Текст книги "Сердце Аримана"
Автор книги: Михаил Ахманов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Нет, сей стигиец на адепта Черного Круга никак не тянул! Жрецы Сета были людьми коварными, хитроумными, но гордыми; если уж они маскировались, то предпочитали избрать личину купца, богатого паломника, властительного князя, но никак не знахаря-воришки. Были среди них высокие, тощие и страшные, но не было грязных; их религия предписывала блюсти чистоту – если не помыслов, так плоти.
Подумав об этом, Сирам судорожно сглотнул, едва не подавившись пирогом. Грязный! Такого быть не могло!
Он прожевал очередной кусок и уставился невидящими глазами на бассейн Иракуса. Грязный! Великий Мардук!
С другой стороны, сир Лайональ не утверждал наверняка, что грязнуля Нох-Хор – стигийский жрец; он говорил, что тот п о х о ж на жреца. Но вряд ли койфиту за всю его жизнь довелось лицезреть настоящего мага из Кеми, Луксура или Птейона; такой недоумок любого стигийца в черном плаще мог принять за грозного колдуна, допущенного к великим и жутким таинствам.
Болван, сын болвана!
Сирам не мог сказать, к кому относится последняя мысль – то ли к сиру Лайоналю, то ли к нему самому. Однако, аккуратно подобрав с блюда крошки пирога, он обратил взор к Альясу и пробормотал:
– Хрр… Чтоб мне пить одну мочу кастрированного шакала!
Альяс склонился к нему:
– Что повелишь, хозяин? Ты помянул шакала, или я не расслышал?
Сирам прикрыл глаза.
– Забудь, сын мой; я хотел сказать нечто иное… нечто значительное… – Он подумал, отхлебнул вина и произнес: – Вот что: случившее вчерашним днем определяет то, что произойдет завтра… Да, так и только так!
– А что произойдет завтра, хозяин? – с любопытством спросил Альяс.
– Завтра поутру ты прогуляешься в город и узнаешь точно, в какой развалюхе на улице Вздохов прячется стигийский мошенник. Узнав же сие, иди к почтенному Паллантиду, капитану королевской стражи, и скажи ему, чтоб того стигийца разыскали и предъявили койфиту Лайоналю, что сидит в Железной Башне. О том, что будет, расскажешь мне.
– Может, надо отправиться сейчас?
– Нет. Сейчас мы заняты другим делом. Что там у нас на очереди, сын мой?
– Фрукты с офирской подливкой, хозяин.
– Вот и давай их сюда!
Со стигийцем можно не торопиться, думал Сирам, вылавливая из сладкого сиропа половинку персика. Кем бы этот тип не оказался, магом или мошенником, он тоже не успел: когда сир Лайональ проник в сокровищницу, талисмана там уже не было. Если только вся история с Лайоналем не задумана для отвода глаз, как бегство Винчета Каборры… Тогда камень все ж таки похитил стигиец, и надо думать, что его уже и след простыл…
Впрочем, это предположение казалось Сираму весьма зыбким и не достойным пристального внимания. В конце концов, он должен искать талисман, а не какого-то стигийского жулика! Он попытался сосредоточиться на загадочной фигуре сира Хитреца, истинного похитителя, обскакавшего и стигийца, и злонамеренных послов, и кхитайца с его демоном, но этот таинственный незнакомец словно тонул в тумане, временами выглядывая из-за смутной пелены и насмешливо ухмыляясь Сираму. Тому казалось, что он вот-вот ухватит путеводную ниточку и доберется до Хитреца, однако его физиономия таяла, расплывалась, меркла…
Но был какой-то ключик! Было нечто сказанное королем, что давало надежду подобраться к сиру Хитрецу! Так случается нередко; люди говорят, говорят и говорят, и в шелухе пустых слов вдруг сверкнет алмаз истины. Углядеть его – великое искусство, коим Сирам гордился, справедливо полагая, что многие фокусники могут вытащить кролика из шляпы, а вот извлечь шляпу из кролика дано не всем. Да, не всем! А лишь тому, кто знает, где и как надрезать кожуру пустых речей, дабы выдавить из них сок истины!
Так о чем же говорил король?
О Хадрате, жреце Асуры, который собирался расспросить своего бога о злобных намерениях похитителя… Ха! И что ж ответит Асура? Что Хитрец, укравший камень, ненавидит аквилонского владыку, желает бед его стране, мечтает сокрушить могущество Аквилонии? Полезные сведения, ничего не скажешь! Все это и так ясно и прозрачно, как офирское стекло, и польза от Асуры может быть лишь в одном: если он намекнет, что похититель – чародей. Но в этом Сирам уже не сомневался; кто, кроме колдуна, мог незаметно проникнуть в королевскую сокровищницу? Разве что демон…
Король говорил и о демоне – вернее, о том, что желает проверить и очистить пещеру под храмом Митры. Опасное занятие! Опасное и ненужное, ибо сир Хитрец обманул демона – точно так же, как Минь Сао, Нох-Хора и всех прочих. От этих прочих демон отличался, пожалуй, лишь тем, что наверняка похитил бы талисман, если б в сокровищнице не лежала уже подделка… если б сир Хитрец не поспел вперед гнусной твари…
Мысль эта показалась Сираму весьма значительной, но в чем ее значение, он никак не мог сообразить. Он вертел ее так и этак, не забывая поглощать персики, фиги и абрикосы со сладкой подливкой, шевелил губами и шептал: камень был бы похищен демоном… похищен… похищен… если б Хитрец не поспел… не поспел… Чаша с фруктами опустела, а он так и не разглядел алмаз истины за шелухой собственных слов.
Но не только о Хадрате и демоне толковал король; еще было сказано, что он должен вскоре ехать к войску, чтобы явить блеск талисмана своим рыцарям, стрелкам и щитоносцам, вселяя в их сердца мужество и уверенность в победе. И он собирался взять с собой наследника, юного принца Конна, и свою королеву! Почему-то эти сведения тоже представлялись Сираму очень важными – важными сами по себе, а не потому лишь, что он боялся, будто похититель попытается проверить камень, и ради этого украдет еще и принца с королевой. Да, он сказал об этих опасениях владыке, ибо они пришли ему в голову, но сейчас, по зрелом размышлении, счел, что его предположение абсурдно: вор не станет рисковать и приближаться с камнем к любой из трех властительных особ, включая короля. К тому же владыка не зря назвал свою королеву мудрой; это, как было известно Сираму, отвечало действительности. А мудрая мать присмотрит и за своим сыном… за юным принцем, что скачет, как горный козленок, тут и там, носится на коне в своих доспехах, украшенных рубинами…
Внезапно Сирам ощутил, что изнемогает от размышлений. Его вдруг начало клонить ко сну, и разум его был не в силах сопротивляться дремоте; он откинулся на подушки, чувствуя, как заботливые руки Альяса, Салема и Тульпы устраивают его поудобнее. Надо вздремнуть, решил он; во сне могут родиться хорошие мысли – о сире Хитреце, успевшем обскакать демона, и о путешествии королевского семейства к южным рубежам. На миг лицо чернокожего Салема мелькнуло перед ним, будто еще раз напоминая о мраке, о тьме и ее порождениях.
Демон, подумал Сирам, демон! Как бы он не расправился и с королем, и с магом! Пустое дело этот поход в пещеру… Пустое и опасное!
Глава 10. Демон
Видно, мысли Конана перекликались с дремотными размышлениями Сирама: он тоже думал о демоне и пещере под храмом Митры, однако затею свою пустой не считал. Опасной – да! Но сколько опасностей встретил он за свои полвека? Другим их хватило бы на сотню жизней и осталось бы что завещать потомкам!
А посему он не волновался; опять, как вчерашним вечером, сменил с помощью старого Дамиуна королевские одежды на незаметную тунику, натянул поверх нее кольчугу, застегнул пояс с мечом и, подумавши, снял со стены оружейной добрую асгардскую секиру. Затем он набросил плащ и велел Дамиуну передать королеве, что этой ночью скорей всего не придет, разве только на рассвете; желает, дескать, поразмышлять в своих покоях над планами южной кампании и хочет, чтоб его не тревожили.
Проверяя, хорошо ли заточена секира, легко ли выходит из ножен клинок и не торчит ли из-под плаща кольчуга, Конан испытывал некое неудобство, если не стыд. Задуманное им плохо вязалось с теми словами, что были сказаны возлюбленной королеве прошлым вечером – мол, теперь он осторожен и помнит о том, что есть у него сын и супруга. А ведь вчера он всего лишь навестил Хадрата, заглянув по пути в кабак! Сегодня же ему предстояло рискнуть жизнью, и один пресветлый Митра знал, выберется ли он целым и невредимым из проклятого подземелья или останется там разорванный в клочья и истекающий кровью.
И все что-то заставляло его идти – что-то более сильное, чем любовь к жене и сыну, чем надежда обрести похищенный талисман, чем забота о своей державе. Он говорил себе, что исполняет божественное предназначение, готовится послужить Митре, под храмом коего тысячелетиями обреталась гнусная тварь; он думал о том, что если и не вернет магического Сердца, так по крайней мере очистит святилище от древнего демона, как то повелевают его королевский долг и воинская честь. Но он знал, что все эти рассуждения – пустые отговорки. Запах опасности манил его; кровь кипела в жилах, привычки молодых лет снова овладевали им, и сброшенные королевские одежды казались старой змеиной кожей, ненужной и забытой. Он опять был юным авантиристом, Конаном-варваром из Киммерии, истоптавшим тысячи дорог на севере и юге, на востоке и западе, на суше и в море. Это ощущение пьянило сильней вина, больше кружило голову, чем самое крепкое пиво.
Дамиун, старый верный слуга, выслушав королевский приказ, не сказал ничего, а только молча поклонился, вышел за дверь и направился с вестью к покоям Зенобии. Он привык повиноваться, и если б господин сказал, что взлетит сейчас в ночное небо и попробует выдрать из хрустального купола звезду, Дамиун всего лишь постарался бы найти ему кинжал поострее. А затем приготовил бы кувшин вина, чтоб хозяин мог освежиться после тяжелой работы.
Конан, усмехнувшись, посмотрел ему вслед, запер двери оружейной и подошел в камину. Потянув за незаметную бронзовую рукоять и приоткрыв узкую щель, за которой начиналась лестница с крутыми ступеньками, он протиснулся между каменными стенами, спустился вниз и запалил факел. Перед ним тянулась низкая каменная галерея – подземный ход, что вел к старому донжону и Железной Башне, тот самый коридор, которым он воспользовался вчера и в другие дни своего царствования; тайная и проверенная дорога в город. Он быстро одолел ее, поднялся в круглый зал под руинами старой башни, выскользнул в переулок, притворив за собой окованную металлом створку и исчез в вечернем полумраке. Сегодня он направлялся не к "Храброму щитоносцу" и не к тайному святилищу Асуры, а к храму Митры. У незаметной двери, что вела в убежище Хадрата, он уже побывал – в полдень, когда возвращался от шемита; побывал, вызвал привратника и велел передать жрецу Асуры, что ждет его около главного храма, в тот час, когда на небе зажигаются первые звезды. Время это приближалось, и потому Конан торопился.
Древний храм пресветлого Митры гордо возносил свои шпили и купола на одной из главных тарантийских площадей; его колонны, кровля и стены сверкали полированным гранитом, мрамором и серебром в лучах заходящего солнца, а гигантские бронзовые врата казались выпуклой спиной исполина, притаившегося в главном храмовом зале и охранявшего его сокровища. Место это издревле считалось священным и днем кишело народом, желавшим приобщиться божественной благодати, но с наступленим вечера людские толпы рассеивались, а перед закатом исчезали совсем. Солнце, светлое око Митры, шло на покой, и бог уходил вместе с ним, дабы отдохнуть от лицезрения человеческих грехов, коварства, жестокости и несправедливости. Тревожить его в ночное время не полагалось.
Конан заметил, как врата святилища чуть приоткрылись, молодой безусый жрец выглянул на площадь, обозрел ее и, убедившись, что молящиеся разошлись, исчез внутри, предварительно закрыв тяжелую створку. Чуть слышно лязгнули засовы, и свет в узких окнах храма погас.
Быстро перебежав площадь, король миновал главный вход в святую обитель и огляделся. Площадь перед ним и ведущие к ней улицы были пустынны и безлюдны; здесь, вблизи храма, запрещалось держать лавки и кабаки, в коих человек продает душу Нергалу за хмельное питье. Конан прислонился спиной к стене святилища; его гигантская фигура, плотная и крепкая, могла бы привлечь внимания случайных прохожих, хоть и скрывал ее темный плащ с капюшоном, накинутый на широкие плечи, но солнце садилось, сумерки окутывали город, и на фоне серой гранитной стены король был незаметен.
Когда солнце скрылось за городскими стенами и крышами, когда в небесах редкой россыпью зажглись первые звезды, на площади появился еще один человек – высокий, худой, в таком же плаще с капюшоном, как тот, что скрывал Конана. Быстрым шагом он подошел к своему повелителю, едва заметно поклонился и негромко произнес:
– Мой господин, я не опоздал?
– Нет, Хадрат, звезды только вспыхнули. Ты знаешь, зачем я тебя вызвал?
– Догадываюсь, владыка. Хмм… Раз встреча назначена у храма Митры, значит… – он помедлил. – Хочешь спуститься в подземелье?
– Да. Спуститься и проведать демона. А заодно взглянуть, что лежит в золотой шкатулке.
Жрец покачал головой.
– Прости, но это зряшная затея, повелитель. Я вопрошал всевидящего Асуру, и знаю, что у демона талисмана нет.
– Вот как! И у кого же он? Бог подсказал тебе? – Почувствовав волнение, король всмотрелся в бледное лицо Хадрата, но тот смущенно отвел глаза.
– Я не могу сказать, ибо Асура мне этого не открыл. Таинство было совершено по всем правилам; я принес жертвы цветами, маслом и вином, я зажег ароматические снадобья, я погрузился в транс и слился с божеством… И – ничего! Ничего, мой господин! Странное дело: бог не видит зла!
Конан нахмурился.
– Может быть, он ослеп? Или ты плохо просил его?
– Ни то и ни другое! Он не видит зла, потому что его нет.
– Кром! Этого я не понимаю! Не хочешь же ты сказать, что…
– …что похититель камня не злоумышляет против тебя. Именно так, мой повелитель! И я тоже этого не понимаю, но уверен, что демон здесь не при чем. Вряд ли он питает к тебе теплые чувства.
Брови короля сошлись еще сильней, а лицо помрачнело; сказанное Хадратом поразило его. Как мог вор, укравший сокровище, не желать ему зла? Ему, королю, его королеве и их сыну? Его приближенным, его вассалам и войску, его народу? Его землям и городам, всей Аквилонии? В этом таилось что-то неправильное и нелепое, и Конан решил, что полагаться на божественную помощь Асуры и магию Хадрата не стоит; шемит Сирам хоть и обыкновенный человек, а действует надежнее. Правда, шемит и маг сходились в одном – в том, что посещение пещеры бессмысленно и опасно; однако король не желал отказывать себе в этом приключении.
Поразмыслив, он произнес:
– Я тоже не люблю демонов, Хадрат, и спущусь в подземелье не ради поисков пропавшего, а чтоб разделаться с гнусной тварью, что обитает там.
– Это опасно, мой господин.
– Опасно? Смотри! – Конан завернул полу своего плаща, показав жрецу Асуры свой меч и топор. Асгардская секира была огромной и тяжелой; вряд ли нашлось в Таринтии много людей, способных поднять ее хотя бы на уровень плеча. Но королю это страшное оружие было как раз по руке.
Он бросил на Хадрата испытующий взгляд.
– Ну? Пойдешь со мной? Все же это проклятое подземелье – не Серые Равнины!
Словно подражая королю, жрец молча распахнул свой плащ. У пояса его тоже кое-что висело: объемистая фляга и секира, не менее огромная, чем асгардская, но совсем иного вида и другой работы. Лезвие ее было широким, но изящным, и даже у обуха не превышало толщиною пальца; полукруглое, напоминающее лунный серп, украшенное неведомыми письменами, оно сияло неярким серебристым светом. Рукоять, которую венчал хрустальный шарик, показалась Конану слишком тонкой, хотя и длинной; на ней тоже были вырезаны руны, но не угловатые хайборийские, а совсем иных очертаний, более плавных и мягких, напоминавших иранистанское или вендийское письмо. Оружие выглядело совсем новым, но руны подсказывали, что топор этот, скорей всего, древнее Великой Катастрофы, случившейся четыре или пять тысячелетий назад.
– Что это? – спросил Конан.
– Тебе ведь придется драться, – чуть приподняв брови, невозмутимо заметил Хадрат. – И потому Асура на эту ночь готов одолжить тебе свое божественное оружие.
– Моя секира кажется надежней.
– Только кажется, мой государь. Сотворенное людьми не может равняться с изделием богов!
Жрец отцепил оружие и сунул Конану в руки. Топор был на диво легок, и древко его устроилось в ладони короля, как младенец в колыбели. Лезвие было заточено с неимоверной остротой, и он подумал, что в сравнении с ним лучшая из булатных иранистанских сабель выглядит палкой, которой погоняют ослов.
– Хорошо! – Конан сунул секиру за пояс. – Хоть Асура и не разглядел моего врага, зато поможет нам разделаться с мерзкой тварью. А теперь, Хадрат, подумай-ка вот о чем: как нам пробраться в эту проклятую пещеру? Жрецам Митры не обязательно знать, что мы затеяли… Лучше им не знать ничего!
– Тогда, мой господин, мы зря потеряли время, встретившись тут. Известно ли тебе, что лабиринт Асуры не только храм божества, не только наше святилище и наша обитель? Вижу, что нет… Так знай же: это центр, куда сходится паутина подземных ходов, идущих под всем городом, и ведут они и в твой дворец, и в Железную Башню, и в цитадель, и во множество других мест, о коих я не буду сейчас говорить. И в пещеру демона мы тоже можем попасть без труда.
– Тогда идем, – сказал Конан, запахивая плащ. – Идем, ибо к рассвету я хотел бы возвратиться во дворец и увидеть свою королеву.
***
Вслед за жрецом Асуры Конан нырнул в неприметную дверь, оставил у входа свое оружие, меч да тяжелую асгардскую секиру, и снова очутился в знакомом тоннеле. На этот раз его проводником был сам Хадрат; он уверенно вел короля извилистыми коридорами, где не мерцали ни светильники, ни факелы. Конан, однако, с легкостью ориентировался по звуку шагов жреца; чем дальше шли они, тем уже становился проход, а стены, к которым иногда случайно прикасался руками король, были мокры, шершавы и неровны. Тоннель, как показалось Конану, сперва уходил глубоко под землю: они почти бежали, словно спускаясь с пригорка. Но затем сырой, даже сквозь подошву сапог холодивший ноги камень вдруг становился сухим, и тоннель резко взмывал вверх. Так повторялось дважды; затем Хадрат остановился.
– Мой господин, мы пришли, – шепотом сказал он, прикасаясь к руке короля.
– Где же вход в подземелье?
– Здесь, – жрец Асуры указал на глубокую нишу в стене. Глаза Конана уже привыкли к мраку, и он сумел различить смутные очертания каменной двери; затем ощупал поверхность ладонью. Собственно, ее вряд ли можно было назвать дверью: неровные, словно сбитые чем-то края выступающего камня и бугристая плита напоминали скорее каприз природы, вздумавшей подразнить любопытных намеком на вход, ведущий в неизвестное – туда, где, быть может, хранятся великие богатства. Впрочем, когда-то так оно и было; мир не знал сокровища, подобного Сердцу Аримана, а оно хранилось именно здесь, пока грабители из Заморы не перехитрили его жуткого стража.
Хадрат, потянувшись к уху короля, прошептал:
– Теперь подожди немного, мой господин. Мне нужно привести в порядок свои мысли, уравновесить стремления и чувства, не то существо, обитающее в этих стенах, справится и со мной, и с тобой.
– С нами обоими? – Конан усмехнулся и вытащил из-за пояса секиру. – Не думаю! Ведь у нас оружие Асуры! Но ты, конечно, должен привести свои мысли в порядок, ибо никому неизвестно, когда придет его срок отправляться на Серые Равнины. Я подожду.
Жрец замер в молитвенной позе, опустив голову и сложив руки на груди, а король упер секиру рукоятью в пол и сам присел, прижавшись спиной к грубым камням стены. Ему тоже было о чем подумать. Нити, связавшие его с Сердцем Аримана и с неведомым похитителем, переплелись таким удивительным узором, как то случается с великими событиями, с вещами божественной силы и причастными к ним людьми. Здесь, в темном мрачном подземелье, в гнетущие мгновенья тишины, Конан пытался осознать свою собственную роль в загадочной и жуткой жизни камня, дающего силу, и смерть, и власть…
Каким ветром занесло его в сей круговорот? Его, варвара из далекой Киммерии? Тем же самым, что носил его в иные страны и города, но землям и морям, в иные приключения и авантюры, коими так богата была его жизнь? Видимо, так! Видимо, в том и заключено его предназначение в подлунном мире, чтобы сражаться с тьмой, с демонами, с Черным Кругом и Алым Кольцом! Сражаться самому и вести в бой свои армии… Но если удел его таков, то светлые боги должны – обязаны! – вернуть ему талисман! Ибо он – их воитель!
Однако в глубине души он сомневался, что Сердце Аримана находится здесь, в пещере под святилищем Митры. Сирам прав: та безмозглая и злобная тварь, с которой ему предстоит сейчас встретиться, вряд ли способна отличить настоящий талисман от поддельного. Пожалуй, главное для нее, что в золотой шкатулке лежит некий камень, сходный по виду с Сердцем, а колдовской ли это амулет или обычный рубин демону не сообразить… В конце концов, он охраняет камень, и только!
– Я готов, мой господин, – тихий голос Хадрата заставил Конана вздрогнуть, прервав его раздумья.
– Раз готов, идем, – коротко сказал король, поднялся и протянул руку к выступу в стене. Но Хадрат, мягко отстранив его, сам встал у двери, пошуршал, поскребся, и каменная плита медленно и бесшумно поехала в сторону.
Из приоткрывшегося отверстия на них пахнуло сырым гниловатым воздухом. Казалось, то был даже не воздух, а один смрад; воздух давно уже умер здесь, и теперь от него, как от любого трупа, отвратительно смердело. Эта мысль об умершем воздухе неожиданно развеселила Конана; он хмыкнул, решительно отодвинул Хадрата, и перешагнул порог.
Поначалу он не увидел ничего – здесь царила такая непроглядная тьма, что по сравнению с ней мрак подземного хода выглядел солнечным светом. Но эта тьма будто бы растворялась и светлела с необыкновенной быстротой, и, спустя мгновенье, Конану почудилось, что в пещере словно бы зажглись невидимые свечи. Теперь он мог легко разглядеть просторное помещение в форме квадрата, посреди которого возвышался черный каменный алтарь. Больше тут не было ничего, кроме золотой шкатулки, напоминавшей чуть приоткрытую двустворчатую раковину; в ней прежде хранилось Сердце Аримана.
Приподняв секиру, Конан облизнул пересохшие губы и сделал шаг к черному мраморному пьедесталу. Шкатулка загадочно мерцала перед ним; чудилось, что она словно вырастает из каменного алтаря, сливается с мрамором воедино. Массивная и, в то же время, изящная, она была отделана по краю крошечными драгоценными камнями; названия некоторых из них были Конану известны, но большинство показались ему незнакомыми. Странное дело! За свою жизнь он перевидал такое множество самоцветов, держал их в руках, владел ими, что, вроде бы, знал их все наперечет.
Воистину этот ларец, как и серебряный топор Асуры в руках короля, являлся изделием богов! Но созерцать эту красоту, размышляя о том, что за самоцветы украшают створки, было некогда. Конан решительно протянул руку и схватился за край ларца, но тот будто бы и в самом деле был приклеен к камню. Тогда он вытащил из-за пояса кинжал, просунул его меж створок золотой раковины и с силой надавил. Крышка отскочила с едва слышным звоном, явив взору короля огромный сферический рубин, багровевший в своем драгоценном убежище словно капля крови, выпущенной из жил неведомого гиганта.
Сердце Конана дрогнуло и замерло; на миг ему почудилось, что внутри рубиновой сферы горит искра живого огня. Да, таким и должен быть настоящий талисман, его камень – темным снаружи и пылающим внутри, тускло-багровым, пока не коснутся его руки властителей аквилонского королевства…
– Возьми его, мой господин, проверь и убедись, – шепот Хадрата вывел короля из оцепенения. Он вновь протянул руку и сначала осторожно коснулся граненой поверхности, потом взял камень, покатал его в широкой ладони, затаив дыхание и не спуская с кристалла настороженных глаз. В звенящей тишине он слышал только стук своего сердца; затем из уст Хадрата вырвался то ли вздох, то ли стон.
– О, мой господин, – пробормотал он, – я ведь говорил тебе… Асура не ошибается! Это подделка… Всего лишь подделка!
Конан швырнул камень обратно в ларец; лицо его было непроницаемым и мрачным, однако ни словом, ни жестом, ни взглядом он не выдал своего разочарования. Все-таки шемит был прав, промелькнуло у него в голове; прав в том, что талисмана он здесь не найдет. Но было еще одна задача, и Конан собирался разрешить ее раз и навсегда.
– Пойдем назад, мой повелитель? – произнес жрец, оглядывая шкатулку и высокий черный алтарь. – Задерживаться тут было бы неблагоразумно.
Но благоразумие в число достоинств Конана не входило – тем более, что он слышал уже странные вздохи и ощущал усиливающийся смрад, такой же, как в покоях растерзанного кхитайца. Он быстро оттолкнул Хадрата от алтаря, жестом показав, чтоб тот держался за его спиной, сбросил плащ и поднял секиру. Некоторое время они прислушивались к стонам демона; в его глубоких прерывистых вздохах было что-то тоскливое, будто приговоренный к смерти оплакивал свою участь в тесной тюремной каморе. Но эта тварь явно не собиралась умирать! Теперь Конан различал в издаваемых ею звуках нечто вроде насмешки над ними: демон словно наслаждался растерянностью и ужасом незваных гостей, проникших в его подземелье. Быть может, потому он и не торопился нападать; быть может, это являлось единственным его развлечением – разглядывать будущие свои жертвы, трепещущие от страха.
Но эти пришельцы не трепетали; они готовились к бою. Конан пригнулся, ссутулил плечи, приподнял сияющий лунный серп топора; за его спиной Хадрат торопливо бормотал заклинания, призывая демона явить свое обличье, обнаружить свою сущность, встать во плоти перед священной секирой всевидящего бога. Возможно, эти заклятья помогли, или твари просто надоело ждать, но вдруг ее стоны сменились хриплым ворчаньем и чмоканьем; затем вонь стала сильнее, и демон материализовался, будто вынырнув из воздуха в пяти шагах от жреца и короля.
В лицо Конану пахнуло едкой вонью, вышибавшей слезы из глаз; отступив на пару шагов, он осмотрел чудовище.
Древнему шаману, победителю Ксальтотуна, воистину удалось пленить демона тьмы! Один вид его вызывал безотчетный ужас; люди, слабые духом, могли бы сойти с ума при одном взгляде на эту огромную, отвратительную, расплывшуюся фигуру. Но вряд ли безумие узревших эту тварь продолжалось бы слишком долго – демон никого не оставлял в живых. Рассматривая его, Конан ощутил тот первобытный ужас, что, порождаемый инстинктами, оживает в душе в моменты смертельной опасности; но длилось это лишь миг. Жрец Асуры, искоса взглянув на демона, продолжал творить свои заклятья, а Конан, злобно сплюнув, поднял секиру и шагнул вперед.
Лапы монстра шаркнули по каменному полу, его огромное расплывчатое тело неопреденных форм, черное и мохнатое, покачнулось, обретая равновесие, и на аквилонского короля уставились маленькие, злобные и тупые глазки, едва заметные в густой шерсти. Под ними багровело щупальце – хобот, служивший демону то ли носом, то ли ртом; клыков Конан у него не разглядел, но когти на передних лапах были огромными, кривыми и острыми, как туранские ятаганы.
С чудищами подобного или иного обличья киммерийцу приходилось встречаться не раз, и он замечал, что не столько вид их, жутковатый и мерзкий, приводит человека в ужас и отчаяние, сколько что-то непонятное, таинственное, потустороннее, обитавшее внутри демонической твари и каким-то образом ощущаемое сразу любым живым существом – некая злая сила, которой Нергал, Сет и другие черные боги наделяли своих служителей. И в этой бесформенной мохнатой твари чувствовалась та же дикая мощь, то же стремление к убийству и крови, та же разрушительная страсть к уничтожению, та же необоримая тяга к злу. Впрочем, стоило ли упрекать ее? Какой создал эту тварь Нергал, такой она и была; а к Нергалу у Конана претензий не имелось.
Со свистом втянув смрадный воздух, монстр качнулся огромным телом к королю, будто хотел расплющить его. В лицо Конану вновь пахнуло холодом и смрадом, но глаза его уже не слезились и оружие не дрожало в руках. Он ударил; протяжно свистнула секира, сверкнул венчающий ее хрустальный шарик, лунное лезвие описало дугу, опустилось, проникло в грудь и брюхо твари, разрезало их, рассекло… Монстр отпрянул с пронзительным визгом, но след, оставленный топором, уже исчезал, словно плоть демона состояла не из мяса и костей, а из расплавленного воска, из дыма или из воды. Быть может, подумал Конан, снова вскидывая секиру, плоть эта и не существует на самом деле, а значит, демона нельзя убить при помощи оружия, пусть и врученного самим всевидящим Асурой… Если так, остается рассчитывать лишь на заклятия Хадрата!
Он решил дать жрецу время. Хадрат по-прежнему что-то бормотал у него спиной, то повышая голос, то почти шепча, то вдруг принимаясь петь; краем глаза Конан заметил, что воздух вокруг адепта Асуры начинает светиться, а над головой, разбрасывая синеватые искры, встает высокая огненная тиара, пламенный ореол, парящий над темным капюшоном. Он дрожал и мерцал, и в такт его сиянию хрустальный шарик на рукояти секиры то наливался яростным светом, то пригасал, становясь почти черным, словно бы вырезанным из обсидиана.
Конан, прикрывая жреца, рубил и рубил, оттеснял тварь к алтарю. Свистело лунное лезвие, пролетавшее перед красноватым хоботом монстра, впивалось в его зыбкую плоть, жалило, жгло, рассекало бесплотную тушу, и с каждым ударом раны демона затягивались все медленнее, а визг его делался все пронзительней и громче. Вероятно, он ощущал боль, хотя топор Асуры не наносил чудовищу зримых повреждений; но лишь боги ведали, где запрятана смерть этой твари, порождения Серых Равнин. Во всяком случае, асгардская секира и клинок короля, выкованные человеческими руками, вреда бы ей не нанесли.
Внезапно демон взвыл, то ли с яростью, то ли с насмешкой, и тело его начало пухнуть, расползаться, заполняя пещеру с необыкновенной быстротой. Он растекался по полу зловонной бурой массой, словно сгнившая на солнце медуза; бурая слизь затопила мраморный пьедестал, потом ринулась к стенам, выбрасывая бесчисленные щупальцы с остроконечными когтями. Смрад стоял жуткий, и Конан почувствовал, что начинает задыхаться. Его волшебное оружие не тяготило рук, но каждый удар, каждый выпад отнимал частицу силы, и постепенно движения короля лишались стремительности. Испарина выступила у него на лбу, старые шрамы побагровели и налились кровью, грозный свист секиры сделался тише; холодная склизкая масса, ускользающая от ударов, стала окружать его, она тряслась и обжигала кожу, вооруженные когтями щупальцы рвали стальные звенья кольчуги, норовили ужалить в лицо…
