Текст книги "Сердце Аримана"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Конан отпил из хрустального кубка.

– Покой державы хранят мой меч, мои воины и Сердце Аримана. Слышал о нем?

– Слышал, – маленькие глазки шемита сверкнули. – Меч, я вижу, при тебе, государь, воинов твоих не украдешь, значит… – Веки его опустились, огромная голова упала на грудь, из горла вырвалось сипенье. – Хрр… хрр… Значит, ты намекаешь на божественный талисман, а? С ним что-то случилось? Печально, печально… Придется старому Сираму опять поработать… придется, хоть он и не любит влезать в дела сильных мира сего… Воистину сказано: гость в дом, тревоги в дом!

– Я тебе не гость, – буркнул Конан, допивая офирское, – я твой король, раз живешь ты в прохладной Аквилонии, а не в жарком Шеме. Так что повинуйся моей воле и сыщи утерянное. Понял, о чем речь?

– Я не из тех людей, коим надо повторять дважды, – произнес Сирам Авортиан Чандра Паландарус и повернулся к слугам. – Ну, дети мои, я сыт, доволен и освежился после ночи. Поднимайте!

На это стоило посмотреть: четыре служителя, спустившись в бассейн, подпирали хозяина снизу, еще четверо, и в их числе чернокожий Салем, тянули его наверх. Действовали они с завидной сноровкой, и вскоре шемит был извлечен из воды. Две полуголые девушки обтерли его огромную тушу мягким полотном, третья красотка причесала бороду и волосы, а четвертая набросила на плечи серую хламиду. Сирам походил в ней на округлый гранитный валун, у подножия коего суетятся юркие ящерки. Даже Салем, ростом едва ли уступавший Конану, доставал шемиту лишь до плеча.

Подпираемый слугами, хозяин взошел на веранду и опустился на подушки. Пол под ними жалобно скрипнул.

– Ни одно кресло меня не держит, – пожаловался он. – Боюсь провалиться прямо к Нергалу!

– Упав на Нергала, ты сломаешь ему шею, – сказал Конан.

– Нет, владыка. Если уж я отправлюсь на Серые Равнины, то стану легким, как тень, и буду избавлен от страданий, причиняемых грузом плоти.

– Зато, сделавшись тенью, ты не сможешь есть и пить.

– Это так. Вот почему, когда я думаю о смерти, у меня разыгрывается аппетит. – Сирам с унылым видом забрал в кулак свой огромный нос, посматривая, как толкутся у бассейна слуги, прибиравшие остатки трапезы. – Ладно, когда солнце поднимется на локоть, можно будет перекусить… А сейчас, владыка, назови мне несколько имен. Тех, кого ты подозреваешь.

– Лайональ, посол Кофа. Его поймали вчера в моей сокровищнице.

– Пять локтей и ладонь. Волос светлый, глаза мутные, нос острый, похож на крысу. Глуп и жаден!

– Ты его видел?

– Я же сказал, повелитель, что никуда не езжу и не хожу. Его видел Альяс, и этого довольно. Ну, чьи имена ты еще назовешь?

Конан поглядел на усыпанную песком площадку с бассейнами и зеленую стену кустарника за ней. В большем бассейне – в том, над которым торчала клетка, – что-то плескалось, но солнце отсвечивало на воде и слепило королю глаза.

– Алонзель, аргосец, – сказал он.

– Пять локтей три ладони, волос темный, глаза черные, черты благородные, щеголеват и трусоват… – откликнулся шемит. – Дальше!

Так они добрались до Минь Сао, и тут Сирам, ухватившись за свой огромный нос, призадумался, а потом сообщил, что о кхитайце ему известно немногое. Можно сказать, почти ничего! Загадочный человек! Таинственный, осторожный… В городе появляется редко, и слуги Сирама его не видели.

В бассейне снова плеснула вода, и Конан приподнялся, пытаясь разглядеть его обитателя. Шемит небрежно повел рукой.

– Это Иракус. Беспокоится, хочет есть. Сейчас его покормят.

– Иракус?

– Да, мой повелитель. Крокодил, доставленный мне с берегов Стикса четыре года назад. Был тогда совсем крошкой, а теперь… – Глаза Сирама многозначительно закатились.

Король с удивлением приподнял бровь.

– К чему тебе стигийский крокодил, приятель? Хочешь откормить его и сделать жаркое?

– Недурная мысль! Слышал я, что в Пунте и Кешане запекают крокодилов целиком в глине… – Сирам облизнулся. – Но Иракусу такая судьба не грозит, ибо он мне весьма полезен. Видишь ли, государь, даже то, что известно, не всегда доказуемо, а я во всяком деле стремлюсь найти надежные доказательства. Есть много способов их получить – скажем, сиденье Нергала с гвоздями, огненное ложе Сета, сапоги Ашторет или ванна со жгучим бальзамом благостного Мардука… Но боль – не лучший способ разговорить злоумышленника; страх и ожидание боли действуют сильней. Поверь, немногие способны скрыть истину, когда у пяток их щелкают челюсти Иракуса… Или когда сидят в клетке над бассейном, а Салем начинает его кормить.

Ну и умелец! – промелькнуло у Конана в голове. Пожалуй, этот шемит со своими слугами стоил большего, чем мастер Хрис, хозяин Железной Башни. На миг перед мысленным взором короля проплыло соблазнительное видение: пара дрыгающих ногами послов, подвешенных над бассейном, и зубастые челюсти подбиравшегося к ним Иракуса.

– Ну, вернемся к нашему делу, – произнес шемит. – Расскажи мне все в подробностях, государь: и о самом талисмане, и о том, где он хранился и как его похитили.

– Расскажу. Но знай, что это тайна, в которую посвящены немногие – моя супруга, вернейшие из полководцев и Хадрат, жрец Асуры. О похищении же камня знают лишь трое – я сам, королева да Паллантид, старший над стражами.

– Грр… – насмешливо прорычал шемит. – Тайна! Тайна лишь то, о чем знал ты один, да забыл! Забыл так прочно, что даже лязг зубов Иракуса не заставит вспомнить! – Взгляд его остановился на бассейне, куда чернокожий Салем кидал окровавленные куски мяса. Все прочие слуги удалились, только хитроглазый Альяс сидел в дальнем конце веранды, ожидая повелений хозяина.

Конан приступил к долгой своей истории, поведав о величии божественного талисмана, дара небес, о чернокнижнике Ксальтотуне и Немедийской войне, случившейся восемь лет назад, о злоключениях магического камня, о том, кто похищал его и когда. Рассказал он и про охранные чары, наложенных Хадратом, жрецом Асуры, о черном лотосе и обратившихся в ржавую пыль замках, о Лайонале, койфитской крысе, и загадочном стигийце Нох-Хоре, о двух подделках – творении несчастного Фарнана, и второй, созданной неведомо кем; упомянул про обыск, учиненный в комнатах послов, и о встрече с гадателями и знахарями, согнанными с тарантийских базаров.

Шемит слушал, полузакрыв глаза и скрестив руки на необъятной груди, не перебивая и задавая никаких вопросов; лишь когда речь зашла о гадателях, толстые губы его шевельнулись.

– Им не выдавить сока из апельсина, а я из камня выжму истину! – с самодовольной усмешкой произнес он. И замолчал – пока история не была закончена.

Когда король смолк, Сирам огладил пышную бороду и поинтересовался:

– Где сейчас поддельные талисманы, мой господин? Тот, который был в сокровищнице, и тот, который ты отнял у койфита?

– Первый я вернул на место, а второй… – Конан распустил завязки своего кошеля, – второй – вот!

На огромной пухлой ладони Сирама камень казался небольшим, хоть был он размером без малого с кулак. Багряный шар сиял в лучах утреннего солнца, и Конану чудилось, что стоит коснуться его, и камень вспыхнет колдовским огнем, испустит фонтан пламенных искр, загорится, запылает, как павшая с неба звезда… Он вздохнул и мрачно уставился на подделку.

– Настоящий рубин, чистого оттенка, большой, – произнес шемит. – Немалая ему цена, хоть камень и не волшебный!

– Бери его себе и считай частью платы за свой труд. Кром! Я отдал бы сотню таких рубинов за истинный талисман! Да что там сотню – все камни из своей сокровищницы!

– Кстати о сокровищнице… – Сирам, покачивая ладонью, любовался игрой и блеском огромного кристалла. – Ты помянул, владыка, что побывал в сокровищнице вместе с принцем шесть дней назад. А кто еще туда спускался?

– Никто. Никто – до позавчерашней ночи, когда мы поймали там койфитскую крысу!

– Ты уверен?

– Погоди… – Конан, припоминая, наморщил лоб. – Вслед за мной туда ходила королева… на следущий день… Ей были нужны самоцветы, чтоб украсить доспех и оружие принца – панцирь, шлем, щит и меч. Она тоже выбрала рубины. Красный цвет Конну к лицу.

– Твоя властительная супруга не проверяла талисман?

– Нет. Она сказала бы мне об этом.

– Жаль! Если б она коснулась камня, и он не вспыхнул в ответ, мы бы точно знали день похищения… Ну, ничего! – Сирам спрятал рубин под подушку и поманил к себе хитроглазого Альяса. – Пойдешь в город, сын мой, – распорядился он. – С собой возьми Хартара, Хабиба и Тульпу. Побродите по базарам и дорогам, заглянете в лавки, в кабаки и в веселые дома, пошарите на постоялых дворах и у причалов, на берегу Хорота… Сроку даю вам от сегодняшнего полудня до завтрашнего вечера. Узнайте, не привозил ли кто в Тарантию снадобье из черного лотоса или иное колдовское зелье, не продавал ли его тайком, и не походил ли сей продавец на стигийца. Стигица тоже попробуйте найти. Он высокий, смуглый и тощий, в черной хламиде, и имя ему – Нох-Хор. Разыщете, следите издалека и осторожно, ибо подозреваю, что он искусный маг, и коль заметит вас, то обратит в жаб либо пауков. Понял, сын мой?

Хитроглазый кивнул.

– Может, отпустишь с нами Салема, хозяин? Из него получилась бы преогромная жаба!

– Салем мне нужен здесь, ибо он займется Иракусом и послами, – пояснил шемит, поворачиваясь к Конану. – Сегодня и завтрашним утром я буду думать, а после обеденной трапезы пусть их привезут ко мне. Не всех сразу, сперва аргосца Алонзеля и Каборру с Мантием Кроатом. Попозже, вечером, я потолкую с кхитайцем. Прикажи, владыка, чтоб их доставили сюда.

Конан почесал в затылке.

– Многого хочешь, почтенный Сирам! Не так-то это просто! Они еще посланцы, а не узники в Железной Башне.

– Так ведь и дело твое непростое, – ответствовал шемит, колыхнув огромным животом. – Очень непростое, господин мой! Так что забудь, кто они, посланцы или узники, и пусть твои люди привозят их ко мне.

***

Возвращение в Тарантию было недолгим, ибо усадьба Сирама располагалась поблизости от городских стен, и даже пеший путник одолел бы это расстояние за седьмую часть дня. Что же касается Конана, то его нес быстрый и сильный жеребец, завидев коего всякий спешил свернуть к обочине, освобождая путь. Одни узнавали своего владыку и почтительно кланялись, благославляя его именем Митры, других пугал воинственный вид всадника на черном скакуне, третьи принимали его за вестника, торопившегося в столицу по важным государственным делам. Но каждый, даже незнакомый с обличьем короля, не сомневался, что этому воину лучше уступить дорогу, ибо выглядел он величественно и грозно.

Конан, не обращая внимания на путников, спешивших к городским вратам, наслаждался стремительной скачкой. Чувства его пришли в равновесие, тревога рассеялась – то ли благодаря нескольким чашам офирского, то ли в результате беседы с искусником-шемитом. Этот Сирам, несмотря на нелепый вид и странные привычки, вызывал у киммерийца доверие; вероятно, он и в самом деле являлся человеком сноровистым, хитроумным и понаторевшим в своем ремесле. А значит, как и советовала Зенобия, поиски пропавшего талисмана были теперь в надежных руках. Это успокаивало Конана; во-первых, он выполнил желание своей королевы, а во-вторых, шемит мог добиться успеха в самое ближайшее время.

Если только противник окажется ему по зубам… Шемит, бесспорно, был неглуп, но ему ли тягаться с магом Черного Круга? С этим стигийцем Нох-Хором, маячившим смутной тенью за спиной недоумка Лайонеля? А может, подумал Конан, тень эта была еще могущественней, еще страшней, чем мнилось ему?

Как-то давно Хадрат показал ему монету – очень древнюю, с истончившимися краями и стершейся насечкой. Но изображение на одной ее стороне было удивительно четким – непроницаемое лицо бородатого мужчины, надменное и величественное, застывшее в холодном спокойствии. Эти черты Конан видел не только отчеканенными в серебре; Ксальтотун, оживший спустя три тысячи лет, пленил его, говорил с ним, грозил… Ксальтотун, повелитель Ахерона…

Эту империю магов, владевшую некогда землями Офира, Немедии и Аквилонии, уничтожили пришедшие с севера хайборийцы. Чародеи Ахерона практиковали некромантию и тавматургию, самое омерзительное колдовство, самое жуткое чародейство, коему они обучились у демонов мрака; более страшных созданий Гирканский материк не знал со времен Великой Катастрофы. Но, хоть все они были искусны и сильны, ни один из них не мог сравниться искусством и силой с могущественным Ксальтотуном из Пифона.

Что, если он восстал к жизни второй раз? Восстал и снова завладел огненным Сердцем бога?

Конан усмехнулся. Пустые бредни! Он знал доподлинно, что теперь от Ксальтотуна не осталось даже мумии, даже сухих окаменевших костей; Хадрат сжег его до тла, спалил огненным дыханьем Сердца Аримана.

Хадрат… Тоже искусник и хитроумец… Как и старый Пелиас, ученый маг и чародей… Не обратиться ли и к ним за помощью? Нет, не сейчас, подумал Конан; сначала пусть потрудится Сирам, пусть выжмет истину из послов, пусть вырвет правду из их лживых глоток! Сам он уже принял решение: добром или силой, волей или неволей, но все четыре посланца отправятся завтра к шемиту. Хотя бы после этого ему объявил войну Кхитай!

***

Послы тем временем бунтовали. Правда, мятеж их был тихим, неприятностей никому не причинил и не затрагивал тех, кто прибыл из Бритунии, Немедии, Турана и прочих восточных стран, не считая Кхитая. Они просто собрались в роскошных апартаментах сира Винчета Каборры, брюзжали, ссорились и злословили насчет беспрецендентного поведения аквилонского короля.

– Эти олухи-стражи и сам пес Паллантид копались в моих вещах! Рылись в моей одежде, в моем ларце с благовониями, выстукивали стены, перевернули ложе! – обычно спокойные черты Мантия Кроата дрогнули, губы искривились в раздражении. Он коснулся рукояти кинжала, и Каборра машинально повторил этот жест – только клинок у зингарца был вдвое длинней офирского, а в глазах его сверкало не раздражение, а самая неприкрытая ярость.

– Вещи! – прорычал он. – Вещи! Туники, подштаники, башмаки и ларцы! Ерунда! Лапы этих шакалов прикоснулись к моим пергаментам! К письмам моего короля и моим еще не отправленным донесениям! К шкатулке с монетами! Прах и пепел! Что позволяет себе этот неотесаный дикарь? Ведь мы – не оборванцы с базарных площадей и не безродные купцы! Мы – посланники великих держав! Более древних и великих, чем эта варварская Аквилония!

– Ну, и чего ты хочешь? – лениво молвил Алонзель. – Варварская страна, и король – варвар! Даже не аквилонец, а северный варвар из дикой Киммерии, который лишь волею случая стал королем.

– Волею Яшмовых Небес, а не случая, – ровно, без выражения, произнес кхитаец. Вечная улыбка, застывшая на лице, придавала его словам какой-то особый смысл. Вот и теперь все замолчали и злобно уставились на Минь Сао, явно не поняв, что он хотел этим сказать. А тот продолжал: – Никто из вас, достопочтенные, не станет отрицать, что король одарен здравым смыслом, силен, как лев, в меру жесток, предусмотрителен и осторожен, а значит, соединяет в себе Пять Нефритовых Достоинств правителя. Так почему же ему не быть королем?

Наступило молчание. Наконец Алонзель с издевкой протянул:

– М-да-а… Кажется, наш мудрый друг из далекого Кхитая не имеет ничего против варваров. Даже таких, которые шарят в шкатулках с монетами и в тайных пергаментах.

– Забудь о моих монетах и пергаментах, аргосец! Ты и сам варвар, и не понимаешь, что может нанести оскорбление человеку родовитому и благородному! – с холодной яростью сказал посол Зингары, бросив на Алонзеля неприязненный взгляд.

– Варвар? – Красивое лицо Алонзеля вспыхнуло. – Ты считаешь меня варваром? Ты, родившийся в нужнике солдатской казармы? Не советую!

Винчет Каборра побледнел и наполовину вытащил клинок из ножен.

– Мне плевать на твои советы, – медленно произнес он. – Я – зингарский рыцарь, и не стану пачкать свое оружие кровью никчемного щеголя из Аргоса! Что же касается казарм наших воинов, то выглядят они ничуть не хуже, чем твои хоромы в Мессантии. И в них, по крайней мере, не так смердит!

– Смердит? – Алонзель задохнулся от возмущения. – Если где и смердит…

– Замолчите, почтенные! – Минь Сао с укоризненной усмешкой окинул взглядом спорщиков. – Ты, благородный Ало-Се-Ли, не должен оскорблять доблестного воителя из Зингары, средоточие яшмовых достоинств… А тебе, отважный Ка-Бо-Ра, не надо пускать стрелы гнева в туман глупости. Ты всегда так горд, сдержан и невозмутим, что я, ничтожный, тебе завидую. К чему же ссориться? И было б с кем…

– Ка-ак?.. Ка-ак ты сказал? – вскинулся Алонзель. – Ты считаешь, что со мной и поссориться нельзя?

– Ну что ты, великолепный князь… Я совсем не имел в виду обидеть тебя, – снисходительно произнес кхитаец, выставив руки перед грудью. Плавный жест этот можно было толковать двояко – как знак вежливости или угрозы. Впрочем, для мастера кхиу-та одно не слишком отличалось от другого, и всякое его движенье могло перейти в смертоносный удар. Вспомнив об этом, сир Алонзель стушевался, тогда как Минь Сао продолжал свою речь.

– Кажется, мы говорили о короле, – прошелестел он. – О короле и его неподобающих манерах.

– Значит, ты тоже считаешь его манеры дурными? – рыкнул Винчет Каборра, в ярости покусывая губу.

– Ни в коем случае, славный рыцарь из Зингары! Так считаете вы – ты сам, и благороднейший Ало-Се-Ли и умнейший Чо-Ат из Офира. У нас же в Кхитае говорят: Нефритовый Владыка столь возвеличен над людьми, что подсуден лишь Небесам и грозному Дракону Высшей Справедливости.

– К Нергалу! Что мне за дело, кому он подсуден? – Зингарец, стиснув кулаки, уставился в невозмутимую физиономию Минь Сао. – Я хочу знать, что случилось! Почему аквилонские псы врываются ко мне в комнату? Почему они запускают грязные лапы в мои пергаменты? Почему вслед за ними приходит банда еще более мерзких ублюдков, мошенников-колдунов, которые тоже норовят залезть в мои покои и подобраться к ларцу с монетами?

– И я хотел бы это знать, – подхватил Мантий Кроат, офирец. – Но еще больше интересует меня происходящее во дворце. Сир Лайональ схвачен и обвинен в преступных умыслах… Ха! Нашли злодея-отравителя! Да он черного лотоса от белой лилии не отличит! И если уж Лайональ припрятал где-то зелье, то признался бы сразу, едва узрев кнут, кол и клещи палача. Не слишком он храбр, сир Лайональ… Думаю, не лотос искали стражи! Искали с усердием! Перевернули все в моих покоях, заглядывали под ковры и в постель, словно я сплю в обнимку с этим проклятым стигийским зельем! Смешно! Смешно и нелепо! Нет, тут что-то другое.

– Конечно, другое, – кивнул Алонзель. – У королевы завелся дружок, его и искали. Вот и вся тайна!

– Ее дружок, будь он хоть карликом из джунглей Зархебы, не поместится в моем ларце для благовоний! – замотал головой Мантий Кроат. – Говорю вам, здесь дело нечисто!

– Нечисто, – согласился Винчет Каборра. – Я согласен с Кроатом: не снадобье из лотоса они искали! Хотел бы я знать, что!

– Может быть, это, жемчужные мои господа? – прошелестел кхитаец. Он сделал странный жест, будто отталкивая от себя нечто невидимое, и протянул к троице послов раскрытую ладонь. На ней покоился кристалл – сферический граненый рубин багрового цвета величиной с горошину. Внезапно он окутался дымкой и начал расти; сделался таким, как ноготь большого пальца, затем – как косточка персика, как сам персик… Миновало время пяти вздохов, и на сухой ладони Минь Сао лежал сияющий самоцвет без малого с кулак, свекавший тысячью полированных граней.

Раскрыв рты, судорожно сглатывая, офирец, аргосец и зингарец не сводили с рубина завороженных глаз. Затем Мантий Кроат передернул плечами и отвернулся, Каборра в задумчивости прикусил губу, а сир Алонзель откашлялся и пробормотал:

– Откуда у тебя такая забавная безделушка, досточтимый? Никогда не видел рубинов подобной величины!

Губы кхитайца дрогнули в едва заметной усмешке.

– Никогда, мой яшмовый князь? – негромко спросил он, и лишь глупец не расслышал бы в его голосе иронии.

– Никогда! – Алонзель всплеснул руками.

– Не лги, аргосец! Это Сердце Аримана или похожий на него камень, и тебе сие прекрасно известно, – отрезал Мантий Кроат и с подозрением уставился на кхитайца. – Значит, и ты, почтенный Минь Сао, интересуешься талиманом? Но почему? От аквилонских границ до Кхитая далеко, и вам не грозит нашествие варваров.

– Всякое средоточие мощи может сделаться угрозой. Эта держава богата и сильна, ее Нефритовый Владыка отважен и умен, ее воины искусны и напоминают драконов в железной чешуе… Добавь сюда магический камень и подумай – не слишком ли много достоинств и сил собрано в одном месте? – жидкие брови кхитайца приподнялись. – По воле богов совершенство на земле недостижимо, почтенный Чо-Ат, и значит, либо держава должна рухнуть, либо владыка ее умереть, либо… – Минь Сао многозначительно покосился на камень, издав сухой смешок. – Но ты прав, от аквилонских рубежей до Кхитая далеко, и в наших землях талисман интересует мудрецов, а не полководцев. У наших границ нет войска владыки Аквилонии.

– Камень вырос в твоих руках… – прошептал Алонзель, облизывая пересохшие губы. – Вырос, как плод из зерна… Это – колдовство? И камень… камень – тот самый?

– Есть вопросы, благородный Ало-Се-Ли, которые не стоит задавать. Быть может, камень тот самый, и превращенье его вызвано магией – волшебством талисмана, а не моим, ибо я не маг и не колдун, а всего лишь ничтожный и скромный искатель истины… – Минь Сао усмехнулся, но темные его зрачки оставались непроницаемыми. – Быть может, камень – подделка, и я показал вам ловкий фокус, внушив, что горошина обратилась в тыкву… Судите сами, мудрые и доблестные!

– Чего уж там судить, – буркнул зингарец, окидывая взглядом послов. – У всех нас одно на уме – или держава должна рухнуть, или владыка ее умереть, или… – Он ухмыльнулся прямо в лицо Минь Сао. – Я понимаю твои намеки и подсказки, старик. Ты первым сообразил, что случилось с недоумком Лайоналем и о чем мечтаем мы, остальные… Говоришь, большое могущество в одном месте неугодно богам? А боги помогут тому, кто задумает сие могущество преуменьшить?

– Помогут, отважный князь, – с загадочной улыбкой произнес кхитаец.

– Так же, как помогли Лайоналю! – Мантий Кроат пригладил свои черные локоны, недоверчиво рассматривая кхитайского посла. – Где он теперь? Из одного подземелья, с сокровищами, попал в другое, под Железной Башней… Если кто и помог ему, так Нергал!

– Он оказался слишком тороплив и глуп, – заметил Минь Сао. – Но другой, более умный и ловкий…

– Я этим другим не буду! – Глаза Кроата злобно блеснули. – Я не верю тебе, кхитаец! Не верю твоим фокусам и словам, искатель истины! Не истину ты ищешь, а иное. Недаром расспрашивал короля о камне… И что тебе сказал король? Спроси у демона, ха! Ну, и ты спросил?

– Может, и спросил, почтенный Чо-Ат… – ладонь кхитайца дрогнула, и огромный багряный рубин вспыхнул и засверкал. – Ты, подобно Ало-Се-Ли, любишь вопросы, которые не стоит задавать.

– Почему ж не стоит? Ты обещаешь помощь, но чью? Богов или демонов?

– Не все ли равно? Главное, чтоб стрела попала в цель, и столь уж важно, из какого лука ее выпустили?

На черты Мантия Кроата набежала тень.

– Король обвинил меня в богохульстве, но ты – истинный богохульник, старик, если путаешь богов с демонами! Я не боюсь ни тех, ни других, но не хочу иметь с ними дела! Я – офирский нобиль, и все, чего желаю, сделаю сам!

Высокомерно вскинув голову, он шагнул к двери и скрылся за резной створкой.

– Слишком боязлив и подозрителен, – пробормотал кхитаец, с неодобрением покачивая головой. – И слишком любопытен!

– Я не любопытен, – вымолвил Алонзель, пожирая взглядом огромный рубин. – И потому я готов купить это… – Тонкие пальцы аргосца коснулись сверкающих граней. – Я хорошо заплачу! А потом ты расскажешь о помощи своих демонов или богов… Была бы помощь, а чья, мне все равно!

– Я могу заплатить столь же щедро, как ты! – раздался резкий голос Каборры. – Зингарское золото ничем не хуже аргосского, а что касается демонов да богов, то и я не щепетилен; чей бы промысел не открыл нужную дверь, я в нее войду!

– После меня, – сказал Алонзель. – Я буду первым!

Хищное лицо зингарца отвердело.

– Первым будешь на Серых Равнинах! – рявкнул он, потянувшись к поясу; в следущее мгновенье в его руке блеснул тонкий длинный клинок. Алонзель вздрогнул, побледнел и начал пятиться к дверям, не спуская глаз с блестящего лезвия кинжала. Едва не споткнувшись, он вслепую нашарил порог и выскочил в коридор.

– Иди, иди, – напутствовал его Каборра, вкладывая клинок в ножны и поворачиваясь к невозмутимому Минь Сао. – Один – глуп, другой – подозрителен, а третий – труслив… Похоже, выбор у тебя не слишком велик, кхитаец? Но теперь тебе придется иметь дело с настоящим мужчиной. Ты понял? С рыцарем и мужчиной, который неглуп, не слишком опасается гнева богов и уж во всяком случае не труслив.

Минь Сао поднял на зингарского посла спокойный взгляд.

– Ты хочешь купить у меня этот камень, средоточие яшмовых совершенств?

– Купить или отнять, все равно, – отрезал Каборра. Конечно, он предпочел бы отнять, но мастер кхиу-та мнился ему слишком опасным противником. Весил он вдвое меньше Каборры и был вдвое старше, но кто мог оценить его скрытую мощь, его умение и хитрость? И этот кристалл, выросший за пару мгновений… Такое под силу только магам или истинному талисману…

– Я думаю, лучше купить, – усмехнулся Минь Сао, словно прочитав мысли зингарского рыцаря. – Сколько ты дашь, о богатейший из князей?

– Все, что у меня тут есть. А если мало, могу послать в Кордаву за добавкой!

– Пошли, Ка-Бо-Ра, пошли. Обязательно пошли!

– Но ты же не знаешь, сколько кошелей с монетами в моем ларце!

– Я знаю только, что их недостаточно.

– Хорошо, я пошлю за деньгами сегодня же. Тебя это устроит?

– Вполне, – пожал плечами кхитаец, вкладывая камень в руку Каборры. – Но поедешь ты сам и привезешь камень в Кордаву. Вот твоя плата, и другая мне не нужна.

Зингарец застыл с раскрытым ртом.

– Но почему? – прохрипел он наконец. – Почему?

– Мудрый нуждается не в золоте, а в исполнении задуманного, – Минь Сао сложил ладони перед грудью, и на губах его мелькнула улыбка. – Путь далек и опасен, мой яшмовый князь… Вдруг ты в самом деле держишь в руках талисман? Тогда я предпочел бы, чтоб он находился подальше от аквилонской столицы. Уезжай! Уезжай тайно, сегодняшней ночью.

– А твоя помощь?

– Я уже помог тебе. Что может быть лучше мудрого совета?

***

Король, отвернувшись от Паллантида, разглядывал сверкавшие над камином клинки. Аргосские и зингарские были тонкими, узкими и прямыми, туранские – слегка изогнутыми, иранистанские – кривыми, как серп полумесяца, стигийские – короткими, обоюдоострыми, шириной в ладонь, ванахеймские – слишком тяжелыми и грубыми, изготовленными без должного тщания. Всем им он предпочитал аквилонский меч – длинный, в меру широкий, с двуручной рукоятью и остроконечным концом; надежное оружие, пригодное и для пешего сражения, и для конного боя. Такой клинок, только небольшой, и сделали Конну… и доспехи, как у настоящего аквилонского воина… отличная работа, только щит великоват…

Протянув руку, Конан прикоснулся к холодной стали клинка, приласкал другой, третий, потом поднял глаза на стоявшего рядом Паллантида.

– Пусть завтра твои люди отвезут к шемиту четырех послов, – негромко сказал он. – Алонзеля, Каборру и Кроата – после полудня, а кхитайца – ближе к вечеру. Шемит потолкует с ними.

– Я вижу, государь, ты преисполнился доверия к нему. Он в самом деле столь искусен?

– Он не корчит из себя колдуна, не требует денег вперед и совсем не похож на ту мразь, что ты пригнал сюда вчерашним вечером. Клянусь бородой Крома! Если кому и под силу вернуть талисман, так только этому толстозадому обжоре!

– А что делать с теми ублюдками, коих я свез со всей Тарантии?

– Пусть сидят в темнице у мастера Хриса. Безобидных можно отпустить через день-другой, а остальным – выжечь на лбу позорное клеймо и выгнать голыми за городские ворота. Больше я не желаю слышать о них!

– Воля твоя будет исполнена, государь, – сказал Паллантид. – Однако послы…

– Что – послы? – глаза короля сверкнули. – За ними приглядывай всякий миг! Особенно этой ночью и завтрашним днем! И чтоб все заставы были начеку, на всех дорогах и переправах, на каждой лесной тропе!

– За ними смотрят, государь, и если кто задумает удрать, так проследим, догоним и повяжем. Но меня беспокоит другое… вряд ли они по доброй воле захотят отправиться к шемиту.

Конан нахмурился.

– Разве я сказал, что нужно их спрашивать? Сунуть каждого в мешок покрепче – и на коня! Только без шума! Пошли Альбана с его людьми; Альбан в таких делах знает толк.

– Это верно, владыка, – капитан Черных Драконов склонил голову.

– Скажи Альбану, чтоб был поосторожнее с кхитайцем, – произнес Конан, снова поворачиваясь к стене, на которой холодным спокойным блеском мерцали клинки. – Кром! Не было б хлопот с этим мастером кхиу-та… Остальных Альбан скрутит быстрей, чем успеешь выпить кубок вина!

Но он снова ошибся.