Текст книги "Школа министров"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– А ты знаешь, что такое гравитация? – спросил он.
– В общих чертах.
– Вот-вот. И маркетинг все знают в общих чертах. Знать предмет – это постичь его сущность. А сущность маркетинга как-то ускользает. Даже от тех, кто им широко пользуется.
– А кто им широко пользуется?
– Капиталисты. У которых маркетинг стал формой конкурентной борьбы.
– Ну, а тебе какое до всего этого дело? Пусть конкурируют, разоряют друг друга.
– Чудачка. Это проблема международного рынка. А мне в министерстве поручили заниматься спросом. Маркетинг – рыночная концепция управления. Приспособление производства к требованиям внешних рынков для расширения международной торговли. Усекла?
– Не так чтоб очень. У меня, как ты любишь говорить, потребительское отношение к проблемам, а тут я никакой выгоды лично для себя не вижу.
– И не увидишь. Маркетинг – своеобразная «философия» бизнеса.
– Ты что, решил бизнесменом заделаться?
Она смотрела на него во все глаза, даже с некоторым испугом. Он расхохотался.
– А почему бы и нет? Русская купеза – большая молодеза. Мы должны освоить зарубежные рынки, а для этого необходимо овладеть техникой маркетинговой деятельности, выработать стратегию сбыта своей продукции в капиталистических странах, чтобы и там покупали наши машины.
– Разве их не покупают?
Он замялся.
– Бывает по-всякому. Сперва хорошо покупали. Теперь хуже.
– Почему?
Она в самом деле прониклась интересом к этому, в ее круглых серых глазах было неподдельное любопытство.
– Не знаю, – признался он. – Вот и хочу выяснить. А для этого нужно взять из маркетинга все рациональное. Тут такое дело... – Алтунин потер лоб, – мы бываем неразворотливы, неоперативны и, столкнувшись с конкуренцией капиталистических фирм, терпим порой фиаско. Не придаем должного значения рекламе, а реклама, как известно, – двигатель торговли. Меня лично маркетинг интересует не как концепция управления, а всего лишь как совокупность средств и методов, обеспечивающих наилучшую взаимосвязь производства и потребления. Заковыристо?
– Вижу, ты по уши влез в свой маркетинг.
– Нужда научит кузнеца и сапоги тачать. В общем-то у нас не так уж плохо: создали за границей сорок смешанных фирм с участием советского и иностранного капитала. Триста своих и пятнадцать тысяч чужеземных специалистов. И успехи налицо: заключаем соглашения с иностранными агентскими фирмами.
– Дошло. И как ты намерен развивать эти успехи? Сидя у себя в кабинете?
Ее губы дрожали в улыбке, Он понял, ухмыльнулся про себя.
– В будущем году поеду в Англию. Намечено Лядовым и Ступаковым. Уклониться не удастся. Раз намечено, значит, намечено. А я и рад бы уклониться: лондонский смог не уважаю. Не хватало еще мне смога. Но что поделаешь? – Он развел руками. – Придется посетить лондонскую и манчестерскую школы бизнеса, Британский институт управления, Высший административный колледж в Фэкли, крэнфильдcкий колледж, курсы консультативной фирмы «Урвик Орр энд партнерс». Потом махну в США перенимать опыт гарвардской и слоуновской школ бизнеса. Ну, а дальше видно будет. Есть еще Швеция, есть общеевропейские центры. Лядов хочет погонять меня по свету, авось перейму что-нибудь полезное у капитализма. Он хоть и загнивающий, а управленцев готовит дельных. Нy и внутрифирменное планирование меня интересует... Как видишь, программа обширная. И всюду сплошной монополистический капитал! Тосчища зеленая.
Она взорвалась:
– И ты молчал! Жалкий притворщик.
– А чего распространяться? Придется привыкать к таким поездкам, хотя мне они и не совсем по вкусу. У меня и дома забот хватает. Когда сделали ответственным за производственно-коммерческую деятельность всего хозяйственного комплекса, страшно разозлился: какой из меня коммерсант?! Ну, ты же знаешь, Лядов умеет настоять на своем. И вот теперь изучаю спрос на машины. От меня ждут обоснованных рекомендаций. Требуют, чтоб знал конъюнктуру внешнего рынка, заботился о расширении выпуска продукции на экспорт. А заодно обязали изучать и потребности наших предприятий в импортном оборудовании и материалах, определять целесообразность заграничных закупок. Так что я и впрямь большая купеза. Дело за немногим: подыскать молодую красивую секретаршу.
– Это не проблема, – сказала она с выдержкой.
Он расхохотался.
– Что с тобой? – удивилась Кира.
– Я уже подыскал красивую и молодую.
– Кто же она, твоя избранница? А впрочем... – Кира сделала вид, будто углубилась в свою диссертацию.
– Моя избранница ты. Проси у своего начальства, чтоб перенесли отпуск. А если невозможно, пусть дадут двухнедельный за свой счет. Аглицкий подучи, а то я не так чтоб очень. Акцент медвежий... Нравятся тебе мои занятия маркетингом?
Глаза Киры сразу же потеплели. Она сказала с укоризной:
– В тебе, Алтуня, удачно совмещаются гений и злодейство. Однако я восхищена: ты не просто муж, ты государственный муж.
– Не ластись: шопинга все равно не будет. Ентих заграничных паундов дают в обрез, чтоб, значит, не отвлекался на шопинг, а занимался общественно полезным делом.
– Обойдемся без шопинга. Что нам золото, cветило б солнышко. Гайд-парк, Большой Бен, Пиккадилли, Трафальгарская площадь, еще что-то там. Это ж сказка!.. Мы идем под руку по этим самым Пиккадиллям... Для биографии и для потомков. Алтунин с супругой на набережной Темзы. Рядом – мистер-твистер Брук – тоже с супругой. Ты рожден дли маркетинга. Быть тебе министром внешней торговли.
– Ладно. Помечтали – и хватит. А теперь за плодотворную будничную работу...
Он скрыл от Киры, к чему затеял весь этот разговор о маркетинге и заграничных командировках. Но главное выяснил: она «за»!
Алтунин сам никогда не думал, что его занятия маркетингом привлекут внимание людей, о существовании которых даже не подозревал. Но они-то, оказывается, все знали. От кого?
Может быть, от того же Лядова.
То были большие начальники из другого министерства, также занятого выпуском машин. Они позвонили ему по телефону и пригласили для конфиденциального разговора.
Сергей недоумевал: что бы все это значило? И все же поехал. Долг вежливости...
Его ждали. Министерство было обширное, размещалось в высотном здании. Все по-современному: просторные холлы, скоростные лифты, много стекла и воздуха. Чувствуешь себя словно бы в аквариуме. Два начальника, похожие друг на друга, как близнецы-братья, – оба с залысинками, оба крутолобые, с веселыми глазами под выпуклыми линзами очков в тяжелой заграничной оправе, обхаживали Алтунина и так и этак. Мол, наслышаны о вас как о перспективной фигуре, занимающейся маркетингом, изучением спроса. Знаете ли вы, что такое торгово-промышленное объединение? Не знаете. Ну, что ж... Их в самом деле пока мало, но за ними будущее. Под одной управленческой крышей объединяются вопросы производства, реализации товаров и послепродажного обслуживания. Особенно когда речь идет о технически сложных потребительских товарах и товарах производственного назначения… Мы остановили выбор на вас. Вы удачно сочетаете... Почему бы вам не возглавить такое объединение? Это самостоятельность. Это масштаб. Было бы только ваше согласие – остальное министерство берет на себя.
Что он мог ответить? Предложение слишком неожиданное. В торговых делах разбирается не в такой степени, чтобы возглавлять торговое объединение, даже если оно называется еще и промышленным.
– Мы вас не торопим, не торопим, – успокаивали близнецы-начальники. – Подумайте...
А ему и думать не хотелось. И сейчас не хочется. Если бы даже Кира понуждала принять соблазнительнее предложение. Но, к счастью, она ничего не знала и обсуждения не могло быть. Маркетинг...
Впрочем, что случилось? Претензий к Алтунину по нынешней его службе нет. Наоборот, он на хорошем счету, на коллегиях министерства его ставят в пример работникам других главков. Подотрасль их процветает. Зачем ему какие-то «возможности» на стороне?
Претензия к главку неведомого Гривцова или Кривцова? Ха!.. Этого не избежать. Хотя бы потому, что растут из года в год запросы. Гривцовская проблема – одна из сотен нерешенных проблем. Только и всего...
И все-таки начальник рудника Гривцов продолжал занимать его. Со стороны могло показаться, будто Алтунин с интересом наблюдает за вечерней кутерьмой огней на широком проспекте. На самом же деле перед его мысленным взором томительно проплывали бесконечные по протяженности заснеженные пространства с их лютыми морозами, звериными звездными ночами. И повсюду в открытых забоях – мертвые драглайны, экскаваторы...
Гривцов – злой подземный дух – взвился на мгновение из бездны, бросил несколько фраз, пропитанных горечью и сарказмом. И исчез. Он больше не появится в этом кабинете – гордость не позволит. Но он внес некий диссонанс в ту стройную картину, которая за последнее время начала вызревать в голове Алтунина.
В последние месяцы Сергей опять вроде бы почувствовал вкус к своей теперешней работе, даже увлекся ею. Неожиданно он получил полную самостоятельность: то, к чему всегда рвалась его беспокойная натура.
Как-то вызвал его к себе заместитель министра Лядов. Внимательно вглядевшись в лицо Алтунина, сказал:
– Ваш угрюмый вид мне не нравится.
– Мне самому не нравится.
– Понимаю. Заскучали. Изначальная алтунинская тяга к беспокойной жизни, к размаху. А тут тишь да гладь.
– Что-то вроде того, – согласился Сергей. – Не на своем месте я, Геннадий Александрович. Вроде чиновника по особым поручениям. Отпустили бы на живое дело. Не важно какое, лишь бы движение вперед было. Надоели бумаги.
Лядов усмехнулся.
– Проработал полтора года и пардону запросил. Ну и ну... Я-то был другого мнения о вашей выдержке, думал: придет в главк Алтунин – все закрутится, завертится.
– А в какую сторону крутить-то? Вроде бы все до меня закручено Анатолием Андреевичем.
– Глубокое заблуждение. К большим делам мы с вами еще и не приступали по-настоящему: вели учет ресурсов – и только...
Разумеется, заместитель министра не станет вызывать ради праздного разговора. Алтунин сразу же насторожился: что-то назрело, что-то проклевывается.
Сильней забилось сердце от неясного еще предчувствия. А Лядов не торопился, расспрашивал о положении на предприятиях, подведомственных главку, посетовал на то, что жена Ступакова Аксинья Петровна сильно занемогла, и Ступакову приходится часто ездить к ней в больницу. Подозрения на рак. Даже не подозрения, а точный диагноз. Анатолий Андреевич обо всем знает и чувствует себя совсем разбитым. Страшится остаться один. Детей-то у них не было. Одинокий старик – что может быть печальнее?
– Это очень грустно еще и потому, что Анатолий Андреевич вряд ли сможет эффективно участвовать в том деле, к которому мы приступаем всем министерством, – произнес наконец Лядов, как бы наводя мост от присловия к сути дела.
От Сергея не ускользнуло, что в последнее вреия отношения между Лядовым и Ступаковым стали заметно холоднее. Это было непонятно и тревожило Алтунина. Он не сомневался, что Ступаков своим назначением на пост начальника главка обязан в общем-то Лядову. А теперь они все чаще схватывались на коллегии министерства. Но оба были умными, их спор всякий раз смягчался безупречной вежливостью, сарказм почти не угадывался. Первым в атаку переходил обычно Ступаков, защищая некую «правду» своего главка. Подобные споры на коллегии были явлением заурядным, никто не придавал им особого значения: дискуссия есть дискуссия, и если она лишена остроты, то это уже не дискуссия, а обмен мнениями. Но Алтунин оказался проницательнее.
И вот Лядов объявляет ему:
– Мы должны разработать принципиально новую генеральную схему управления производством.
Сергей и бровью не повел, не понимал пока, какое отношение имеет это лично к нему.
Он сидел, ждал, что еще скажет Лядов. А потом слушал и постепенно начинал чувствовать, как им завладевает деловое возбуждение.
Генеральная схема – это все! Это полная перестройка всей отрасли машиностроения. Это ожесточенная борьба мнений больших групп людей, специалистов в области экономики и науки. Это чаша весов, на которой качаются судьбы заводов и целых подотраслей...
– Мне поручено возглавлять специальную комиссию министерства, – сказал Лядов. – А вы должны создать рабочую группу у себя в главке и целиком взять на себя руководство ею. В других главках тоже будут созданы подобные группы. Генерируйте свои идеи, Алтунин, у вас это хорошо получается! Не замыкайтесь в узких рамках, – посоветовал Лядов. – Чтоб яснее определить место подотрасли в общей системе, нужно познать всю систему. Однако прежде всего вы должны навести порядок в собственном хозяйстве. Куда, к примеру, девать известные вам «лишние заводы»? Может быть, передать в другое министерство? Я лично был бы рад...
Да, Лядов прав: их главк не одинокое светило в машиностроении, он связан жестко с другими организациями и производствами, с десятками и сотнями заводов, производственных объединений, научно-исследовательских учреждений.
Огромность предстоящей работы и очень сжатые сроки не смутили Алтунина. Наоборот, он воспрянул духом: вот оно, то, настоящее, чего жаждала душа! Можно приложить силы.
И он с жаром принялся за дело. Думай, Алтунин, думай!..
Стол завален грудами документов. Здесь собрано все, над чем трудились многие авторитетные организации и специальные комиссии, – все для технико-экономического обоснования некой идеи управления отраслью.
Еще никогда мысль Алтунина не поднималась в столь высокие сферы.
Главку подчинялось несколько крупных производственных объединений. Но кроме них, имелись мелкие неспециализированные предприятия, которые с чьей-то легкой руки стали называть «лишними». Они, разумеется, не были «лишними». Просто в главке не знали, что с ними делать: ни в одно производственное объединение они не вписывались и, по словам Лядова, «портили картину» научного управления. Алтунин тоже недолюбливал их, все прикидывал, как поступить с ними. Прикрыть?.. Сейчас, в эпоху крупных объединений, они прямо-таки не имеют права на самостоятельное существование! Подумать только: какой-нибудь захудалый заводишко имеет солидный управленческий аппарат, сложное, но малоэффективное вспомогательное хозяйство, обладает точно такими же юридическими правами, как, скажем, объединение Скатерщикова. Разве в состоянии эти предприятия с низким техническим уровнем самостоятельно решать вопросы технического прогресса, изучать потребности народного хозяйства в своей продукции и определять экономическую политику? Нет, разумеется. Нет и нет! Тут крылась очевидная неправильность. И еще одна неправильность: в Киеве, например, в пределах уличного квартала расположены пять родственных заводов, принадлежащих трем министерствам! Как поступать в таком случае? Объединить их? Но под эгидой какого из трех министерств? Ни одно из них не захочет отдавать свои заводы. Это только «прогрессивный» Лядов готов отдать свои.
Да, объединения нужно создавать независимо от ведомственной принадлежности и территориального размещения заводов. Другого выхода нет... Подотрасль должна иметь оптимальное число звеньев управления. Подсчитано: увеличение объектов управления хотя бы в два раза ведет к увеличению количества экономических связей в четыре раза...
Алтунин без устали решал эти задачки со многими неизвестными, боясь впасть в формализм, механически соединив несоединимое. Такая система «пришей-пристебай» не будет системой по существу, ждать от нее высокой продуктивности нельзя...
Эти «лишние» заводики как бельмо на глазу. Алтунину стоило огромных усилий проследить их связи. Выяснилось, что большинство из них размещается в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.
Возникла мысль, поначалу настолько неясная, что Сергей боялся потерять ее: не перевести ли эти заводы на изготовление запасных частей? Скажем, к машинам, выпускаемым объединением Скатерщикова?
Запчасти – тоже проблема. Промобъединения, на предприятиях которых организовано массовое и серийное производство продукции, как правило, не удовлетворяют потребности народного хозяйства в запасных частях.
Он с облегчением вздохнул, определившись с «лишними» заводами. Пусть изготовляют запчасти! И Скатерщиков обрадуется. Можно все поставить на широкую ногу.
Была у него и другая великолепная идея: перевести главк на хозрасчет. Идея идеей. Ее-то следует обосновать во всех тонкостях... Чтоб без сучка, без задоринки...
Алтунин прикидывал, как централизовать ряд функций предприятий и расчеты с государственным бюджетом. Нужно будет сразу же создать в главке фонды развития производства, материального поощрения, научных исследований, освоения новой техники... Вот тогда-то Петр Скатерщиков попадет в жесткие экономические рукавицы Алтунина, не сможет своевольничать.
Сергей был убежден, все его предложения будут приняты – другого пути просто нет. Хозрасчет – неумолимый бог. Как говорил покойный Юрий Михайлович Самарин: тот мудрен, у кого карман ядрен. Нужно создать «ядреный карман». Без такого кармана немыслима стратегия подотрасли.
Да, у Алтунина уже сложилась стройная картина, и он готов был хоть завтра доложить обо всем на коллегии министерства. Четко, ясно. Цифры сами говорят за себя.
Готов был... До сегодняшнего вечера. До появления Гривцова. Этот Гривцов десятком злых фраз разрушил все.
А через несколько дней соберется коллегия министерства. С чем же он выйдет на нее? Гривцов зацепил такую целину, без разработки которой все предложения, подготовленные ранее, выглядят банальными.
Перевести главк на хозрасчет... Эка невидаль! Идея давно витает в воздухе. Главки других министерств уже переходят на хозрасчет, и это считается в порядке вещей. Главк должен обрести экономическую силу, быть подлинным хозяином в подотрасли, превратиться во всесоюзное промышленное объединение...
Ничего-то примечательного не «нагенерировал» ты, Алтунин! А Гривцов зацепил, зацепил...
Он шагал по кабинету, забыв о том, что пятница, что обещал Кире прийти пораньше и что стрелка часов ползет к восьми. Шагал и шагал, хмурый, с низко опущенной головой. Шагал, упрямо рассекая всем широким туловищем, плечами, лбом некую упругую среду, имя которой «мыслительное поле».
Черт бы его побрал, этого Гривцова! Небось отправился в театр, сидит, посапывает, ничего не соображая и не глядя на сцену. Так, для отчета перед женой: был, мол, в Театре имени Моссовета. Ставили про современность. Мне бы на руднике такую современность!.. А может быть, нахохлившись, одиноко сидит в гостинице и прикидывает: куда еще пожаловаться? Хотим нормально работать, а нас заставляют совершать подвиги. Руды от того не прибавится...
Экая ты неподатливая, Сибирь. А какие таишь богатства! Руды, цветные металлы. Здесь основные запасы природного газа, гидроэнергоресурсов страны, фосфоритов, углей. Крупные земельные ресурсы, огромные спелые и перестойные леса... Концентрация минерального сырья и топлива на крупных месторождениях не только позволяет, но и настоятельно требует применять здесь для разработок современную мощную технику. При чем здесь какой-то там начальник Котуйканского рудника? Можно подумать, будто Гривцов открыл проблему зонирования машиностроения. Как бы не так! Проблема порождена самой жизнью. Разве сам Алтунин еще тогда, когда был генеральным директором объединения, не задумывался над некоторыми организационными издержками единого комплекса машиностроения? В том числе и над тем, что при этом высоки затраты на транспорт, слабо учитывается специфика эксплуатации машин по отдельным районам? Задумывался, задумывался. И почти интуитивно нащупывал способы устранения этих издержек. Главный из них – пропорциональное размещение производительных сил на территории страны. Не об этом ли говорилось в директивах последних партийных съездов?
Они, эти директивы, были тем живительным воздухом, которым ежечасно дышал руководитель производства Сергей Алтунин, дышали миллионы советских людей. Так почему же он, выслушав начальника рудника Гривцова, впал в дурное расположение духа?
Может быть, потому, что Гривцов грубо и прямолинейно сформулировал проблему? Дал почувствовать: дело не терпит! Вы там продолжаете изучать в своих институтах все аспекты развития и размещения отраслей машиностроения, строите математические модели, а нам подавай надежную технику! И не в каком-то необозримом будущем, а сегодня, сейчас. Будто кол вбил в землю.
Неожиданно для самого себя Алтунин вдруг порадовался тому, что не он, а Гривцов вбил этот кол, вокруг которого все должно закрутиться, завертеться.
Так в чем же она, проблема Сибири? Основная, коренная?
Алтунин перебирал в уме пункт за пунктом. Захотелось понять Сибирь, как не понимал ее до сих пор, взглянуть на нее с теперешней своей высоты, с какой-то новой точки зрения. Скорее всего с экономической. Впрочем, эта точка зрения не такая уж и новая для него. Все последнее время ему приходилось быть, по сути, экономистом, ибо она, экономика, являлась квинтэссенцией производственных отношений. Душа Алтунина с годами становилась словно бы более строгой, она требовала и от людей и от явлений четкости, проявления основной сути.
Сергей начал «черстветь» уже тогда, когда его поставили во главе объединения «Самородок». Исчезли чисто личные отношения с десятками хорошо знакомых людей. Хозрасчет требовал жесткости, категоричности. Тут была игра по очень суровым правилам. Тогда-то и появилось у него жесткое выражение лица: губы сделались словно бы тоньше. А в глазах застыла холодная отрешенность беспрестанно думающего человека.
...Конечно же, если удастся быстро перевести главк на хозрасчет, превратить его во всесоюзное промышленное объединение, легче будет осуществить и основную стратегическую цель – зонирование машиностроения. Петр Скатерщиков и пикнуть не посмеет – ему придется подчиниться необходимости. Единая техническая политика!..
Но перевести главк на хозрасчет не так-то просто. Хозрасчет предполагает самоокупаемость, без этого главк не превратится в орган экономического управления! У него должны быть свои деньги. Не из государственного бюджета, а свои – часть прибыли предприятий. Средства, которыми можно маневрировать вполне самостоятельно.
Нужны деньги, нужны...
А зачем они тебе, Алтунин? Для осуществления каких честолюбивых замыслов? И чем провинился перед тобой Петр Скатерщиков, успешно выполняющий план, только что награжденный за это орденом Трудового Красного Знамени?..
Он опамятовался, только когда зазвонил телефон. Звонила Кира.
– Алтуня, ты жив?
– Вроде был жив. А что?
– Пятница. Сидим все трое у семейного очага и ждем, яви милость, великий человек.
– Еду, ребятишки, еду. У меня тут Эврика! Вот и задержался.
– Привози и ее: пельменей на всех хватит.
2
Сергея удивила спокойная уравновешенность Ступакова. Анатолий Андреевич не выглядел усталым, измученным. Похоронив жену, сразу же явился в главк. Сидел в кресле монументальный, с обычным твердым взглядом, с нестареющим лицом, аккуратно подстриженный – словно бы ничего и не случилось в его жизни. Потому и не хотелось думать о нем как о несчастном, одиноком старике.
– Доложите обо всем, – сказал он Алтунину ровным голосом. – О чем собираетесь говорить на коллегии?
– Пора переводить главк на хозрасчет, – выпалил Алтунин. Он сейчас не знал, как вести себя с начальником, только что похоронившим жену.
Ступаков согласно кивнул головой.
– Назрело. Еще?
– Объединение Скатерщикова перевести на обслуживание Восточной зоны...
Анатолий Андреевич оживился.
– Что-то новенькое. Что вы имеете в виду? Восточная зона... Хм... Откуда она взялась?..
Сергей воспрянул духом.
– Она была и есть. И ей принадлежит будущее, так я полагаю. Хочу поставить вопрос о создании в восточных районах страны мощного машиностроительного комплекса, обслуживающего потребности преимущественно этих районов: Сибирь, Дальний Восток, Казахстан, Средняя Азия... Ну, для начала хотя бы два производственных объединения. Одно из них – «Самородок». Пусть делает машины в «северном» исполнении...
– А второе?
– Второе нужно еще создать. Есть у нас, как вы знаете, «лишние» заводы. Сперва полагал разумным перевести их на изготовление запасных частей.
– Недурная идея.
– Но потом, поразмыслив и посовещавшись с экономистами, решил так: а почему бы эти заводы не свести в объединение?
– Они не сводимы.
– Верно. Придется менять профиль, положив в основу, скажем, изготовление машин и оборудования для лесной промышленности. Создать как бы «ядро» будущего комплекса...
Он развивал и развивал свою идею, увлекшись, забыл, что перед ним человек, только что похоронивший жену. Мысли текли звонко, как вода в сибирском ручье. К ним не мог оставаться равнодушным Анатолий Андреевич. Тут была и его поэзия – Алтунин не сомневался в том. Разве сам Ступаков не строил планы, один обширнее другого, когда речь заходила о Сибири? Сибирь он любил, болел ею. И не он ли первый заговорил еще несколько лет назад о необходимости развивать производство на основе природных богатств, формировать промышленные узлы в районе сырья? Но тогда его увлеченность как-то не захватила Сергея. Он смог оценить ее только сейчас, когда сам стал одержим идеей зонирования.
По непроницаемому лицу начальника главка трудно было понять, во всем ли согласен он с Алтуниным.
Ступаков молчал. Замолчал и Сергей.
– Продолжайте, – подал голос Ступаков. – Хорошо ли вы аргументировали свое предложение!..
«А ведь Аксинью Петровну похоронили...» – почему-то подумал Сергей и опять внутренне сжался. Ему казалось: сейчас никакая, даже самая блестящая идея не в состоянии восхитить Анатолия Андреевича. Что идея, если умер самый близкий человек, жена, с которой прошел через годы, и вот остался один. Один на всем белом свете!..
– Я все аргументировал, – сказал Сергей глухо. – Тут вот в докладной. Очень подробно.
Холодновато посмотрев на него, Ступаков распорядился:
– Посоветуйтесь со Скатерщиковым – его вызвали на коллегию. Взвесьте вдвоем все «за» и «против». И только после того докладывайте коллегии. В вашей идее есть что-то заманчивое. Но мне тоже нужно разобраться.
Он умолк, и Сергей догадался: разговор окончен. Когда тихо выходил из кабинета начальника главка, Анатолий Андреевич даже не повернул головы в его сторону. Сидел неподвижный и внешне невозмутимый. Не привык и не хотел выглядеть сникшим, надломленным. В свое личное горе не желал пускать никого. Это было не наигранное, а присущее ему. В нем всегда угадывалась некая надчеловечность. Алтунин никогда не смог бы представить себя таким. Ему сейчас хотелось плакать, но был уверен, что Ступаков не понял бы этих слез, они удивили бы его: «Зачем плакать? По кому? По мне или по умершей? По мне плакать рано, а умершая плохо знала тебя, и ты плохо знал ее. Все, что случилось, уже случилось, и оно касается только нас двоих. Двоих пожилых людей. Людей иного поколения, которое не очень-то ценило слезы... Смерть – печальная неизбежность. Иногда избавительная. Для Аксиньи Петровны, безусловно, избавительная: отмучилась. Для нее так лучше...»
И все-таки Алтунин внутренне был потрясен. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать...» Раньше не понимал истинного смысла этих строчек, а сейчас вдруг осознал. Мыслить и страдать – это и есть жизнь. Без душевных страданий жизни просто не бывает.
Скатерщиков сам зашел к нему. Солидно пыхтящий, неторопливый, уверенный в своей нужности.
– Вот прибыл. К старику лезть как-то неловко. Такое горе.
– Он только что советовал мне поговорить с тобой перед коллегией.
Скатерщиков удивленно поднял глаза. Медленно положил раздутый портфель на столик.
– Поговорить? О чем?
Сергей взял его руку, крепко сжал.
– Во-первых, поздравляю, как говорят, с высокой правительственной наградой: ты ее заслужил. Надеюсь, заслужишь еще и еще.
Скатерщиков не просветлел. Опасливо высвободил руку.
– А во-вторых?
– Долгий разговор. Сядем рядком, поговорим ладком. Чай сейчас принесут.
Скатерщиков был мнительным. Ему всегда казалось, будто от Алтунина исходит нечто, могущее разрушить то уравновешенное спокойствие, которое сам Петр ценил превыше всего. Он, как и в прежние годы, продолжал считать Сергея человеком особого коварства. Интеллектуального, что ли. Потому-то и сейчас сразу проникся тревогой. О чем собирается говорить с ним Алтунин перед коллегией? Опять какой-нибудь прожект?..
Сергей стал расспрашивать о положении дел в объединении. Не думает ли Скатерщиков расширить его?
Нет, ничего подобного Петр не думал. Он считал организацию объединения совершенной – такую завершенность придал ей еще сам Алтунин. Дела идут прекрасно. Спрос на продукцию повышается.
Сергей согласно кивал головой. И это больше всего беспокоило Петра.
– А вот и чай! – воскликнул Сергей, когда секретарша внесла стаканы на подносе.
Скатерщиков сделал глоток и отставил стакан в сторону.
– Ну, как жена, как детки? – спросил Алтунин. Этот безобидный вопрос, вполне уместный при их давних близких отношениях, вывел Скатерщикова из себя.
– Что ты еще задумал?! Выкладывай сразу. Не ходи вокруг да около. Но знай заранее: я не согласен!
– С чем не согласен?
– Со всеми твоими выдумками.
– Ты еще не знаешь, о чем я собираюсь толковать. И, кроме того, с начальством в таком тоне разговаривать не полагается. Ты не у себя в тайге, а в кабинете заместителя начальника главка.
Скатерщиков чуть ссутулился.
– Ладно. Исправлюсь. После таких замечаний мне следовало бы перейти на «вы», но не буду.
– Как хочешь. А выслушать меня придется. Не впадая в кошачий стресс. Буду говорить о вещах полезных и главку, и министерству, и вашему объединению.
– Через хозрасчет все равно не перешагнешь. Барьер для прожектеров.
– Оскорбления потом. Сейчас не время. Да тебе и трепетать особенно не стоит. Все в порядке товарищеского обсуждения.
– Так и думаю. – Скатерщиков иронически скривился, скрестил руки на груди, демонстрируя покорность.
– Что, если вашему производственному объединению специализироваться на выпуске хладостойких машин? – без околичностей начал Алтунин.
Скатерщиков убрал руки с груди, крепко положил их на стол. Глаза стали круглыми.
– Это еще зачем?
– Я пришел к выводу, что от темпов развития хозяйства восточных районов во многом зависит дальнейшее поступательное движение всей экономики страны. Согласен? Да, да, процесс усиления роли восточных районов в экономике идет беспрестанно. Это факт.
– Ну и что же?
– А то, что углубляется своеобразное разделение труда между Западной и Восточной экономическими зонами. Этому нужно всячески содействовать, помогать.
– А разве я мешаю?
Он явно фиглярничал, прикидывался, что не понимает, чего от него хотят. Алтунину пришлось конкретизировать свою мысль:
