Текст книги "Школа министров"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
За собой он замечал, что все больше и больше испытывает тягу к обобщениям.
Как и всякий управленец, Алтунин был своеобразным первооткрывателем на слабо еще изученном материке. До сих пор не вполне выяснено: что же оно такое, управление, – наука или искусство? Ведутся жаркие споры. А тем временем миллионы людей занимаются управлением, имеют дело с безграничным многообразием систем, и у каждой – свои особенности, требующие индивидуализированного подхода. Появится ли тот гений, который, подобно Ньютону или Менделееву, выведет общие законы для управленцев? Рано или поздно должен, наверное, появиться. Гений, вооруженный электронно-вычислительными машинами. Может быть, это опять же коллективный разум. Или даже некая ЭВМ, бездушная и неумолимая в своей логичности, хотя и запрограммированная волей сотен личностей. А пока управленцы, как заклинание, повторяют каждый день: «В самой образцовой системе управления должно находиться пространство для творчества». И только Петр Скатерщиков с ухмылкой изрекает:
– Творить положено в тех областях, где невозможно принести материальный ущерб обществу. Подайте мне четкие законы управления! Хочу командовать своим объединением, как командует командир полка или командир дивизии. Чтоб все было по уставу.
Ему и невдомек, что полководцы, лишенные творческой жилки, сражений не выигрывают. Может быть, когда-нибудь в отдаленном будущем, когда машины станут управлять машинами, управление превратится в штамп, шаблон; формализованные методы подготовки решений сделаются доминирующими. Но пока существуют производственные коллективы, живые люди на заводе, невозможно вычеркнуть творчество. Управление не только наука, а и тончайшее искусство. Сергей был твердо убежден в этом.
Но как бы ни теоретизировал Алтунин, в какие бы абстрактные высоты ни залетал, ему каждый день приходилось решать сугубо практические вопросы.
Чтобы суперсистема получила законченный вид, нужно создать еще одно производственное объединение, Нижне-Тайгинское. И тут без творчества не обойтись! Прикидывай, рассчитывай, взвешивай, подбирай людей, чтоб как зернышко к зернышку.
Лядов продолжал сомневаться:
– А может быть, все же не стоит трогать эти «лишние» заводы? Переиграем, а? Еще не поздно. Доложу министру.
– Стоит! – упорствовал Алтунин. – В Восточной Сибири преобладает вывоз продукции машиностроения. Прежде всего в европейскую часть Союза. Надо все изменить. Пусть снабжают свою лесную промышленность. Зеленый океан!..
– Почти убежден: ничего у вас не получится.
– А я убежден в обратном. Там же уникальные лесные, минерально-сырьевые и гидроресурсы.
– Ну и что?
– Нужно установить более рациональную структуру машиностроения. На Востоке будут развиваться и уже развиваются отрасли, использующие эти богатства, а без наших машин ни о каком развитии речи быть не может.
– Мне кажется, вы слишком забегаете вперед. Боюсь, как бы мы не разучились понимать друг друга. Очень уж прыть проявляете. Даже страшно за вас.
– Я плетусь в хвосте, Геннадий Александрович. Мы подсчитали: при развитии в Восточной Сибири химического, горношахтного, лесотранспортного и других видов машиностроения можно в два раза снизить транспортные расходы. Получим крупный народнохозяйственный эффект.
– Слыхал, слыхал. Вы этим народнохозяйственным эффектом и подминаете всех. А его еще нужно организовать, народнохозяйственный эффект. Почему, казалось бы, разумные люди не понимают такой простой вещи?
– А может быть, они понимают? Потому и поддерживают. Поздно «переигрывать», Геннадий Александрович: приказ-то подписан. И Скатерщикову тоже пора заниматься реконструкцией.
Да, приказ подписан министром: сформировать производственное объединение «Тайга» и реконструировать уже имеющееся объединение «Самородок», переведя его на выпуск продукции в «северном» исполнении.
Помощник Лядова Замков проговорился.
– Вам верят в долг, Сергей Павлович. Так сказать, эксперимент. Если не выгорит – плохи ваши дела: долго потом не всплывете. Колоссальные же затраты! Миллионы и миллионы.
Сергеем овладело беспокойство. Не за себя – за свою идею. Значит, всего-навсего эксперимент? И все это, конечно, узнают, почувствуют. Тот же Скатерщиков. Экспериментировать Петенька не очень любит. Было время – экспериментировал, а теперь охладел, ищет устойчивости, прочности. За эксперименты нынче расплачиваются рублем. А у Петра налаженное производство. Пусть экспериментирует Алтунин, пусть он и отдувается. Цену эксперименту узнают потом: когда на складах скопятся тысячи непроданных, никому не нужных машин. Странный закон: иногда новые механизмы, даже если они совершеннее старых, работают хуже старых, и их боятся покупать. Чем примитивнее устройство, тем оно надежнее. Потому, наверное, и вошел в наши дни водопровод, сработанный еще рабами Рима...
– Вы твердо решили не брать Петра Федоровича себе в заместители? – спросил Лядов.
– Твердо. Ему нужно переводить «Самородок» на новую технологию, заниматься реконструкцией. Поручить это другому рискованно.
– Странная мотивировка. Когда вас переводили в Москву, там тоже осуществлялась реконструкция. И прекрасно обошлись без вас. Ничего страшного не произошло.
– Ту реконструкцию почти полностью провел я. На долю Скатерщикова выпало совсем немногое – завершить ее.
Лядов зажал подбородок в ладонь.
– Не понимаю вашего упрямства, Сергей Павлович. Может быть, между вами и Петром Федоровичем пробежала черная кошка? Ведь вы когда-то были друзьями. Ну, пусть близкими товарищами. Зачем же теперь пренебрегать законом товарищества?
– В черных кошек не верю. Были друзьями и остались. Но в заместители Скатерщикова брать отказываюсь.
Лядов сузил глаза, они мерцали голубыми точечками.
– А если все-таки мы проведем его приказом?
– Без моего согласия?
– Почему вы решили, будто обязательно нужно ваше согласие?
В самом деле, почему? Сергей невольно задумался. Вроде бы каждый руководитель подбирает себе штат сотрудников. Но на самом деле ему подбирают этот штат. В том числе и заместителей.
В том деловом мире, в котором Алтунин трудился изо дня в день, вкладывали особый смысл в понятие – «окружающая среда». Для руководителя любого ранга «окружающая среда» – это его рабочий аппарат, вышестоящие, подчиненные и побочные органы управления. Чем компетентнее «окружающая среда», тем легче управлять. Если бы Алтунину поручили подбор руководящих работников для подотрасли в целом, он, конечно же, из всех деловых качеств каждого отдавал бы предпочтение компетентности. Производством должны управлять компетентные люди.
Любой начальник старается сам создать себе «среду». Но тут существует своеобразное «табу». При подборе руководящих кадров тот же Алтунин обладает в общем-то правом совещательного голоса. Он не может самолично поставить во главе того или иного завода, а тем более производственного объединения нужного ему человека. Он может лишь бороться за него. Бороться на любых уровнях. Когда Лядов просит высказать соображения по кадрам, это еще не значит, что рекомендации Алтунина будут приняты: просто начальство желает знать его мнение.
Есть так называемые психологические аспекты расстановки кадров. Одни из них предопределяют стабильность рабочей силы, другие порождают ее текучесть. Когда речь идет о кадрах руководящих, текучесть не угрожает и психологические аспекты несколько видоизменяются.
Лядов, конечно, вправе отвергнуть соображения Алтунина. Но его власть тоже не безгранична. Если он попытается назначить Скатерщикова заместителем начальника всесоюзного промобъединения, министр спросит:
– А что думает по этому поводу Алтунин? Кажется, у него были возражения.
Вот потому Лядову и хотелось, чтоб Алтунин «сам снял» свои возражения. Испытанная игра, в которой вещи не называются своими именами. Так нужно для корректности. Впрочем, не только для корректности...
Зачем Геннадию Александровичу Скатерщиков? Для уплотнения «окружающей среды»? С уходом Ступакова возле Геннадия Александровича остался один Алтунин из того милого его сердцу таежного мира. Но Алтунин не всегда управляем – иногда ему попадает шлея под хвост. А Петр Федорович «управляем»! И с Алтуниным легче будет справляться, когда двое противостоят одному.
Возможно, ничего подобного и нет на уме у Лядова, но Сергею хотелось все выяснить, уточнить, не нарушая той самой корректности и дистанции, которая всегда должна существовать между подчиненным и начальником. Да и не даст Лядов нарушить дистанцию: тут он тверже победита.
И, как всегда в подобных случаях, Сергей перешел в тихую контратаку. Надо все выведать исподволь. Выведать, чтоб знать наперед ходы Геннадия Александровича.
– Я со Скатерщиковым не говорил на эту тему и не знаю, захочет ли он стать моим заместителем, – произнес Алтунин безобидным голосом.
– Вы не говорили, а я провел зондаж: Скатерщиков упираться не станет – только предложите! Он хочет перебраться в Москву.
– Не потянет он, Геннадий Александрович.
Лядов, казалось, был озадачен. Почесал нос.
– Не потянет? А откуда вы знаете, потянет или не потянет? Про вас тоже говорили: не потянет. Но мы с Анатолием Андреевичем отстояли...
– Спасибо еще раз. Но на Скатерщикова моего согласия не будет. А если проведут приказом через мою голову, уйду в производственно-торговое объединение или к Ступакову уеду.
Разговор все накалялся. Лядов понял: Алтунин не уступит. Он знал вот такую его строптивость. Вроде бы и дисциплинированный и разумный, но уж если с чем не согласен, то хоть как его гни – не согнется.
Лядов был искренне возмущен Алтуниным: пробыл несколько дней в роли начальника всесоюзного профобъединения и уже ставит условия! Мигом забыл, чем обязан ему, Лядову... И разговор-то идет о друге того же Алтунина. Даже как-то неловко. Сам достиг такой высоты, опираясь на плечи Лядова и Ступакова, а Скатерщикова возвышать не хочет и говорит об этом без тени смущения. Психолог выискался: «Скатерщиков не потянет». Проучился на курсах три месяца и готов определять, кто потянет, кто не потянет...
Именно так понимал сейчас Сергей Лядова. Горько, по ничего не поделаешь.
Лицо Геннадия Александровича обострилось – в нем улавливалась внутренняя напряженность. Сергей следил за выражением его губ, которые неизменно, даже когда Лядов дружески улыбался, выдавали замкнутость натуры. Нелегко постичь Лядова до конца, разгадать, чем он дышит. Бывает мягким, податливым, потом ожесточается. Однако ненадолго. Сразу как бы спохватывается, и самый ожесточенный разговор переводит в шутку: дескать, горячность не лучший советчик в споре. Его резко выдающийся волевой подбородок в такие минуты словно бы расплывается, становится шире, а взгляд обретает рассеянность. Все это знал Алтунин и не верил мгновенной смене выражений лядовского лица: просто Геннадий Александрович дает себе передышку. Боксеру ведь требуется хоть бы кратковременная передышка, мыслителю – тем более.
Вот это давно разгадал в нем Сергей. Лядов может улыбаться, хмуриться, но его воля все время ведет вас по тем, иногда очень сложным путям, по каким ему хочется. Он цепко держит вас именно своим волевым усилием, создавая как бы иллюзию полной вашей свободы. Но стоит вам попытаться вырваться из-под его жестокой опеки, как он сразу же перерезает вам все тропинки маневра и взрывает мосты своей логикой.
Научившись чувствовать истинное настроение Лядова, Алтунин всегда находил верный тон в разговоре с ним. Сейчас Сергей определил: Геннадий Александрович накалился до предела, вот-вот взорвется, перейдет на резкости. И не ошибся.
– Почему вы торгуетесь и ставите ультиматумы? – раздраженно спросил Лядов. – Вы еще не успели заявить себя начальником промышленного объединения, а я давно курирую вашу подотрасль и лучше знаю, какие люди ей нужны!
Алтунин все же не сдался. И Лядов отступил. Как всегда, изящно, с улыбочкой.
– Ну хорошо, не хотите Скатерщикова – возьмите Карзанова. Мыслитель.
– Отпадает.
– Вас даже Карзанов не устраивает?
– Устраивает. На месте главного инженера объединения «Самородок». Нельзя его переводить оттуда: главная тяжесть по реконструкции ляжет на него. Скатерщиков без помощи Карзанова не справится.
– Не преувеличивайте. Реконструкциям не предвидится конца, а Карзанов у нас давно в резерве на выдвижение. Его пора выдвигать. Или хотя бы на первый случай перевести в Москву. Может быть, поставить во главе нашего научно-исследовательского института.
– Это нецелесообразно, Геннадий Александрович. До тех пор, пока не переведем объединение на продукцию в «северном» варианте.
Лядов укоризненно покачал головой.
– Вы эгоист, Алтунин. Ваша реконструкция займет не меньше трех лет. И вы намерены все эти годы держать Андрея Дмитриевича на должности, которую он перерос?
– Для меня дело важнее должностей. А в данном случае – дело громадное, и ему нужно подчинить все, отодвинув на второй план личное. Что касается, меня, то готов вернуться на свой завод в любом качестве. Только бы сдвинуть гору с места.
– Хорошо быть энтузиастом, сидя в кресле начальника всесоюзного промобъединения... Шучу, шучу. Просто ваш экстремизм меня пугает. Сами толкуете о нравственности, а когда дело доходит до конкретных людей, словно бы забываете о ней. Человек должен расти, Сергей Павлович. Если ему не представляют такую возможность, он начинает хиреть.
– Я твердо убежден: Андрей Дмитриевич увлечется идеей и сам не захочет переезжать в Москву.
Закурив очередную сигарету, Лядов сказал:
– А я в этом не уверен. К тому же Карзанов нужен нам здесь. Его масштаб гораздо крупнее производственного объединения. Думаете, сам он этого не понимает? Прекрасно понимает. Когда человеку под пятьдесят, природа его энтузиазма меняется. А вы в своем молодом эгоизме готовы приковать Карзанова к «Самородку» до конца жизни, как Прометея к скале. У Карзанова жена – певица. Ей столичная сцена нужна. Пусть это привходящее обстоятельство, но Карзанов поздно начал семейную жизнь, любит жену, хочет открыть ей перспективы. Требовать от него беспрестанного подвижничества было бы нечестно. Во всяком случае, не по-людски. Иногда мне кажется, что, энергично выдвигая на первый план интересы дела, вы забываете, что дело-то нужно для людей, а не ради самого дела. Разумеется, наш доверительный разговор ни к чему вас не обязывает, – оговорился он. – Я с вами советуюсь – и только.
– За совет благодарю, а все-таки Карзанова в заместители брать не буду: там он мне нужней. Обойдусь пока без заместителя. Мне бы только запустить «галактику»!..
Конечно, Лядов, заворачивающий делами всей отрасли, смотрел на реорганизацию «Самородка» без той остроты, с какой относился к этому Алтунин. Да и может ли зависеть перестройка от одного или даже двух человек? Нет, разумеется. Лядов прав по-своему. И все-таки даже во имя многолетней дружбы с Карзановым Алтунин не хотел рисковать. Он отвечает не за меццо-сопрано жены Карзанова, не за ее будущность, а за будущность восточных районов, и тут некоторые жертвы оправданны. Да и можно ли это назвать жертвами? Скажем, его Кира смогла бы защитить свою докторскую диссертацию и в Сибири. А меццо-сопрано уж наверняка гораздо нужнее в Сибири, чем на московской сцене.
Будем считать: Геннадий Александрович размягчился от полноты чувств. Чем выше пост, тем щедрее человек, ибо не всегда он лично несет ответственность за свою щедрость. Когда-то тот же Геннадий Александрович учил молодого инженера Алтунина подчинять маленький, хотя и очень важный для тебя интерес большому, общему: «Старайся исполнить свой долг, и ты тотчас узнаешь, чего ты стоишь... Деятельность человека бесплодна и ничтожна, когда не воодушевлена высокою идеею... Никогда не бывает больших дел без больших трудностей...» Может быть, эти семена упали на благодатную почву? Впрочем, Алтунин понимал все это и без него. Смолоду привык, как говорит Кира, держать рыльце огнивцем.
Он знал: никакое большое дело нельзя успешно провести без основательной подготовки. А каждый компетентный человек на вес золота. Алтунин дорожил компетентными работниками и прямо-таки страдал, когда их забирали от него, пусть даже на повышение. Тут он в самом деле был черств. Как трудно подобрать на ответственную должность человека, вполне отвечающего ей! Казалось бы, выбор велик, подходящих людей много, а все равно выбрать трудно.
Кадровый вопрос всегда – именно вопрос, а не готовый ответ. Проклятый этот вопрос вечно терзал душу Алтунина и продолжает терзать.
– Карзанова не отдам! – сказал он негромко, но твердо.
– Отдадите, – усмехнулся Лядов и, решив, по-видимому, положить конец препирательствам, спросил: – Кому хотели бы вверить новое объединение «Тайга»?
– Мухину.
– Кто такой?
– Директор Нижие-Тайгинского завода.
– А, знаю. С бородкой?
Сергей кивнул утвердительно. Лядов удивился:
– Этого мушкетера? Да он же совершенно неуправляемый. Беспардонный прожектер. Я подумывал вообще освободить его от директорских обязанностей.
Во взгляде Лядова была совершенно откровенная ирония.
– Простите, Геннадий Александрович, – возразил Алтунин, – за полтора года я составил о нем другое мнение: деловой человек, мыслящий по-современному. Цепкий.
– Цепкий! Что правда, то правда. Палец не протягивай – уцепится мертвой хваткой. Карьерист ничем не облагороженный. А завод план не выполняет из квартала в квартал.
– Потому и не выполняет, что занимается не тем, чем нужно. Профиль у завода не тот. А отсюда и связи не те. Этот завод в черном теле держим.
Лядов слушал с натянутой улыбкой:. Весь вид его как бы говорил: поработай с мое, тогда научишься отличать зерна от плевел.
– Мухин не пройдет! – сказал заместитель министра. – Можете не стараться. Не пущу. – Он опять схватился за подбородок. В голубеньких глазах был лед. – Удивляюсь вам, Сергей Павлович. У Мухина язык хорошо подвешен – это точно. Он может вам столько наговорить, что и в самом деле поверите, будто дельный мужик. Но все сие – словоблудие и очковтирательство. Каков бы ни был профиль завода, план должен выполняться. Иначе завод убыточный и проку от него мало. Согласны?
– Простите, не согласен. Если завод систематически не выполняет план, нужно выяснить, в чем тут загвоздка. До Мухина директором был некто Васюк. Сняли Васюка за отставание, а план по-прежнему не выполняется. Васюк подался в другую систему. Сейчас объединением заворачивает и на хорошем счету.
– Если вас послушать, то всех плохих директоров нужно повышать, – съязвил Лядов. И, внезапно погрустнев, посоветовал устало: – Не увлекайтесь, Сергей Павлович. Есть на объединении «Тайга» достойный человек... И от Петра Федоровича зря отдаляетесь: вы необходимы друг другу. Поверьте моему опыту. Мы все необходимы друг другу... Как атомы в кристаллической решетке. Вы дополняли бы друг друга.
«Пусть его черт дополняет!» – подумал Сергей, уходя от заместителя министра.
Было время, когда Лядов не курил. Теперь курил. Сигарету за сигаретой. И Сергею, когда он попадал в его кабинет, казалось, будто очутился в родном кузнечном цехе, где всегда дым коромыслом.
После того как Алтунин сменил Ступакова. вызовы к заместителю министра участились. Вот и опять вызвал. Зачем?
Лядов сидел за своим широким столом и окуривал Алтунина, словно стремясь выкурить его. Загадочен прищур голубеньких глаз, кажется, потешается про себя над Сергеем.
Сунул окурок в пепельницу и закурил новую сигарету. Сергей вспомнил при этом одного бурята-охотника. У того была огромная пенковая трубка, в которую входило не меньше фунта табаку; он сосал эту трубку днем и ночью; трубка была, как медленно тлеющий костер. А обычно-то у бурят трубки маленькие, с наперсток – гансы... Подарить бы Геннадию Александровичу большую трубку, раз уж начал так курить...
– Я внимательно изучил список ваших кандидатов, – неторопливо заговорил Лядов. – Кое с чем могу согласиться. Но про Мухина забудьте. – Он попыхал сигаретой и продолжил: – Вы, дорогой Сергей Павлович, к сожалению, пока не выработали системного подхода к подбору руководящих работников и специалистов такого масштаба. Сие извинительно, так как вы пока новичок.
Алтунин знал манеру Геннадия Александровича подводить под все «научную базу», а потому промолчал.
– Согласитесь, что я прав, – продолжал Лядов. – Названные вами товарищи в резерве на выдвижение не числятся... И вообще должен отметить, уровень кадровой работы в вашем главке пока не соответствует нынешним высоким требованиям...
«Запугивает громкими словами, хочет обезволить», – подумал Сергей. Он хорошо знал и эту манеру Лядова: если Геннадий Александрович хотел провести свою линию, он даже мелочи возводил в ранг высочайший, обезоруживая тем самым оппонента.
За последние годы Алтунин кое-чему научился. За второстепенные кандидатуры не дрался, не желая растрачивать усилия. Усилия должны быть направлены на защиту ключевой позиции.
– ...добиться всемерного повышения ответственности, результативности труда каждого руководящего работника... – гудел голос Лядова.
Зачем он все это? Или в самом деле надеется сбить с панталыку?
– Вы согласны?
– Согласен.
– Пойдем дальше... На пост генерального директора «Тайги» целесообразно поставить не Мухина, а товарища Замкова.
Сергей не поверил своим ушам.
– Вашего нынешнего помощника?
– Да,
Теперь ясно, что будет дальше. Во время учебы в «школе министров» Алтунин участвовал в игровых дискуссиях, на которых решался вопрос о продвижении в должности воображаемого работника. Каждый из слушателей должен был защищать какое-то определенное лицо, о наборе качеств которого ему сообщалось. В этом тренинге проверялось умение убеждать окружающих. И нужно признаться, Алтунину редко удавалось отстоять свою кандидатуру. Он не мог по данным так называемой «объективки» судить о действительных качествах работника. Ему казалось, что если подобные упражнения и полезны как гимнастика для ума, то в действительной жизни они вряд ли пригодятся. Сейчас Лядов будет делать упор на эту самую «объективку», стараясь продвинуть своего помощника на пост генерального директора.
Все так и произошло.
Геннадий Александрович нарисовал портрет идеального руководителя: у Замкова экономическое образование (как будто у Мухина оно отсутствует). Замков ставит общественные интересы выше личных, морально устойчив, обладает чувством ответственности за порученное дело, наделен способностями правильно строить отношения в коллективе, умеет подмечать появление нового в жизни коллектива (экая невидаль!), умеет расположить к себе подчиненных, предоставить им свободу творчества и эксперимента, зарядить их энергией, мобилизовать словом и примером, умеет осуществлять индивидуальный подход к людям, убеждать в правильности своих решений...
Сергей почти не слушал. Все это был трафаретный набор деловых качеств руководителя. Но почему именно Замков?
Может быть, он и в самом деле обладает всеми названными достоинствами – Геннадию Александровичу лучше знать своего помощника. Но что из того? Что бы за этим ни крылось – стремление продвинуть Замкова или же намерение как-то освободиться от него – большого значения не имеет. Замков – «вещь в себе».
– Вопрос практически почти решен, – уточнил Лядов. – Большинство членов коллегии за Виктора Михайловича Замкова.
– А сам Замков согласен? Вы предлагали ему?
– Разумеется, предлагал. Он согласен. Надеюсь, и с вашей стороны не будет возражении?
– Я категорически против!
– Почему?
– Мне работать с Замковым... Тем же набором качеств обладает и Мухин, которого я предлагаю. Каковы преимущества Замкова?
Лядов вскинул брови.
– Преимущества? А какие преимущества у Мухина перед Замковым? Мухин числится по министерству в отстающих.
– Это мы его сделали отстающим, забрав у него специалистов. Опять же мы не можем обуздать поставщиков, которые не выполняют обязательства перед Нижне-Тайгинским заводом.
– Возможно, и мы, – спокойно согласился Лядов. Наверное, Геннадию Александровичу хотелось выслушать Алтунина до конца, чтобы потом, как всегда, загнать его в угол. Сергей начинал терять выдержку, и это ему самому не нравилось. С начальством не принято разговаривать таким тоном. Сдерживай страсти. Алтунин! Ну, а если Замков все-таки дельный управленец? Интуиция тебе подсказывает, что все не так?.. Хе, хе...
– Замков не работал в Сибири, он некомпетентен, – сказал Сергей осевшим голосом. – Не знает условий.
– Ну и что же? Вы до приезда в Москву не работали в Москве. Те, кто работает в Антарктиде, даже не подозревали, что там вообще возможно работать. А работают, и неплохо.
– Антарктида меня мало беспокоит. Но за работу нового объединения придется отвечать мне. И потому мне не безразлично, кто будет стоять во главе «Тайги». Мухина я знаю, доверяю ему. А Замков для меня всего-навсего работник министерства, который, очевидно, не представляет, с какими трудностями столкнется в новом производственном объединении. Ему лет пять потребуется только на то, чтобы акклиматизироваться.
Лядов легонько коснулся локтя Алтунина.
– Все это слабые аргументы, Сергей Павлович. Понимаю вашу озабоченность. И все-таки буду настаивать на кандидатуре Замкова. Я ведь могу привести те же аргументы: знаю Замкова, доверяю ему. Лет десять назад он был директором завода здесь, в Москве, и план выполнял и другим пример подавал... Впрочем, все это тоже не аргументы, – спохватился он. – Вы, должно быть, догадываетесь, что, не выслушав вас, министр не утвердит Замкова в должности. Так что у вас будет возможность защитить свои кандидатуры и протестовать против назначения Замкова. Но я взываю к вашему рассудку: Мухин все равно не пройдет – нет его в резерве на выдвижение. Поддержите меня хотя бы с Замковым. Замков засиделся в Москве, ему нужно встряхнуться, проветриться. Гибнет человек на глазах.
Тон у Лядова был почти просительный, и Сергею стало неприятно. Зачем он так? Нажимал со Скатерщиковым. Нажимает с Замковым.
От Лядова ушел совершенно расстроенный. Понимал: против Мухина укоренилось предубеждение. До Мухина никому нет дела, кроме Алтунина. А сам Алтунин еще так слаб. По сути, находится в стадии «испытания». Доверили главк – и наблюдают исподволь, что из этого получится. Не получится – освободят «в связи с переходом на другую работу».
Пусть Алтунин кричит, сколько ему угодно:
– Позвольте мне подбирать работников и отвечать за свои кадры!
Ах, у вас завелись свои кадры? «Своих» кадров не может быть. Подбор кадров – дело коллегиальное. Вы не хотите работать с Замковым? Он, возможно, с вами тоже не хочет работать, но молчит. Дисциплина. Будете работать с тем контингентом, какой вам сформируют. Ваше мнение? С ним считаются... Если оно хорошо аргументировано...
Вязкость, вязкость. Будто залез в жидкий асфальт. Надо бы получше узнать Замкова. Но как? Не собирать же мнения о нем? Скажут, Алтунин плетет интригу против хорошего работника. Как быть в таких случаях, как отстоять свое?..
Чувство беспомощности охватило Алтунина. Замков не сделал ему ровным счетом ничего дурного. Даже наоборот – проявлял симпатию. И осторожность! Для Замкова Алтунин – молодой, растущий. С молодыми и растущими ухо нужно держать востро. Замков старше Алтунина. И хитрее. Он знает все ходы и выходы. Зачем-то хочет получить объединение. Не пугает даже переезд из Москвы в Сибирь... Заскучал по самостоятельной работе? Или иные соображения?..
Хочешь не хочешь, Алтунин, а придется тебе выступать на коллегии против кандидатуры Замкова. И Замков из протоколов сразу же все узнает. А потом его по настоянию Лядова все-таки утвердят генеральным директором «Тайги» и ты обзаведешься противником в своей «галактике».
Очень все это неприятно.
Может быть, не дожидаясь коллегии, укатить к Скатерщикову, где уже начинается перестройка? Удобно: вопрос решился в отсутствие Алтунина. Разве то, что происходит в объединении «Самородок», менее важно, чем назначение генерального директора «Тайги»?
А Мухин так и не узнает ни о чем. Пусть думает, будто его и не выдвигали.
Кира советовала:
– Не переходи дорогу Лядову. Что тебе до Мухина? Кто он такой, чтобы из-за него ссориться с Геннадием Александровичем, которому ты многим обязан?
– В секретарши для маркетинга тебя, Кирюха, беру, а советником по кадрам – нет, – ответил он. – Давай лучше выясним, может ли сталь превратиться в шлак и что для этого требуется? Вот уж воистину сказано: когда усиливаются жены – государства гибнут.
Кира отступила. Поняла: муж сердит не на шутку, страдает из-за всех этих предполагаемых назначений. И, конечно же, будет гнуть свое и у министра на приеме и на коллегии. Он словно бы перестал дорожить мнением Лядова, того самого Лядова, которым когда-то восхищался, перед которым даже преклонялся.
Она не ошиблась: Алтунин страдал. Если в объединении «Тайга» головным сделают Нижне-Тайгинский завод, там и обоснуется генеральный директор Замков. А куда же девать Мухина? Мухин даже не подозревает, какой дамоклов меч повис над ним. Недаром Лядов говорил, что хочет отстранить Мухина от директорства.
Нет, такая несправедливость не должна свершиться. В противном случае Алтунин перестанет уважать самого себя...
«Если Мухина снимут с Ннжне-Тайгинского, откажусь руководить главком! Будь что будет... Пусть наказывают, понижают...» – ослепленно думал он. В нем пробудилось почти дикое сопротивление. Ходил по квартире взбудораженный, с блуждающими глазами, будто начиненный динамитом и ежеминутно готовый взорваться. Житейская мудрость, выдержка – все улетучилось.
«Прорвусь завтра к министру, пропади оно все пропадом!» – решил он.
За всю ночь не сомкнул глаз. Когда жена уснула, томимый тоской, выбрался тихонько из спальни и прошел в гостиную. Не зажигая света, стоял у широкого окна и смотрел вниз, где горели бледно-зеленые и голубые огни. Квартира находилась на восьмом этаже, отсюда открывался широкий обзор Москвы. Алтунин стоял и смотрел с высоты и час и два. Так, наверное, смотрел бы на Землю инопланетный житель в иллюминатор своего космического корабля.
Нечто подобное он уже испытал однажды. На выставке картин в Музее изобразительных искусств, куда его затащила Кира. Возле полотна Эль-Греко. Кажется, «Вид Толедо». Много бледно-зеленого, клубящегося, почти нездешнего.
И сейчас в окне так... Почти неземное.
Он видел как бы со стороны и самого себя – высокого сутулящегося человека, протирающего лбом оконное стекло, топчущегося босыми ногами на холодном лакированном паркете. Его страдания в общем-то смешны. Из-за чего? Разве все, что им делается, не ничтожно перед ликом вечности? Дела твои, Алтунин, со временем превратятся в тлен. Умрешь и ты сам, и прекрасная твоя спутница, и твои дети, и дети твоих детей, если они будут...
