Текст книги "Требухашка. Рождение (СИ)"

Автор книги: Михаил Северный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Друг больше не пытался отговаривать. Знает, что бесполезно, а если будет настаивать, то может и в бубен прилететь. Он же видел, как я на работе одному прописал, которому песни не нравились, которые я слушал.

Я ведь даже не в колонках своего Цоя включал, а просто на телефоне, когда чем-то скучным занимался, типа уборки или готовки еды. А этот говноед каждый раз врывался и какие-то замечания делал: «Вы тут не одни», «Не всем нравится русский рок» или «Дай людям поспать».

В общем, однажды мы с Витькой картошку чистили, и снова нервный Славик начал пениться насчёт включённого «Миража». Он даже не понимал, что это не рок. Пришлось ему втащить, а Витька по мере сил успокаивал сначала меня, а потом и его. Даже лёд пострадавшему к синякам прикладывал. То, что у меня костяшки на кулаках болели, его не беспокоило.

Поэтому и сейчас он предпочёл не спорить. Я кастет в задний карман спрятал и отправился на прогулку. Без напарника.

На пороге он догнал меня.

– П-постой.

– Что?

Сунул мне в руку серебряные щипчики и ушёл. Ну, ладно.

Глава 10

1.

Я намекнул Витьке, что соседа могу взять в качестве помощника, и друг аж покраснел, но, конечно, я пошутил. Хватит мне одного дурака. Посвятил в тайну на свою голову. Так разнервничался из-за него, что чешусь от нервов. Правильно говорят: хочешь что-то сделать – сделай это сам.

В подъезде и на лавочке никого – все окна, кроме нашего, тёмные, народ спит и видит первые сны. А я иду в темноту, чтобы добыть еды для зубастой твари. И главное, никто за это мне не заплатит. Ни копеечки, ни рубля, ни трёшки. Рыскай по ночам вместо того, чтобы отдыхать после работы, и разыскивай бандитов, как чёртов Бэтмен. А днём иди на жизнь зарабатывать. Бэтмен хоть миллиардер был, и его слуга обхаживал, а у меня только Витька в услужении.

С таким настроением я и добрёл до «Тройки». Ноги сами принесли сюда, захотели улова попроще. Ну, раз подсознание скомандовало так – будет так. Я ещё раз почесался, чтобы не чесаться при людях, и открыл дверь. Запахи чуть не вытолкнули назад своим вонючим напором, но не на того напали.

Что у нас тут по музыкальному меню этой ночью?

Алексей Глызин. «Зимний сад». Спасибо, поблевал. Нужно было взять затычки для ушей.

Столики сдвинулись прочь от центра, и пары пьяно кружили медляки посреди наполненного табачным дымом зала. Пьяные бабы и вонючие мужики передавали друг другу пот и слюну через объятия и поцелуи. Вон танцует смешная парочка, как из кино вылезли: она большая и с трёхтонными сиськами, а он вылитый Вуди Аллен – смешной очкарик маленького роста. Обнимает её, как может, и счастливо на буфера голову положил. Эти не злые, у них нет того, что мне нужно. Я присмотрелся к другим танцорам – крыльев не видно. Темно, а может, просто маленькие. Проще всего бармена поспрашивать – этот должен знать, кто тут особо буйный. Где же ты, Бориска?

Я пробрался к барной стойке, стараясь никого не задеть, и улыбка ушла, так и не раскрывшись на полную. Это был не Борюсик. За барной стойкой работала девушка. Красивая, чёрненькая, в блестящем платьице и с ослепительной улыбкой. Но, блин, девушка.

– Разочарованы, молодой человек?

Это вы мне? Я кашлянул и оглянулся по сторонам. На меня смотрит.

– Что?

– Лицо у вас очень расстроенное. Как будто потеряли кого-то. Хочется налить вам бесплатного пива и по головке погладить нежно.

– Не пью, – я облокотился о стойку, изображая крутого мачо. – Сменщика твоего искал. Бориса.

– Сегодня, к сожалению, моя смена, – даже расстроилась девушка. – Ничем помочь не смогу?

– Ну, если только телефончик дадите, – рубанул я с плеча. – Как что-то понадобится, я вам наберу. Ну, или вы мне, когда домой после смены пойдёте, буду вас охранять в пути.

Она засмеялась, а я старательно отводил взгляд от её груди.

– После смены мне ничего не страшно. Я, как та русская женщина, насильника на скаку остановлю, в горящую избу зайду.

– А музыку какую предпочитаете?

– Нирвану люблю и русский рок. Иногда включаю, чтобы народ здесь побесить.

Я уже был покорён. Я обязательно сюда ещё зайду. Я…

Кто-то толкнул в спину так, что я чуть не проехался челюстью по стойке, и свистнул удар над ухом.

– Эй, а ну перестань! – крикнула красавица-барменша, и я наконец обернулся посмотреть, хоть и с неохотой. В шаге от меня пошатывался в сопли пьяный мужчинка и махал вразнобой кулаками. Прицел у него точно сбился, и если придать ускорение кулаком в грудь, он улетит в толпу танцующих парочек. Но ведь за моей спиной стояла красавица-девушка, и не хотелось портить имидж подленькими приёмами.

Морда у противника была знакомая: где-то мы уже сталкивались мимолётом, и, наверное, он на меня обиделся.

– Чего тебе надо? – спросил я, перекрикивая медляк. – Иди, проспись!

Что-то бурча мужик попытался ударить ещё раз, но чуть сам не улетел за своим же кулаком. Я ничего не делал. Честно.

– Павел Сергеич идите домой! Не приставайте к посетителям!

– Спасибо, незнакомка, но думаю справлюсь сам. Что за Павел Сергеевич?

– Налоговик, – махнула она рукой. – Всегда один пьёт – издержки профессии. Хороший человек, но как надерётся коктейлями, глаза кровью наливаются. Мстительный очень и с памятью хорошей. Будет преследовать пока не протрезвеет. Вы с ним ругались наверное, раз он вас запомнил.

Я напряг извилины и вспомнил.

– Мы с ним в дверях здесь столкнулись недавно. Точно, он меня толкнул. И мирно разошлись потом. Всё. Честно-честно.

Я посмотрел на бармена или как там их правильно называть. Она уже смеялась. Хохотушка какая-то.

– Ну всё. Он вам не простит. Теперь будет целый вечер цепляться, раз жертвой выбрал.

Сергеич попытался схватить меня за ворот и я отвел его руку в сторону. Пока еще нежно.

– Не балуй, дядя.

– Н-на ху! – промычал он злобно и попытался ударить. Запах из подмышек ворвался в ноздри, также резко как татаро-монголы зашли в Киев.

– Спокойнее, – я отвёл руку. Кто бы меня успокоил.

– Давайте я выведу его, – предложила девушка. – Достал он меня уже.

– Ещё чего. Я сам справлюсь. Отведу домой и сдам родным. Случайно не знаете, где он живёт?

Она рассказала. Три квартала отсюда. Ерунда для трезвого, пьяного тащить будет мучением. Но я и не собирался этого делать.

Представитель налоговой это же второй уровень, по нашей с Витькой системе. Вырву крылья и делу конец. Главное наедине остаться.

– Точно? Он ведь нервный.

– Есть опыт. Побольше, чем у вас, незнакомка.

– Меня Лилия, зовут, – улыбнулась она, – Вы еще вернетесь этой ночью?

Мужик побрел прочь натыкаясь на танцующие парочки пенсионеров, они возмущались и особенно горячие бабы отталкивали налоговика. Он отшатывался, но держал равновесие и что-то мычал. Запоминал, наверное.

– Тяжелый клиент. Сегодня вряд ли. Но я обязательно вернусь, Лилия.

Она разочарованно вздохнула и отвернулась, а я догнал, извиняясь, нарушителя порядка, схватил за ворот, развернул и направил к выходу.

Лиля включила «Я буду всегда с тобой». Это намёк?

Хулиган сопротивлялся, но уже не так уверенно. Его хорошо развезло и вряд ли он сейчас что-то видел вокруг кроме расплывчатых объемных теней и розового тумана. Как он в таком состоянии кого-то запоминать умудряется? Сказочница. Я махнул ей ручкой и, толкнув героя, вышел за ним на улицу.

Свежий и холодный воздух чуть не протрезвил меня и попытался тоже самое проделать с пьяным. Он потряс головой и осмотрелся, пытаясь сконцентрироваться на моем лице.

– Так! – гаркнул он и тут же получил в лицо ладонью, согнулся, схватившись за нос двумя руками, сквозь пальцы текла кровь. Потянулся вправо, я схватил его за пояс и развернув влево придал ускорение пинком.

– Шагай!

Он замычал и опять развернулся истерично пытаясь прорваться на грани всех своих возможностей, но нужно было сегодня меньше пить, чтобы со мной конкурировать. Главное не разозлиться и не нанести ему ненужных травм. Красавица может свидетелем выступить.

– Шагай туда, я сказал!

Крылатый мудак пытался сопротивляться на уровне инстинктов, но шансов у него не было. Как бы не вышел никто из «Тройки», это было бы неудобно. Я огляделся и сделал классический полицейский «загиб руки за спину». Мудак сразу перестал сопротивляться и замычал, но куда нужно пошел. Через пару секунд мы были уже наедине, как два любовника. Тьфу. И стоило только отпустить…

Налоговик бросился вперёд намереваясь проскочить между рук, как футбольный мяч и пришлось применить немного силы. Легко ладошкой, но хлопок вышел как от разбившегося бокала.

«Заебавшись» играться я дал ему по почкам и швырнув на живот достал пинцет. Задрал рубашку открывая безволосую спину. В баре Сюткин пел про «Ригу и Ашхабад и Московский Бит».

Крыльев не было. Я внимательно осмотрел, изучая каждый прыщ и родинку. Не было. Провел ладонью, другой рукой прижимая к земле подвывающего идиота. Крыльев все равно не было. Потыкал щипчиками между рёбер и крылья не выскочили наружу. Незадача.

– Ты честный что ли? Точно в налоговой работаешь?

Я дал ему по уху, чтобы лучше слышал и быстрее отвечал, но он только мычал и пускал кровь носом. Здоровая лужа останется, не хорошо.

Пришлось его поднимать и трясти, чтобы очухался. Помогло мало, но я постарался. Отряхнул его немного, вывел на улицу и домой отправил. Не знаю куда он пошел, но побрел мимо «Тройки» не оглядываясь.

2.

Настроение на нуле. Тело чешется, как у прокаженного. Думал отработаю по-быстрому в кабачке и пойду с добычей домой. Как бы не так. Стоило бы вернуться в кабак и походить между пьяных, нашел бы клиента. Но нет. Рискованно. Да и барменша пристально следить будет, что я там делаю. Похоже вообще Тройка для меня закрыта в её смену.

Ноги сами несут в точку номер два. «Соррентино» – любовь моя. Есть небольшая вероятность столкнуться со знакомыми патрульными, но сейчас, посреди ночи, соваться в новые, незнакомые места не хочется. Стоит вообще развернуться и пойти домой – пусть червячок сдохнет от голода или сам себе жратву ищет. Но ноги несут вперёд и не слушают голову.

Никто ведь не заставляет – личинку мне не жалко, но я не люблю проигрывать. Если вернусь с пустыми руками и посмотрю в разочарованные глаза друга, то проиграю. Не сегодня. Но это последний раз, когда я так напрягаюсь ради уродливого покемона.

Дорога освещается редкими фонарями, которые ещё и горят через один. Ныряешь из светлого квадрата в тёмный – и так постоянно. Асфальт в выбоинах, дорогу не латали, наверное, с советских времён. Чуть расслабишься, ногу неправильно поставишь – и готово: падение или лёгкий перелом.

А это ещё что, за городом есть просёлочная дорога – там автомобили едут прогулочным шагом, ямы объезжают. Те глубиной в полметра и раскиданы, как клетки шахматной доски. Если чужой шофёр случайно заедет ночью на скорости – прощай, машинка, встретимся в автосервисе. Если, конечно, после аварии выживем.

Здесь тоже редкие автомобильчики проскакивают – спят все, а грузовики и фуры дальнобойщиков по центру не пускают, в объезд идут. Если кого-то сейчас и можно встретить, так только полицейских, или таксистов, спешащих на вызов.

Перехожу дорогу и ныряю в ставший почти родным парк. Несмотря на то, что был здесь один раз, он встречает уже родным запахом свежести деревьев и ночного воздуха. Я уже слышу музыкальный пульс «Соррентино». Народ отдыхает по-богатому, когда такие нищеброды как я работают бесплатно.

Сейчас они обнимают пьяных девок и пьют алкогольные коктейли под громкую музыку, а потом «развращают» их в машинах или на скамеечках в парке. Рассадник чёрных, как уголь, крыльев – не зря сюда копы слетаются, как мухи на жир. Подобное тянется к подобному.

Я бродил по парковым дорожкам в поисках «материала», но скамеечки пустовали, и на траве, и в кустах никто не копошился. Никаких лишних, неестественных звуков – только «бу-бум-бум» глухо звучит со стороны дискотеки.

Внутрь идти не хочу. Охранник меня уже запомнил, да и там слишком светло и много народу.

Сейчас бы опять найти парочку свежих копов и пробить им с вертушки, так чтобы вредничать забыли, а потом обнажить жирные полицейские жопы и «освежевать», вырвать черные крылья с корнем и домой идти спать.

Вот только нет никого. Одиноко себя чувствуя я. Брожу ночью в парке, как чертов маньяк. Еще и своя процедура есть и ритуальные инструменты: кастет и серебряные щипчики. Только жертв не видать. Как чувствуют, что я на охоте.

Из «Соррентино» вышла парочка и я скользнул в темноту. Музыка расширилась, как лёгкие на вдохе и опять стала глухой и плохо слышимой, когда охранник захлопнул дверь за ними. Я нырнул в темноту, чуть дальше от дорожки и стоял неподвижно, когда парень и девчонка шли мимо.

У них не было крыльев, они светились. Да, светились не только от счастья. Парень в белой рубашке и светло-синих джинсах блестел ровными и белыми зубами. Девочка смеялась и прижималась к нему заглядывая в глаза снизу вверх. Немного пьяные и очень счастливые. Любовь – это свет, какие здесь могут быть крылья, разве что белые, как у ангела.

Я так и не вышел им навстречу, просто долго провожал взглядом, пока белое облачко света от уходящей парочки не скрылось вдали. И только уже собрался идти на дискотеку, когда шорох из темноты чуть не остановил биение сердца.

– Бл…– выругался я и отскочил, выставляя вперёд кулаки. Это были не подкравшиеся полицейские, не маньяки и даже не заблудившиеся посетители Соррентино. Это был самый натуральный бомж с большим черным пакетом, который он привязал к велосипеду. Он вцепился двумя руками в руль и улыбался, обнажая зубы, там где они еще были.

– Здаров, малой!

Я ударил не задумываясь. Один прямой в нос и бомжара сразу сдулся, уронил велосипед, закрыл руками лицо и завыл. Тут же следом прилетела оплеуха.

– Тихо будь, – пришлось добавить еще раз в ухо.

– Ай, не бей! – запищал вонючка и отшатнулся от любезно направляемого еще раз кулака.

– Тихо будь, я сказал.

Он замолчал и смотрел на меня сквозь окровавленные ладони.

– Ты чего? Я же по хорошему? Мне пятьдесять семь лет, а ты…

– Ума нет, – продолжил я и взял его за ворот, – а ну-ка развернись и спину покажи.

* * *

Вот как на зло.Только зря руки замарал. Чист бомжара и безобиден как ребенок. Стоит-дрожит, воняет и на меня смотрит, как на папочку, который наказывать собрался. Где мой ремень?

3.

– Н-не надо, – стонал бомж, судорожно прикрывая спину разорванной рубашкой. Я её со злости немного повредил. Не спину – рубашку. Рванул слишком резко и треснула на спине. Наверное долго на помойке лежала – отсырела или типа того.

Правая рука у него дрожала, и звенел велосипед, который он держал в перепуганной лапе.

– Перестань, дядя! Чего не надо?

Он промямлил и до меня не сразу дошло, чего он боится. А потом как дошло!

– Чего? Тебя? Я по девушкам вообще-то.

Бомжатина мне «не верила» и «продолжала» прикрываться, размахивая рукой, как веером.

– Да если бы я по мужикам был, дядя, то точно на тебя бы не позарился. Да ещё ночью в парке.

Он не поверил. Да и черт бы с ним. Вот только…

– А чего ты так решил? Вас бомжей, что часто в парках насилуют? Может традиция какая или типа того?

Он затряс подбородком, и я не понял, это «да» или «нет».

– Расскажи мне подробнее, чудик, или оставлю тебе только руль от велосипеда.

– З-зачем п-подробнее, – продолжал он косить под Витьку и это раздражало. Я почесал между лопаток и резко схватил собеседника за горло. Велосипед опять упал в траву.

– Дядя, мне очень противно держаться за твой кадык. Если подхвачу какую-нибудь кожную заразу, то приду и сожгу твой дом или коробку, в которой ты живешь. Давай-ка я руку уберу и ты не будешь кричать и задавать тупых вопросов. Как говорят в фильмах: «Кивни, если согласен».

Он был готов, и я убрал руку и вытер пальцы о штанину. Нужно дома с мылом вымыть, такое ощущение, что пальцы так и остались липкими.

– Ну, рассказывай. Где живешь? Чем дышишь? Кому даёшь?

Бомжара замялся на секунду и начал говорит.

– Живу в индийских бараках. Как и все. Наверное знаешь где это.

Индийские бараки – это одноэтажное здание, длинное как кишка в центре города. Не знаю почему «индийские» может индусы построили. Живут там малообеспеченные семьи, проще говоря отбросы общества. Те, кто еще не в тюрьме и не на улице, у кого есть хоть подобие семьи живут в индийских бараках. Свозят туда бутылки и бумаги со всего города и там же их делят и сортируют. Настоящая мафия, иногда даже разборки происходят у них, только без огнестрела, больше на ножах.

Воды в бараках нет, насколько я знаю, и электричество по часам. Так как они не платят за коммуналку от слова «совсем», то ещё счастье, что газ не отрубили и свет на вечер дают. Но бомжи уже привыкли к темноте, живут как крысы и только изредка видно из-за закрытых газетками окон пробивается робкий свет.

– Знаю, – говорю я, – как вас не знать. Лицо города. Не понимает мэр, как избавиться от такого фурункула в центре городской жопы.

– У нас есть права, – выпрямляется бомж, – пусть дают квартиры, мы сразу съедем.

– О правах сразу вспоминаешь, а обязанности?

– Я этому государству ничего не должен. Как отжали мою землю, так сразу и расплатился.

– Хорош заливать мне в уши. Вообще не интересно. Пропил, наверное всё и оправдываешься.

Бомж только зубами заскрипел, но перечить не стал – молодец.

– Мне больше другое интересно, – заметил я, – понимаешь?

– А говоришь не по мужикам, – криво ухмыльнулся бомж и свалился на велосипед, держась рукой за щеку. Я вытер ладонь о штанину.

– Будешь нормально разговаривать или нет?

– Что ты хочешь? – зашипел он как раненый змей и поднялся, вместе с великом. Картонки с багажника уже давно разлетелись по земле и собрать их в темноте будет не просто. Хотя крысы, наверняка, приучены.

– Говори. Мне всё интересно.

* * *

В индийском было плохо. Еще хуже, чем я ожидал. Место, где жили нищие, превратилось в место, где живут отбросы со всего города. И это не значит, что они все без копейки в кармане.

Гомосексуализма там не было, зато наркотиками торговали и изготавливали их там же, в бараке. Какой-то борзый по кличке Пухлый поселился и подмял бомжей по своим воровским законам.

Он вышел из тюрьмы, где отсидел за убийство, и так как жить ему было уже негде, обосновался в индийском. Сначала сидел тихо и осматривался по сторонам, а потом деньги появились, и он начал соседей подкармливать. Потом комнату отжал у Васьки, того выгнал, а в его комнату своих мутноватых корешей поселил. Соседи не возражали – привыкли к хорошим подачкам, он ведь их не трогал. В бараках стали чаще появляться люди. Все они были незнакомые, молодые, часто девочки. Часто возвращались, даже здороваться начали с соседями. Они к Пухлому шли – дела какие-то у них общие. Потом стало ясно, что за покупками и что это за покупки. Наркотики. Большие деньги. Пухлый иногда говорил, что мог бы здесь и не жить, мог в соседнем жилом комплексе легко квартиру снимать, но Родина – это не там, где жопа в тепле, а там, где душа.

Душа Пухлого была в Индийском.

* * *

– И что? В нашем доме поселился замечательный сосед. Разве плохо? Хорошо. Ты вижу недоволен. Кстати, как тебя зовут, дядя пятидесяти семи лет?

Он назвался «Георгием» и рассказал о том, что что многим не нравится Пухлый, но сказать никто ничего не скажет. Иначе будет как с Васькой, которую сбила машина на пешеходном переходе, или с Иваном, который отравился водкой и умер в муках. Или даже с Толей, которого просто выгнали.

Никто не будет связываться с Пухлым, восседающим в Индийском, как хозяин. Ну, почти никто.

4.

Я хотел помочь Жоре с велосипедом, но он отшатнулся и попросил не мешать. Я даже извинился, за то, что ударил его пару раз, но «синяков ведь нет»? Так нужно было, а теперь мы даже подружимся. После того как я закончу с Пухлым.

– Он дома в это время или шляется где-то?

– Сидит, куда он денется. А зачем он вам? Вы из полиции?

– Ну типа того. А спать не будет?

– Нет. Телевизор смотрит почти всю ночь. Варит что-то.

– Ну ясно-понятно, что он варит. А кто ещё с ним живёт?

– Девчонки приходят, часто на ночь остаются. Молодые– красивые, потом страшными становятся, седеют – зубы выпадают, а они всё приходят и приходят.

– Дед, не трави, и так плохо. А мужики не ночуют?

Бомж остановился и я шагнул назад, чтобы не стоять в радиусе его аромата.

– Нет, он девочек любит.

Пришлось объяснить, что я имею в виду друзей, коллег по бизнесу. Мало ли, нажрутся и остаются ночевать. Такой информацией дед не обладал.

– А оружие есть у него?

– Так откуда мне знать. Не видел ни разу.

Он задумался…

– И не слышал.

– Ладно, повторим еще раз.

Мы в парке хорошо пообщались с Георгием. Он явно не любил Пухлого и согласился сдать его без колебаний. Лишь бы я его не впутал в эти разборки, задержания и допросы. Получив обещание, что его не будут вызывать ни в каком качестве, дед разговорился. Он пообещал провести меня незаметно в бараки и показать Пухлого. Но только чтобы его не впутали – поверил мне, совсем мозги пропил. Я улыбался и притворялся полицейским в штатском. Когда дед спросил, почему я один, я продемонстрировал начищенный кастет и спросил, верит ли он в мои силы. Георгий сразу поверил.

Тем временем бараки уже были через дорогу. Длинное, как поломанный палец, серое одноэтажное здание красовалось прямо под окнами Жилого комплекса «Корона», чем изрядно раздражало порядочных жильцов элитных квартир, но поделать они ничего не могли. Прожжённый коррупционер не мог просто взять и выкинуть на улицу пятьдесят человек, а дом снести. Нужно было дать им жильё, хотя бы в общежитиях расселить, но с этим у мэра было туго. Кто же будет недвижимость направо и налево бомжам раздавать?

Сжечь случайно здание вместе с жильцами или натравить бандитов не решались – всё-таки не девяностые уже, журналисты налетят как стервятники, и конец карьере. Поэтому так и стояли индийские бараки под окнами «Короны», и сушилось рваное бельё под окнами «Короны», и силиконовые инстасамки из своих квартир вынуждены были смотреть на стирающих в корытах одежду старых, неухоженных баб. А ещё грязные мужики привозили мусор со всего города и, высыпав прямо во дворе, тут же его сортировали. Аромат доходил до напудренных носиков инстасамок, и они жаловались своим фитнес-адвокатским мужьям. Те бежали к мэру, и всё опять шло по кругу. А «Индия», как стояла, так и продолжала стоять, как чёртова башня Саурона.

– Ну что, «загляделся»? – буркнул бомж, почувствовав себя главным. – Пошли что ли?

Я почесал щипчиками спину между лопатками, и мы перешли дорогу.

5.

Бараки обнесли деревянным забором, как концлагерь проволокой, и входить нужно было через единственную калитку. Жора вошёл первый и проверил нет ли кого во дворе, а потом впустил меня. Неудивительно, что никто не сидел на скамеечке и не курил рядом с огромной трёхлитровой банкой, наполненной окурками – ночь на улице.

Приходилось внимательно смотреть под ноги, не хватало еще шприц в ногу загнать. Может и преувеличиваю, но мало ли что у этих отбросов валяется под ногами. Как не Спидом заразишься так лишаём от этих упырей. Нужно будет потом сюда вернуться со спичками и бензином.

Окна, все кроме самого дальнего, были тёмные – народ видел уже третьи сны.

– Это кто? – прошептал я показав рукой на отблески.

– Пухлый телевизор смотрит. Я же говорил. Подожди здесь, я проверю коридор.

Он оставил велосипед у стены, оглянувшись на меня, вошел в дом. Скрипнула дверь, закрываясь, и вернулась тишина ночного дворика. По дороге проехала машина, и я, скучая, проследил за ней. Кому не спится в ночь глухую? И где этот старик? Как бы не обманул бомжара и толпу собутыльников не вытащил, чтобы меня «поиметь». На всякий случай я засунул руку в карман и одел свинцового друга на пальцы. Приближающиеся шаги – одна пара ног, но я на всякий случай напрягся. Дед высунулся из проёма открывшейся двери и молча поманил меня. Приложил палец к губам. В руках у него ничего не было, рядом никто не шуршал, и я расслабился.

Коридор встретил тухлым запахом грязной обуви, мокрой бумаги, табака, спирта и лекарств. Обычно в таких коммуналках проходы завалены ненужными вещами, которые жалко выкинуть типа коробок, пакетов, ящиков, поломанных самокатов и запасных колёс для автомобилей. Здесь было наоборот просторно, не то, что в моём детстве. Бомжи складированием хлама не занимались, что странно-наверное у них складировать нечего.

Я шёл за новым знакомым ориентируясь только на его силуэт и звук шагов, но ни во что так и не врезался и ничего не перекинул.

Двери по обе стороны коридора молчаливо провожали нас каждая своими звуками: храпом, сопением, свистом или постаныванием во сне. Акустика здесь, конечно. В одном конце коридора хрюкнешь в другом испугаются.

В детстве я немного пожил в таких «общежитиях» с общей кухней и множеством соседей разных национальностей. Начиная хохлами и белорусами, и заканчивая таджиками и русскими корейцами. Мне было весело. Родителям, наверное, не очень.

– Идём, – прошептал Жорик, – направо. Посидишь у меня, пока я проверю с кем Пухлый.

Он открыл белую деревянную дверь и вошёл в комнату, а я за ним. Здесь тоже не спали и горела лампочка, только очень тускло. Я замялся на пороге, буквально на секунду, и вошёл. Не люблю новые знакомства, но кого мне здесь стесняться, бомжей?

– Здрасте, – неожиданно для себя промямлил я и замер. Большая женщина на кровати в противоположном углу кивнула и посмотрела на Жорика. Она реально была очень большая. Огромная. Железная кровать, сохранившаяся ещё со сталинских времен, удерживала тушу чудом. Множество перин, подушек, простыней под огромными ягодицами не давали ей прогнуть советское зодчество до пола. Ноги-тумбы с огромными складками, которые ложились бледными слоями друг на друга, тянулись вниз, не доставая до пола. Интересно, если она поднимется во весь рост, сможет ли устоять на ногах или эти огрызки просто сломаются под таким тоннажем? Судя по идеальной белизне кожи, такой белой, почти мертвецкой, толстуха на улице не была никогда. Если бы она закрыла глаза своими лопухами с палочками-ресницами и затаила дыхание, то я бы подумал, что это огромный законсервированный труп. Совсем как в этом фильме про маньяка. «Психо», кажется. Там пацан свою мертвую мамашу в комнате держал. Если бы она не смотрела удивленно на деда, не облизывала толстые губы и не вздымалась бы её грудь, как два белых камня, я бы точно решил, что вляпался в очередную семейку маньяков. Ну а что они вокруг меня крутятся как мухи вокруг… мёда.

– Здрасте, – протрубила она как та труба, что собирает на Страшный Суд. Голосок такой. Не женский, прямо скажем. Но и не мужской. Я понял, кого она мне напоминает. В Звездных войнах такая огромная и ленивая тварь была – бандитами заправляла. А это её удачный косплей.

– Вечер в хату, – ляпнул я не подумав и вошел. Толстуха следила за мной одними глазами, которые, как прицелы, поворачивались в складках кожи.

– Георгий, это кто? – прицел перекинулся на бомжа, и он щёлкнул пальцами, вспоминая, как меня зовут. Махнул рукой и пожал плечами, пришлось выручать.

– Охотник на нежить, – представился я и поклонился. – Чистильщик. Небольшая зачистка в вашем квартале. Больше оно вас не побеспокоит.

– Кто? Георгий, о чём оно говорит?

– Мама, всё нормально. Человек из полиции. Он скоро уйдёт, а ты его не видела никогда и знать не знаешь.

Это оказывается его мать? Сам не кушает, но эту гору откармливает? Вот она любовь к матери, как мило. Точно, как в том фильме.

Глаза повернулись ко мне и губы сжались недовольно, собирая морщины вокруг рта.

– Ничего не понимаю Георгий, но не нравится мне этот фашист.

Я зиганул и поклонился.

– Фройляйн не извольте беспокоиться. В вашу тихую гавань корабль войны не зайдёт. Быть может даже и не услышите ничего. Но телевизор включите погромче на всякий случай. Не пропустите обращение фюрера.

Она уставилась на меня и вдруг захохотала. Десяток подбородков затрясся вместе с ней и с её ночной рубашкой и со складками на руках и ногах. Дом, кажется тоже затрясся от смеха и я подумал «как бы соседи с кроватей не попадали, если они не в коробках спят, 'грёбаные цыгане»

– Какой телевизор? Пусть оно глаза пошире откроет, скажи ему, Георгий.

6.

Мда, неудобно получилось. У них даже радио не шуршит и грязная лампочка под потолком качается – какие тут телевизоры? Ещё бы робот-пылесос упомянул.

– Без обид. Не со зла, дамочка. У всех разный уровень жизни.

Туша колыхнулась, пошла рябью, почти как в кино и опять открыла дырку, которую называет ртом.

– Фашист – юморист, да еще и полицейский. Чудеса. Чай будешь пить?

– Почему бы и не выпить с хорошей женщиной?

– Иди, Георгий, по своим делам, а мы пока чайку накатим.

Бомжик кивнул и посмотрел на меня.

– Я щас. Пойду-проверю и вернусь.

– Да не вопрос.

Не очень и хотелось чаю бомжацкого, но в тишине сидеть рядом с большой тетей тоже особого желания не было.

– Я так понимаю, заваривать придется мне? Где тут у вас кухонные принадлежности?

– А ты хочешь, чтобы я встала?

Пухляшка захохотала и подняла руку, указывая на единственный столик в комнате.

– Ты слепой что ли? Вон всё стоит.

На столике действительно находился старый чайник, упаковка чайных пакетиков, более-менее чистые кружки.Плюс коробка яиц, зелень, сковородка, пару тарелок. Все на одном столе, в художественном беспорядке. Одно радует, что это будет не чефир.

Я налил свежей воды из бутылки, включил шнур в розетку, расставил две чашки и кинул по пакетику в каждую.

– Вам сколько сахара?

Туша снова затряслась от смеха.

– Ты где-то его видишь, дядя?

– Значит будем без сахара.

– Фашисты забрали, – кивнула тетка, – и коровку.

Я осмотрелся в поисках стула. Здесь он был только один, стоял у изголовья кровати этой громады.

– Шутите, – сказал я, – может хватит? Давайте чайком баловаться.

Женщина кивнула и заерзала, устраиваясь поудобнее. Белой лапой с пальцами-коротышами она похлопала по спинке стула улыбаясь.

– Не обижайся, сынок. От бедности мы такие злые и недовольные. Вот был бы у меня сахар я сразу бы подобрела. Садись рядом, чего стесняться, я не кусаюсь.

Она опять похлопала по спинке стула и оскалила свою трещину. Внутри я поёжился, но внешне не показывал – взял две кружки за ободки и мягко ступая в два шага был рядом с Мясной Горой.

Она улыбалась и ноздри у нее расширялись и опускались, втягивая аромат дешевого типа индийского чая. Глаза следили за моим балетом «Один мужчина и две горячие кружки чая», а я старался не разлить ни капли, еще убирать заставит.

Лапы высунулись из-под одеяла и потянулись ко мне угрожая схватить, но осторожно взяли кружку и втянулись в одеяло, как два манипулятора. Ноздри вдохнули пары чая и глаза на секунды закрылись, а потом вернулись прицелом в мою тыкву.