Текст книги "Школа министров"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
– А почему?
Лицо Ступакова выражало озабоченность. Наверное, он знал, почему не союзник им Лядов, но не хотел говорить. Отделался уклончивым ответом:
– Возможно, потому, что идея зонирования чересчур уж смелая и... не для всех очевидная. Хорошо, что министр поддержал: теперь Геннадию Александровичу ничего не останется, как присоединиться...
Это был странный разговор. Чем он вызван? Никогда раньше Анатолий Андреевич не заговаривал о своем уходе. И о Скатерщикове никогда еще подобным образом не отзывался. Ведь и Алтунин и Скатерщиков – оба были его воспитанниками. Он их оценил в свое время, но, должно быть, по-разному. И удивительное дело: принимает теперешнего Скатерщикова точно так же, как Алтунин.
Нет, даже в перспективе Алтунину не хотелось иметь заместителем Петеньку. Инициатива Скатерщикова никогда не выходила за рамки, установленные кем-то раньше. Недаром он любил повторять:
– Дерзайте в рамках устава.
Для него мир всегда был строго очерченным. «Дерзать» и «проявлять инициативу» Скатерщиков мог только в этих самых рамках, а не за ними, где уже начиналась игра случайностей, зыбкость, неопределенность.
– Каноны, – это дисциплинированная человеческая мысль, – философствовал он. – Потому-то и существуют они на протяжении тысячелетий. Как, скажем, тибетская живопись, где все канонизировано. Она вечна.
– Каноны устаревают, – протестовал Сергей. – А устарев, начинают омертвлять мысль. Та же тибетская живопись, по моим сведениям, пригодилась для одурманивания масс, обслуживала буддизм, который и есть воплощение неподвижности...
Иногда Сергею сдавалось, что жизнь движется слишком стремительно. Некогда одуматься, прийти в себя, все взвесить как следует. Беспрестанные телефонные звонки со всех концов страны; и почти каждый такой звонок несет в себе призыв о помощи. Приходится думать наспех, принимать решения – тоже наспех.
Он вполне разделял точку зрения министра, который на каждой коллегии говорил о том, что министерство должно передать решение оперативных задач всесоюзным промобъединениям, производственным объединениям, даже заводам, а само пусть сосредоточивает усилия на коренных вопросах перспективного развития всей отрасли. Брать более крупно, заниматься именно стратегией управления!
Все так. И вот решение оперативных дел легло всей тяжестью на самого Алтунина.
Тем не менее он не упускал из поля своего зрения проблем покрупнее. В частности, проблему, навеянную Гривцовым. В конце концов твердо решил: под лежачий камень вода не течет – пора идти к министру! Только срочные дела заставляли откладывать это со дня на день. Они наползали одно на другое. Возвращался домой усталый, издерганный.
– Ну как маркетинг? – спрашивала Кира.
Он диковато глядел на нее, не понимая шутки. Потом, вымученно улыбаясь, безнадежно махал рукой.
– Такие чудеса, что дыбом волоса.
Пока Алтунин собирался, министр сам вызвал его.
В кабинете министра он застал Лядова, и это почему-то было неприятно. Почему?
Геннадий Александрович не поднялся навстречу Сергею, но улыбнулся. Слегка кивнул головой и застыл в холодном безразличии. У него был ускользающий взгляд.
Министр молча указал Сергею на кресло за маленьким столиком. Алтунин уселся, но чувствовал себя неуютно. Нахлынула волна знакомой тревоги, которая словно бы и не покидала его с той поры, как он очутился в Москве. Здесь господствовал своеобразный стиль отношений между людьми, в основе которого лежал принцип: слово – серебро, молчание – золото. Сергей не знал, как относится к нему тот же министр. В стенах министерства вроде бы каждый существует сам по себе. А все-таки кто-то думал о всех. И о нем, Алтунине, тоже. Взвешивал, на что он способен, оценивал, создавая условия для работы. Сергей не был сам по себе и для себя.
И еще одну особенность заметил он: деловые разговоры с ним да и с другими работниками, высокие должностные лица ведут, как правило, в присутствии кого-то третьего: своего заместителя, помощника, консультанта. С глазу на глаз Алтунин оставался иногда лишь со Ступаковым и Лядовым.
Сейчас министр, усадив Сергея в кресло, казалось, сразу же забыл о нем: неторопливо читал какую-то бумагу. Прочитал. Так же неторопливо подписал ее, отложил в сторону. Прочитал вторую бумагу. Тоже подписал... Он подписывал и подписывал, перелистывая бумаги своими длинными, «музыкальными» пальцами с коротко подстриженными ногтями. И, казалось, конца не будет этим бумагам.
На министре был все тот же черный костюм. все такая же ослепительно белая сорочка с темным галстуком. На груди – никаких наград, а они, наверное, имелись...
Исподволь рассматривая министра, Сергей недоумевал, зачем его вызвали. Что потребовалось министру от заместителя начальника главка Алтунина? Может быть, какое-нибудь пустячное дело? Нет, по пустякам к министру не вызывают. Значит, что-то очень важное. Может быть, на каком-нибудь заводе что-то стряслось?
Наконец министр подписал последнюю бумагу, сложил все в папку, нажал кнопку. Вошла секретарша, молча взяла папку.
Все происходило безмолвно. Ни единого слова, ни единого звука.
Алтунину показалось, что это уже было когда-то. Но когда? Где? Не мог вспомнить. В памяти сохранилось лишь ощущение такой же вот настороженной тишины и неопределенности...
Министр посмотрел на него долгим взглядом. У строго поджатого рта появилось какое-то неопределенное выражение: то ли улыбка, то ли гримаса.
– На коллегии вы предлагали дельные вещи, – сказал он. – Промышленные комплексы в самом деле придется обеспечивать техникой в больших масштабах.
Сергей сразу оттаял, почувствовал твердую почву под ногами: вот зачем вызвал.
– Да, по всей видимости, производственное объединение «Самородок» пора переводить именно на обслуживание промышленных комплексов, строящихся в Сибири, хоть Геннадий Александрович и придерживается иного мнения. – Министр бросил при этом быстрый взгляд на Лядова. Тот сидел не шелохнувшись, внешне безразличный ко всему. – Можно бы еще подискутировать – время есть. Но сколько бы мы ни дискутировали, от обслуживания сибирских промышленных комплексов нам все равно не уйти. Думаю, не следует откладывать решение этого вопроса в долгий ящик.
Он поднял голову, будто разглядывая лепной потолок, с которого спускалась тяжеленная старомодная люстра на цепи, на минуту замер в такой позе. Потом снова уперся взглядом в Алтунина.
Сергей, в свою очередь, всматривался в лицо министра. Оно в тот миг открылось перед Алтуниным в мельчайших подробностях. Лицо умного человека. Строго-спокойное. В нем не было холодной замкнутости, как казалось вначале, наоборот, угадывалась даже легкая смешинка. Тонкие губы несколько утолщались к углам, и это придавало лицу властное выражение. Сергей подумал, что человека с таким лицом, наверное, невозможно смутить: он был как бы поверх всей житейской кутерьмы с ее невероятными историями, потрясениями, даже катастрофами. Железное самообладание делало министра министром. Разумеется, не только оно. Но при взгляде на это в общем-то интеллигентное лицо понималось: людям, облеченным большой властью, нужна спокойная властность.
Решая те или иные вопросы, даже очень срочные, министр был раздумчив, никогда не торопился. Он отличался предельной методичностью. Иногда она даже подавляла окружающих. Но в методичности выражалась его приверженность к строгой логике, к последовательности, к доказательности. То была форма мышления человека, который должен помнить массу вещей, тысячи должностных лиц, предприятий, номенклатур. По всей видимости, он мыслил совсем не так, как Алтунин. И не так, как Лядов. Его мозг беспрестанно все упорядочивал, создавал системы. В каждом его слове чувствовалась одухотворенная воля, заряд энергии. Порывистость отсутствовала начисто.
Сергей, совершенно успокоенный, ждал, что скажет министр дальше, и в то же время душа его ликовала: будут машины в «северном» исполнении! Геннадий Александрович обезоружен. От требований времени никуда не денешься. Территориально-производственных комплексов огромный букет, и больше всего их в восточных районах: Саянский, Братско-Усть-Илимский, Южно-Якутский, строящийся Канско-Ачинский угольный бассейн, БАМ...
– Ну, а как ваше занятие маркетингом? – неожиданно спросил министр.
– Читаю литературу.
– «Машэкспорт» развернулся по-настоящему: требует от нас машины для стран жаркого и тропического климата. С эффективной системой охлаждения, с особо стойкой электроизоляцией и антикоррозийным покрытием. А для северных стран будем выпускать такие машины, чтобы они заводились с пол-оборота и с утепленной кабиной для водителя. Рынок обширен: Эфиопия, Пакистан, скандинавские страны, Канада, даже Англия, Франция, Италия, Бельгия, США! Как-то вы докладывали на коллегии и об этом. Я запомнил. Ваша правда, товарищ Алтунин: сегодня на международном рынке борются не снижением цен, а качеством. Перенос центра тяжести с ценовой конкуренции на повышение качества продукции характерен для современной экономической структуры капиталистического производства. Я совершенно согласен с вами: нужны новые формы организации сбыта, так сказать, стратегия освоения зарубежных рынков. И заводы наши должны учитывать условия эксплуатации выпускаемой продукции не только у себя, но и в других странах.
Он опять изобразил подобие улыбки и добавил:
– Однако за экспортными делами не следует забывать и своих нужд. Они главное. Займитесь-ка перестройкой на новую технологию объединения «Самородок», создайте еще одно объединение, вы, кажется, уже придумали ему название – «Тайга»? Пусть будет «Тайга»...
Такой полной победы он не ожидал, сомневался в ней. Но победа была, и железно-электронные ангелочки-роботы витали над головой Алтунина, насвистывали в пластмассовые дудочки победный марш. Спасибо Андриасову, спасибо Анатолию Андреевичу Ступакову: конечно же, это они продвинули дело. Очевидно, у Ступакова был нелегкий разговор с Лядовым: что-то очень уж холодно стали они относиться друг к другу. Геннадий Александрович не выдержал этого поединка и вынужден теперь проводить в жизнь решение, принятое министром. То есть фактически стать на сторону Алтунина, а не Скатерщикова, страшащегося всяких перемен, бьющих по карману. На хозрасчет ведь тоже нужно молиться с умом. Милая «энергетическая звезда» Анатолий Андреевич, ваши лучи всегда пробивают и освещают дорогу для алтунинских начинаний. Со Ступаковым можно быстро перевести «Самородок» на новые рельсы: авторитет Анатолия Андреевича для Скатерщикова непререкаем.
И секретарь парткома, как всегда, остался верен себе: даже намеком не дал понять, что министром все уже решено. Ушел в тень, будто и не причастен к этому решению вовсе. Стиль!..
– Вас приглашали на работу в родственное министерство. Почему не сказали никому? – перебил эти мысли министр новым неожиданным вопросом.
– Не было намерения уходить туда. Привык заниматься своим делом. Потому и не доложил.
Министр, по-видимому, был удовлетворен ответом.
– Скажите, товарищ Алтунин, а как бы вы отнеслись к назначению вас начальником всесоюзного промышленного объединения? – спросил он все тем же ровным, бесстрастным голосом.
– Я не знаю, – пожал плечами Сергей. – Не потяну, наверное.
И опять лицо министра посветлело.
– Придется постараться, – сказал он.
Сергей весь напрягся: как понимать все это? Очевидно, только как зондаж на отдаленное будущее. Не за тем же вызвали, чтоб вот так сказать: на, бери главк и распоряжайся им по-хозяйски. Да и где он, тот главк? Все главки укомплектованы начальниками и всюду – дельные люди, компетентные.
Министр угадал его состояние и не стал томить неизвестностью, объявил сразу:
– Анатолий Андреевич Ступаков подал заявление с просьбой освободить его от обязанностей начальника главка...
У Сергея пересохло во рту.
Как? Анатолий Андреевич просится в отставку? Такого не может быть!.. Хотя ведь намекал однажды в странном каком-то разговоре... И все-таки нельзя так!
– С переводом главка на хозрасчет товарищу Ступакову стало труднее работать, – продолжал министр. – Он утверждает, что вся тяжесть перестройки легла на вас, и мы ему верим. Найдем ему работу полегче. Есть на примете одна. Может быть, не такая уж легкая, но по сердцу Анатолию Андреевичу.
Сергей на минуту забыл, где он находится, и искренние слова вырвались сами собой:
– Не отпускайте его!
У Алтунина был, наверное, очень горестный вид, потому что министр замолчал и снова стал подписывать какие-то бумаги, строго поджав губы.
Когда Сергей овладел собой, министр сказал:
– Сам Анатолий Андреевич порекомендовал вас... И партком поддерживает...
Алтунин постепенно привык к неожиданным назначениям на высокие должности. Человек привыкает ко всему. И все же сейчас почувствовал растерянность. Понимал: не очередное возвышение в должности, а нечто гораздо большее происходит в его биографии. Новое качество! Он-то знал: даже в шутке своей Замков не прав – не заместители управляют современным производством, а большие коллективы людей; и главная ответственность лежит на руководителе. Мерой ответственности мерил Алтунин масштаб всякой личности. Теперь эта мера стала строже даже к тем, кто трудится у станка или у парового молота. Но с чем сравнить реальную ответственность за всесоюзное промышленное объединение – гигантский маховик производства?
Хорошо было за спиной «энергетической звезды» Анатолия Андреевича, умудренного опытом и годами. Людей в возрасте Алтунина редко ставят на такие высокие посты. Министр решил рискнуть.
Радости и восторга от этого Сергей не испытывал. Был страх. Откровенный страх.
Внутренний оппонент, который сидит в каждом разумном человеке, подсказывал: откажись, откажись, пока не поздно! Ты же не властолюбив. Зачем тебе эта глыбища? Провалишься, не потянешь. И если провалишься – то уж навсегда. Неудачникам не доверяют большое дело вдругорядь. Для такого поста позвоночник нужно иметь покрепче. Позвоночник тоже воспитывают годами. Как говорила мудрая бабка Арина: если не удержался за гриву, за хвост не удержишься...
– Будем считать вопрос закрытым, – заключил министр.
– В заместители возьмите Скатерщикова, – посоветовал Лядов.
Алтунин моментально пришел в себя. Петеньку? Никогда!.. Он хотел сослаться на совет Ступакова, но удержался. Пока не назначили самого, вести спор о заместителе было просто бестактно. В то же время Сергей понимал: не выскажи он своего возражения при министре – молчание будет принято за знак согласия. Но Алтунин не хочет иметь Петеньку своим замом. Не хочет! Вплоть до отказа от высокого назначения. Не выйдет у них вместе...
Собрав все самообладание, впившись взглядом в глаза министру, он сказал:
– В какой бы роли ни пришлось мне выступать после сегодняшнего разговора, я убедительно прошу оставить Скатерщикова во главе объединения «Самородок», поскольку вы разрешаете начать там реконструкцию. Новый генеральный директор может завалить дело.
Министр не отозвался. Молчал и Лядов.
Сергей понял: пора уходить.
Окончательно собрался с мыслями только на улице, у подъезда. Тяжело завалился в машину. Удивился, когда хлынул, запрыгал на сухом асфальте дождь. Весенний дождь. Крупный. Каждая капля, как хрустальная бусинка. Весна?.. А куда же девалась зима?.. Алтунин проскочил ее, даже не заметив.
Когда он робко, испытывая неловкость, вошел в кабинет Ступакова, Анатолий Андреевич сидел все в том же кресле, все в той же позе, в какой привык заставать его Сергей. Он поднял острые свои глаза на Алтунина.
– Я только что был у министра, – сказал Сергей одеревеневшим голосом.
– Садитесь, садитесь. Знаю.
– Мне непонятно, Анатолий Андреевич, почему вы решили уйти? Так скоропостижно.
Морщинистая улыбка тронула лицо Ступакова.
– А зачем вам это понимать? И потом – скоропостижно уходят только на тот свет, а не с должности.
– Мне сказали, что я буду начальником главка. Значит, уже и поэтому для меня ваш уход не безразличен...
– Вы дали согласие? – спросил Ступаков.
– По-моему, все уже решили без меня. И, говорят, с вашим участием. Может быть, я в чем-нибудь виноват перед вами? Так лучше уж скажите прямо, Анатолий Андреевич. Я ведь тоже могу уйти. Вон приглашают на производственно-торговое объединение. Уйду – и все.
– Слыхал. Зря волнуетесь, Сергей Павлович. В вашей высокой порядочности никогда не сомневался. И дело вовсе не в том, чтобы освободить место для вас. Да и не такой уж дряхлый я человек, чтоб уходить на покой. Старый, но не дряхлый. А мозг старика подобен старой лошади: для сохранения работоспособности ему нужно постоянно упражняться. Поеду упражнять его в родную Сибирь, о чем давно подумывал.
Сергей был ошеломлен.
– В Сибирь? А какую работу вам предлагают?
Ступаков сдвинул брови. То ли вопрос ему был неприятен, то ли не хотел посвящать Алтунина в свои планы.
– Какую работу? – переспросил он, и Сергей пожалел, что поставил его в такое положение. – Работу я сам себе придумал, – продолжал раздумчиво Ступаков. – Я ведь болею той же болезнью, что и вы: Сибирью. Так вот: лет пять-шесть назад увлекся я идеей комплексного развития производительных сил в районах нового освоения Западной Сибири. Большое дело! Меня ставят во главе этого дела, с чем и можете поздравить. Хотите, махнем туда вместе? – Губы его тряслись от смеха. – Мне потребуется заместитель. Лучше вас все равно не найду.
– Да я с радостью! – встрепенулся Алтунин. – С вами, Анатолий Андреевич, хоть на край света! Маркетинг и все прочее с удовольствием Скатерщикову отдам: пусть развивается. Едем!
– Это было бы идеально, – сказал Ступаков. – Хотел бы иметь такого сына, как вы. А такого заместителя – и подавно. Только не могу обидеть Киру Юрьевну: не простила бы она мне, если бы я увел вас опять в Сибирь. Готовит ведь докторскую диссертацию. И дети привыкла к московской школе. И квартира здесь у вас хорошая, и прочее все обзаведенное есть. А я – старый бродяга – хочу умереть на сибирском ветру. Хорошо на крепком морозе, когда деревья лопаются, а?
– Хорошо! – дрогнувшим голосом тихо отозвался Сергей.
– Так вот, дело, разумеется, не в вашей столичной благоустроенности. Этим при определенных условиях можно и пренебречь. Не такой вы человек, чтоб цепляться мертвой хваткой за московскую квартиру и прочие столичные блага. Все это понимают. Вопрос стоит иначе: нет в министерстве другого человека, кто мог бы так, как вы, справиться с переводом главка в режим всесоюзного промышленного объединения! Это тоже все понимают. И Лядов и министр. На вас у них большие надежды. Вы заявили себя смело, как и подобает истинному руководителю. Берите дела.
– Спасибо, Анатолий Андреевич. У меня – гора с плеч. К должности не рвусь.
– Положим, гора та не с плеч, а на плечи. Она была и всегда, видно, будет на ваших плечах.
– Это так, – согласился Сергей. – Не знаю, к сожалению или к счастью?
Ступаков прошелся из угла в угол.
– Я ведь на той неделе отбываю... – сказал потухшим голосом.
– Так скоро? – удивился Сергей.
– Чем быстрей, тем лучше...
Он замолчал. Сергей догадался: вспомнил об умершей жене.
Как-то не верилось, что через неделю Анатолия Андреевича уже не будет в этом кабинете. Он умчится в сибирские дали как бы начинать все сначала.
– Передавать вам дела, собственно, не приходится, – сказал Ступаков напоследок. – Они у вас в руках. Я заблаговременно отошел от всего.
В этот миг он показался даже веселым. А Сергей мрачнел больше и больше. Сергею была знакома каждая морщинка на лице этого солидного, коренастого человека, с седой, но ясной головой. И сердце рвалось за ним, туда, в Сибирь.
Анатолий Андреевич тоже расчувствовался. Губы как-то странно скривились. И с голосом вроде что-то случилось: стал хрипловатым.
– Не навек расстаемся, – говорил он. – Ваш главк будет обслуживать наш комплекс. Так что точек соприкосновения больше чем достаточно.
– А если я тут без вас башку себе сверну? – спросил Сергей.
– Не свернешь. А если что не так, приезжай ко мне: без дела не останешься. Мне бы такого, как ты... Развернулись бы и по широте и по долготе...
Домой Сергей явился поздно. По его лицу Кира догадалась: что-то случилось.
– Алтуня, ты вроде бы не в себе?
– А в ком же я?
– Что произошло? От тебя пахнет водкой. Фу!
Он повел плечами, хотел прошмыгнуть в свой кабинетик.
– Ужинать не буду. Наужинался.
– Вижу.
Они загородила дорогу. Стояла, устремив на него укоряющий взгляд. Такого еще не бывало.
– Выкладывай все.
– Нечего выкладывать. «Пустите тигра в свой бензобак!» – это заграничная реклама бензина марки «Эссо».
– Великий человек, не томи. Мне ли не знать тебя? Дипломата из тебя никогда не вышло бы: все на лице написано. С чего это ты вздумал выпивать?
– Не выпивать, а пить. Я пил, как последний алкаш.
– Зачем? Что с тобой, что случилось?
– Ладно, сдаюсь, – сказал он устало и плюхнулся на стул. – Выпер Ступакова с его должности! Выпер... Доходит? Вот потому и напился. С радости. Наконец-то! Как и предсказывал Петенька.
– Кто выпер? – не поняла она.
Он набычился, смахнул пьяную слезу.
– Кто-кто! Я выпер.
– То есть как выпер? Анатолия Андреевича?
– У нас один Ступаков. Тот самый, который взрастил и вскормил меня. Вот я его и выпер.
Она была озадачена. Все еще не могла сообразить, что же случилось.
– Куда выпер?
– Обратно в Сибирь. Пусть старик гуляет по тайге, а я буду сидеть здесь в тепле, в его кабинете, на его местечке, нагретом для меня. Ловко?!
Она наконец все поняла:
– Анатолий Андреевич правильно сделал, что решил уехать отсюда. Он очень любил Аксинью Петровну, и жить в квартире, где каждая вещь напоминает о ней... Я на его месте тоже не смогла бы.
– Я не собираюсь помирать. Жалко старика, аж слезы брызжут из глаз. Жалко. Зачем он так?
Кира погладила его по голове.
– Да какой же он старик: всего шестьдесят с хвостиком. Разве это возраст для такого мужчины? Еще жениться может. Успокойся. Это у тебя от нервов. Заработался. Нельзя так.
Он недоверчиво взглянул на нее.
– А я его считал стариком. Может быть, ты и права, Кирюха? Пусть едет. Я как-нибудь тут вывернусь. Вывернусь ведь, а?
– Вывернешься. Не поддавайся только эмоциям. И не пей.
– Ну, это само собой. Просто защемило, хоть вой. Да я трезвый совершенно. Не веришь? Хочешь, решу задачку с интегралами?
– Иди приляг, а то детей разбудишь. Задачку завтра решишь.
– Хочу Скатерщикову позвонить.
– В одиннадцать часов ночи? Он спит.
– У них уже утро. Нечего вылеживаться, маркетинг ему под лопатки! В замы не возьму. Нет талану, не пришьешь к сарафану.
– Завтра позвонишь.
– Завтра так завтра, – покорно согласился он. – Ту би ор нот ту би? Или в переводе на русский: пошло так на лад, что и сам тому не рад.
5
Переход Алтунина в новое качество свершился почти незаметно, если не считать того стресса, тех самых эмоций, которые так удивили Киру.
Она вдруг обнаружила, что муж ее не такой уж зачерствелый, как иногда казалось. В нем бьется живая, ищущая, страдающая душа, не всегда понятная в своих крайних проявлениях. Нет, он не сухой прагматик. Просто умеет скрывать внутреннее кипение, и потому его азарт подчас представляется бездушным, лишенным жалости и сострадания. Очень уж большими глыбами перебрасываются эти люди, занятые управлением. Они в самом деле испытывают невероятное давление своего небесного свода.
После того памятного вечера Кира стала, кажется, еще больше ценить мужа. Бог ты мой, она целый год бьется над диссертацией, и конца не видно работе, а Сергей за то же самое время совершил почти невероятное восхождение.
Она привыкла чувствовать себя как бы старше, разумнее мужа. Но теперь ощутила себя слабой маленькой девочкой, которую этот кузнец с толстой шеей возносит своими загрубелыми руками в сияющие выси.
Она восхищалась им. Восхищение перешло чуть ли не в обожание, когда пригляделась, как легко он ориентируется в сложных, запутанных людских отношениях.
Кира открывала все новые и новые грани его личности.
В институте Алтунину с трудом давался английский язык. А когда возникла потребность общаться с иностранцами, обложился словарями, разговорниками и вдруг затараторил по-английски. Однажды объявил:
– Итак, мать, начинаем операцию под кодовым названием «Маркетинг».
И, не сбиваясь, не заглядывая в бумажку, прочел на английском целую лекцию по основным направлениям и методам изучения покупательского спроса.
– Можешь не аплодировать, произношение варварское: хоть орех в рот клади, чтоб по-аглицки получалось. Особенно бесит это «the».
Он немного кокетничал и ждал восторгов. Она восторгалась:
– Тебя хоть сейчас в Гайд-парк.
– Сколько времени зря упущено! – сокрушался он. – Можно бы полиглотом стать. А мы в свои институтские годы относились к изучению языков как к зряшней докуке: сдал на «пса» и доволен – главное как-нибудь скачать. А без знания-то языков, оказывается, чувствуешь себя этаким михрюткой. Серость. Юрашка с Павликом меня обогнали: свободно щебечут на английском. Я им завидую. Молодец, Кирюха, сумела пристрастить ребят к нужному делу.
В семье царил мир. Все были довольны друг другом. Алтунин радовался, испытывал душевный подъем. На службе был ровен со всеми.
Он не умел важничать. Требовал только, чтобы к работе относились с должным пониманием, стремились помочь ему, проявляли инициативу, а не ждали беспрестанных подсказок. Старался привить подчиненным системный взгляд на проблемы, системное мышление.
И все больше убеждался, что без глубоко осмысленного подхода почти невозможно эффективно распоряжаться огромным хозяйством подотрасли. Упорно воспитывал в себе управленца крупного масштаба. Его остро волновали разнообразные теории управления. Специальную литературу читал с не меньшим упоением, чем в молодые годы фантастику и приключенческие повести.
Великое приключение человеческой энергии, человеческого духа было заключено в специальных книжках. Здесь как бы итожился многовековой опыт разумной деятельности человечества, выявлялись законы движения гигантских «галактик» по небу современной эпохи. Каждая «галактика» была динамична, несла в себе усилия и переживания тысяч людей, ибо это – всенародное хозяйство страны, отдельные его отрасли, предприятия, научные программы вплоть до космических.
Алтунин руководил одной из таких «галактик», где, как он понимал, с каждым годом, даже, вероятно, с каждым днем возрастает роль долгосрочного планирования и прогнозирования.
Почему же именно Скатерщикова навязывает ему в заместители Лядов? Может быть, Алтунин что-то проглядел в Петеньке?
– У Скатерщикова хорошо развита интуиция, – сказал Лядов.
Что мог ответить Сергей? Управление, основывающееся только на интуиции руководителя, все чаще и чаще становится неэффективным? Но Геннадий Александрович знал это и без него. Если уж брать в заместители кого-то из «Самородка», то Алтунин скорее выбрал бы Карзанова. У того есть кое-что, помимо интуиции: прекрасно владеет системотехникой, линейным и динамическим программированием, анализом сетей. Интуиция – почти магия. А магия – увы! – сегодня не годится. Во всяком случае, самому Алтунину тот же Лядов советовал не слишком полагаться на интуицию.
Он и не полагается. Ему хочется иметь под рукой «трест умов», вооруженный совершеннейшими электронно-вычислительными машинами и другой «интеллектуальной» техникой. Для него ясно, насколько важно, чтобы цели заводов и производственных объединений подчинялись общей цели и критериям всесоюзного промобъединення. Без этого воцарится хаос, система перестанет быть системой, и сам Алтунин окажется лишним в ней. Таков почти философский постулат. Нужно, чтоб не только руководители, а и весь управленческий персонал овладел системным подходом.
Таким подходом в полной мере обладал министр. А вот обладает ли им Лядов? У Скатерщикова же системный подход отсутствует – и не стоит обманываться на этот счет. Петр достиг своего потолка. Перетаскивать его в главк безрассудно. Не развернется, не расцветет, а только станет тормозить дело своим прагматизмом.
Но игнорировать предложение Лядова Алтунин не мог. Геннадий Александрович любил Скатерщикова. Может, за то, что тот был не таким: «тяжелым», как Алтунин. Уважительным, «управляемым». Беззаветно выполнял все, что от него требовали, не прибавляя ни грамма от себя, не стремясь сделать дело еще лучше, масштабнее. Скатерщиков может только выполнять, а не дерзать.
В личной библиотеке Алтунина имелась книжечка «Оценка работников управления». На обложке ее изображены три человеческих фигурки: очень маленькая, побольше и большая, а над головами – потолок. У каждой фигурки свой потолок. Раньше Сергей как-то не верил в такой потолок. Казалось: стоит только проявить энергию... Теперь пришел к выводу: потолок способностей человека к тому или иному делу все же существует. Можно быть талантливым математиком и бездарным художником. Есть и бездарные организаторы.
Где потолок самого Алтунина? Не ошибся ли он сам, ринувшись без оглядки в сферу управления производством? Здесь становится все труднее и труднее маскировать волевыми решениями собственную бездарность. За все приходится жестоко расплачиваться.
Алтунин хорошо знал свою «галактику» – свое всесоюзное промышленное объединение, свою систему, состоящую из великого множества подсистем. Не все здесь так, как нужно. Были в свое время допущены кем-то другим промахи в подборе кадров, и это приводит подчас к застою, к топтанию на месте огромных заводских коллективов. А решаешь заменить незадачливого администратора, приходится открывать настоящую войну, ибо он за годы и годы своего «пребывания на посту» успел укорениться, обзавелся высокими покровителями. Все опасаются: смени такого – как бы не получилось хуже.
Эх, произвести бы переоценку ценностей... Но Алтунин понимал: подбор и расстановка кадров не могут уподобляться взрыву; это длительный и кропотливый процесс. Тут всегда нужно помнить: подбор руководящих кадров не только замещение определенных должностей безупречными лицами, но и формирование всего трудового коллектива. Ты должен сотворить коллективный разум. Чтоб один дополнял другого.
– Эффективно работающий управленческий коллектив никогда не формируется из идеальных работников, – утверждает Лядов..
Вероятно, он прав: где наберешься идеальных? Но возглавлять коллектив должен человек, как говорится, с искрой божьей – если не «энергетическая звезда», подобно Ступакову, то, во всяком случае, обладающий специфическим методом мышления, специфическим стилем. Любишь ты или не любишь кого-то, крепко подумай, прежде чем допускать его к управлению.
Раньше Алтунин как-то не подозревал, что людям, занятым управлением, приходится большую часть времени посвящать усвоению сугубо общих вопросов, общих принципов. Он привык к примату практики над теорией, а теперь вдруг обнаружил: без теории невозможно сделать ни одного верного шага. Система развивается по строгим законам, и каждое твое неправильное действие может оказаться «возмущением» для нее.
