Текст книги "Эмигранты (СИ)"

Автор книги: Михаил Шмейсер-Кенарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Нельзя ему выпивать, – объясняла она, – он совсем сопьется. Мне и так трудно одной и обед варить и обслуживать. А он все еще генералом себя считает, ругает меня за то, что я столовую открыла, говорит – не генеральское это дело. А тогда жить-то на что?!

Сидевшие за столиками шоферы-поручики, сотники и капитаны понимающе кивали головами, уходя расшаркивались перед генеральшей, но его превосходительству отказать в стопке не могли. Не позволяла субординация.

Зима, бесснежная, но холодная, прошла быстро. Китайский Новый год разукрасил двери всех китайских лавченок красными иероглифами с пожеланиями счастья и удачи. Всю ночь рвались с оглушительным шумом хлопушки, звучала визгливая китайская музыка. Китайцы ходили в нарядных халатах. По улицам носили извивающегося огромного дракона, в которого впрягались десятки людей, плясавших и подпрыгивавших, отчего дракон извивался и казался живым. Китайский квартал был близко от дома, где жил Леонид. Оттуда частенько доносился запах пригорелого бобового масла и каких-то специфических китайских блюд. Прямо на улице, около жаровен, сидели рикши, купившие за несколько тунзыров тяньбины – блины из кукурузной муки и запивавшие их бобовым молоком. На большее рикши не могли заработать. Тут же сидели бродячие парикмахеры, паяльщики, зазывали народ гадальщики, разложив прямо на земле какие-то книги и карты.

Наблюдать всю эту совершенно необычную жизнь Леониду очень нравилось. Он подолгу бродил по узеньким улочкам китайского поселка. Однажды он случайно обнаружил, что в китайских фанзах живут и русские. Это были почти совсем обнищавшие эмигранты, не имевшие работы, перебивавшиеся случайными заработками. Около жаровни уличной харчевки можно было увидеть и какого-нибудь русского, одетого почти в лохмотья и довольствовавшегося тем же более чем скудным питанием, что и рикша. Позднее Леонид узнал и понял, на каких разительных материальных плюсах жила русская эмиграция. От концессионеров, ворочавших огромными капиталами и владельцев больших магазинов – до полунищих, лишенных самого ничтожного заработка, подавленных безработицей людей, вот что представляла собой экономически эмиграция.

Прошел шумный праздник фонарей. Опять целыми ночами рвались хлопушки, небо расцвечивалось огнями фейерверков, опять оглушительно гремели барабаны и визжали какие-то дудки.

Подули весенние ветры с пустыни Гоби. Они несли тучи пыли, срывали вывески с магазинов, переворачивали газетные тумбы, казалось, хотели смести все, что было на их пути. Тайфуны продолжались дня два, три, потом проходил дождь, смывавший всю пыль, покрывавшую стекла окон толстым слоем, и наступали ясные дни. Но пустыня Гоби не унималась и через несколько дней снова посылала на Харбин пыльную бурю. Весна все же пришла необычно рано, такой ранней весны Леонид еще не знал.

Вернувшись из школы, пообедав в столовой у генеральши, Леонид садился за уроки. Ученье шло легко. А после уроков он обычно садился читать. Книги в библиотеке были или дореволюционного издания или эмигрантских писателей. Многие писали убедительно. Многие, такие как Мережковский, Гипиус, Чириков, Краснов, Шульгин и десятки других писателей убеждали, доказывали, правда не всегда убедительно, что большевики – это враги русского народа, что только при царе-батюшке на святой Руси была счастливая жизнь, что революционеры старались подорвать порядок в государстве, продавшись масонам и еврейскому капиталу. Выходило, что только здесь, в эмиграции – истинно-русские люди, что только они желают добра России, пекутся о ее могуществе, славе и процветании. Образ большевика рисовали не жалея темных красок и крепких эпитетов: поругатель религии, разрушитель культуры, расхититель государственных сокровищ, вандал, растоптавший огромными сапожищами все, что создавалось веками. На карикатурах он изображался всегда страшным, всклокоченным, с ножом в зубах и маузером в руке.

Леонид иногда покупал газеты. Они были полны сообщениями о жизни в России, но только о якобы происходящих восстаниях, бунтах, расстрелах. Иной информации не помещалось. Советские газеты не попадались эмигрантскому читателю и истины о жизни в России он не знал. Эти же антисоветские информации шли от различных иностранных телеграфных агентств и их «собственных корреспондентов», очень убедительно обрисовывавших «положение в России». И этим сообщениям верили. Все же иностранцы, врать не станут!

Иногда вечерами к матери стала заходить работавшая вместе с ней Анна Николаевна Зинченко, высокая брюнетка с черными усиками над верхней губой, говорившая с украинским акцентом. Приходила она всегда «со своими харчами», как говорила она, приносила либо несколько кусков домашнего пирога, либо булочки.

– Мы с вами вдовы и положение у нас одинаковое, – говорила она певуче. – У меня ведь тоже сын, немного старше вашего. Мой Силя далеко пойдет. Мой муж в Приморье погиб. Немного не дошли до Маньчжурии. Он сотником казачьим был у атамана Семенова. Хотя мы не забайкальские казаки, но Семенов нас хорошо принял. Сколько мы натерпелись от красных, ужас! – Анна Николаевна прикладывала платок к глазам и некоторое время молчала. – Теперь вся моя забота – Силю на ноги поставить!

Анна Николаевна каждый раз в различных вариантах повторяла историю о том, как они бежали от большевиков, как намучились, как погиб ее сотник.

– А почему ваш Леня все время дома сидит? – как-то спросила Анна Николаевна. – В его возрасте надо быть со сверстниками. Надо, надо! Мой Силя у скаутов начальником отряда. Там мальчики и девочки получают моральные устои, а то ведь недолго и с правильного пути сбиться в этом возрасте! Скауты не курят, не ругаются, а уж тем белее не пьют водки!

– Ну, что вы, Леня не такой, – тронула его мать за плечо. – Я за него спокойна!

– Напрасно вы так уверены, дорогая Мария Александровна! Здесь столько соблазнов, что юноша легко может сбиться с правильного пути! Нет, нет! Леня обязательно должен стать скаутом. Завтра же к вам придет Силя!

И Силя действительно пришел на другой день. Это был высокий, немного полный юноша шестнадцати лет, одетый в скаутскую форму. Рубашка с погончиками и накладными карманами, белый шнур спускался с плеча и висел внушительно, как генеральский аксельбант. На груди был значок – трехлистная лилия, на рукавах множество нашивок, карманы тоже сияли десятками значков. Зеленый галстук-косынка был заправлен под отложной воротник и завязан на шее крупным узлом. Брюки до колен, носки гольфы и широкополая шляпа, темно-зеленая фетровая, дополняли Силин костюм. Треугольник галстука лежал на шее и как бы подчеркивал красоту формы.

Силя вежливо поздоровался с матерью Леонида, попросил разрешения сесть, привычным начальническим голосом сказал Леониду: «Ты тоже садись», и стал кратко излагать задачи организации, основанной сэром Баден Пауелем, являющимся начальником всех скаутских организаций в мире. Кроме Советской России, конечно, оговорился Силя.

Со слов Сили выходило, что только скаутская организация может духовно и физически закалить молодого человека и развить в нем высокие моральные качества.

– Запомни наш скаутский девиз, – назидательно говорил Силя. – Скаут верит в бога, предан родителям и начальникам. Скаут должен быть честен во всех поступках, не курит, не ругается.

Таким образцом идеального скаута невольно казался сам Силя, сиявший своими многочисленными значками и нашивками.

– Сборы у нас бывают по воскресеньям в ограде Иверской церкви. В это воскресенье я зайду за тобой и мы поедем вместе, а то ты не найдешь. Мария Александровна, – обратился он к матери Леонида, – а вы купите, пожалуйста, скаутскую форму для Лени. Она продается во всех магазинах.

Силя козырнул скаутским салютом – тремя пальцами: указательным, средним и безымянным, шаркнул ногой перед матерью Леонида и отбыл.

– Вроде хорошая организация, – неуверенно сказала мать, когда Силя ушел. – Вот только как со скаутской формой? Может, дорого она стоит?

Леониду не терпелось поскорее надеть скаутскую форму, увесить грудь значками, нашить на рукава нашивки. Так интересно щеголять в такой форме. Все будут видеть: вот идет он, стройный, подтянутый и козыряет скаутским салютом. Мальчишеская любовь к форме выплыла на первое место.

Скаутская форма, к счастью, оказалась недорогой. Правда, мать где-то заняла денег, но зато Леонид в воскресенье с утра оделся в форму, долго старался завязать галстук, но так и не сумел. Короткие штаны и чулки-гольф несколько смущали – было непривычно видеть голые пупырчатые коленки. Но раз так полагалось по форме, надо было привыкать. Галстук он все же под конец кое-как завязал.

Силя пришел точно в назначенное время, расшаркался перед матерью, критическим взглядом оглядел Леонида и холодно заметил, что галстук ему еще не положено носить.

– Ты сначала должен будешь сдать ряд экзаменов, а кроме того своим поведением доказать, что достоин быть скаутом, – назидательно сказал Силя.

Отряд, которым командовал Силя, насчитывал тридцать скаутов. Почти все они были с галстуками, хотя по возрасту явно младше Леонида. Ему стало обидно и стыдно, что вот он такой большой, а без галстука и все будут видеть, что он еще не настоящий скаут.

Занятия длились почти полдня. Сначала было построение в две шеренги, потом повороты направо и налево, маршировка, бег строем – словом, самые настоящие военные занятия. После небольшого отдыха, во время которого все сели в кружок и пели скаутские песни, началось изучение опознавательных знаков на местности, вязание узлов, установка палатки, разборка палатки. Все это носило совсем военный характер и понравилось Леониду. Рядом в строю оказался паренек его лет, одного с ним роста, Юра Чесноков. Юра, как было видно по его многочисленным значкам и нашивкам на рубашке, уже не первый год был скаутом. Несколько ребят были и из гимназии методистов, только не из класса Леонида.

В заключение сбора пропели скаутский гимн и Силя объявил, что в следующее воскресенье работу отряда будет проверять сам генерал Адамович – руководитель всех скаутских отрядов города.

Домой Леонид поехал вместе с Юрой Чесноковым, жившим, оказывается, неподалеку от него. Сидя в автобусе, Юра тихо спросил Леонида:

– А ты протоколы сионских мудрецов читал?

– Нет. А какие это протоколы?

– Это сионские мудрецы разработали план порабощения России. Там все ими разработано до точности: как царя свергнуть, как власть захватить. Они, знаешь, какими капиталами обладают?! Ужас. Их задача – уничтожить русский народ и воцарить власть еврейского капитала. Не слыхал? Секретные протоколы!

– Нет.

– Я тебе дам их прочитать. Там, брат, все описано!

– А как же их достали, если они секретные?

– Нашлись люди! А теперь евреи рвут и мечут, что ихние тайны известны. Они везде стараются пролезть, чтобы завладеть всем миром. В Англии, Америке – везде еврейский капитал правит. А ты думаешь, Ленин – русский? Самый настоящий еврей! И там все у власти евреи, только под русскими фамилиями скрываются, только люди об этом не догадываются. А тебе нравится в отряде? – спросил, немного помолчав, Юра.

– Ничего, вроде интересно.

– А мне так надоело! Надо своих, русских скаутов создавать, а не подражать английским. Кто этот сэр Баден Пауэль? А может он еврей?! Я говорил кое с кем о создании наших, русских, скаутов. Можно их разведчиками назвать. Только ты никому об этом пока не говори! – предупредил Юра.

Он затащил Леонида к себе домой. Леонид поразился, какие у Юры пожилые родители. Мать Юры – полная, дебелая, с сонным выражением лица, сразу усадила и обедать. Отец Юры – приземистый, с седеющей бородкой, отложил в сторону книгу, которую держал далеко перед глазами, и, обращаясь к сыну, сказал:

– Вот читаю я сейчас библию и поражаюсь – все происходит по божьему предначертанию. Только иносказательно говорится, понять надо. И про большевиков сказано, и про то, что сгинуть они должны. А испытания эти за наши грехи. Ты бы сбегал в пекарню да узнал на счет теста, подходит аль нет, – без всякой паузы закончил Юрин отец.

– Сейчас, папаша, только отобедаю, – ответил Юра. – Я мигом!

– Поторопись, – снова глядя в библию, приказывающим тоном бросил отец и больше не вступал в разговор.

Они наскоро пообедали. Юра достал из письменного стола небольшую книжку и сунул ее Леониду: «Дома прочтешь, только никому не давай!»

По дороге Юра сказал, что у них небольшая пекарня. А раньше в России у отца была большая булочная и магазин. Большевики все отняли, а они сюда с белой армией отступили. Он так и сказал: «отступили», точно и они были частью армии.

– Так ты книжку-то обязательно прочитай, многое поймешь, – сказал Юра на прощанье.

Дома Леонид долго рассматривал обложку книжки: женщина в сарафане и кокошнике, на котором славянской вязью было написано «Россия», запуталась в тенетах паутины. В центре паутины сидел паук с горбоносой человеческой головой и хищно протягивал когтистые руки к своей жертве. По замыслу художника паук должен был изображать сионского мудреца.

Содержание книжки Леонида не заинтересовало. Было написано чересчур заумно и непонятно. Мать просмотрела книжку, потом, брезгливо поморщившись, спросила:

– Это тебе у скаутов дали?

– Нет, Юра Чесноков. Он со мной в одном отряде.

– Ерунда какая. И выдумают же такое! Раньше, до революции, черносотенцы еврейские погромы устраивали, так тоже кричали: «Бей жидов, спасай Россию!» Самая что ни на есть черносотенная книжонка!

– А кто такие черносотенцы были?

– Да всякие мелкие торговцы, лавочники, уголовники. Кричали, что они за царя, а были просто хулиганами, как теперь таких называют. О России-то они меньше всего думали!

И Леониду невольно вспомнилось, что отец Юры был в России торговцем. Наверно тоже был черносотенцем.

Следующий воскресный сбор скаутского отряда был торжественным. Отряд построили в две шеренги. Правда, Леонида поставили во вторую шеренгу, как новенького. На правом фланге стоял знаменосец со знаменем. Знамя было большое и красивое – на голубом фоне вышитая золотом трехлистная лилия и вышитые золотом слова: «за веру, царя и отечество». Правда, слова немного не вязались с лилией, но полностью отвечали задачам организации. На груди Сили появилось еще больше значков и он выглядел особенно парадно.

Генерал Адамович, горбоносый брюнет выше среднего роста, с сильной проседью в волосах, обошел строй, принял рапорт Сили, поздоровался с отрядом. Было очень торжественно, во всяком случае так показалось Леониду, впервые в жизни участвовавшему в такой церемонии.

Далее отряд продемонстрировал перед высоким гостем свою строевую выучку, получившую лестный отзыв генерала. Особенно понравилось генералу ползание по пластунски, подкрадывание к воображаемому противнику, сигнализация флажками. Отлично справился отряд и с чтением опознавательных знаков на карте. Словом, скауты показали незаурядные познания в азах военных наук.

В заключение генерал Адамович произнес перед строем речь. Он с пафосом говорил о том, что скауты должны как можно больше заниматься военной подготовкой во имя будущего. Сейчас они еще только юноши и девушки, но скоро станут взрослыми и тогда священный долг обяжет их принять от старшего поколения знамя борьбы с большевизмом. В эмиграции нет кадетских корпусов и военных училищ и поэтому военной подготовкой должны заниматься скаутские отряды. Как бы играя, скауты достигнут большого мастерства в военной науке, которая будет нужна будущей армии освободителей Руси православной от ига большевиков.

Скауты трижды прокричали «ура» и пропели «добровольцы готовы в поход». Песня заканчивалась словами: «При цветах и торжественном звоне, с гордо поднятой вверх головой, добровольцы пройдут по России и горнист им сыграет отбой». Слово «добровольцы» заменили словом «скауты» и получилось совсем здорово.

Сэр Роберт баден Пауэль, видимо, заранее предвидел, что скаутская организация пригодится русской эмиграции.

Силя Зинченко удостоился личной благодарности генерала, пожавшего командиру отряда руку и сказавшего несколько лестных слов. После этого смотра Силя стал еще строже и требовательнее, говорил со всеми сухо, с повелительными нотками в голосе. Видимо, он считал, что настоящий командир должен быть таким.

Теперь каждое воскресенье Леонид пешком отправлялся к Иверской церкви, где проходили скаутские сборы. Пешком ходил по двум причинам: из-за экономии денег и для тренировки. Скаут должен был преодолевать без усталости большие расстояния, чтобы подготовить себя для будущих военных походов. Об этом постоянно напоминали скаутам и генерал Адамович и непосредственный начальник Силя Зинченко.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Эмигрантские организации стали расти как грибы после дождя. Кроме Общества беженцев, Общевоинского союза и союза казаков, существовавших первоначально, возникали все новые и новые. Провизор Банкевиц, терзаемый честолюбием и жаждой власти, создал Орден крестоносцев. Князь Гантимуров организовал Союз мушкетеров. Братья Головкины, державшие пекарню, решили, что не хлебом единым жив человек и создали Черное кольцо. Эмигрантские девушки не могли оставаться вне политики и поэтому родилось Белое кольцо. Какие-то неизвестные лица сколотили Желтое кольцо, в котором концентрировались самые хулиганствующие элементы.

Если первые три организации объединяли людей старшего поколения, то ордена, союзы и кольца должны были захватить влияние над молодежью и направить ее мысли на деятельность против большевиков.

Активизировали свою деятельность легитимисты, объявившие своим монаршим руководителем великого князя Кирилла Владимировича. Еще не сдавались приверженцы великого князя Николая Николаевича. И зарождалась, правда еще робко, организация фашистов Родзаевского.

С невероятной быстротой почковались многочисленные землячества. Были московское, петербургское, екатеринбургское, самарское, сызранское, казанское, омское, томское и многие, многие другие землячества, объединявшие эмигрантов по признакам, так сказать, географической принадлежности.

Юра Чесноков все же осуществил свою мечту и создал организацию, получившую название «русские разведчики». Форма у них была точно такая же, как и у скаутов, только галстуки были не зеленые, а синие, а вместо трехлистной лилии «разведчики» носили на груди маленький трехцветный флажок.

Юра подрабатывал на изготовлении скаутских значков – лил их из баббита в маленьких формочках, делая из медной проволочки усики, крепившие значок к форме. Усики часто обламывались и это вполне устраивало Юру – скауты брали новые значки. Став руководителем новой организации, Юра не бросил своего кустарного производства и по-прежнему торговал скаутскими значками. Коммерция, как известно, очень покладиста и не запрещает торговать даже с идейными противниками.

Вновь возникавшие организации старались привлечь молодежь в свои ряды прежде всего нарядной формой. Орден крестоносцев вместо традиционных лат нарядил своих рыцарей в брюки клеш черного цвета и черную же рубашку, перехваченную ремнем, а на груди крестоносцев двадцатого века был небольшой серебреный крестик, явно католического образца.

Союз мушкетеров переплюнул крестоносцев и создал особенно привлекательную форму: брюки клеш флотского покроя, в них заправлялась черная апашка, вырез которой зашнуровывался черным же шнурком. Особую эффектность мушкетерской форме придавал длинный, тоже черный шарф из той же материи, что и рубашка. Им мушкетеры заматывались в несколько оборотов, завязывали на левом бедре бантом, а концы, окаймленные бахромой, спускали до колена. Друг друга мушкетеры приветствовали прикладывая правую руку к груди так, чтобы большой палец касался левой стороны груди, а локоть был на уровне кисти. Значок, который носили на левой стороне груди, был серебряный и представлял переплетенные буквы С и М, то есть союз мушкетеров.

Черное кольцо скопировало форму мушкетеров, только в отличие от них сделало желтую шнуровку в апашке, а Желтое кольцо носило желтые пояса. Чем шире был клеш, тем отважнее выглядел их обладатель и харбинские улицы подметались гигантскими клешами, в которых все больше появлялось молодежи.

Харбин как бы разделился на два лагеря. В железнодорожных домах, кварталы которых были в Новом городе в районе Правления КВЖД, а на Пристани – в секторе Механичесикх мастерских, жили советские граждане. Советская молодежь была объединена в Отмол. Остальная часть города была во власти эмигрантской молодежи. С возникновением эмигрантских молодежных организаций все чаще стали вспыхивать драки между эмигрантской и советской молодежью. «Боевая деятельность» эмигрантских молодежных организаций была направлена на преследование советской молодежи. На вооружение мушкетеров, крестоносцев и «колец», стоявших в авангарде всех драк, были, в основном, кастеты. Группы таких молодчиков совершали «вылазки» в районы железнодорожных кварталом и ловили одиноких прохожих. По понятиям «боевых групп» в этих местах жили только «красные». Жестоко избивая свои жертвы кастетами, активисты союза мушкетеров и «колец» чувствовали себя мстителями, грозной силой, могущей испугать «красных». В поисках своих жертв распоясавшаяся чернорубашечная молодежь стала обшаривать и другие районы города, просто избивая случайных прохожих вне зависимости от их политических убеждений. Китайская полиция не принимала никаких мер против хулиганов. Да ее и устраивало, что советских граждан держат в страхе, что кто-то мешает им жить спокойно. А «руководителей» русских эмигрантов тем более радовала такая «боевитость» молодежи, остававшейся верной традициям белой армии – борьба с «красными» не утихала и ненависть к большевикам разжигалась. Ей не давали затухнуть, и у старшего поколения эмиграции, казалось, подрастала достойная смена.

А Харбин душила безработица. Не имевшие никакой специальности полковники, капитаны, поручики метались в поисках работы. Несколько генералов пошли сторожами и даже швейцарами в магазины и отели. Но и таких мест становилось все меньше.

Маршал Чжан Цзо-лин затеял войну с «красным генералом» У Пей-фу.

И русский генерал Нечаев предложил Чжан Цзо-лину услуги, которые были приняты, так как китайскому маршалу не было жаль русских голов, за каждую из которых приходилось платить так мало юаней. Отряд генерала Нечаева позвал в свои ряды всех бывших военных, посулив казенное обмундирование, офицерское звание и плату в серебряных юанях. В Чифу ринулись многие русские эмигранты, в числе которых были не только уже нюхавшие порох белые офицеры, но и выросшая в эмиграции молодежь. Эти ландскнехты готовы были верой и правдой служить на чужой земле, лишь бы вырваться из тисков безработицы. И то, что некоторые из них потом бесславно сложили свои головы в эту чужую землю, не опечалило ни маршала Чжан Цзо-лина, ни генерала Нечаева.

В гимназии методистов учащимся, а заодно и их родителям, старались внушить, что американский образ жизни является самым идеальным и правильным, особенно если им руководит методистская церковь. Мистер Дженкинс старался вдолбить русским мальчикам и девочкам послушание методистским пастырям, миссис Дженкинс ежедневно добросовестно барабанила по клавишам пианино веселенькие мотивчики песнопений, но видимых результатов было мало – никто вне школы не посещал методистские богослужения, чтобы проникнуться благодатью, никто не стал послушным сыном методистской церкви. А пастор Ясиницкий все допытывался – кто вырывает листы из книжек песнопений, тем самым мешая общению в молитвах учащихся со своими духовными пастырями.

Поговаривали, что с будущего нового учебного года методисты закроют гимназию, так как высшее руководство недовольно скудными результатами просветительской деятельности мистера Дженкинса и пастора Ясиницкого, не сумевших обратить в лоно методистской церкви новых сыновей и дочерей. С китайскими детьми все было значительно проще, чем с непокорными русскими.

В старших классах большинство ребят носило значки крестоносцев или мушкетеров. В необъятных клешах и апашках в школу приходить не разрешалось, но носить значки не возбранялось – мистер Дженкинс не вмешивался в дела русской эмиграции. А католический крестик ордена крестоносцев даже импонировал ему.

Возникновение новых молодежных организаций сильно подвело скаутов. Ребята старших возрастов уходили к мушкетерам и крестоносцам и только малыши оставались верными организации сэра Роберта Баден Пауля. Не уходил пока от скаутов и Леонид – мать еще кое-как соглашалась с тем, что он ходит на сборы этой детской, как представляла она себе, организации. Уж лучше быть у скаутов, чем в этих явно черносотенных организациях, действия которых ее страшно возмущали. Скауты, по ее понятиям, были вне политики и Леня, находясь в их рядах, сохранял старые семейные традиции – был далек от всяких политических влияний.

Панихиды были в эмигрантском Харбине явлением постоянным и весьма существенным – на панихидах собирались все эмигрантские организации и каждая панихида являлась как бы смотром эмигрантских сил.

Эмигрантские газеты широко оповещали, что такого-то числа в соборе состоится торжественная панихида, на которую приглашаются все эмигрантские организации. Панихиды служили по «убиенному государю императору и его августейшей семье», по адмиралу Колчаку, казачьим атаманам, по всем тем, на кого возлагались большие надежды в годы гражданской войны и чья гибель явилась, по мнению столпов эмиграции, одной из причин нахождения в изгнании.

В дни панихид все эмигрантские организации собирались в ограде собора. Казаки были, преимущественно, в форме забайкальцев – брюки с желтыми лампасами и фуражки с желтым околышем, офицеры общевойскового союза были в кителях с погонами и орденами, крестоносцы, мушкетеры и скауты дополняли красочную картину. Все строем заходили в собор и становились в шеренги. Впереди были с траурными повязками, духовенство в темных ризах.

Панихиды служились торжественно, хор пел проникновенно и вся обстановка настраивала на ощущение огромной скорби. Быть может это была скорбь о несбывшихся чаяниях, о крушении налаженной многими поколениями жизни, о потере состояний и имений у некоторых молящихся. А быть может кое у кого это была скорбь по оставленной Родине, позднее раскаяние в совершенных ошибках, особенно обострявшееся в такие минуты осознание безвыходности и бесперспективности положения.

Кончалась очередная панихида и эмигранты возвращались к своим повседневным занятиям: кто садился за руль потрепанного фордика или автобуса, напоминавшего больше собачий ящик, чем средство перевозки людей, кто становился за прилавок, кто шел караулить склады. А кто снова погружался в тоскливое состояние безработицы.

Но были и весьма преуспевающие в жизни. Бойко торговали магазины на Китайской улице – главной магистрали Пристани, одного из районов Харбина; делали деньги на собачьих шкурах пушные конторы, покупавшие сырье за бесценок и перерабатывавшие их в «благородные» меха; кое-кто сумел окопаться в иностранных конторах, кое-кто у Чурина – в больших универсальных магазинах, на табачной фабрике Лопато. Успешно работали мастерские по ремонту автомашин. Но обеспечить всех работой Харбин не мог: предложение во много раз превышало спрос.

Заработка матери Леонида едва хватало на самое скромное существование. И перейдя в последний класс гимназии, Леонид занялся репетиторством. Найти учеников было тоже не легко. Безработные учителя сами всюду искали частных уроков. Но Леониду повезло – он сразу нашел двух учеников, правда назначив за репетиторство баснословно низкую цену. Одно место обязывало его учить русскому языку восьмилетнего отпрыска представителя голландской шоколадной фирмы, а в другом месте он должен был подготовить за лето неуспевающего по всем предметам девятилетнего сына молодящейся генеральской вдовы. Правда и там и там согласились платить очень немного, но Леонид был счастлив – все же будет какая-то помощь матери.

Утром он шел обучать премудростям русского языка молодого голландца. Мальчик был послушен, шаркал ножкой и вежливо кивал головой на все вопросы. Папа, очень старый, каждый раз перед началом урока что-то назидательно говорил сыну, на что тот тоже кивал головой. Сам папа немного говорил по-русски и на первом же уроке дал Леониду коробку шоколадных конфет представляемой им фирмы.

– Кушайт на чеколяд и угочайт ваш знаком, – сказал папа. – Надо говорит где можно покупайт такой чоколяд. Ви понимайт? Делать реклама!

– Да, да, – ответил Леонид. – Большое спасибо!

Он принес шоколад домой и преподнес коробку матери. Первый подарок на свои деньги, вернее на свой будущий заработок. Шоколад матери очень понравился и она похвалила голландского представителя за его любезность.

Во второй половине дня Леонид шел заниматься с сыном генеральской вдовы. В противоположность голландскому отроку, генеральский сынок был непоседлив, невнимателен и невероятно туп. Леонид добросовестно старался вложить в голову своего ученика хоть крупицу знаний, но тот никак не мог осилить науки и подобно недорослю только задавал нелепые вопросы. Леонид сердился, повторял объяснение по несколько раз, но сдвигов в познании ученика не видел. Усталый и злой, Леонид заканчивал уроки и собирался уходить, но генеральша каждый раз говорила ему томным голосом: – Леонид Павлович, вы останетесь у нас пить чай!

– Нет, нет, спасибо, – отнекивался Леонид. Но генеральша, всегда почему-то ходившая в цветастом халате, с томной улыбкой брала его за руку и насильно усаживала за стол.

– Вы мне напоминаете моего брата кадета, – растягивая слова, тихо ворковала генеральша. – Он теперь в Париже. А вы были кадетом? Не были. А вам бы очень пошла военная форма!

Генеральша подолгу не отпускала Леонида, смотрела на него влажными глазами, отчего тот смущался и не знал куда отвести взгляд.

– Ну поцелуйте меня на прощанье, – прижимаясь к щеке Леонида, просила генеральша. – Вы такой застенчивый! А с женщинами надо быть смелее!

Леонид чмокал ее в щеку и поспешно уходил, смущенный и взволнованный. Только позднее он понял, что скучающая генеральша хотела видеть в нем не только своего брата-кадета. Но ее слова, что ему пошла бы военная форма, приятно льстили воображение.

Плату за первый месяц голландский папа выплатил аккуратно в срок, но, давая деньги, сказал:

– Три коробки чоколяйт я считаль вам оптовой цена. Ви понимайт?

Но и оптовая цена трех коробок голландского шоколада оказалась высокой, и резко снизила и без того мизерную плату за репетиторство. А он-то, по наивности, думал что голландский папа дарит ему коробки шоколада! Дома он даже не сказал матери, что у него удержали стоимость трех коробок шоколада, которые он каждый раз приносил ей в подарок. Он подсознательно чувствовал, что это огорчит мать, наивно полагавшую, что большинство людей очень хорошие.