Текст книги "Охота на Голема"

Автор книги: Михаил Шухраев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 16
Затянувшаяся война
Санкт-Петербург, сентябрь 2010 г

Жаклин не терзалась муками совести по поводу очередного убитого. Вернее всего было бы сказать, что она оставалась равнодушной. Каждый выбирает свою судьбу сам – те МЕЧЕНЫЕ, которые шли под ее нож, именно так и поступали. Они выбрали свою судьбу – счастье задаром, забыв, что задаром в этом Мире не дается ничего (в прочих мирах, между прочим, тоже).

Гораздо важнее для нее было ожидание – когда же, когда же, наконец, проклятая тварь почувствует себя настолько плохо, чтобы вылезти из своего убежища, чтобы дать бой тому, кто мешает ей насытиться.

История с рекламными объявлениями и анкетами проделывалась несколько раз в разных городах мира.

В самой Франции – никогда, незачем было светиться этой госпоже Стефани Фабиан.

Зато в одной из соседних стран «рекламная акция» прошла на самом высшем уровне. Было это лет двадцать пять назад. Тогда Жаклин впервые почувствовала, что тварь жива. Она приехала в город, где распространялся журнал с анкетой и списком желаний, слишком поздно.

Было живо только несколько МЕЧЕНЫХ, и все они погибли дня за три – сами по себе. Их энергия была уже полностью выпита.

Тварь устроила пиршество и затаилась на целых пять лет. А потом анкета – та же самая – всплыла в Южной Америке.

И снова Жаклин опоздала. Десятки человек клюнули на предложение исполнить их пожелания, из тех, у кого они исполнились, не уцелел никто.

Тогда Жаклин попробовала действовать – но ощутимого результата не получилось. Тварь снова оказалась в победителях.

Но, должно быть, она почувствовала нечто неладное – или же, ее пиршество превзошло ее возможности. И теперь Стефани Фабиан затаилась надолго, готовясь более тщательно.

К чему именно? Жаклин отлично это знала. Такие твари питаются энергией гибели людей. Наверное, им проще всего существовать там, где идет постоянная война. Нужно было прикинуть и такой вариант.

Но война связана с бедностью, грязью и возможностью попасть под шальную бомбу или пулю. Тварь вряд ли стала бы так рисковать. Нет, она слишком печется о себе – насколько это было известно Жаклин. Да и Францию покидать она не станет – без особой необходимости.

И десять лет она ждала, строила предположения, надеясь упредить тварь. Едва не собралась в путь во время войны на Балканах, но выяснилось – тварь осталась во Франции. Потом долгое время считала, что удар придется по Америке – тамошние люди готовы верить во что угодно. Но нет, госпожа Стефании Фабиан решила провести следующий свой пир в России. И на этот раз Жаклин узнала о том вовремя.

Да, здесь, как это ни странно, у «доброй волшебницы» появился шанс на обильную жатву. Люди, которые вчера были уверены в завтрашнем дне, а оказалось, что этот день – не их день, – такие были готовы схватиться за любое предложение «счастливого билета». Стоило ли их осуждать? Жаклин не думала об этом. В конце концов, они осудили сами себя. И хватит об этом. А она всего лишь выполняет свою работу.

Делает то, что должно.

…Она поднялась по лестнице невысокого, но вполне уютного дома, вытащила из сумки ключи. Сегодня ей пришлось прикончить двоих – молодого парня и женщину лет сорока. Оба уже почти готовы, не сегодня-завтра отправились бы на кладбище. Вероятно, для твари они стали небольшой потерей – небольшой, но все-таки ощутимой.

Жаклин открыла дверь. Пожалуй, в свое время, узнав о том, что должно случиться в Петербурге, она сделала совершенно правильно, что сняла квартиру в этом районе – если не на самой окраине города, то и не в центре. На окраине, как правило, довольно трудно выйти в Запределье, а центр… Что такое здешний центр, она поняла уже давно – и зареклась без особой надобности выходить в Запределье в этих районах, где совершенно непонятно, чего можно ожидать – особенно, днем. Но и ночью Запределье в Петербурге безопасно далеко не везде.

А здесь – именно то, что нужно. Хозяева квартиры нисколько не интересуются, как она тут живет: платит деньги исправно – и замечательно! И уж совершенно неважно, какие там предметы и от чего именно она станет долго отмывать над раковиной.

Жаклин зашла в прихожую, зажгла свет. Квартира была вполне стандартной, ее сдавали с мебелью, даже с телевизором – но она не любила смотреть фильмы. Ей хотелось одного – отдыха и одиночества. И одно, и другое было здесь вполне обеспечено.

Она улыбнулась. Странно, люди частенько именно так и изображают вампиров – одиночками, которым отвратительно любое общество, даже состоящее из себе подобных. Все правильно, только не хватает гроба посреди комнаты, где она будет отдыхать днем после ночных трудов. Вот уж глупость, которую трудно представить! Ну, если уж решили, что вампирам вреден солнечный свет (он и в самом деле не слишком полезен, загорать ей не стоит), то и поместили бы их в самые обычные затемненные помещения. Так ведь нет: считается, что вампирам необходим гроб – и точка! А раз люди так считают – значит, так оно и есть!

Оно и к лучшему. Вряд ли кто-то сможет принять ее за вампиршу. Разве что такой же, как она сама…

Жаклин сняла сапоги, придирчиво их осмотрев – нет, все в порядке, сегодня она работала вполне чисто, ни единой капельки крови нет. Она скинула легкую осеннюю куртку, и, надев тапочки, прошла в комнату.

Да, пожалуй, телевизор – это все-таки удобство. Иногда следует смотреть программы новостей – даже если не очень-то хочется.

Жаклин щелкнула пультом, и тотчас же поняла, что напрасно – местных новостных программ уже не было, слишком поздно она пришла домой. Ладно, можно все же взять и посмотреть что-то – если сегодня есть хоть какой-нибудь хороший фильм.

«Какого-нибудь хорошего фильма» не оказалось, зато по музыкальному каналу показывали «Хеллсинг».

Жаклин уже приходилось как-то видеть этот фильм, причем в японской версии. Но и сейчас она решила посмотреть эту японскую аниме про уж-ж-асных вампиров – естественно, совершенно ничего общего с настоящими вампирами не имеющих. Ну, или почти ничего общего.

Пожалуй, что было хорошо в «Хеллсинге», так это музыка – тревожная, слегка мрачноватая, она вполне соответствовала настроению Жаклин.

Рекламная перебивка последовала очень быстро – слишком быстро, по мнению Жаклин. Она прошла на кухню, включила чайник. «Так что, вы говорите, пьют вампиры? – улыбнулась она собственным мыслям. – Говорите, кровь? Неправда – они сейчас будут пить чай. Горячий чай без сахара. Куда вкуснее, право слово…»

Конечно, все было не совсем так – и если Жаклин старалась убивать МЕЧЕНЫХ, пролив как можно меньше крови, то здесь никакой случайности не было.

Ей совершенно не хотелось поддаться невольному искушению – ведь она не враг людям. Больше того – она тоже человек, только получивший долголетие и некоторые особые возможности. И возможности эти она сейчас обратит на одно – на то, чтобы избавить мир (а заодно – и себя) от поганой твари. Вот уж кто настоящий кровопийца, так это госпожа Стефании Фабиан!

Реклама закончилась, снова начался фильм. Вампиры разделились на тех, кто пытается помочь людям и на иных, которые хотят прикончить все человечество – не больше не меньше. Жаклин смотрела в экран, и понимала, что мультик не столь уж плох и глуп.

Быть может, те, кто его делал, знали или, хотя бы, чувствовали правду. Просто им пришлось пойти на поводу у неумных людских легенд.

«Сколько нас существует в мире? – подумала она. – Несколько тысяч? Или – всего несколько сотен?» Последнее было вернее, но ведь не все так трагично – ведь, например, совсем недавно она встретила этого парня, своего собрата. Здесь, в этом почти чужом для нее городе. Причем, он – не инициированный, он – вампир по рождению, таких видно сразу. Заносчив, правда, не в меру. Но с годами это должно пройти.

Она подумала, что, возможно, было бы правильно рассказать ему обо всем – о том, почему она оказалась здесь, о твари, существующей за тысячи километров, но протянувшей лапу к этому городу. О том, как она сама была инициирована.

Почему-то этот парень вызывал доверие – невзирая на всю его заносчивость.

Нет, конечно, она не должна ни о чем рассказывать. И на Витебский вокзал в Запределье она не отправится. Это – ее война, и не надо примешивать к ней никого из соплеменников, даже тех, кто способен вызвать доверие. Вот когда с тварью будет покончено, вот тогда – другое дело.

Фильм закончился, началось какое-то очередное реалити-шоу. Жаклин вырубила звук, но осталась сидеть около телеэкрана, по которому бегали беззвучно разевающие рот люди. Ей было не до них. Воспоминания – вот что не давало Жаклин покоя.

Глава 17
Соучастница
Париж, 1793 г

– Конечно, ваше ремесло не может не вызвать некоторых… скажем, подозрений, – в который раз говорил худощавый мужчина без парика в строгом костюме – было сразу заметно, что он относится к идее добродетельной бедности если и не с энтузиазмом, то, по крайней мере, очень серьезно.

Отпираться было совершенно бессмысленно. Худощавый посетитель, назвавшийся представителем какого-то комитета (Жаклин так и не запомнила, какого именно), назвал имена нескольких клиенток гадалки, сообщил, через кого именно они связывались с ней, помянул даже гражданку Буиссон. Жаклин не знала, кому молиться, чтобы он не знал о том, как к ней заходила будущая убийца «друга народа». Но, кажется, он о том и не ведал – иначе их беседа могла стать очень короткой: «Именем республики вы арестованы, следуйте за мной…» А дальше все очень просто – суд революционного трибунала, который знает только один приговор.

Сердце Жаклин замерло, когда посетитель стал называть фамилии, имена, кажется, он отлично знал даже содержание предсказаний гадалки.

– Как вы понимаете, все это очень подозрительно – особенно в нынешние времена, – веско заявил он. – Но мы вовсе не требуем прекращения ваших… гм… занятий. Ведь это – единственное, чем вы зарабатываете на жизнь, не правда ли?

– Это верно. – Жаклин нашла в себе силы кивнуть.

– Под указы о спекуляции вы тоже не подпадаете, – успокоил ее посетитель. – Так что я рекомендовал бы вам продолжать занятия вашим ремеслом. Если вам нужно разрешение комитета – негласное, разумеется, – оно будет вам дано, гражданка.

Жаклин еще не поняла, к чему он говорит все это.

Вообще-то, разрешений у нее никто и никогда не требовал – по крайней мере, до сегодняшнего дня.

– Но есть одно небольшое обстоятельство, – по губам представителя комитета пробежала хитрая улыбка. – Вы должны будете сообщать нам то, что придется услышать. Как мы понимаем, к вам заходят и те, кого мы именуем врагами народа – не только добродетельные граждане, которые клюют на ваш обман…

Она сделала протестующий жест рукой, – впрочем, совершенно незамеченный посетителем.

– Так вот, вам следовало бы сообщать о том, что вы услышите помимо просьб вернуть мужа или навести порчу на соседку. Такие вещи, как вы, гражданка, должны понимать, нас совершенно не касаются.

Но людям свойственно говорить и иные вещи. Надеюсь, мне не придется долго объяснять, что я имею в виду?

Жаклин прекрасно понимала, о чем говорит посетитель, но решила, что будет до последней возможности притворяться безмозглой дурочкой, которая совершенно не может понять, о чем идет речь.

– И что же вас интересует? – с улыбкой спросила она.

Лицо худощавого служителя республики заметно помрачнело.

– Вы прекрасно знаете это! – укоризненно сказал он. – Но я могу и напомнить. Насколько нам стало известно, летом первого года республики к вам пожаловала одна посетительница… Будет опрометчиво назвать ее гражданкой. Я не слишком хорошо могу представить, о чем именно вы с ней говорили – но тем хуже для вас. Конечно, она могла спросить вас только о собственной судьбе. Но ведь ваша беседа могла пойти и иначе. И тогда… вы можете отдать себе отчет, кем бы вы стали тогда? – он склонился к ней и почти прошептал:

– Соучастницей… Соучастницей самого злодейского преступления против республики!

Жаклин невольно вздрогнула. Значит, они знают и об этом! Спасения нет!

К счастью, посетитель истолковал испуг гадалки по-своему – как готовность сотрудничать.

– Но республика милосердна, она не карает невиновных, – он слегка улыбнулся. – Если бы за вами была серьезная вина, гражданка, то мы, возможно, и говорили бы – но не здесь. Мы же всего-навсего просим, – нет, скорее, требуем, ибо это долг любого добродетельного гражданина, – мы требуем помощи нам. Только и всего. Республика окружена всевозможными заговорами, и вы не можете об этом не знать. И не можете оставаться в этот час равнодушной. То, о чем я говорю – это ваш долг.

– Но я и правда ничего особенного не слышу от своих посетителей, – попробовала она защититься, но эта защита получилась совсем уж неубедительной.

– Как вам будет угодно, гражданка! Вы можете сообщать мне или моему помощнику обо всем, что вам довелось услышать. Мы уж как-нибудь сможем разобраться. Но нам важно ваше согласие.

Насколько оно важно, Жаклин знала и без его пояснений. Сейчас не было даже тайны исповеди – любой священник, который не донес бы на врагов народа, оказался бы на эшафоте с теми самыми врагами.

– Итак, – повторил посетитель. – Вы готовы послужить республике?

Ответить на этот вопрос как-то иначе, чем «да» означало добровольно подставить свою шею под нож.

Вот тогда они наверняка вспомнят и летний визит, и все, что за ним последовало…

– Готова, – произнесла Жаклин. – Но нужна ли будет республике та служба, о которой говорите вы?

– Нужна. Я уверен в этом, – убежденно сказал представитель комитета.

– Вы разрешите, я подумаю? – спросила она.

– Можете и подумать. Но я бы советовал… очень советовал вам надумать слово «да», – хищно усмехнулся посетитель. – Это избавит вас от многих проблем и неприятностей. Хотя, – он улыбнулся, кажется, представителя комитета пробило на откровенность, – думать добродетельным гражданам, как я полагаю, не надо. Им надо подчиняться, все уже придумано. Так что желаю вам ответить «да».

Он встал, отвесил легкий поклон, – и вышел, затворив за собой дверь. Жаклин осталась в раздумьях, невзирая на только что полученный «добрый совет», – или, все же, приказ.

Все менялось едва ли не каждую неделю. Кажется, еще вчера гильотина была в новинку, а короля считали последним казненным преступником в республике. Горячие головы требовали вообще упразднить смертную казнь.

Не тут-то было! После убийства «Друга Народа» и раскрытия заговоров – реальных и мнимых – кровь полилась сперва ручьями, а затем и рекой. И едва ли не каждую неделю выходили новые декреты республики, касавшиеся преступников и подозрительных лиц.

То, что старая аристократия была поголовно объявлена преступной, оказалось вполне понятным – но это Жаклин не касалось, во всяком случае, напрямую. Потом на гильотину последовали спекулянты и те, кого считали агентами враждебных держав. А после издавались новые декреты о подозрительных личностях. Таковыми можно было посчитать кого угодно. Например, тех, кто не произносит патриотических речей, распускает пораженческие слухи, те, кто произносит высказывания, направленные против равенства, братства и свободы, против единства и неделимости республики. Одинаково подозрительными считали и тех, кто произносит патриотические речи, но неискренне, затаив в сердце ненависть к республике и революции. Любое неосторожно сказанное слово могло привести на эшафот. И приводило…

Жаклин подошла к зеркалу, удивившись собственной бледности. Кажется, еще вчера ничего подобного с нею не творилось, теперь же, после беседы с представителем комитета, она выглядела так, будто не спала три ночи – никак не меньше.

Значит, они считают, что думать не надо, надо подчиняться? Что ж, очень хорошо тем, к кому не приходит такой вот посетитель и не предлагает стать доносчиком. Ему легко судить и осуждать. А каково сейчас ей? Ведь они могут и не брать ее под стражу, не выносить приговора – ничего этого даже и не нужно, достаточно прикрыть ее ремесло. А остальное довершат холод, голод и бездомность.

Значит, думать не надо – надо идти и служить им.

В конце концов, служить тоже можно по-разному.

Она по-прежнему станет прикидываться дурочкой, пересказывать тайны домохозяек, которых «сглазили» соседки. В конце концов, им все это просто надоест, Жаклин просто прогонят прочь – к ее радости. Она не должна подвести под нож гильотины ни одного человека.

Своим чутьем она понимала, что все не так просто – они найдут способ вытрясти из нее нужный им донос. Но выхода все равно не было. Думать не надо – надо доносить по приказу.

Тот самый комитет, адрес которого продиктовал посетитель, располагался неподалеку от площади Революции. Больше всего Жаклин было ненавистно проходить мимо гильотины, стоявшей на площади.

Сейчас проклятая машина не действовала, казни совершались поутру. Но Жаклин знала, что завтра косой нож будет падать на шеи невинных людей под свист и улюлюканье толпы. Теперь гильотина не знала отдыха.

Жаклин невольно остановилась на площади, глядя на эшафот, около которого прохаживалась охрана.

Она вздрогнула, ей показалось, что сам воздух площади пропитан кровью и запахом смерти. Что-то будто бы отталкивало ее отсюда, ей хотелось бежать, сломя голову. Не разбирая дороги – лишь бы подальше, подальше отсюда.

Так она простояла несколько мгновений, пока не услышала голос за спиной:

– Привет, милочка! А я тебя узнала!

Она резко обернулась. Слева от нее стояла та самая «добродетельная домохозяйка», которая рядилась во вретище и черт знает какие обноски, та самая, что получила в качестве трофея кровь казненного короля.

– Все ходишь, вокруг да около, а здесь и не появляешься, – продолжала «домохозяйка».

– Я занята, гражданка, – сказала Жаклин, все же намереваясь пройти через площадь.

– Я тоже занята, – радостно подхватила «домохозяйка». – Провожаю к великой бритве всех поганых преступников – одного за другим, одного за другим. – В ее глазах Жаклин почудился безумный огонек. – А чем не занятие, скажи на милость?! Присоединяйся к нам, не пожалеешь!

– Но зачем?

– Да затем, голубушка, что я знаю, кто ты такая есть, а вот ты про меня не знаешь ничего! – с ухмылкой сказала женщина, – она подошла поближе, обдав Жаклин мерзким запахом грязи. – Думаешь, я не вижу, что ты – из наших? – продолжала она уже тише.

– Из ваших – из кого? – Жаклин посмотрела на охранников, но те не проявляли никакого интереса к беседе двух женщин.

– А из тех, кому достаточно не есть, а разве что смотреть на это дело, – «домохозяйка» провела ладонью по своей шее. – Чтобы – одного за другим, одного за другим…

Теперь она уже не казалась безумной. Было здесь что-то совершенно иное, настолько жуткое, что Жаклин невольно попятилась.

– Ты куда же это? Добром прошу – приходи завтра к нам. Не пожалеешь, – говорила, между тем, «домохозяйка». – Тебе понравится, ты втянешься… Ты сама подумай – прежде я была беззубой старухой, едва ноги носили, а сейчас! – она принялась подпрыгивать на месте в каком-то жутком танце, чепец сполз с головы, открыв белые – не седые! – пряди.

Сейчас она и в самом деле выглядела не старше Жаклин. – Каково, а?! И все – она! – Безумица с восторгом взглянула на гильотину.

– Шла бы ты домой, незачем тебе к гражданке лезть, – один из охранников, наконец-то, решил, что пора бы и приступить к служебным обязанностям. – А ты не слушай, гражданка, проходи по своим делам.

Жаклин была почти что благодарна этому стражу порядка, она почти что бегом бросилась с площади.

– А ты бы замолчал! – слышала она позади себя. – Не указывай мне, что мне делать, я тебе не аристократка какая-нибудь! Им указывай, в какую позу под нож встать, понял!

Дальнейших препирательств гадалка не слышала. Она уже готова была донести на кого угодно – лишь бы никогда больше не видеть эту проклятую тварь. Но в жизни все складывается не по нашему хотению.

Помощник (того самого представителя комитета на месте не оказалось) был чем-то знаком Жаклин.

Она внимательно посмотрела на него – бледное лицо в обрамлении черных волос, без парика, на вид – совсем молод, лет двадцати, не более. Где-то она его видела – но где, не могла сейчас сообразить.

– Мне говорили о вас, гражданка, – сказал он, когда Жаклин назвалась. Потом он кинул на нее внимательный и изучающий взгляд. – О вас и вашем ремесле. Собственно, все намного серьезней, чем вы могли предположить…

Он замолчал на минуту, еще более внимательно уставившись в лицо гадалке.

– Я вас помню. Тогда, при казни короля, – отрывисто проговорил молодой человек. – Вам, кажется, стало не по себе?

Теперь и она вспомнила, где видела это лицо.

– Люди, обыкновенно, боятся крови. – Он слегка усмехнулся. – А также боятся покойников. Это заблуждение, гражданка. Впрочем, я не о том. С чем вы пришли? Вы намерены сотрудничать с нами?

Жаклин молча кинула.

– Хорошо. Можете изложить все, что вы считаете нужным – прямо сейчас. И помните – волноваться вам нечего, республика казнит лишь преступников, настоящих врагов народа. К тем, кто становится на преступный путь из-за своих заблуждений, мы снисходительны. И не караем невиновных, – он говорил настолько твердо, как будто хотел убедить во всем прежде всего себя, а уж потом – посетительницу.

Отчего-то в его присутствии Жаклин стало чуть легче, словно бы омерзение от встречи на площади куда-то постепенно исчезало.

Она и в самом деле стала рассказывать о своих последних клиентах, о сглазах и порчах. Молодой человек слушал, что-то записывал. Но при этом он сохранял настолько рассеянный вид, что Жаклин уверилась – дальше него все, сказанное ею, не пойдет. И это было единственным хорошим обстоятельством за весь день.

– Пожалуй, будет довольно, – проговорил он, наконец, откладывая перо. – Вы можете прийти с докладом дней через пять… Я буду здесь.

Он задумался, а Жаклин не спешила уходить – она думала, что придется опять пройти через площадь.

– А ведь у вас и в самом деле Дар, – усмехнулся он. – Не спрашивайте, что это такое, все узнаете в свое время. Теперь можете идти.

На ее счастье, «добродетельная домохозяйка» все же убралась с площади. Путь домой был открыт.

* * *

«Я становлюсь очень сентиментальной, – подумала Жаклин, возвращаясь к действительности. – Хорошо это или нет?»

Почему-то она вспомнила того парня, с которым встретилась у ворот Новой Голландии. Он ничем не напоминал Жильбера, разве что волосы – такие же черные, как у него. Да, это, пожалуй, и все.

Она окончательно выключила телевизор. Жаклин просидела так минут пять, предаваясь своим мыслям и воспоминаниям. Но тишина отчего-то раздражала, она решила, что ляжет спать при работающем телевизоре. Пускай бормочет хоть что-нибудь, сегодня так будет легче и лучше.

А ведь, знай она, что ее ждет, могла преспокойно отыскать проклятую тварь – и прикончить ее. Прямо тогда.

Да ведь и искать было не особенно нужно – тварь находила ее сама. Достаточно было проследить путь до жилища «добродетельной домохозяйки», переступить порог, преодолев отвращение – и нанести единственный и точный удар. Правда, не очень ясно – в тот момент, когда она встретила тварь на площади, возможно, обычный удар ножом уже не смог бы ничего остановить.

Но в ту пору гадалка Жаклин не умела убивать.

Этому искусству ей пришлось выучиться позднее – и выучиться в совершенстве. К тому же, она не могла прочесть свою собственную судьбу. Так уж устроены не только гадалки, но и всяческие маги, и знахари. Они могут помочь другим, могут увидеть их вероятное будущее – но сделать хоть что-нибудь для себя – бессильны. По крайней мере, она так считала.

Поэтому Жаклин не представляла, что случится с ней, когда тварь, обезумев от голода, поймет, кто уничтожает ее пищу. Поймет – и решит навсегда поквитаться с гадалкой Жаклин. Сумеет она победить тварь или нет – предсказать было невозможно. Оставалось лишь надеяться на сны.

Но в этот раз, заснув под бормотание с телеэкрана, никаких снов она не видела.