Текст книги "Школа министров"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Не хотел бы Алтунин оказаться на месте Лядова. Сергей знал, что только за этот год в плановые показатели внесено более двухсот изменений. Левый край, правый край – не зевай!.. Корректировкой планов Лядов занят беспрестанно.
Однажды, когда Сергей зашел к Лядову, тот предложил ему несколько тестов. Так, для шлифовки мозгов.
– Предположим, потребители отказываются от продукции вашего объединения. Как вы должны поступить?..
– Нужно изменить номенклатуру. Как это сделать с наименьшими потерями?..
– Как осуществить передачу выпуска продукции на завод другого министерства?..
Вопросы его не были риторическими. Лядов занимался ими каждый день. Кипение, помноженное на ответственность!..
Конечно, и Алтунин занимался всем этим, набил, что называется, руку в решении альтернатив. Но масштаб несколько иной.
«И все же Карзанова не отдам! – решил он. – Нельзя отдавать. Нужно доказать Геннадию Александровичу...»
– На мою поддержку можете не рассчитывать, – сказал он жестко. – И вам советую подумать. За проволочку с реконструкцией взыщу с вас строго. Прощайте, Андрей Дмитриевич!
И, не глядя на Карзанова, Алтунин вышел из лаборатории.
8
Нет, он не хотел ни с кем ссориться. Он воевал только за идею, которая должна в конечном итоге дать большой хозяйственный эффект. В этой его борьбе за идею не было ни родных, ни знакомых, ни друзей, которым Алтунин якобы обязан создавать удобную и приятную жизнь.
Он снова мысленно видел скованные пятидесятиградусным морозом пространства Сибири и Дальнего Востока – топи, мари, земли, прошитые вечной мерзлотой.
Поражение исключалось. Но победа не могла быть легкой, без потерь, без драки.
Своей категоричностью в разговоре с Карзановым он как бы сжег последние мостики. Было тягостно, неприятно. Обманул надежды милого, доброго Андрея Дмитриевича, отказал ему в поддержке.
Алтунин не умел лукавить. И не хотел. Лукавый человек всегда немножко раб. Алтунин не привык быть рабом кого бы и чего бы то ни было. Даже рабом обстоятельств.
Не стал приспосабливаться и к Замкову.
До Нижне-Тайгинска добрался на вертолете.
Восточная Сибирь. Она ничем, по сути, не отличалась от Западной: дальше от Москвы – и все. Те же лиственницы и ели. Те же мохнатые сопки.
О приезде своем Алтунин не предупредил Замкова и свалился на него прямо-таки с неба. Замков даже растерялся. Изобразил радостную улыбку, засуетился.
– Приятная неожиданность!
– Ну, об этом судить рано.
Они прошли в административный корпус.
Вид у Замкова был понурый: осунулся, поблек, под глазами прочно прилепились желтые лепешки. Куда девалась строгая вылощенность уверенного в себе работника министерства! Пожалуй, сейчас многие не поверили бы, что перед ними тот самый Замков, который мог допустить вас к заместителю министра, а мог и не допустить.
Сергею сделалось жаль его: так быстро свернулся. Бедный Замков, поздновато ты погнался за счастьем. Семью оставил в Москве, а сам, как те аргонавты в старину, – за золотым рунишком. С умом задумано, да без ума сделано. Экий ты несуразный человек, Замков! Уж досиживал бы век в приемной заместителя министра.
А если без иронии, то фигура почти трагическая, потерявшая себя где-то на полдороге. Выскорь. А выскорь, по-здешнему, – вырванное с корнем дерево.
– Вы не больны случаем?
– Болен? Нет, не болен – я умер. Я убит. Скажите: зачем я клюнул на удочку Лядова? Он ловко выпроводил меня сюда. Знаю: вы были категорически против, спасибо вам.
– Могли бы не соглашаться.
Замков вымученно улыбнулся.
– Мог бы. А дальше что? До конца дней своих – в приемной? Если хотите знать, Лядов терпеть меня не мог. Любыми путями хотел избавиться. Вот и «выдвинул». Мне очень даже польстило его предложение. Разве не заманчиво управлять производственным объединением? Только здесь понял, насколько это сложно и как безнадежно я отстал. И не догоню, сколько бы ни старался.
Такая откровенность озадачила Сергея.
– Ну и как думаете жить дальше?
– Рассчитываю на вашу помощь.
– Ладно. Разберемся.
Алтунину всегда казалось, что Лядову чужд субъективизм в любых его проявлениях. И сейчас почему-то не верилось, будто Замкова он поставил во главе объединения потому только, что невзлюбил его. Лядов не так прямолинеен. Может быть, он искренне хотел добра своему помощнику. Поверил в его пустословие о ностальгической тяге к производству и решил рискнуть: авось проявит себя! Старый метод проб и ошибок: «не потонет – выплывет».
Сейчас стало ясно: потонет. Но Замков еще барахтался. Вместо того, чтобы честно сказать «увольте меня», пытается перевалить прямые свои обязанности на Алтунина. И Алтунин вынужден принять этот груз, так как дело не ждет. Уволить Замкова он не может. Значит, тяни, опекай, иначе прорыв. Никому не докажешь, что тот паразитирует, заставляет работать за него. Мне, мол, на первых порах требуется помощь.
Она потребуется Замкову и на вторых порах и на третьих – без конца. Кресло начальника объединения не для него. Он не организатор. И раньше – на московском заводе, – должно быть, тоже заставлял работать за себя кого-то другого. Потому почувствовал: скоро его раскусят, нужно уходить. Куда? Туда, где поменьше личной ответственности, где можно пустить пыль в глаза и выглядеть фигурой, не будучи ею.
В приемной заместителя министра это удавалось, а во главе производственного объединения не тут-то было. Замков успел перессориться почти со всеми директорами заводов-филиалов. Алтунину приходится начинать с того, чтобы как-то помирить Замкова с ними. Только когда улягутся страсти, можно заняться настоящим делом.
Выходит, Замков и дипломат-то никакой. Хорошо быть дипломатом, когда на тебе не висит бремя материальной ответственности. А тут он уже начинает чувствовать неумолимую длань хозрасчета. Потому и нервничает, кричит. А колесо не хочет вертеться. Оно вертится только там, где установлен твердый и разумный порядок. Порядок нужно установить. Сам по себе он не возникнет.
Замков стал насаждать порядок лишь административными мерами. Он фанатично верил в магическую силу приказов, полагался на свой дутый авторитет. И, должно быть, искренне удивился, когда обнаружил, что авторитетом ни у кого не пользуется. Бывало, директора этих самых заводиков заходили к нему с заискивающими улыбочками: отец родной, помоги, замолви словечко перед Лядовым. А теперь откровенно потешаются над его некомпетентностью.
Не Замков создал производственное объединение «Тайга». До его приезда сюда оно уже обрело свои черты. Был определен оптимальный вариант. Согласовали проект с местными партийными органами. Обследовали объединяемые заводы. Короче говоря, провели весь комплекс подготовительных работ. Милости просим, товарищ Замков.
На долю Замкова осталось снять с производства продукцию, не соответствующую новому профилю заводов, и перевести их на этот новый профиль. А до того придется осуществить расширение и переустройство существующих цехов, построить дополнительные.
И вот Алтунин сидит в кабинете директора головного завода и корпит над планом организационно-технических мероприятий, который должен был разработать Замков. А Замков нахваливает Алтунина, бьет себя в грудь волосатой рукой: вот, мол, какой я недотепа – таких простых вещей не могу одолеть без вашей помощи. Алтунин скрипит зубами от ярости, но тянет чужой воз. Как поется в песенке: «сентябрь уж на дворе...». Через неделю нужно вылетать в Англию, а он застрял здесь почти на полмесяца.
Знает: процесс формирования объединения будет продолжаться очень долго. Еще нужно проанализировать жизненность «Тайги». Может случиться и так: если все не сколотится в единое целое, «Тайгу» расформируют. Этого Алтунин опасался больше всего. Огромные усилия обширного коллектива пойдут насмарку. Крах эксперимента.
За подготовительные работы он ручается. Пугает возможность разрыва последующей организационной деятельности с принятыми решениями. Это зависело от Замкова. Генеральный директор в первую голову должен обеспечить жизнеспособность своего объединения...
Муторно у Алтунина на душе. Скверно. Еще, наверное, тяжелее Замкову, необдуманно ринувшемуся бог весть куда. Сидит вот распаренный и с тоской глядит в окно, за которым стеной высится лес. Жаркое лето. И осень, наверное, будет жаркой. Тлеет, дрожит воздух, и кажется, будто он позванивает, вибрируя. Над лесными пространствами висит мутная пелена, не шелохнется ни один листик.
Отродясь не бывал в Сибири Замков. Страшна она ему и непонятна. Как все сложится дальше, представления не имеет. Должно быть, Лядов дал ему какие-нибудь гарантии. Он всегда, перемещая человека, дает гарантии. И, к чести своей, выполняет их. Потому-то Замков при всей его подавленности все-таки пыжится: покрикивает, вступает в конфликты с подчиненными, не успев как следует разобраться в сути дела. Постоянная близость к высокому начальству наложила почти неуловимый отпечаток на его личность, на все повадки – величествен, неприступен, «властные мотивации». Только перед Алтуниным раскис. Тут стесняться не нужно: Алтунин все понимает, притворяйся не притворяйся.
– Хочу побывать на заводах-филиалах, – сказал ему Сергей. – Можете не сопровождать. Подготовьте письменный отчет о проделанном. Дайте свои соображения на будущее. Поставьте цели предприятию до девяностого года.
Замкову подумалось: Алтунин шутит.
– До девяностого года?! Я не знаю, что со мной будет завтра! Зачем все это нужно, если вы меня все равно снимете. До девяностого года надо еще дожить!
– А при чем здесь вы лично? Выполняйте!..
Алтунину некогда вступать в пустые словопрения. Ему и сюда, в далекий Нижне-Тайгинск, звонят беспрестанно со всех концов страны, со всех предприятий. Он ведь не мог просто исчезнуть, раствориться, запропаститься неведомо куда, подобно обыкновенному частному лицу. Он должен и отсюда руководить.
И руководил.
Может быть, очень уж много значения стал придавать он своей особе, все больше укореняясь в мысли, будто чуть ли не единолично распоряжается целой подотраслью?
Совсем недавно в порыве энтузиазма наметил себе обширную программу: побывать на всех заводах подотрасли, увидеть все своими глазами; без этого мудрено освободиться от решения сонма второстепенных текущих вопросов, которые директора могут решить и без него.
Успел побывать в трех объединениях. Знакомился с их техническим уровнем, ходом производства, с организационной схемой, с планами на будущее. Старался всеми силами выявить организационно-технические неполадки, устранив которые можно будет добиться наибольшего производственного эффекта.
Спрашивал у генеральных директоров, представляют ли они, как будет выглядеть их объединение в 1990 году? Ни один из них вразумительного ответа не дал.
– Нужно поставить цели предприятию до девяностого года, – требовал Алтунин. – Займитесь. Пусть все ваши заместители и главный инженер в письменной форме, страничках на пяти, опишут предполагаемое состояние руководимых ими участков к девяностому году. Потом соберемся, уточним все и составим единый согласованный сценарий... Следует дать описание и промежуточных состояний. Таким образом зафиксируем общие производственно-технические, экономические и социальные цели объединения.
Это была не просьба – требование. Без ясной перспективы невозможно двигаться дальше. Надо по всем правилам современной науки разграничить деятельность предприятий на основные и подчиненные сферы. Особо выделить рентабельность, качество продукции. Составить карту задач руководителя.
Алтунин хотел привить всем современный стиль управления. Как его учили...
Задание директора выполнили. Но, как показалось Алтунину, формально, не вкладывая души. А когда стал вежливо отчитывать, все сослались на крайнюю занятость.
«Почему они стараются изобразить дело так, будто постоянно находятся в прорыве, когда не до науки? – думал с холодным отчаянием Алтунин. – Не планомерная деятельность, а какой-то беспрестанный штурм... Дошло до того, что директор Ащеулов, даже разговаривая с начальником всесоюзного промобъединения, поглядывал на часы? Бесполезно, мол, тратим драгоценное время. Зачем руководителю карта задач? Экий формализм!..»
Неужто Ащеулов до такой степени замотанный и косный человек? Все, что «по-научному», кажется ему надуманным. Социологов презирает, изучать свое предприятие упрямо отказывается.
У Алтунина кровь кипела от возмущения. Но приходилось сдерживаться, искать подход и к Ащеулову. На курсы его спровадить, что ли?..
Да, Сергею хотелось выяснить потенциальные возможности каждого из руководителей предприятий. И «по спопутности» все более убеждался, что совершенствованием управления занимаются пока лишь руководители высшего уровня. На заводах же тех трех объединений, в которых он побывал, отсутствует даже удовлетворительная система информационного обеспечения решений, директор зачастую не имеет полного и четкого представления о том, как происходит достижение определенных целей. Господствует интуиция начальства.
Конечно же, получи тот же Ащеулов приказ министра или, скажем, Лядова, небось кинулся бы составлять сценарий своего объединения хоть до трехтысячного года. И не стал бы задавать нелепый вопрос: «К чему все это? Без этого времени не хватает». А пока приказа нет, он сам такой инициативы не проявит.
Чего же ждать от Замкова? Чего удивляться его инертности? Но инертность надо сломать. Для его же пользы.
Генеральному директору приходится отвечать за громадные материальные ценности, за тысячи людских судеб. Вращение здешних жерновов остановить по своему капризу нельзя. Это не папочки на доклад заместителю министра подавать. Не только тебе подчинены люди и обстоятельства. Ты сам подчинен им. Ты трудишься в поте лица не ради своих выгод. Ты включен в колоссальный деятельный организм и не воображай, будто сам создаешь его: он создает тебя. Только в этом твоя личная выгода...
Зной, духота. По вечерам полчища гнуса и комаров. От них не укрыться в номере гостиницы – они вездесущи! Где-то горит тайга. Может быть, очень далеко. Но запах гари пропитал все: и дома и одежду. Восточная Сибирь...
Алтунин родился в Сибири, вырос, а в здешних краях еще не бывал и воспринимал их как новый материк, который должен освоить в самые короткие сроки.
Он страстно хотел все связать накрепко в единый узел, вдохнуть в рождающееся объединение свою беспокойную волю, свои мечты. Только бы продраться через все! Только бы хватило сил и выдержки...
Из-за чего Замков разругался с директорами заводов-филиалов? Трудно его понять. Наверное, и сам не понимает.
Наибольшую остроту приобрел конфликт с директором завода Чернецовым. Сергей смотрел на мужчину лет пятидесяти, спокойного, естественного во всем, и думал: чего не поделил он с Замковым?
Чернецов, несмотря на невысокий рост, был внушителен, кряжист. Нос картошечкой и безгрешные зеленые глаза с прищуром исключали всякую мысль о том, что человек этот может быть вспыльчивым, злым, взбалмошным. Ласковая кротость во всем. Приезд Алтунина на завод без предупреждения его не удивил, не испугал.
Собственно говоря, Алтунин и приехал на этот завод, чтобы увидеть его директора в «естественной» обстановке. Мог бы вызвать в Нижне-Тайгинск, но не стал. Сам приехал.
– Скажите, Петр Денисович, сколько, по вашему мнению, потребуется времени, чтобы создаваемое здесь производственное объединение обрело силу? Реальную, не бумажную силу?..
– Лет пять, не меньше, – ответил Чернецов не моргнув.
– Пять лет?! – ужаснулся Алтунин. – Не много ли? По плану через два года мы должны давать новую продукцию на основе долговременных хозяйственных связей.
Нос картошечкой дрогнул, глаза засияли веселым блеском.
– Можно и через два. И через год можно. Во время войны и в месяцы укладывались. Этот аргумент особенно любит товарищ Замков. Может быть, он прав. Но насколько я знаю здешние заводы, не могу представить, как провернуть такое дело в темпе. По объединению в целом мы будем иметь на первых порах неразвитость инженерных служб, экспериментальных, отладочных производств, низкий уровень общей и специальной подготовки кадров. С обстоятельствами надо считаться. Нужен период освоения! И еще кое-что требуется.
– Совершенствовать продукцию или осваивать новую можно и переналадив имеющееся оборудование, заменив отдельные машины.
– Правильно. Я представил товарищу Замкову свои соображения. В письменном виде. Не только по одному нашему заводу, а по всему объединению. Для изменения технологии достаточно сменить программу работы на центральном пульте управления ЭВМ и технологическую оснастку...
– Вы противоречите себе.
– Нисколько... Разве я против того, чтоб период освоения был коротким, предельно малым? Ничуть. Я – за. Но для этого руководитель объединения должен быть опытным организатором, вот что я хотел сказать. Хоть и неприлично за глаза критиковать начальство, но придется. Мне кажется, товарищ Замков сел не в свои сани. Он был хорош на прежнем месте. А здесь кидается из крайности в крайность...
Чем больше слушал его Алтунин, тем сильнее проникался симпатиями к этому умному человеку. Весь механизм нового объединения хорошо уложился в голове Чернецова. Этот знал, как «запустить колесо». О пяти годах, потребных для становления «Тайги», говорил со скрытой иронией: мол, Замков шумит, торопит, а если выполнять все его руководящие указания, то и за пять лет не осилим программу. Период освоения – штука закамуристая. Каждый может понимать его по-разному.
Чернецов все напирал и напирал на систему автоматического контроля, регулирования и управления предприятием, на улучшение потребительских и конструктивно-технологических свойств продукции. У него было инженерное мышление. И экономическое тоже. В последнем Сергей убедился несколько неожиданно.
На столе у директора лежали две вещички, которые привлекли внимание Алтунина. Чернецов, подметив его взгляд, улыбнулся, взял одну из штучек – пластмассовый рычажок с металлической головкой на одном конце и тарелочкой на другом.
– Знаете, что это такое?
– Представления не имею.
– Наша продукция. К счастью, не основная. Продаем населению. Магнитный держатель для туалетного мыла. Чтоб мыло держалось, нужно в него вставить железку, колечко.
– Сложная конструкция.
– И дорогая. – Он жестом фокусника-иллюзиониста поднял двумя пальцами круглую пупырчатую резнику. – Купил за границей, когда ездил в командировку. Гениальное решение той же проблемы. Штуке – грош цена. Присоски, как у осьминога.
Он приложил белую резинку к стене, и она присосалась. Вынул из ящика кусок мыла – оно прилепилось к пупырчатой резинке.
Сергей похвалил:
– В самом деле, оригинально!
– Вот я и спрашиваю у товарища Замкова: есть ли смысл выпускать наши магниты, влетающие в копеечку? Не лучше ли поискать новое решение?
– А он?
– Продолжайте выпускать, раз покупают. Заграница нам не указ.
– В данном случае правда на вашей стороне, но это еще не повод для конфликта.
Чернецов сделался грустно-задумчивым.
– Разумеется, не повод, – согласился он. – Собрать нас в производственное объединение – намерение правильное. И я сперва обрадовался. Думалось, все пройдет гладко. Ну хотя бы потому, что принципиально нового оборудования не потребуется. Совершенствование, локальное расширение – это само собой. Потом займемся и реконструкцией.
– Ну так что же вас разочаровало впоследствии?
– То, что нам вместо волка прислали красную шапочку. А тут нужен волк. Ну хотя бы такой, как Мухин. Я его хорошо знаю.
«Этим волком мог бы стать и ты...» – подумал Алтунин. Ему понятна была тоска дельного человека по хорошему руководителю.
И, конечно, Чернецова возмутила эта история с держателем туалетного мыла. Замков даже пожурил его: дескать, свой рычаг продаешь покупателю за рубль – прибыток государству; а резинка с присосками будет стоить гривенник – явно убыточно изготовлять ее. Вот на этом оселке сразу и проявилась мелочность натуры Замкова. Прибыток, да не тот... Красная шапочка с волчьей хваткой там, где не надо. Из-за того, наверное, и конфликты. Сразу поняли: с таким пропадешь...
Алтунин переезжал с одного завода на другой, и повсюду жаловались на нераспорядительность Замкова, на его нерешительность, на его нелепые приказы.
Сергей понимал: худшие его опасения насчет Замкова подтвердились – эксперимент на грани краха. Что-то, разумеется, делалось. Однако помимо Замкова, даже вопреки ему: каждый из директоров спасал себя, свою репутацию. Замков только мешал, путался под ногами, изображая руководителя.
Убрать бы его! Но нельзя, за ним – Лядов, его приказ.
Можешь скрежетать зубами от бессильной злости – Замков все равно будет числиться генеральным директором до тех пор, пока окончательно не завалит дело. Завалит он его очень быстро. Завалится вместе с тем и Алтунин.
Даже если Алтунин доложит обо всем на коллегии – а доложить обязан, – Замкова сразу не снимут! Так скоропалительно не снимают. Авось выкарабкается... Помочь надо, помочь. Помогай, Алтунин! Работай, работай!..
По вечерам над тайгой было темно-фиолетовое небо. У гостиницы всегда скопление автобусов, толпится народ. Приезжают и уезжают. Желтовато-красные даурские лиственницы затеняли окна номера, но это не приносило прохлады. Конфетный их запах кружил голову. Беспрестанный шорох в ветвях, пронзительные крики кедровок, светлые ночи, прогретые насквозь... А в километре от гостиницы начинался сумеречный кедрач, и он беспрестанно манил к себе, как тайна. По ночам совсем не слалось.
Сергей подолгу сидел в одних трусах на диване, смотрел в окно и томился. Пил воду. Принимал душ.
Пора возвращаться в Москву, пора. Начальник всесоюзного объединения не имеет права отлучаться на такой длительный срок. И все-таки нужно довести дело до конца.
Не то чтоб помочь Замкову... Замкову помочь нельзя. Помочь рождению «Тайги». Если руководитель оказывается слабым, кто-то прямо или косвенно вынужден брать на себя его функции. Нужен лидер. Не официальный руководитель, а именно лидер.
Уяснив, что от Замкова быстро не избавиться, Алтунин, собрав все свое хладнокровие, решил прибегнуть к обходному маневру. А маневр такой: создать управленческий коллектив по своему выбору, окружить Замкова дельными людьми. Коллектив всегда позволяет сгладить недостатки отдельных лиц.
Лядов прав: невозможно собрать в одном коллективе только идеальных работников. Даже считается вредным, если в учреждении работают люди одного и того же типа.
Все было бы верно, если бы речь шла не о руководителе. Без полноценного руководителя нет полноценного коллектива, невозможна и продуктивная деятельность.
Если раньше все эти истины казались только теорией, то теперь Алтунин уперся в них лбом. Коллектив не просто группа людей. Только устойчивое объединение их, направленное на достижение общественно значимых целей, и может называться коллективом. Общественные цели присваиваются коллективом и становятся его собственными целями. Руководитель не внешняя сила, а своеобразное ядро в этом целостном организме, сердцевина...
Он философствовал и философствовал, вытанцовывая какое-нибудь дерзкое решение. Конкретные решения у него всегда рождались из такого вот хаоса мыслей, из «высоких материй».
Прислушиваясь к ночным шорохам, он пытался в который раз оценить поведение Лядова, и оно казалось нелогичным, странным. Не поддавалось осмыслению: подсунул Замкова, забирает Карзанова, хотел взять Скатерщикова. Неизвестно, почему не пожелал ходить под его началом Ступаков? А теперь словно бы выпирает Алтунина...
Лядов действует смело, уверенный в полной своей непогрешимости. Как все это расценивать? Для чего все?
Исподволь стремится вытравить из Алтунина его неукротимость, прививает смирение. Для пользы дела. Он ведь тоже все творит для пользы дела. Но разве можно монополизировать пользу дела, создавая в аппарате министерства своеобразное сибирское «землячество»?
Кадровая политика... Именно – политика. Инструмент управления, организующая сила... Как там еще?
Жаль, что каждый руководитель по-своему понимает кадровую политику. Но где критерий? Что класть в основу? Может быть, все же интерес к делу?.. Как добиться устойчивости кадров? Три роковых вопроса: «Чего человек хочет? Что он может? Каким он является?» Будто те три карты в «Пиковой даме»... Как заблаговременно выявлять ролевую неподготовленность руководителя? А ведь от ролевого поведения зависит очень многое. Не разумнее ли было бы проводить до назначения на должность предварительное опробование свойств личности, поручая человеку временное исполнение обязанностей? Ролевые ожидания... Он горько усмехнулся. В каждом они, ролевые ожидания... Теперь это называется так. Наверное, у Замкова «ролевые ожидания» подзатянулись. Ролевые ожидания есть, а вот ролевой готовности нет. Парадокс на парадоксе...
А дерзкая мысль зрела и зрела.
С некоторых пор ему стало неприятно встречаться с Лядовым. Казалось, будто тот ведет с ним, Алтуниным, какую-то скрытую игру. Зачем?
Теперь его сердили слова, услышанные некогда от Лядова: «Там, где, по вашему мнению, должна быть польза, возможно, кроется самый большой вред. Почему вы полагаетесь только на свое мнение?» Нет, мне не мнится. У пользы открытое лицо. А вред всегда маскируется под пользу. Ничего непостижимого не вижу в вашем управленческом поведении. Тут и глупцу все ясно: избавился от неугодного Замкова, взвалил его на шею Алтунину. Очень высокая мудрость. Ее даже Замков сразу раскусил. А попытки оголить «Самородок»? Мол, выпутывайся, Алтунин, как знаешь, а Карзанова заберу. Не губить же из-за твоего зонирования меццо-сопрано жены Карзанова!
И подо все ловко подводит научную базу: не прискребешься. Все для человека, ради человека... Будто Алтунин старается не для человека, а для энтээровского робота.
Как сложны людские отношения! А со стороны, наверное, кажется: у Алтунина все в порядке, создает новое объединение. Успешно. Ну, разумеется, есть и накладки. Да разве без них обойдешься. Замков медленно входит в режим? Ничего, со временем адаптируется. Он умеет адаптироваться.
В свое время Сергей вычитал: управление – высший вид человеческой деятельности. И не только в сфере материального производства. Мир, худо ли, бедно, всегда управлялся. Но вот теперь наступил воистину золотой век управления. Оно формирует облик эпохи. И в сложнейшем механизме огромных колес и малых колесиков свою зубчатую шестеренку крутит Алтунин. Не то чтоб он осознанно выбрал свою звезду; управление как-то само пришло к нему, органически слилось с его внутренней сущностью, стало жизненной философией. Все управляется своими законами и в природе и в обществе, даже в неживой природе. Где система – там и управление.
Но иногда, доведенный до отчаяния сопротивлением, косностью, разными объективными обстоятельствами, мешающими организовать как следует полезное дело, Сергей думал, что никакой оно не высший вид, а просто изнурительная борьба с полчищами случайностей, с консерватизмом, инерцией в мышлении и он, Алтунин, наверное, взялся не за свое дело. А дело неблагодарное, жестокое: беспрестанно испытываешь зыбкость под ногами, неуверенность в себе. Почему так: даже при полном понимании во всех инстанциях такой, казалось бы, святой категории, как эффективность, возникает сплошь да рядом немало искусственно созданных препятствий и трудностей? Почему планирующие и снабженческие организации часто поставляют оборудование тем заводам, которые только строятся, а не тем, которые реконструируются? Все признают: убытки колоссальные... и поставляют, поставляют.
Принимая решение, всегда стоишь на краю бездны... Трудно понять, чего тут больше: психологии или математики. Так или иначе решение должно быть рациональным. А вокруг кипит шторм жизни, порождая каждую секунду миллионы управленческих ситуаций. Они, эти управленческие ситуации, сливаются в управленческий процесс, в пучине которого находимся все мы – люди, машины, предприятия. Мы должны повелевать процессом, создавая, творя «организационную среду», – все это так же таинственно, как возникновение органической жизни из каких-то там растворов.
Всякий, кто обеспечивает решение управленческой ситуации, является управленческим работником. Очень часто его называют руководящим. Но всякий ли имеет моральное право зачислять себя в эту высокую категорию?
Однажды в коридоре министерства Сергей стал невольным свидетелем своеобразного спора: кто кем управляет – руководитель подчиненными или подчиненные руководителем, поскольку подчиненные разрабатывают все исходные документы, проекты планов, обосновывают их, а начальнику остается лишь подписать готовое?
– А как вы считаете? – обратился один из спорщиков к Алтунину.
– Я приказываю разработать проект плана. Приказываю. И стараюсь, чтобы руководящая идея принадлежала мне. А если у начальника нет руководящих идей, если их поставляют подчиненные, освобождая тем самым начальника от необходимости думать, то, конечно же, в данном случае подчиненные управляют начальником. Вы можете числиться большим руководящим работником, но если нет у вас идеи, вы просто не оправдываете своей высокой зарплаты.
Так думал он. Точно так же, наверное, думает и Лядов, не позволяя Алтунину руководить собой...
За время работы на разных должностях Алтунин успел убедиться: в управлении не существует двух ситуаций, равнозначных по главным характеристикам, а потому не может быть и двух одинаковых управленческих процессов и двух решений. Тут для каждой мышки нужна своя оригинальная мышеловка. Всякое решение должно быть «привязано» к определенному коллективу. Решение всегда конкретно. Не существует абстрактных решений. Принять решение не все; нужно еще уметь распорядиться. Метод проб и ошибок слишком дорого обходится государству, и следует держаться подальше от него...
Выделить бы некую квинтэссенцию положительных элементов процесса управления на разных заводах и давать это лекарство всем управленцам!.. Можно ли «смоделировать» руководителя?.. Почему Лядов, когда нужно принимать важное решение по главку, делает это самостоятельно, не очень-то считаясь с мнением Алтунина? Случается, прямо-таки подменяет Сергея. Страховка? Считай, мол, что сие мудрое решение принял ты, но решаю все-таки я...
Сергей как-то вспылил:
– Вы не доверяете мне?!
– Скажите, Сергей Павлович, вам раньше приходилось организовывать объединения? – спокойно спросил Лядов. – То-то же. А мне приходилось. Вот и стараюсь основную тяжесть переложить с ваших еще не окрепших плеч на свои.
Алтунин не смирился.
– Боюсь, Геннадий Александрович, так и проживу жизнь с неокрепшими плечами. Сколько требуется времени, чтоб они окрепли?
