Текст книги "Изнанка света"

Автор книги: Михаил Шухраев

Глава 28
Охота начинается

Санкт-Петербург,

наши дни

Оля как раз выходила из столовой, когда Редрик, столкнувшись с ней, едва не сбил ее с ног. Девушка посторонилась – таким его она никогда не видела. С перекошенным лицом – то ли от ужаса, то ли от бешеной радости охотника, нашедшего след дичи, он буквально ворвался в столовую.

– Эйно? Где он? – Редрик ошалело осматривался.

– Да что такое случилось? – спросила Оля, совершенно не понимая, что с ним творится.

– Ну и чего это ты прибежал, как на пожар? – Эйно как раз в это время проходил к своему столику с порцией куриного жаркого.

– На пожар! – заявил Редрик вполне безумным тоном. – Вот именно, пожар! Понимаешь, пожар! В том самом доме, где жил самоубийца! На той самой площадке! Ты понимаешь, что это вообще значит?!

– Это значит, что тебе не терпится начать следствие. – Эйно улыбнулся. – А пока советую перекусить, хотя ты от совета откажешься. По телевизору увидел?

– Именно. – Ред отдышался и слегка успокоился. – Говорили про поджог. Вроде, считают, что это – криминальные разборки, только чувствую – это связано с письмом.

– Ох, и не знаю, как это может быть связано. Это существо из завещания самоубийцы – оно следы принялось заметить, так, что ли? А почему – так поздно?

– Не знаю. Пока я ничего точно не знаю. Надо опросить людей, посмотреть, что и как. По-моему, это квартира человека, который уехал, когда тот парень выкинулся из окна…

– Вот и установи поточнее. Кстати, хозяина квартиры показали?

– Нет.

– Вечно он в отъезде, когда случаются разные гадости… – хмыкнул Эйно. – Сотрудник Савченко, ты сейчас свободна?

Девушка все еще стояла у дверей, не понимая, что происходит.

– Вроде да.

– Ну, раз вроде, значит, будешь работать на пару с Редриком. Твоя задача – опрос соседей. Заодно попрактикуешься в создании иллюзорки и в стирании лишней памяти – нас, как ты понимаешь, видеть и запоминать не должны. Так что – приступайте. А для начала рекомендую посмотреть, что там расскажет наше славное телевидение. Может, никакой проблемы и нет?

Редрик молча посмотрел на Эйно, его взгляд выражал полное несогласие. Он опять готов был «самовольничать», только пока не знал, в чем именно.

– …Наш корреспондент передает с места событий, – проговорил диктор.

На экране появился корреспондент с микрофоном, который стал объяснять в телекамеру, что пожар начался внезапно, в середине дня. Причиной мог быть поджог, такое пламя могут дать облитые бензином стены. Хозяин квартиры – нигде не работающий Н. – уже несколько дней там не появлялся. Милиция не исключает версии криминальных разборок, возможно, на почве торговли наркотиками.

– Какая чушь, – пробормотал Редрик, глядя на самодовольного корреспондента. Тот продолжал: погибших нет, есть двое пострадавших от отравления угарным газом – дым проник в соседние квартиры, но все же пожар удалось локализовать.

Корреспондент показал окна квартиры, пожарников, сматывающих шланг, стоящие рядом машины.

Возникло лицо офицера милиции, которого спросили, не мог ли поджог быть терактом. Тот отрицательно покачал головой и сказал, что все точки в этом деле расставит следствие.

Наконец, телевизор пробормотал что-то бодрое о том, что, все, к счастью, живы. Заканчивая репортаж, оператор обвел камерой окрестности. И вновь Редрик встрепенулся:

– Ты посмотри, нет, ты только на это посмотри! – Он указал пальцем куда-то в экран. – Я только сейчас заметил, хорошо, что запись есть…

Он щелкнул пультом. Кадр остановился.

Пожар уже не показывали – камера показала кучку зевак. Самых обыкновенных петербургских зевак различного пола и возраста, которые возникают, словно бы из-под земли, стоит только чему-то случиться.

– Видишь, вон там, за толпой? – спросил Редрик Олю.

Кадр оказался очень размытым и нечетким, было сложно понять, что там за молодой человек, и молодой ли – он мог вполне оказаться мужчиной средних лет в плаще. Но Редрик безо всякого сомнения произнес:

– Это Кари. Помнишь, тот самый «король контрабандистов». А он-то здесь что делает?

Представить себе, что «головная боль» всех подразделений О.С.Б. появился на месте происшествия по чистой случайности, Редрик был просто не в состоянии.

Оля не знала, прав он или нет. Предстояла работа и, видимо, работа интересная. Ее ждала какая-то тайна, которую было необходимо раскрыть.

– Поедем завтра, прямо с утра. Там, наверное, тучи следователей. А завтра будет поспокойнее. – Редрик уже вполне обрел свойственную ему рассудительность.

* * *

К сообщению о том, что пожар мог быть как-то связан с завещанием самоубийцы и с тем существом, которое было упомянуто в этом завещании, Эйно отнесся немного скептически. Зато кадр, в котором мелькнул Кари, привел его в охотничий восторг.

– Поезжайте немедленно, – поторопил он Редрика и Ольгу. – Я с вами, если там много милиции, надо будет за ставить их спокойно допустить вас к следствию. Сами мо жете не справиться…

Пожарные машины уже уехали, «скорые» – тоже. Зеваки, однако, все еще стояли на тротуаре, обсуждая подробности произошедшего.

– Ужас, ужас, кошмар! – услышали Оля и Редрик обрывки разговоров. – Теперь не знаешь, как уберечься! – говорил какой-то старческий голос. – Отовсюду подстерегают. То наркоманы, то шпана, то льготы отнимают.

– Ох, порядок бы кто навел! – вздохнула другая старуха.

Пожалуй, эти свидетельницы никакой ценности не представляли. Надо было начать опрашивать соседей. А для этого у всех троих коллег имелись распечатанные фотографии Кари.

Кто-то да должен был его узнать.

Опрос начали с квартир снизу. И где-то на восьмой удача улыбнулась Эйно – тетка, открывшая двери «товарищу следователю», сказала, что она этого «парня с лохмами» видела, когда ей зачем-то понадобилось выйти ночью в суточник. Зачем именно, «товарищ следователь» тетку спрашивать не стал – по ее виду было понятно, что надо было спешно добавить водки или портвейна.

– Он поднимался или спускался? Тетка задумалась.

– Да так, мимо проходил, – пробормотала она. – Уж и не знаю, что ему тут понадобилось, наркоману этому несчастному…

Смех сказать – она еще и наркоманов осуждала! Кажется, в этой стране самая главная война идет не между милицией и преступниками и уж, тем более, не между СВА и О.С.Б. – нет, здесь развернулась гигантская битва алкоголиков с наркоманами.

Пропустив замечание о наркомане мимо ушей, Эйно постарался поточнее выяснить, когда и в какое именно время тетка видела этого «наркоманского» типа. Пришлось оказать небольшое ментальное воздействие на сознание тетки: это было просто отвратительно, но ничего иного не оставалось. Выяснилось, что тип именно спускался по лестнице, причем – среди ночи.

Так что, вполне возможно, он посетил именно хозяина сгоревшей квартиры.

– А что о хозяине можете сказать? – продолжал Эй-но. – Ну, о погорельце…

– А, это которого ищут, да найти никак не могут, – сообразила тетка и глубоко задумалась. – Да так, ничё особенного. Парень и парень, только… – она замолчала.

– Что только?

– Глаз у него дурной! – убежденно сказала алкоголичка. – Глаз дурной, от такого жди чего угодно!

Вот на этом разговор и завершился. Информации почти не было.

Заставив тетку забыть свой визит, Эйно вышел – и столкнулся на площадке с Редриком и Ольгой.

– Ну, как?

– Бывал здесь наш Кари, бывал… – тихо сказал Эйно тоном, не предвещавшим ничего хорошего контрабандисту. – Пожалуй, действительно надо опросить всех соседей. Думаю, узнаем кое-что новенькое и интересное.

* * *

По возвращении из Запределья Эрик не решился отправляться домой. Он стоял на углу Рузовской и Загородного, около пожарной части, и раздумывал, стоит ли прямо сейчас ехать к себе или же лучше и безопаснее «зависнуть у знакомых»? Проще говоря, последнее означало, что он использует любого раба из своего кластера. Каждый из них запросто предоставил бы ему жилище – правда, не каждое жилище подошло бы сейчас его носителю. Вид у него был весьма и весьма оборванный, а куртка оказалась в пятнах крови, и ее пришлось выбросить.

Подходящий «знакомый» нашелся поблизости – это был один из «тусовщиков» с «Парка Победы». И Эрик, перейдя на другую сторону Загородного, двинулся мимо ларьков к странной триединой системе маленьких узких улочек, которая еще не столь давно называлась «переулок Ильича».

Его «знакомый» снимал комнату в коммунальной квартире. Разумеется, он открыл Эрику, разумеется, тут же предоставил ему свою одежду – на выбор. Все это происходило молча – рабу говорить Было не нужно, а Эрик отлично отдавал ментальные приказы.

Заморачиваться сейчас на то, чтобы включать в свой кластер еще и соседей, СУЩЕСТВО не хотело. Подчинение все же требовало некоторого расхода энергии, пусть самого небольшого, но расхода. А ему требовался нормальный полноценный отдых. И тогда все будет возможным – носитель восстановится полностью.

Следовательно, надо было сделать так, чтобы соседям было вполне понятно – в комнате все как всегда. И Эрик приказал рабу включить телевизор – любой канал. И по случайности это была именно петербургская программа.

Некоторое время Эрик спокойно лежал на кровати, отключившись от всего. Сейчас все его силы были направлены на «ремонт» шкурки-носителя. Но все же какая-то часть сознания СУЩЕСТВА наблюдала внешний мир. И в этом внешнем мире произошло что-то, что потребовало сосредоточить все его внимание.

Сообщение о пожаре прошло в вечернем выпуске новостей. Именно в этот момент Редрик, сидевший в комнате, раздумывая о чем-то совершенно своем, подскочил, словно ужаленный. И именно в этот момент Эрик узнал, что квартира его носителя сгорела. И даже разглядел поджигателя.

Он ни секунды не сомневался, кто именно устроил поджог. Вот только зачем?

Нужно было срочно что-то предпринимать. Во-первых, к месту событий будет привлечено слишком много внимания. Вполне возможно, носителя начнут искать. А это было совершенно ни к чему.

Во-вторых, наверняка начнут опрашивать соседей. Среди соседей в кластере только один человек. И если этого человека начнет опрашивать милиция – не беда. Но Эрик уже отлично знал, что в таких случаях за дело может взяться и кое-кто другой…

Подключил он этого человека совсем не так давно – на всякий случай.

И сразу выяснилось, что вскоре после самоубийства его несостоявшегося носителя дом посетили не только сотрудники милиции.

СУЩЕСТВО активировало нить, связывающую его с соседом. Тот занимался сейчас подготовкой своей комнаты к ремонту – видимо, он тоже несколько пострадал от огня. Эрик включил сенсорное восприятие, и его глаза защипало от мерзкого запаха дыма.

Ничего о поджигателе этот раб не знал. Можно было просто отключить его от кластера, но Эрик не представлял, что может произойти дальше. Если раба начнут опрашивать всерьез, то дело может принять очень неприятный оборот. Поэтому срочно надо было подстраховаться. А лучший способ страховки – и СУЩЕСТВО отлично это знало – был связан с хрупкостью шкурок здешних так называемых представителей разума.

Следовало позаботиться о своем рабе так, чтобы даже его мертвое тело не дало никакого ключа к разгадке. Наоборот, устранение раба должно запутать тех, кто заинтересован в его, Эрика, провале. А с Кари можно будет поработать и после.

Мысленный приказ, отданный рабу, был недвусмысленным и однозначным. Подойти к окну. Взобраться на подоконник. И броситься вниз, с седьмого этажа. Самым главным было то, что человек должен упасть вниз головой…

Звон разбитого стекла где-то наверху застал Редрика и Ольгу врасплох. Тут же внизу послышался звук тяжелого удара, и кто-то истошно завопил. Слов было не разобрать.

Из очередной квартиры вышел Эйно, видимо, спешно прервав очередной опрос.

– Ну вот, Ред, мы потеряли нужного свидетеля, – сказал он, пока еще никто ничего не понял. – Сижу, никого не трогаю, показываю фотографии нашего друга из Запределья. И тут пролетает мимо окна тело… Я опрашиваемой велю сидеть и не высовываться. В общем, видимо, нас упредили-Идемте вниз, там сейчас такое будет твориться…

– Это мог сделать Кари? – почти зло спросил Редрик.

– А у него и спросим, если поймаем, – усмехнулся Эйно. – Что-то мне не верится, что наш приятель набрал такую силу. Конечно, он может получить самый сильнейший артефакт, но приказывать на расстоянии, да еще так. Конечно, можно попробовать узнать это у трупа, на то и есть некромантия. Дело неприятное, но иногда – необходимое. Только, есть у меня такое подозрение – наш преступник и это учел.

Подозрение Эйно оказалось полностью справедливым – у мужика, вылетевшего из окна под звон разбитого стекла, голова была полностью размозжена. Доискиваться до чего-нибудь с помощью некромантии в этом случае совершенно бесполезно.

– Утро вечера мудрёней, – заявил Эйно, видя, как к месту событий подъезжает «скорая». Разумеется, все трое уже накинули на себя иллюзорку, точнее, вариант под названием «серое безмолвие», когда можно оказаться на сцене перед огромной толпой – и тебя все равно никто не заметит. – Поехали-ка обратно, на Петроградскую. Или ты, Ред, хочешь узнать, не оставил ли и этот прощального письма?

– Что-то не думаю, – покачал головой Редрик. – Вот он, надо думать, к самоубийству не готовился. Понять бы другое…

– Что именно?

– Не связано ли это с нашим появлением? Или он просто решил подстраховаться?

– Если здесь как-то замешан Кари, можно ждать чего угодно. Но, похоже, его тут просто нет. А отдать такой приказ из Запределья не мог бы и я. Так что, Ред, будем действовать по принципу «лев в пустыне». Пока это все, что нам остается.

Глава 29
«..А меня убьют на войне»

Вена,

декабрь 1989 г.

Потолок, белый безо всяких украшений потолок – вот что увидел Редрик, когда очнулся. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, не двигаясь и просто глядя в этот белый потолок. Боли не было, была слабость во всем теле – и, пожалуй, больше ничего.

Он вспоминал. Черные пятна, зомби… Все это было чем-то нереальным, вроде сна. Но кто же и как вытащил их из Запределья? Он осторожно повернул голову. Это была больничная палата – небольшая, но очень уютная. Зеленые занавески на окнах, столик с телевизором, тумбочка, – на ней Редрик заметил свои вещи, те, что оставались в гостинице.

Сколько же времени прошло? Где Эйно, где остальные? Было ли покончено с диктатором? В окончательной победе Редрик почти не сомневался. Но где он? В Михайграде или где-то еще.

– Простите, мы пропустили момент, – дверь открылась, вошла медсестра в светло-зеленом халате.

Говорила она по-немецки, на языке, который Редрик понимал через два на третье.

– Где я нахожусь? – это было первым, что он сказал. Голос показался Редрику каким-то чужим, незнакомым.

– В Вене, в частной клинике, – сестра назвала фамилию профессора, которая ничего Редрику не говорила. – Ваши коллеги очень переживали за вас…

– Что – там? – спросил он. – Что в Михайграде?

– А, – сестра наморщила личико, словно бы припоминая, что надо отвечать. Должно быть, новостями она не интересовалась. – Я же знаю, вы оттуда. Все в порядке – диктатор казнен, там сейчас сменилась власть. Больше не стреляют…

– Понятно, – проговорил Редрик. – А какой сегодня день? Сколько я уже здесь?..

Если диктатор казнен, то могло пройти много времени.

– Уже давно, очень давно, – вздохнула девушка. – Сегодня двадцать третье декабря, скоро Рождество… У вас было очень тяжелое поражение – малоизвестный яд, ожоги… Но вы не беспокойтесь, все уже в порядке. Ваши друзья говорили, что так и должно быть, что вы придете в себя не раньше Рождества.

– Понятно, – Редрик проговорил это спокойным голосом, но тут же вздрогнул от ужаса. Еще чуть-чуть – и будет Новый год, а Ася…

– Если мне уже лучше, когда меня отпускают? – спросил он.

– Отпускают?.. – непонимающе взглянула на него девушка. – То есть как… Вам надо будет лечиться довольно долго. Если вы беспокоитесь о плате, то она внесена. Потом нужен курс реабилитации…

Спорить и возражать этой девушке было глупо. Редрик замолчал. Он еще успеет поговорить с доктором, доказать, что лучший курс реабилитации – это усадить его на самолет Вена – Ленинград. Хоть прямо сейчас.

– Да, я совершенно забыла, – сестра указала на его тумбочку. – Здесь письма – для вас. И еще, – она подала ему его запасной свитер. На нем что-то блеснуло.

– Что это?

К свитеру была приколота небольшая восьмиконечная звездочка – с пробитым знаменем в центре. Орден «Знамя революции», как прочел Редрик в дипломе, поданном сестрой. «Юрьеву Роману Игоревичу» С ума можно сойти – он уже почти что забыл об ОФИЦИАЛЬНОМ имени. А вот Эй-но – помнит.

Эйно помнил и о многом другом. К вещам Редрика было приложено два письма. Одно – большое и подробное – от шефа «Умбры».

– Вот только я не смогу это вам прочесть, – засуетилась девушка. – Они написаны…

– По-русски, я думаю, – улыбнулся Редрик. – Только зачем, я сам прочту.

– Но почерк очень мелкий, а перенапрягать зрение вам нельзя…

– Ничего, как-нибудь. Зрение у меня хорошее.

«…Ох, и задал же ты нам работы! Думаю, когда ты будешь читать, этих тварей из Михайградского Запределья уже перебьют. Мне самому пришлось на них взглянуть – впечатляет. Что до Мирэлы, то она держится молодцом, рвется выполнять задания в Запределье и очень возмущается, почему это старшие коллеги не пускают ее изничтожать Хранителей Покоя Богов. Это ведь она вытащила тебя без чьей-либо помощи! Можешь себе такое вообразить? Я – не мог. Зато очень правильно сделал, что вас тогда вместе отправил. Надеюсь, теперь ты со мной спорить не будешь.

Да, есть тьма новостей – диктатора прикончили, как именно – расскажу при встрече, это было нечто! Его же сперва поймать пришлось, как ты знаешь. Товарищ Василэ Шеху наградил нас всех орденами – едва ли не первыми номерами, я с трудом его упросил не печатать указ в газетах. Сейчас здесь до черта наших, собрался весь высший европейский свет, есть даже японцы с американцами. И все, заметь, восхищаются – как ты думаешь, кем? Тобой! Даже завидно.

Наши австрийские друзья решили устроить тебя в клинику получше. Будут тебя навещать. На Новый год им даны указания провести небольшую спецоперацию по поводу тайного пронесения горячительных напитков и празднования в духе австрийско-советской дружбы. Можешь не беспокоиться, они выполнят все что надо на уровне. Думаю, к тому времени ты в себя придешь.

А в начале января будешь в Ленинграде. Да, чуть не забыл главное указание – не самовольничать!..»

В начале января?

Редрик уселся на постели. Нет, ничего подобного! Ведь Ася ждет его к Новому году! Какая, к черту, клиника?!

Второе письмо было коротеньким – от Мирэлы. С ужасающими ошибками, зато – по-русски. Она просила поскорее поправляться, говорила, что считает себя ученицей Эй-но «и Вашей, таварэщ Ред».

Больше, в общем-то, ничего, но записка была очень трогательной.

Значит, говорите, не самовольничать? Редрик улыбнулся. Нет уж, придется. Думаю, из О.С.Б. за такое не выгонят? Уж после всего, что случилось… Впрочем, можно еще и с доктором поговорить: может, скажет – выметайся, мол, у нас тут Рождество вот-вот, а тут – ты. Ведь самочувствие-то неплохое, зачем Эйно перестраховывается? Ему нужно быть рядом с Асей, вот тогда-то и станет лучше! Где ж еще можно выздороветь, если не рядом с ней?! И потом – Эйно ведь не в курсе. Придется рассказать, конечно. Поймет, куда он денется.

Появился доктор, провел осмотр, улыбаясь, пожелал выздоравливать. Оказалось, что нога у Редрика до сих пор даже не в бинтах, а в каком-то быстро застывающем аэрозоле. Зрелище было мерзким и жутковатым, но боли почти не чувствовалось. Да и рука более-менее двигалась. Правда, оставалась слабость, но это было вполне переносимо.

– Даже не думайте! Что с того, что можете ходить? Можете, конечно, но пока – плохо, – строго заявил доктор, едва Редрик задал вопрос о скорой выписке. – Здесь – пока что ваш дом, так и знайте. И потом – зачем вы так рветесь в Россию? Ведь там, как я знаю, голодают…

Фраза Редрика о том, что у доктора немного неверные сведения, была пропущена мимо ушей. Судя по всему, эскулапу было очень любопытно узнать о некоторых подробностях организма своего пациента «из первых рук». Но, как предположил Редрик, это любопытство очень сильно отрегулировали хорошей оплатой.

– Тогда возможно ли мне позвонить домой? – спросил обескураженный Ред.

– Да. Конечно, – кивнул доктор.

Редрик припомнил код, набрал номер. Ася не отвечала – шли длинные гудки.

В первый момент он подумал, что ничего особенного не происходит – она могла куда-то выйти. Но через полчаса он позвонил снова, потом еще и еще – и ничего. Гудки повторялись снова и снова.

Свет был погашен, он лежал в своей палате и не мог заснуть. Тревожные мысли роились все сильнее и сильнее. «Да нет, все – ерунда. Скорее всего – авария на АТС. Сейчас все вечно ломается, вот и не дозвониться. Или – номер поменяли. Мало ли что могло случиться? Вот завтра…»

Он старался ободрить себя, звонил снова и снова. И снова и снова – ничего.

Когда в пятый раз он вновь подошел к телефону, снова стал набирать ее номер, то внезапно остановился на середине и медленно положил трубку…

Врать самому себе было невыносимо.

* * *

Нельзя сказать, что Редрик сходил с ума от боли, что он решил покончить с собой или погибнуть в бою. Он просто ушел в себя.

Эйно, все еще находившийся в Михайграде, очень опасался, что Редрик снова начнет «самовольничать» – проще говоря, совершенно больной, попробует пройти через Предел в Вене, чтобы бежать из больницы и добраться до Ленинграда каким угодно способом.

Но этого не произошло. Он больше не заговаривал с доктором о том, что надо бы поскорей выписываться. И вообще ни о чем не говорил. Просто молча принимал все, что было назначено.

Австрийские коллеги, которым было поручено его навещать, несколько удивились спокойствию и отстраненности Редрика. Удивились, впрочем, не особенно – это безразличие могло быть последствием поражения ядом, а, быть может, оно началось из-за того кошмара, который Редрик увидел в Михайграде.

Оба австрийца были молодыми, о кошмарах войны знали из рассказов, книг и фильмов. Они встревожились, но потом решили, что это состояние их сотоварища должно постепенно проходить с выздоровлением.

– Мы еще и Рождество отметим! – предложил один из них, Фридрих. – Что, в России отмечают Рождество?

Редрик просто молча кивнул.

Ребята и в самом деле принесли и хорошего коньяка, и закуски, надеясь, что уж к этому-то русский не останется равнодушным. Редрик пил, когда нужно, он пытался улыбаться, даже пробовал изображать радость. Ничего, конечно не получалось.

В конце концов, австрийцы решили, что это такая особенность русского характера – или безудержное веселье, или – депрессия, от которой не поможет ничто. Пожалуй, ребята зареклись разбираться во всем этом.

…Алкоголь не помогал. Становилось только хуже. Хотелось одного – чтобы рядом сейчас не оказалось ни единой души, чтобы можно было спокойно зарыться в подушку и взвыть. Но и этого он был лишен.

А пятого января прибыл Эйно. Поговорил с доктором и австрийскими коллегами, хмуро покачал головой, потом прошел в палату Реда.

* * *

…Ни дня спокойствия. Проклятая тварь знала, как именно надо его проклясть. С той самой поры у Эйно не было ни дня спокойствия. И он знал, что и не будет.

В тот день он вошел в палату, где лежал Редрик. Нужно было сохранять спокойный и радостный вид, говорить о том, как приятно, что больной выглядит неплохо, рассказывать про бои в Запределье в Михайграде. Улыбаться, радостно и непринужденно улыбаться!.. Но слова застревали в горле, а улыбка была словно бы приклеенной маской. Редрик знал. А если и не знал – сердце подсказало. После первой же беседы, еще в палате у Реда, Эйно понял – он ошибся. В Михайграде, когда он решился на свой жуткий поступок, он думал, что спасет друга. А это было совсем не так.

Эйно никого не спас. Он просто продлил Реду жизнь. Точнее – существование. «Жизнь – это способ существования белковых тел…» Вот-вот. Именно это он и даровал другу, отобрав то, что делает жизнь – пусть самую тяжелую – человеческой.

– Держись, Ред, завтра будем в Петербурге. – Он надеялся, что хотя бы любимое название родного города заставит Реда хоть на секунду ожить. Нет, все впустую.

Так продолжалось недели две. Никто из питерских друзей никаких вопросов не задавал, сам Редрик ни с кем о случившемся не говорил. А потом он, вроде бы, стал немного оживать.

Конечно, пришлось подождать даже с хождением через Предел. Такие ранения, как те, что он получил, требовали осторожности и еще раз осторожности. Но постепенно он набирал сил, организм окончательно справился и с ядом, и с его последствиями.

Эйно очень долго не хотел пускать Редрика на задания, которые представляли хоть малейшую опасность. Но Редрик, вроде, и не собирался, очертя голову, лезть в бой. Как не собирался и уйти с головой в работу, чтобы забыть обо всем.

Иногда он даже не отказывался от совместных посиделок с другими сотрудниками, но старался сидеть где-нибудь в уголке, надеясь, что о нем все забудут. Случалось, что ему это удавалось.

Он даже улыбаться постепенно научился. И смеяться шуткам, когда смеются все. И смех был вполне естественным. И только Эйно пробирало холодком, когда он слышал этот смех.

Редрик не хотел умереть. Но и жить не хотел. И не мог.

Он медленно сгорал, это была смерть – возможно, растянутая на долгие годы. Ред винил себя в гибели Аси.

И вот теперь шеф «Умбры», маг со стажем, который исчислялся не десятками, а сотнями (и хорошо, если только сотнями) лет, не знал, что делать. Он был абсолютно растерян и выбит из колеи.

Предсмертное проклятие твари сбывалось, притом сбывалось самым жутким для него образом. Год-два, может быть, чуть побольше – и Редрика не станет. А он, Эйно, будет виновен в его смерти. И эта тяжесть прибавится ко всему, что уже лежит на душе.

«Лежит на душе? Да плевать на свою душу, – думал он в сердцах. – Если я сейчас не помогу ему, на хрена мне эта душа?!»

Но ничего придумать он не мог. Время не лечило Редрика – оно медленно его перемалывало. По частям.

Так прошел почти год. И Эйно даже не сразу понял, что с Редом происходят какие-то перемены. Чуть иначе заблестели глаза. Слегка иным стал голос. Улыбка уже не казалась приклеенной.

Перемены поражали, но Эйно и все меры, которые он пытался принять, оказались совершенно ни при чем.

Помог случай. Случай и совершенно иная магия – та, которой ни Эйно, ни кто-то из друзей не могли обладать.

Редрик никогда не ходил на ее могилу. Как-то он все-таки позвонил ее подруге и узнал, на каком именно участке на Ковалевке похоронили Асю. И тут же решил, что будет обходить Ковалевку стороной. «Ее там – нет. Ее вообще нигде нет. Ни здесь, ни за Пределом», – твердо решил он.

Но вот у Казанского собора Редрик появлялся довольно часто.

В тот год у Казани было весело и интересно – что по будням, что в выходные. Там все время собирался народ. Кто-то продавал новые, свободные газеты, кто-то проводил митинги, случались даже серьезные драки между политическими противниками.

А еще там же собирались вольные музыканты, неформалы, просто тусовщики – каждой твари по паре.

Редрик проходил мимо них, его не замечали. И это было очень хорошо и правильно.

Музыканты были самыми разными. Чаще всего исполняли песни каких-нибудь известных авторов, иногда выступали с целой программой на злобу дня. Порой – просто пели, чтобы пустить по кругу шляпу. Так можно было даже неплохо заработать на жизнь.

Редрик остановился как раз в тот момент, когда один из музыкантов, обратившись к напарнику, сказал:

– Давай из Михаила Щербакова, здесь этого еще не дышали.

Тот кивнул, взяв первые аккорды.

Песня была о нем, о том, что происходило там, в кошмаром сне Михайграда. По крайней мере, так показалось. Вряд ли неизвестный Редрику поэт знал хоть что-нибудь о тех соитиях, да разве это важно?

Он посмотрел на музыкантов. Молодые ребята, не ведающие о том, что такое война. И жуть и безысходность песни до них не доходила.

 
Не кричи, глашатай, не труби сбора,
Погоди, недолго терпеть.
Нет, еще не завтра, но уже скоро
Риму предстоит умереть.
Радуйся, торговец, закупай мыло
– Мыло скоро будет в цене.
Скоро будет все иначе, чем было.
А меня убьют на войне.
Голос не дрожал, ребята пели спокойно и ровно:
Знать, что будет завтра, – много ль в том толка!
Думай о сегодняшнем дне.
Я ж, хотя и знаю, но скажу только,
Что меня убьют на войне.
 

Редрик отошел к скамейке. «Думай о сегодняшнем дне!» Легко сказать!

А если дни тянутся и все никак не могут закончиться, муторные, серые дни, полные тоски и пустоты. И ты знаешь, что пройдет ночь и настанет точно такой же серый день, во всем повторяющий предыдущий – и некуда, некуда от этого будет деться!

Он присел на скамейку, закрыл глаза и надолго задумался. Стоило ли продолжать жить, если тебя УЖЕ убили на войне, а все, что ты есть – это ходячая и говорящая оболочка. А больше – ничего!

– Молодой человек, – окликнул его какой-то девиче ский голосок, – молодой человек?

Редрик не сразу понял, что обращаются именно к нему, но все же обернулся.

– Вам котенок не нужен? Мне надо раздать, последний остался, – сказала девчонка лет двенадцати. Ишь ты, как по-взрослому обращаться научилась!

– Котенок? – немного непонимающе спросил Редрик. – Зачем – котенок?

– Ну, котенок, – девочка показала коробку, в которой спало нечто серое и пушистое. – Кошечка…

Вероятно, котенка пока так и звали – Кошечка. Словно бы расслышав, что речь идет о нем, котенок открыл глазки, привстал на лапки и посмотрел на Редрика.

– Сколько стоит?

– Нисколько. Мне, я же говорю, раздать надо. А эта – последняя. – Она легонько погладила зверушку. – Не берете, – вздохнула девчонка. – Ладно…

– Погоди, – что-то кольнуло сердце Редрика. Он сам не понял, зачем это сделал, но протянул руку, и котенок доверчиво вскарабкался на рукав его куртки. Кажется, этот человек пришелся зверушке по душе. К тому же, было в нем что-то кошачье, родное – что именно, маленькое создание не могло понять.

– Вот и хорошо, – девчонка сразу отодвинулась подальше, словно бы опасаясь – незнакомый «молодой человек» сейчас отправит котенка обратно в коробку и скажет, что такого добра не нужно.

– Считай, что взял, – успокоил ее Редрик. – Как ее называть-то?

Но девчонки и след простыл.

Уже дома котенок получил имя – Кассандра. Просто Редрику – совершенно неожиданно – захотелось дать зверьку имя позаковыристее. Он еще и сам не понял, что именно происходит. Ему ЗАХОТЕЛОСЬ что-то сделать. И это было впервые после Михайграда.

Кошечка деловито поужинала – Редрик выставил ей миску с молоком. А после сытного ужина Кассандра решила, что будет очень неплохо немного поиграть со своим человеком.