщался. Теперь, конечно жалею. Интересный был старикан, хоть и слишком экстравагантный.

– Что знаете о топоскопе? – будто невзначай спросил Ричард.

– О чём? – поднял брови и замер латинос.

– О топоскопе, – спокойно повторил Сноу и замолчал, с интересом разглядывая ученого.

– А-а-а!.. – наконец проговорил Моралес и опять заработал вилкой и ножом. – Это вы о якобы эпохальном изобретении профессора! Ерунда всё это, чушь!

– Ну почему же? Некоторые ваши коллеги по цеху придерживаются иного мнения! – вставил свою реплику Барт.

– Да? И кто же это, позвольте вас спросить, а? Молчите? Вам нечего сказать, потому что никто не верит в реальность существования этого прибора, никто! В институте Белла последние два года дела идут всё хуже и хуже, вот старик и придумал эту сказочку для своих инвесторов, которые почти все от него отвернулись. Да вы сами-то хоть понимаете, о чем идет речь?

– В общих чертах – да.

– Вижу, с вами провели ликбез, извините… Но всё равно, я позволю себе кое-что прояснить. Возьмем, к примеру, наши корабли дальнего радиуса действия. Как вам должно быть известно, принцип их передвижения в подпространстве основан на открытии Паркера-Лассара. Закон гласит, что состояния метрики пространства находятся в прямой зависимости от гравитационного напряжения. Мы научились варьировать гравитационное напряжение и запускать наши корабли в подпространство. Однако то, что мы делаем, больше похоже на забивание гвоздей микроскопом! Наука Земли не может ответить на элементарные вопросы подпространственного звездоплавания. Первое: почему существуют так называемые «закрытые мили», когда при помощи подпространственных джампов мы не можем преодолеть расстояние в 300 световых лет от Земли? Дальше, на фотонной тяге – пожалуйста! Но только в Евклидовом пространстве и со скоростным ограничением согласно общей теории относительности. Второе: каким образом скорость движения звездолета перед включением гиперпространственного конвертера влияет на дальность прыжка? Третье: почему место выхода из подпространства находится четко на оси движения звездолета? У навигаторов есть даже термин «выход на звезду». Четвёртое: почему время течёт для находящихся в подпространстве звездоплавателей медленнее, чем для неподвижных наблюдателей в Евклидовом пространстве? И наконец, пятое: что такое подпространство? Какой такой континуум, сколько там измерений и есть ли они вообще? Вы, работая в КОНОКОМе, должны знать, что во время движения… или бездвижия в подпространстве – не знаю как это назвать, чёрт побери! – категорически запрещен выход из корабля людей и запуск любых зондов. А почему, позвольте вас спросить? А потому что в самом начале эры подпространственных перелетов один малый разведывательный корабль получил задание выпустить, находясь в подпространстве, универсальный исследовательский зонд. Кончился этот идиотский эксперимент тем, что разведчик просто не вынырнул в заданной точке. До сих пор. А прошло более трехсот лет…

Моралес схватил бокал и сделал большой глоток. Оба офицера молча смотрели на него и ждали продолжения.

– К чему я это говорю? К тому, что ни я, ни практически все, кто имеет хоть какое-то представление о топологии и свойствах подпространственных поверхностей и перемещений, не верят в то, что на данном этапе развития физической науки возможны такие эпохальные прорывы. Это – то же самое, как если бы Аристотель, который не мог знать законы электродинамики, выдал бы, ни с того ни с сего, уравнения Лоренца-Максвелла,[15]15
  Лоренца-Максвелла уравнения, фундаментальные уравнения классической электродинамики, определяющие микроскопические электромагнитные поля, создаваемые отдельными заряженными частицами.


[Закрыть] или, того лучше – определил основные постулаты комбинаторной топологии. Всему свое время.

– То есть время топоскопа не пришло, и поэтому он существовать не может априори. Вы это хотите сказать? – спросил Ричард.

– Что вы зациклились на этой мифической игрушке! Не пришло ВРЕМЯ открытия, еще не пришло. Как же вам объяснить? Понимаете, если раньше, на заре развития науки, были возможны серьезные прорывы, то с её развитием и, как следствие, накоплением знания о природе вещей и законах мироздания каждый следующий шаг требовал от ученых все больших знаний в той или иной области…

– А как же научно-техническая революция, которая началась в конце девятнадцатого века? – не удержался Хэлвуд.

– Ошибочное мнение! Эта революция – не что иное, как элементарная бифуркация в прикладной области науки. Зато в теоретической области… Вот посмотрите, сколько лет прошло с момента опубликования Общей теории относительности, а ведь она до сих пор никак не может ужиться с квантовой механикой! Они во многом просто противоречат друг другу. Каких только теорий не напридумывали: и теория суперструн,[16]16
  Теория суперструн, направление математической физики, изучающее динамику и взаимодействия не точечных частиц, а одномерных протяжённых объектов, так называемых квантовых струн.


[Закрыть] и петлевая теория,[17]17
  Теория петлевой квантовой гравитации согласно этой теории, пространство и время состоят из дискретных частей. Квантовые ячейки пространства определённым способом соединены друг с другом, так что на малых масштабах времени и длины они создают пёструю, дискретную структуру пространства, а на больших масштабах плавно переходят в непрерывное гладкое пространство-время.


[Закрыть] и… Да мало ли! Однако воз и ныне там!

– Тут с вами можно поспорить, – не согласился Ричард. – Я хоть и не являюсь академическим ученым, имею достаточное представление о некоторых общих законах развития науки, о сложностях и общих моментах в этом непростом движении вперед человеческой мысли.

– Да что вы говорите? – кипятился латинос. Было заметно, что он прекрасно ориентируется в проблеме и, более того, она его увлекает. – Когда Эйнштейн в начале XX века разработал свою общую теорию относительности, он уже полагал, что дело в шляпе, но тут другие физики (Нильс Бор, в частности) показали ему большой кукиш, придумав квантовую механику. С самого начала Эйнштейн принял её в штыки (хотя сам стоял у истоков и получил Нобелевскую премию именно за квантовое решение проблемы фотоэффекта) и, как впоследствии выяснилось, неспроста: оказалось, что теория относительности и квантовая механика являются принципиально несовместимыми. При применении уравнений теории относительности в больших – галактических масштабах – всё нормально. Эксперименты полностью подтверждают правоту теории. В свою очередь, квантовая механика прекрасно работает в микроскопических масштабах, имея дело с элементарными частицами, что тоже многократно доказано экспериментами. Но стоит попытаться применять обе замечательные теории одновременно для описания, например, взаимодействия элементарных частиц или того, что происходит в чёрных дырах, как они выдают взаимоисключающие результаты, и хуже того – полученные значения заведомо абсурдны. Вызвано это тем, что теория Эйнштейна полагает структуру пространства-времени гладкой или «пустой», в то время как с точки зрения квантовой механики такой вещи, как «пустое пространство», не существует: в любом участке пространства в микроскопическом масштабе идёт активное действие – так называемые квантовые флуктуации.

– Эта проблема испортила крови многим физикам в двадцатом веке: с одной стороны, обе уважаемые теории верны, но с другой – налицо классическая проблема ужа и ежа, преследующая физиков несколько столетий.

Моралес замолчал, сделал большой глоток пива и посмотрел на часы:

– О-о-о! Господа, мы можем и дольше подискутировать, но мне надо бы поторапливаться…

– Еще буквально пара вопросов, профессор. Вы сказали, что не общались с покойным. А нам известно, что на конференции в Буэнос-Айресе вы с ним сильно поспорили.

Моралес совершенно не смутился:

– Какое же это общение? Он выступил в одном ключе, потом я с трибуны выступил, категорически с ним не согласившись. Это обычный диспут на научном форуме. А общения никакого не было.

– И даже после конференции?

– И даже после.

– Понятно. И последнее. Принимали ли вы участие в научно-исследовательских внеземельных экспедициях?

– А какое это имеет отношение к делу? – сильно удивился Моралес. – Какая разница – принимал, не принимал?..

– И всё же, профессор.

– Да, принимал, – пожал плечами латинос. – В двух ближних – на Умбриель и Тритон и одной дальней – в район созвездия Весов.

– Ого, вы участвовали в той самой экспедиции на Брахиум в сектор «Пустырь»? Кажется, она называлась «Галактическая восемьсот пять».

– Верно, «Галактическая восемь сотен пять», – кивнул головой Моралес.

– И в качестве кого? – слегка подался вперед Ричард.

– Лучше бы не участвовал, честное слово, господин Сноу. Такого там нахлебались – на десять жизней хватит! А занимал я пост заместителя начальника экспедиции по научной части, – покачал головой Моралес. – У вас все, господа? Тогда, ради бога, извините, я пойду, а то на секцию опоздаю, где мне выступать с содокладом.

Ричард хотел задать еще вопросы, но, посмотрев на часы, отказался от этого и согласно кивнул головой. Энрико Моралес поднялся, пожал руки вежливо привставшим офицерам и направился к выходу. По пути он подошел к официанту и, кивнув на столик, за которым продолжали сидеть Ричард и Барт, стал расплачиваться. Сноу, поняв, что он и за них хочет заплатить, поднял руку и отрицательно покачал пальцем. Моралес заметил и, пожав плечами «Как хотите», скрылся за дверью.

– Теперь ясно, что Моралес в совершенстве умеет обращаться со скафандром, но что это нам дает? Пока ничего, капитан. Двое свидетелей – Вердей и Лосев – вряд ли изменят показания.

Хэлвуд молча отодвинул пустой стакан. На столе завибрировал МИППС. Он взял его в руки, посмотрел на экран и включил:

– Здравствуйте, профессор Нортроп, слушаю вас.

– Здравствуйте, э-э-э…

– Капитан Хэлвуд.

– Да, Хэлвуд, капитан. Извините, что не смог сразу отозваться на ваши звонки, но тут столько дел, что я даже…

– Профессор, не могли бы мы с вами встретиться прямо сейчас? – немного резковато перебил его начальник охраны.

– Сейчас? Право не знаю, заседание… Хотя ладно. – На экране было видно, как Нортроп взглянул на часы. – У меня есть минут тридцать. Где я вас могу найти?

– В лобби-баре «Хилтона».

– О, это совсем рядом, сейчас буду.

Ричард подозвал официанта и заказал себе и Барту по чашечке кофе.

– Капитан, всё хочу вас спросить. При таких затратах на содержание каждого человека, и здесь и в ресторане «Сателлита» посетителей обслуживают люди, а не дроиды. Почему такая расточительность?

Барт с интересом взглянул на Ричарда.

– «Хилтон» вряд ли откажется от официантов – «noblesse oblige»,[18]18
  Положение обязывает (фр.).


[Закрыть] как говорят, а вот относительно «Сателлита» вы в точку попали: на будущий год официантов заменят дроидами – слишком накладно для отеля среднего уровня. В любом случае, когда много посетителей, к обслуживанию привлекаются дроиды. Помните, мы с вами встречались за ланчем с Вердеем и Лосевым в перерыве между заседаниями, когда в ресторане яблоку негде было упасть? Нас ведь дроид обслуживал.

– И то верно, – согласился Ричард.

Буквально через три минуты в зал бара зашел экстравагантно одетый невысокий крепкий мужчина средних лет с копной густых длинных волос, выбивающихся из-под легкомысленного берета. Одет он был в темные брюки, коричневые лакированные ботинки и клетчатый клубный пиджак, из клапана которого торчал нарочито небрежно скомканный красный платок. Общую картину художественного беспорядка завершали бежевый шелковый платок на шее, длинная резная трость с золотым набалдашником и белые перчатки на руках.

Быстрым шагом Нортроп, а это был, несомненно, он, подошел к столику, за которым продолжали сидеть офицеры, и, молча кивнув обоим, отодвинул пластиковый стул и сел. Появившийся за его спиной официант принял заказ на чашечку горячего шоколада и малиновый бисквит с глазурью. Отослав официанта, он поставил трость, прислонив ее к спинке пустовавшего стула, стянул перчатки и бросил их на стол.

– Я весь внимание, господа!

Ричард и Барт переглянулись и слово взял Сноу:

– Профессор, я, Ричард Сноу, и капитан Хэлвуд уполномочены вести дознание по факту гибели Сирилла Белла. В связи с этим вынуждены задать вам несколько вопросов.

– Прошу вас, господа, я в вашем распоряжении.

– Хорошо. Вы знали профессора Белла?

– Разумеется!

– Как близко вы его знали? Вы дружили или ваше общение с ним ограничивалось встречами на симпозиумах вроде этого?

– Нет, близко знакомы мы с ним не были. – Нортроп слегка отклонился в сторону, давая возможность гарсону расставить на небольшом круглом столике чашечки с кофе и шоколадом, блюдечко с бисквитом и сахарницу с торчащими из нее стальными щипчиками. – Так, обменивались мнениями на диспутах, иногда вступали в полемику в научных изданиях, но чтобы знать его близко… нет, такого не было.

– Что вы думаете о гибели профессора?

– А что я должен думать? Очередная выходка немного экстравагантного ученого, которая закончилась несчастным случаем, только и всего, – пожал плечами Нортроп и налег на бисквит.

Ричард поднял одну бровь:

– Только и всего? А какие такие другие выходки позволял себе профессор?

– А вы что, не знаете? В Буэнос-Айресе не так давно…

– Эту историю мы знаем, доктор Нортроп.

– Ну вот видите!

– А еще, – не отставал Ричи. – Еще что было, постарайтесь вспомнить!

– Ну-у-у… – протянул Нортроп, пытаясь вспомнить, и положил ложку на опустевшую тарелку. – Может быть, больше таких эпатажных эскапад и не случалось, но каждое выступление профессора сопровождалось… Как бы это…

– Скандалом? – подсказал Барт.

– Нет, скандалом это чаще заканчивалось, а сопровождалось скорее поучениями профессора Белла, которые не всем кандидатам и доцентам нравились. А профессорам с именем и подавно.

– Что, настолько унизительно? – не поверил Ричард.

– Нет, этого не скажу. Но многие ученые, к вашему сведению, имеют болезненное самолюбие, а некоторые вдобавок и гипертрофированное самомнение. Манера Белла вести дискуссию в безапелляционном тоне и несколько свысока, менторским тоном, раздражала и нервировала многих…

– А вас?

– Меня?.. – не ожидал такого поворота Нортроп. – Меня… Да, отрицать не буду, мне тоже это не очень нравилось. Порой даже задевало. Но я никогда, повторяю, никогда не опускался сам до подобного тона.

– Но вы же с ним дискутировали, спорили!

– Да, но как только Белл или кто-либо переходил дозволенные рамки, я прекращал общение… Справедливости ради следует сказать, что реакция некоторых моих коллег на подобное поведение Белла была несоизмеримо резче, чем тон самого профессора.

– Что, и до оскорблений доходило? – подначил канадца Барт.

– Бывало и хуже, – бросив салфетку на стол, ответил Нортроп. – Господа, у вас есть еще ко мне вопросы?

– Да, всего один, – внимательно глядя на него, произнес Ричард. – Где вы были в ночь с девятнадцатого на двадцатое июня с полуночи до половины первого?

– А зачем это вам? – немного растерялся канадец. – Насколько я понимаю, с профессором произошел несчастный случай. Да, во многом по его собственной вине, но…

– И тем не менее, доктор, прошу вас ответить.

– Э-э-э… Как бы это сказать?.. – замялся ученый.

– Как есть, профессор, и только так, – с нажимом произнес Ричард и чуть подался вперед, почувствовав, что сейчас они с Бартом услышат нечто необычное.

– Ну-у, в общем… меня не было на базе в ту ночь, – наконец выдавил из себя Нортроп, сосредоточенно смахивая со столика несуществующие крошки.

– Как это? И где же вы были, позвольте вас спросить?

Канадец посмотрел на Сноу, потом на Барта, зачем-то обернулся и лишь затем тихо сказал:

– На руднике.

– На руднике? Каком руднике? – не понял Ричард.

– На руднике «Разлом Готлиба», в астролаборатории «Вега». Я могу идти?

– Нет, доктор, пока нет. – Ричард отхлебнул из чашки остывший кофе и с интересом посмотрел на канадца. – Теперь вам придется ответить на вновь возникшие у меня вопросы. Например: как и когда вы там оказались и вернулись, что там делали, кто вас видел.

Канадец на несколько секунд задумался, взял со стола и положил обратно перчатки, потом заговорил:

– Я прилетел на Луну в шесть часов вечера девятнадцатого числа и сразу устроился в «Хилтоне». После этого договорился со знакомыми планетологами и около семи вечера отбыл с ними на разлом. Всю ночь провел в астролаборатории. Это может подтвердить старший лаборант Арт Коллинз, мы с ним вместе работали. Вернулся утром с первым гравилетом, который привез на разлом планетологов и инженеров проходки. Хотел успеть на начало конференции, но всё равно чуть не опоздал. Это всё, господа!

– А что вам понадобилось в астролаборатории? – спросил Ричард, скосив глаза на Барта, который пытался с кем-то связаться по МИППСу.

– Коллинз по моему заказу в течение трех месяцев сканировал молекулярно-водородным детектором сектор небесной сферы, снимая показания, которые мне нужны для работы. Мне не терпелось посмотреть промежуточные результаты своими глазами, вот и помчался в лабораторию.

Ричард смотрел прямо в глаза канадцу и лукавства в них не заметил.

– Хорошо, Коллинз точно подтвердит это?

– Господи, ну конечно!

Ричард посмотрел на Барта, но капитан поднял руку, призывая к молчанию, и заговорил, глядя на экран своего МИППСа:

– Господин Коллинз, добрый день. Капитан Хэлвуд говорит.

– Здравствуйте, капитан? Чем могу быть полезен? – ответили с мультитактильного миниатюрного монитора.

Барт расспросил астрофизика о пребывании Нортропа во вверенной ему лаборатории, и Арт Коллинз уверенно подтвердил алиби Уэйна:

– Да, Уэйн Нортроп прибыл примерно в половине восьмого вечера девятнадцатого июня вместе с группой планетологов и инженеров. Обычно на руднике, а наш разлом является урановым рудником, круглосуточно дежурит инженер-оператор и меняется два раза в сутки. В этот раз прибыли еще четверо ремонтников – вышел из строя вспомогательный буровой крот, а без него проходка резко замедляется и радиационный щит ослабевает. Они возились почти до двенадцати ночи, потом погрузились на гравилет и отчалили на станцию. Инженер-оператор остался дежурить в своем блоке управления проходческими агрегатами, а мы с доктором продолжили заниматься изучением и сравнением результатов трехмесячных наблюдений. Спать легли часа в два ночи, а утром на гравилете прибыла смена инженеру-оператору, и доктор Нортроп отбыл на станцию. Это всё.

Хэлвуд поблагодарил старшего лаборанта и отключил связь. Ричард повернулся к канадцу, который тоже внимательно слушал разговор.

– Спасибо, профессор, желаем вам успехов.

Ученый облегченно вздохнул, радостно потряс обоим детективам руки, расплатился с гарсоном и, чуть не забыв свою трость и перчатки, унесся на конференцию.

Ричард невесело проводил его взглядом, потом посмотрел на притихшего Барта:

– Ну что ж, капитан, пора подводить предварительные и неутешительные итоги нашей с вами активной деятельности.

– Или деятельной активности, – без тени улыбки вторил селенит.