Текст книги "Новые русские"

Автор книги: Михаил Рогожин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Глотов и Макс – старые приятели

Глотов и Макс – старые приятели. Судьбы у них разные. Общее в жизни – нелюбовь жен. Никто из них друг другу в этом не признавался. Существовал молчаливый договор не касаться больной темы… Поэтому им было легко проводить вместе время за пивом и дружеской беседой. Оба знали – нежелательные вопросы не возникнут. Встречались редко из-за занятости, но по телефону переговаривались регулярно. Поэтому Глотов не удивился раннему звонку Макса. Руководствуясь старой партийной привычкой, Борис Ананьевич приходил на работу за полчаса до начала рабочего дня. Спокойно раскладывал на столе бумаги и папки, проветривал кабинет, обдумывал рабочий план и корректировал график встреч. Когда появлялись сотрудники фонда и секретарша Валя, их шеф уже вовсю работал. Даже те, кто не опаздывал, чувствовали себя неловко, и это укрепляло дисциплину. Макс явно нервничает и не в состоянии объяснить по телефону необходимость их немедленной встречи. Глотов не любит кого-либо принимать у себя до обеда, но вынужден согласиться. С сожалением кладет трубку, упрекая себя, что вообще ее поднимал. От досады прохаживается своим размашистым шагом перед столом и выходит в коридор. Приоткрыв дверь в туалет, Борис Ананьевич обалдевает. Возле окна стоит женщина с голыми, широко расставленными ногами. Ее короткая юбка задралась до черных кружевных трусиков. Тело женщины подрагивает от того, что она пытается что-то оттереть тряпкой на оконном стекле. Обнаженные руки в оранжевых резиновых перчатках то появляются, то исчезают за копной волос. У Глотова кружится голова. Он не может двинуться дальше. В груди перехватило дыхание. Внезапная близость обнаженных женских частей тела завораживает своей первозданной бесстыдностью. Женщина оборачивается и вскрикивает. Борис Ананьевич приходит в себя, пятится назад в коридор и с шумом захлопывает дверь. После чего внимательно разглядывает ромб с мужским силуэтом. Через несколько минут дверь приоткрывается и в проеме показывается та самая копна волос. В просветах между локонами Борис Ананьевич видит один густо намазанный глаз и ярко накрашенные губы.

– Ой, я тут убираю. Припозднилась сегодня. Ежели вам нужно, идите. Там чисто.

Борис Ананьевич стоит в нерешительности. Ему бы сделать вид, что не придает значения появлению уборщицы, и уйти. Не получается. Рука сама тянется к выглядывающей женской головке. Он ощущает легкое скольжение по ее волосам и отводит их в сторону. Два искрящихся глаза кокетливо смотрят на него в упор. Глотов, задерживая дыхание, почти шепотом говорит ей:

– Очень вас прошу… закончите… тогда… ну, после… зайдите ко мне… сами понимаете…

– Так вам надо убраться? Вроде ж было чисто.

– Кое-что можно, – мямлит Борис Ананьевич и направляется неуверенным шагом к своему кабинету.

Он плотно закрывает за собой дверь в приемную. Секретарши Вали, слава Богу, пока нет. Проходит к себе. Плюхается в крутящееся кожаное кресло и откидывает голову на валик. Внутреннее напряжение сопровождается вялым расслаблением всех мышц. Даже пальцами пошевелить не способен. На лбу появляется испарина. Челюсти противно постукивают зубами. Приходится между ними расположить язык. Борис Ананьевич понимает, что во власти того самого состояния… и невмоготу противиться, пробуя усилием воли подавить в себе сексуальную истерию. Редкое, страшное, беспощадное желание бьется в его теле. Больше года он ничего подобного не испытывал. Надеялся, отпустило навсегда. Сейчас она войдет… Глотов вытянулся в кресле, словно все его тело охватила судорога. В пламени, пожирающем мозг, искрами проносится: с ума сошел! Сейчас придут сотрудники! Через десять минут начало работы… Каким только опасностям в жизни он не подвергался, отдаваясь во власть своего демона. Это происходило в театральной ложе, в примерочной кабине, за портьерой во время банкета и еще во множестве других мест. В случае, когда Борис Ананьевич достигал результата, наслаждение, испытанное им, перекрывало все страхи и много дней служило источником его бодрости, энергии и отличного настроения. Если же он терпел фиаско – подавленное настроение, мрачные мысли, презрение к самому себе и чудовищный страх преследовали его неделями, мучили днем и ночью, пока время не превращало случившееся в дурной сон. Сколько раз он находился на грани позора… проносило. И тем не менее ему никуда не деться – в подобные минуты Глотов забывает обо всем. В нем просыпается кто-то другой. Сильный, жадный, презирающий все устои, подчиняющийся только одному инстинкту. Он сидит, вытянувшись в кресле, и не отводит взгляд от дверей. Они распахиваются, и на пороге появляется секретарша Валя.

– Что с вами, Борис Ананьевич?

Глотов негнущейся рукой изображает приветствие и машет, давая понять, чтобы секретарша вышла. Но пугается собственного жеста, отчетливо понимая, какой переполох Валя устроит в приемной. Секретарша стоит в растерянности. Делает шаг назад.

– Погодите, – останавливает ее Борис Ананьевич. – Сделайте вот что. Садитесь в мою машину и немедленно езжайте в шестьдесят седьмую городскую больницу. Там найдете завтерапией доктора Кацнельсона и из его кабинета срочно свяжитесь со мной.

– Может, врача лучше сюда пригласить? – спрашивает сбитая с толку секретарша.

– Я же прошу позвонить из кабинета Кацнельсона! – не кричит, а шумно хрипит Глотов.

Секретарша исчезает. Глотов немного успокаивается. Он почти уверен, что уборщица забыла о его просьбе и беззаботно отправилась домой. «Как это было бы здорово», – шепчет он и вдруг до разрыва сердца ощущает силу давящего на него несчастья. Он готов на любой позор, тюрьму, пропасть… готов пропасть навсегда, лишь бы она вошла в кабинет. Но снова заглядывает Валентина.

– Борис Ананьевич, я поехала. Что у вас случилось? Уборщица спрашивает.

– Пусть войдет… – глухо, не веря собственным ушам, отвечает Глотов. На всякий случай отводит взгляд от дверей и заставляет себя взять в руки какие-то бумаги. Он слышит, как Валя пропускает в кабинет эту женщину. Чувствует, что остается с ней наедине. Но от волнения не способен начать разговор.

– Чего тут убирать, скажите? – ее голос звучит весело и непринужденно.

– Да, да. Протрите, пожалуйста, окна, – все еще не глядя на женщину, отвечает Борис Ананьевич.

Он дожидается, пока уборщица с ведром и тряпкой в руках подходит к большому трехстворчатому окну, и только после этого смотрит в ее сторону. Она стоит вполоборота к нему и, улыбаясь, объясняет:

– Здесь нужна лестница или хотя бы стул. Высоко, придется лезть на подоконник.

Глотов медленно, тяжело встает из-за стола, берет кожаный стул и с трудом тащит его к окну.

– Надо бы газеткой застелить, а не то испачкаю.

Он смотрит на ее ноги. Белые кроссовки выглядят чистыми.

– Ничего, не испачкаете.

– Как знаете.

Девушка легко ставит одну ногу на стул, а другой пружинисто поднимается на подоконник.

– Подайте ведро.

Вместо этого Борис Ананьевич вплотную приближается к ней, обхватывает дрожащими руками ее голые ноги и начинает бешено целовать. В ответ никакой реакции. Полные крепкие икры ног сводят его с ума. Нежная, с тонкими бороздками кожа под коленками создана, чтобы впиться в нее зубами и с наслаждением ласкать языком. Руки тянутся выше. Глотов нащупывает пальцами кружевные оборки трусиков. В этот момент откуда-то сверху раздался спокойный голос:

– Ну прямо как-то неудобно. Войти могут. И чего это вы, а?

Борис Ананьевич, к своему успокоению, не улавливает в интонации ни возмущения, ни протеста. Он бросается к двери, переворачивает по пути ведро с мыльной водой, хлюпает мокрым ботинком, долго ищет в кармане ключ и с большим трудом дрожащей рукой попадает в замочную скважину. Когда он возвращается, уборщица спрыгивает с подоконника и, натягивая на колени короткую юбку, с удивлением повторяет:

– И чего это вы, а?

Глотов видит ее простое, провинциально раскрашенное лицо и выделяет для себя волевой подбородок и упрямые складки, идущие к нему от губ. Она оказывается не так молода, как показалось в туалете. Лет тридцать, не меньше. Но ее голые руки и округлые плечи демонстрируют молодое здоровое тело. Глотов в истоме падает перед ней на колени. Целует руки, точнее оранжевые резиновые перчатки. Несет полную ахинею про то, что он, несчастный человек, впервые увидев такую красивую женщину, возбудился. Ничего подобного не испытывал уже много лет. Женщины для него всегда были чем-то ненужным. С женой давно не спит в одной постели. Решил, что Бог ему не дал счастья быть мужчиной. Но сегодня он не проживет и часа, если не реализует себя, как мужчина.

– Станьте моей первой женщиной! – умоляет Глотов. Он задирает кофту и снизу поддерживает ее груди, сжимая пальцами соски. Лицом трется о чуть выпуклый живот. Целует вывернутый пупок.

– Ну как же так сразу-то, а?’В резиновых перчатках? – шепчет женщина. – Мы с вами незнакомы… То есть вы меня не знаете…

Глотов обрывает ее:

– Не знал. С этой минуты умру без тебя!

– Сумасшедший! Прошу вас, успокойтесь. – Она больше занята сниманием резиновых перчаток. Ничто не в состоянии остановить Бориса Ананьевича. Он поднимается с колен. Помогает снять чертовы перчатки. Впопыхах спрашивает, как ее зовут.

– Надя.

– Боже! Надежда! Моя надежда! Не отталкивай… иначе – умру от инфаркта. Внутри все жаждет тебя. Ты – моя женщина!

С этими словами Глотов хватает девушку на руки и с трудом кладет ее на стол заседаний. Хрустальная пепельница падает на пол. Он срывает с себя пиджак, путается в брюках, стаскивает их вместе с туфлями. Надежда молча лежит на полированном столе и смотрит в потолок. Неистово хватая ее тело, Глотов рвет на ней трусы и погружается в блаженство, Надя покорно закидывает ноги ему на поясницу. Это признание! Глотов погружается в свои ощущения. Для него секс – нечто вроде бутылки водки для алкоголика в завязке. Уж если дорвался, то пьет жадно, без перерыва, не чувствуя вкуса, не реагируя ни на что, наслаждаясь утолением своей страсти. Как и алкоголик, он напивается сексом быстро, яростно, до одури. И впадает в транс… Постоянные телефонные звонки приводят Бориса Ананьевича в чувство. Надя, одетая, стоит рядом со столом и холодной мокрой ладонью гладит его лицо. Она ободряюще улыбается. Борис Ананьевич мучительно пытается вспомнить, как ее зовут.

Через некоторое время он молча одевается, а девушка вытирает лужу, образовавшуюся из-за перевернувшегося ведра. Самое время, чтобы она ушла. За дверью небось полно народа.

– Можно я от вас позвоню маме в Норильск? – скромно спрашивает Надя.

– Звони, только недолго.

Макс один сидит в приемной. Секретарша, наверное, заболела. Говорят, поехала в больницу. Кабинет Глотова закрыт. Время от времени оттуда раздаются какие-то подозрительные шумы. Наверное, телевизор работает. Странно, Борис всегда точен. Тем более условились. Максу спешить некуда. На кафедре его никто не ждет. Работа над Вериной диссертацией в основном закончена. Больше он помогать не будет. Остается одно – сидеть и терпеливо ждать Глотова. Жалко, что второпях не купил в метро какую-нибудь газетку. Макс не вдавался в рассуждения, зачем он позвонил Глотову, настоял на срочной встрече. Когда он проснулся, первой мыслью было, что все проспал. Немного полежал, вспомнил, как собирался ночью убивать Веру, и решил перенести месть на следующее утро. Раз проспал, значит, день неверно начался. Такое дело, как убийство, нельзя совершать с бухты-барахты. Однако необходимо что-то предпринимать. Не лежать же бревном рядом с женой. Он должен с кем-то поговорить. Этим кем-то Макс избрал Борю Глотова. Он полная ему противоположность. С таким советоваться одно удовольствие. Никогда не соглашается с чужой точкой зрения. Именно Борис как оппонент позарез нужен Максу.

Дверь кабинета резко открывается, и неторопливо в приемную выходит Борис Ананьевич. Крутит головой. Должно быть, в поисках секретарши. Макс подходит к нему.

– Твоя секретарша заболела. В больницу поехала.

– Знаю.

При этом Глотов старательно оттесняет своим плотным корпусом Макса от приоткрытой двери кабинета.

– Давай пройдемся в буфет. А то ведь и кофе принести некому, – рассерженно предлагает Глотов и тут же увлекает его за собой в коридор.

Макс идет молча. Он уверен, что буфет еще закрыт. Но не собирается сообщать об этом. В его интересах, чтобы Борис сменил раздражение на свое обычное состояние, отражаемое вежливой улыбкой. Он не знает, с каким трудом Глотов удерживает себя от желания помчаться вприпрыжку по коридору и заорать что-нибудь типа «Эх, хорошо в стране советской жить!». Борис Ананьевич переполнен победой. Чувствует себя героем. Самым ярким, неотразимым, мужчиной. Много месяцев он казался себе стариком; изжитым человеком, привыкал к мысли, что в свои сорок семь пора забыть о тайной страсти к криминальным отношениям с женщинами. И вдруг – полный успех. Его жизнь, состоящая из длинной череды серых будней, озарилась ослепительной вспышкой удачи. Всего полчаса назад он овладел женщиной. Неважно, сколько ей лет, как она выглядит и насколько прекрасна. Завтра он забудет об этой бодрой уборщице. Но испытанное наслаждение будет долго присутствовать в его теле.

Буфет открывается в одиннадцать часов. Глотов удивлен этому факту, хотя привел сюда Макса исключительно из конспирации. Во всем нужно блюсти приличия. Наде предоставлено время спокойно и незаметно убраться восвояси. Необходимость возвращаться в кабинет и с головой включаться в работу изрядно стушевала жеребячий восторг, клокочущий в груди Глотова. Он радуется предстоящему разговору с Максом, как лазейке улизнуть от спешных дел. Они входят в пустой кабинет, и Борис Ананьевич без всяких расспросов о семье и здоровье предлагает Максу выкладывать свои проблемы. Макс не решил для себя, насколько следует быть откровенным. Поэтому между приятелями повисает неловкое молчание. Глотов задумчиво разглядывает окно и улыбается обычной снисходительно-безразличной улыбкой. Макс решается начать:

– Мне всю ночь чудилось, а может, снилось, что умерла Вера. Тебе когда-нибудь снилась смерть твоей жены?

Глотов вздрагивает. Удивленно смотрит на Макса. Тихо произносит:

– Моя жена мне не снится. – И, словно спохватившись, добавляет: – Мы давно живем вместе. Ты же знаешь мое отношение к семье. Дети, жена – это большая часть моей жизни. Мое «я». Они настолько близки мне, что я потерял их зрительный образ. Я сплю без снов.

Максу, в общем, все равно, как спит Борис. Но без этого разговора ему невмоготу носить в себе свое решение. Поэтому возвращается к теме:

– А вдруг она внезапно умрет?

– Кто? – не понимает Глотов.

– Твоя жена.

– Моя не умрет, – как само собой разумеющееся констатирует Глотов. Он начинает понимать, что Макс появился неспроста в неурочное время. О подобных вещах просто так не спрашивают даже друзей. А близким другом Борис Ананьевич Макса не считает. Скорее младшим товарищем. Не из-за пяти лет разницы, а по положению. Но чуткость проявить следует. Поэтому, несмотря на улыбку, участливо спрашивает: – У нее рак? Тебе врачи сказали?

– Если бы, – звучит печальный ответ. Максу неважно, что говорит и спрашивает Борис. Он не ждет от него умного совета. Просто необходимо что-то утвердить в себе до конца.

– Если все-таки твоя жена умрет, ты возьмешь другую женщину?

Вопрос о других женщинах вызывает у Глотова подозрения. Неужели в приемной было слышно, что происходило в его кабинете?

– Какая другая женщина? Ты пьян с утра? Не собирается моя жена умирать. Тем более все знают, что у меня нет побочных связей. Мне, слава Богу, не двадцать лет. В моем возрасте женщинами занимаются либо бездельники, либо те, кому в жизни больше нечем утвердиться. Вот они и пытаются стать Дон-Жуанами, Казановами и Ловеласами. Хорошо бы мы жили, если бы все занимались только этим.

– Значит, жена должна быть единственной? – думая о своем, поддерживает разговор Макс.

– А как же. Как только появляется вторая женщина, ты уже не работник. Полдня будешь тратить на размышления об одной из них. Меня Бог миловал. Мне важнее, каким воздухом дышат люди и какую воду они пьют.

В подтверждение своим словам Глотов важно перекладывает на своем письменном столе бумаги. Делает вид, что ему нужно их прочитать. Но не выдерживает и с тревогой спрашивает:

– Погоди, я же вчера разговаривал с Верой. Предложил ей работать со мной. Обещала дать сегодня ответ. Ты с ума сошел! Она мне нужна в команде. На ней будет держаться вся моя экологическая программа….

Макс растерянно улыбается. Он совсем забыл о предложении Глотова. Вернее, не отнесся к нему серьезно. Какая экология? Какая предвыборная кампания? Он считает Глотова неглупым мужиком. Вертким, умеющим приспосабливаться. Но ни разу в жизни Боря не помог ни единому человеку. А тут вдруг собрался спасать целые регионы. Да еще основываясь на научных разработках Веры, которая всю жизнь колупается с сине-зелеными водорослями. Бред какой-то. Если они вдвоем начнут бороться за экологию, придется побыстрее уносить ноги подальше от России. А Верка – дура, надеется благодаря их фонду защитить докторскую диссертацию. Да… дальнейшие разговоры о жене бессмысленны. Попал пальцем в небо. А может, назло им взять и выложить все, как есть?

Глаза Макса азартно блестят. Он смотрит на приятеля с вызовом. На губах такая же снисходительная улыбочка. Глотов настораживается. Он все еще ждет какого-то подвоха. Макс вообще непредсказуемый человек. Взять хотя бы его наплевательское отношение к собственной карьере. Глотов его когда-то предупреждал – не делать глупости. Будучи в парткоме университета, Борис Ананьевич готов был помочь Максу встать на ноги. Для этого нужно было вступить в партию, быстро сварганить кандидатскую и серьезно заняться докторской. В таком случае место завкафедрой светило бы в будущем. Из предложенного Макс не сделал ничего. И что? Одна гордость – остался беспартийным. Глупости. Тогда был никому не нужен, а теперь и подавно. Сколько раз Глотов пытался ему объяснить, что в жизни нужно играть роли, и чем их больше, тем шире репертуар, тем выше к славе поднимается исполнитель. Макс сумел сыграть только одну роль – неудачника. А от неудачников всегда исходит опасность. Лучше побыстрее с ним распрощаться.

Глотов встает, подходит к окну, гладит ладонью подоконник и, не оборачиваясь, сообщает:

– Смотри, солнце припекает по-весеннему. Не успеем оглянуться, пора подарки дарить на Восьмое марта. Я заметил, весной женщины перестают болеть. Потому что ближе к природе. Чувствуют ее. Расцветают вместе с ней. Обновляются. С Верой тоже будет все в порядке. Ей просто не хватает твоей ласки.

– Это почему?

– Потому что она – женщина. Удовлетворить ее научные претензии – полдела…

Подобное слышать Максу? Уж чересчур! Он резко встает и подходит к Глотову.

– Скажи прямо, она тебе нравится?

– Как твоя жена – да, – безразлично отвечает Борис Ананьевич. – А в принципе, сам знаешь, бабы для меня не существуют.

– Ты прав. Для меня тоже. С некоторых пор… А на Веру особенно не надейся. Не будет с тобой работать.

Макс вытаскивает сигарету и закуривает, зная, что Глотов не переносит табачный дым.

– Почему? – спиной спрашивает тот.

– Ее скоро не будет.

Глотов медленно разворачивается. Закрывает своей фигурой солнце, бьющее в окно. Он выше Макса на голову. Напряженно смотрит ему в глаза, хочет понять, к чему весь этот идиотский разговор о жене, и неожиданно спрашивает: «Решил ее убить?»

Макс заглатывает дым и начинает громко кашлять. Глотов терпеливо ждет, пока он прокашляется. Разгоняет рукой дым от сигареты. Он доволен эффектом от произнесенной фразы. Тем более что сказана она почти в шутку. Но, кажется, попал всерьез. Плохи дела Макса, коль он так реагирует.

Макс краснеет не то от кашля, не то от волнения. Возвращается к столу заседаний, садится на стул, кладет скрещенные руки на стол и на них голову.

– Боря, я не могу с ней жить. Она опустошила меня. Только смерть положит предел этому энергетическому вампиризму.

– Ну, преувеличиваешь, – бормочет Глотов. Подходит к сидящему Максу. – Она женщина энергичная. Вы хорошая пара. Вас давно привыкли видеть вместе. Думаешь, мне хорошо живется с женой? Или кому-нибудь другому? Не верь. В браке самое важное – не делать резких движений.

Борис Ананьевич приготовился дать несколько полезных советов по сохранению семьи, но его перебивает секретарша Валя. Она вбегает в кабинет, с трудом переводя дыхание:

– Борис Ананьевич, вы живы?

Глотов не знает, что отвечать. Но быстро выкручивается.

– Спасибо, Валентина. Мой товарищ привел меня в чувство. Он замечательный врач. А что Кацнельсон?

– Мы долго вам звонили. Никто не брал трубку. Семен Давыдович приедет после обеда.

– Позвоните ему, пожалуйста, пусть не беспокоится. Мне полегче. Идите, Валя, и никого ко мне не пускайте.

Валя, так и не поняв, что происходит, скрывается за дверью.

Глотов чувствует себя выбитым из рабочего состояния. Лучше плюнуть и куда-нибудь уехать. Потолок от этого не обвалится. К тому же сегодня произошло то, о чем он редко, но страстно мечтал. Свершилось, как в кино. К черту работу! Макс как раз кстати. Он совсем плох. Его нужно немедленно показать Артему Володину. Как-никак, старый товарищ. Не дай Бог, что-нибудь случится с Верой, предвыборная кампания может полететь к черту. Глотов кладет руки на плечи Макса.

– Хорошо сделал, что пришел ко мне. Бросаю все дела и едем лечить душевные раны.

Макс недоверчиво смотрит на него.

– Думаешь, для меня работа дороже настоящей дружбы? Не знаешь ты Глотова. Мне человек всегда важнее. Я же эколог. Правда, в прошлом.

На глаза Макса наворачиваются слезы благодарности. Ему невмоготу нести свое одиночество. Он не интересуется, куда они идут. Какая разница – куда?