Текст книги "Наша компания"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Стройка бурлила вовсю: шипели воздуходувные аппараты и пневматические гаечные ключи, мелькали вспышки автогена, на высоких подставках плавно вращались крылья больших вентиляторов, от которых дул ветерок, чтобы скорее все просыхало.

Шувалов приставил к перрону лесенку, и по ней ребята поднялись на станционную платформу. На станции, на деревянных помостах, рабочие-облицовщики крепили к потолку лепные украшения. Мраморщики полировали колонны и причудливые раковины-светильники.

Друзья только успевали поворачивать в разные стороны головы, чтобы как можно больше увидеть, запомнить, понять. А тут как нарочно попадались на пути всевозможные преграды – кучи песку, ведра с известью, части потолочных украшений, то и дело лезли под ноги резиновые шланги, прыгающие словно живые: по ним пробегал сжатый воздух.

В центре станции ребята заметили молодую девушку в накинутой на плечи меховой жакетке, в фетровых ботах. Девушка держала какой-то чертеж. Ее окружили рабочие – одни из них тоже смотрели в чертеж, а другие вынимали из плоских высоких ящиков небольшие разноцветные плитки.

Пока Шувалов узнавал у рабочих, где комсорг Харламов, у которого должны быть все заметки, ребята сбоку подошли к девушке и, приподнявшись на носки, попытались незаметно заглянуть к ней в чертеж. Но девушка тут же оглянулась и увидела четырех друзей.

– Вы кто же такие? – удивилась она, и губы ее тронула улыбка.

Видимо, друзья, одетые не совсем по росту, производили забавное впечатление, в особенности Вася, которому шлем был уж очень велик и свалился на глаза, поэтому Вася задирал повыше голову, чтобы лучше видеть. Один из рабочих приподнял Васин шлем, заглянул ему в лицо и, улыбаясь, заметил:

– Чи воне ревизор какой, чи шо воно таке?

– Никакой я не ревизор, – сердито ответил Вася. – Я художник.

– Тогда вы, мабудь, пришли помочь нашей Валентине Семеновне? – сказал веселый рабочий и кивнул на девушку.

– Нет, – наперебой заговорили ребята, – мы редколлегия! Мы пришли помочь вам выпустить стенгазету! Экстренную!

– Стенгазету, да еще экстренную. Помощь серьезная, – сказал рабочий. – Значит, среди вас и редактор есть?

– Я редактор, – сказал Толя.

– Очень хорошо, – и один из рабочих протянул ему листок бумаги. – Вот у меня заметка, давно для газеты припасена.

Толя взял листок и вслух прочел:

– «Почему задерживают порожняк?»

Члены редколлегии промолчали. Каждый подумал: что это такое за порожняк? Редактор тоже промолчал и убрал листок в карман ватника.

Как выяснилось, девушка в меховой жакетке была художницей и руководила укладкой мозаичного пола. В руках у нее был рисунок орнамента, по которому она наблюдала, чтобы пол укладывали правильно и не путали бы его рисунка.

Мимо ребят проходили рабочие, и когда они узнавали, что это пришли пионеры, редколлегия, они будут оформлять экстренный номер стенгазеты, рабочие останавливались, расспрашивали ребят, из какой они школы, нравится ли им на стройке.

Когда ребята собрались идти дальше, разыскивать Харламова, рабочий, который назвал Васю ревизором, отыскал где-то старую газету и выложил ею дно Васиного шлема. Шлем сразу перестал наползать на глаза. После этого рабочий и Вася расстались друзьями.

Харламов ребятам обрадовался, сказал, что они подоспели очень кстати, и передал им много заметок. Друзья мельком взглянули на заголовки: «Отличный арматурщик Аким Журавлев», «По какой причине текут зонты».

«Кто такой арматурщик? Где и какие это протекают зонты?» – в страхе подумали ребята.

Шувалов по растерянным лицам ребят догадался, в чем дело, и сказал:

– Идите сюда в сторонку, чтобы не мешать, и я вам растолкую, что к чему.

Шувалов подвел ребят к куче песку, разгладил ее ладонью, подобрал с пола скребок и начал им рисовать на песке и объяснять:

– Это, значит, будет все земля. В ней прорыли тоннель и выложили его чугуном для крепости. Но может случиться, что где-нибудь в щелочку проникнет вода. В тоннеле это не страшно: ее тут же откачают насосы. А вот если вода просочится на станциях, там опасно: намокнет потолок и обвалится. Чтобы этого не случилось, на станции вслед за чугунной оболочкой прокладывается непроницаемый для воды слой, и называется он поэтому зонт. – И Шувалов вписал в окружность полукруг. – А все это вместе составляет арматуру.

– Поэтому арматурщики, – догадался Вася.

– Верно. А к зонту крепится уже облицовка.

– Так мы этот зонт видели, – сказали ребята. – С усиками он.

– Правильно. К этим усикам крепится отделка. – И Шувалов вписал еще один полукруг. – Ну, ребята, рассказал бы вам и еще что-нибудь, да нужно работать.

Когда ребята вернулись из шахты в раздевалку, они приняли душ и переоделись. После душа, посвежевшие и радостные, пришли они в кабинет парторга.

– Ну что, горнисты, понравилось у нас? – спросил Иван Федотович.

– Понравилось!

– Мы и зонт видели!

– И тюбинги!

– Молодцы. Везде поспели. А заметок много собрали?

– Много!

– Ну, я тоже времени не терял и написал вам передовую статью, так что можете приступать к газете.

– А где нам приступать? – спросил Толя.

– Где? – призадумался было Иван Федотович. – А здесь и приступайте. У меня в кабинете. Сейчас придет член нашей редколлегии Валентина Семеновна, она вам поможет. – Он встал из-за стола, подошел к шкафу и вынул из него большой лист бумаги. – Получайте.

– Эх, – вздохнул Гафур, – а краски-то мы и не захватили!

– Найдем, – сказал Иван Федотович и тут же протянул Гафуру коробку с красками.

Гафур осмотрел краски.

– Жаль, что не медовые.

Иван Федотович достал еще пузырек с зеленой тушью и плакатные перья.

– А линейку? – забеспокоился Толя.

– И линейка есть и еще вот что-то такое, – сказал Иван Федотович, разглядывая пробирку с чем-то желтым.

– Это бронзовый порошок, – догадался Леня.

– Ну вот, даже бронзовый порошок.

– А кисточки? – спросил Вася.

Парторг вынул из шкафчика стаканчик с кисточками.

Вася поглядел на них, потрогал и с видом знатока сказал:

– Из белки.

– Из белки? А ты откуда знаешь? – удивился Иван Федотович.

– Мягкие очень. Если бы знал, я свои захватил, колонковые.

– Колонковые? – пуще прежнего удивился Иван Федотович.

Зазвонил телефон. Иван Федотович снял трубку.

– Слушаю. Какой порожняк? Значит, ты и виноват и в стенгазете следует о тебе написать. Погоди, сейчас узнаю. – Парторг обратился к ребятам: – У вас там в редакционном портфеле есть заметка о порожняке?

– Есть, – ответил Толя.

– Уже есть, – сказал в трубку Иван Федотович. – Позволь, я не хозяин. Тут, дорогой мой, целый редсовет. Пионеры, да. Краски забраковали: говорят, не на меду. Кисточки им подавай колонковые. Ну ладно. А насчет порожняка тебя следует поругать. Так-то. – И парторг повесил трубку.

Толя не утерпел и спросил у Ивана Федотовича про порожняк: что это такое?

– А это пустые вагонетки, порожние, – ответил парторг.

Потом Иван Федотович попросил показать ему все заметки, взял карандаш и начал их читать, кое-что в них поправляя.

Тем временем в кабинет сошелся народ: кто в комбинезоне, кто в ватной куртке, кто в форменном кителе работника Метростроя.

Когда Иван Федотович кончил поправлять заметки, он объявил:

– Заседание проведем в шахткоме: свой кабинет я уступил пионерам. Так что, товарищи, попрошу туда. А вам, ребята, наказ: если меня будут спрашивать по телефону, отвечайте: он на заседании партийного бюро в шахткоме. Не напутаете?

– Не напутаем! – хором ответили ребята.

– Иван Федотович, – вспомнил вдруг Леня, – а какое название дадим газете?

– Какое? Давайте назовем ее «За первый поезд».

– А я, – сказал Вася, – нарисую этот первый поезд.

– Дельное предложение, – подтвердил Иван Федотович. – Нарисуй.

Друзья расстелили на столе бумагу и примерили на ней заметки, после чего Гафур вооружился линейкой и карандашом и принялся писать название, а Вася взялся за поезд.

Толя и Леня приступили к переписыванию заметок. Изредка они советовались, где лучше поставить точку, а где – запятую.

Когда Гафур кончил заголовок в карандаше, друзья поглядели – как будто хорошо, можно начинать и раскрашивать.

– Вы думаете, красками? – спросил Вася.

– Конечно. А чем же?

– Погодите, – и Вася выбежал в коридор. В коридоре он приоткрыл дверь в шахтком и тихо позвал: – Иван Федотович!

Парторг сидел недалеко от дверей. Он тут же встал, извинился перед выступавшим и вышел к Васе.

– Что случилось? Может, бумага неподходящая?

– Бумага-то подходящая, слоновая. А вот не можете ли вы достать сырое яичко?

– Сырое яичко?! – изумился парторг.

– Ну да. Не вареное, а сырое.

– Нет, вы меня уморите, – вздохнул Иван Федотович и улыбнулся. – То медовые краски, то колонковые кисточки, думал, бумагой угодил, слоновая все-таки оказалась, а теперь подавай еще сырое яичко! Да на что оно вам?

– Бронзу развести. Если по правилам, то бронзу надо в яичном белке разводить. А мы вам хотим все по правилам сделать.

– Ну, а как-нибудь не по правилам можно?

– Можно, конечно. Если на клее...

– Так постарайтесь уж без правил! А клей у меня в шкафу.

Бронзу развели на клее и покрыли ею заголовок.

Несколько раз звонил телефон, и Толя важно отвечал:

– Иван Федотович на совещании партийного бюро в шахткоме.

У Васи не ладилось с поездом: получались и крыши у вагонов, и окна, и двери, и лучи от фонарей, а вот колеса не получались.

Смеркалось. Гафур зажег настольную лампу, и свет от нее уютным кольцом охватил четырех пионеров, склонившихся над листом стенгазеты.

Во дворе строительства, по-прежнему не смолкая, гудели моторы грузовиков и автопогрузчиков, звякал цепями подъемный кран, слышались голоса людей.

Вдруг дверь в кабинет отворилась, и ребята увидели на пороге знакомую художницу в меховой жакетке, Валентину Семеновну.

Она подошла к столу и взглянула на стенгазету:

– Заглавие написано хорошо. Но будет еще лучше, если вокруг золотых букв навести зеленый контур.

– А у нас и тушь зеленая имеется, – с радостью сказал Гафур.

– Поезд тоже нарисован неплохо, – продолжала разглядывать стенгазету Валентина Семеновна. – Только где же колеса?

Вася вздохнул и сказал:

– Я их пятый раз стираю, все кривые какие-то...

– Кривые не годятся. – Валентина Семеновна сняла жакет и положила на стул. – Дай-ка я попробую! Может, у меня они получатся не кривые.

Вася с готовностью протянул Валентине Семеновне карандаш, и она быстро и точно нарисовала колеса. Потом Валентина Семеновна помогла расположить заметки и написать к ним заголовки.

Затем она показала ребятам всевозможные линеечки, концовки, буквицы, шрифты.

Прошло более двух часов. Газета была уже почти закончена. Неожиданно широко растворились двери, и в кабинет вошел Иван Федотович, а с ним все члены партийного бюро. Они окружили стол с газетой.

Всем понравился и раскрашенный золотом заголовок, и поезд, и буквицы, и шрифты, которыми были написаны названия заметок.

– А в газете есть одно упущение, – вдруг сказал Иван Федотович.

– Какое? – заволновались ребята и Валентина Семеновна.

– А вот какое: не указано, что в выпуске стенгазеты принимали участие московские школьники.

– Правильно! – согласились члены партийного бюро. – Это обязательно нужно указать.

«ПЕРОМ ПО ЗАТЫЛКУ»

Раздался телефонный звонок. Антошка снял трубку.

– Алло! Ты, Ефим? Нет, он меня не взял. Сказал, что спешит на экзамен и что вообще наша затея – телячий бред. Но ничего. Собирай всех! Живо! Встречаемся, где договорились. Захватите редпортфель! – И Антошка, скатав лист ватмана в длинную трубку, выбежал из дому на улицу.

... В коридоре литературного института на стеклянной двери висела табличка: «Идет экзамен». Но Антошка и без таблички догадался, что именно здесь идет экзамен: сомкнув головы, в замочную скважину стремились заглянуть сразу два человека, причем весьма солидного и положительного вида – один из них курил даже трубку. Потом из дверей вышла девушка, подняла высоко руку и растопырила пальцы. Антошке сразу стало понятно: она получила «пять»!

В коридоре зазвучали радостные возгласы на многих языках мира:

– Фюнф!

– Цинди!

– Файф!

Антошка тронул за руку высокого чубатого студента.

– Простите, где поэт Владимир Славин?

– Поэт?.. – и чубатый со вздохом кивнул на стеклянную дверь. – Поэт тянет билет. А тебе он зачем?

– Срочно нужен. Я его брат. Младший.

– Заметно.

– Что заметно? – не понял Антошка.

– Что младший. – И чубатый, щелкнув по бумажной трубке, сказал друзьям: – Клянусь мандрагорой, Володька забыл этот рулон с цитатами. Ну, теперь поэту крышка!

Друзья засмеялись. Антошка тоже засмеялся.

– Только это не цитаты, – пояснил он, – а стенгазета.

– Чего? – в свою очередь, не понял чубатый.

– Макет стенгазеты. А я ответственный редактор. – И Антошка, волнуясь и сбиваясь, рассказал, что среди школ Москвы объявлен конкурс на лучшую стенгазету, посвященную Всемирному фестивалю молодежи и студентов. И вот поэтому он принес черновик школьной юмористической газеты студентам на обсуждение.

– Юмористическая, говоришь?

– А ну, показывай!

Антошка раскатал трубку.

– Да-а!.. – протянул чубатый, прочитав заголовок. – «Пером по затылку».

Студент-поляк попросил девушку, которая получила «пять», объяснить ему название газеты.

– Ну, понимаешь, «пиоро» – перо, «карк» – затылок.

– Да вот, Доминик, – и какой-то студент вытащил самопишущую ручку и ударил концом ee себя по затылку. – Понятно?

– Достепни, – закивал Доминик.

– А тебе, Сенгэ, нравится?

Сенгэ выразительно поднял большой палец.

– Други! Идея! – воскликнул студент в клетчатой ковбойке. – Заголовок надо написать на разных языках, а?

– Верно, Григареску. Пиши первый!

Григареску взял карандаш и написал на макете по-румынски название стенгазеты.

– Тодор! Где Тодор?

– Здесь я.

– Иди теперь ты пиши.

– А Космач куда девался?

– Сейчас найдем.

– И Кристанга найдите. У него, кажется, стихи подходящие есть. Вася Прохоров недавно перевел.

– Да, да, – обрадовался Антошка. – Я с редколлегией хотел просить у вас стихи, заметки, ну, пожелания всякие.

– А где же редколлегия?

– Редколлегия во дворе.

Студенты глянули в окно. На скамье, не доставая ногами до земли, сидела молчаливая, выжидающая редколлегия. Перед редколлегией стоял огромный желтый портфель, закапанный чернилами. К портфелю издали с любопытством принюхивался дворовый пес Боря.

– Это что у них за сундук? – спросили у Антошки.

– Редпортфель для материалов.

– Н-да! – крякнул чубатый. – Авторитетный! А ну, зови редколлегию!

– А пропустят? – заколебался Антошка. – Меня пропустили, потому что брат.

– Пропустят!

Тогда Антошка высунулся из окна и позвал:

– Эй! Ефимка! Настя! Костя!

Редколлегия подняла головы.

– Идите сюда! – замахал руками ответственный редактор.

Редколлегия спрыгнула со скамейки, подхватила редпортфель и кинулась к дверям института. Боря, приткнув нос к самому редпортфелю, увязался следом.

С приходом редколлегии обсуждение еще больше оживилось. Костя, как художник, завел профессиональный разговор о шрифтах и рисунках.

Тот, кто курил у замочной скважины трубку, посоветовал Косте нарисовать школьную деревянную ручку, и пусть она пером бьет по затылкам всяких там лордов и мистеров, который не пускают молодежь своей страны в Москву на фестиваль.

– Лордов и мистеров, это я сумею, – с готовностью закивал Костя. – Я их часто рисовал с натуры.

– С натуры? – удивился студент.

– Из журнала «Крокодил», – пояснил Костя.

Появился Кристанг и принес листок со стихами.

Редколлегия прочитала стихи, одобрила, и Ефим спрятал их в редпортфель.

Сенгэ достал из кармана пиджака конверт, осторожно отлепил от него почтовую марку Монгольской Народной Республики и протянул Ефиму.

– Стихов пока у меня нет. Возьмите марку и наклейте в газете.

– Спасибо, – поблагодарил Ефим и убрал марку тоже в редпортфель.

– А стихи вы нам тоже напишете? – поинтересовался Антошка у Сенгэ.

– Напишу. И вообще буду теперь вашим корреспондентом.

– Собственным, да? У нас ни одного еще собственного корреспондента не было. Да притом иностранного!

– Хорошо. Буду вашим первым собственным иностранным корреспондентом.

Настя достала блокнот и что-то проворно записывала со слов той самой девушки, которая получила на экзамене «пять».

Девушка, путая русские слова с польскими, диктовала Насте приветствие в стенгазету.

В самый разгар работы редколлегии дверь с надписью «Идет экзамен» отворилась, и показался взлохмаченный, отдувающийся Володя Славин.

– Ну что? – устремились к нему студенты.

Володя медленно поднял руку и со вздохом растопырил только три пальца:

– Срезался, братцы...

В это время он заметил Антошку и всю редколлегию.

Володя смутился и поспешно засунул руку в карман пиджака.

– Пробрались-таки? – сказал он.

– Пробрались, – с гордостью ответил Антошка.

– Ну и как? – в голосе у Володи таилась насмешка. – Провели свою международную конференцию?

– Провели.

– И очень даже успешно, – добавил Ефим, потрясая редпортфелем и макетом стенгазеты.

А Настя подняла руку, растопырила все пальцы до единого и сказала:

– Вот как успешно! Не то что некоторые, которых на экзамене «пером по затылку»!

ХОЛЩОВЫЕ РУКАВИЦЫ

Витя раздумывал: поехать на самокате встречать отца с работы или не поехать? Ведь это совсем рядом: выехать со двора, свернуть направо и спуститься вниз по тротуару к набережной, там и новостройка. Даже дорогу нигде пересекать не надо.

Мимо ворот, поблескивая никелем, мчались легковые автомобили, с гулом, как самолеты, проплывали автобусы-дизели.

Вон грузно, с одышкой, прополз мокрый автомобиль-поливальщик. Он будет орошать деревья.

Со всех дворов за поливальщиком уже гнались ребята, чтобы тащить от него к деревьям резиновую трубу.

Витя всегда принимал в этом участие. Он выехал со двора и зарулил по тротуару.

Автомобиль-поливальщик остановился. Витя подъехал к нему, положил на землю самокат и отправился помогать.

Ребята подхватили трубу и поволокли к дереву. Конец ее опустили на решетку, поближе к корням, и замахали руками шоферу: давайте воду! Включайте!

Поливальщик переезжал от дерева к дереву. Вместе с ним переезжал на самокате и Витя.

Счастливые и мокрые, ребята тоже не отставали. Кто поменьше, те разделись до трусов, а кто постарше – скинули ботинки и засучили штаны.

Когда в поливальщике кончилась вода и нужно было съездить залить бак, часть мальчишек залезла к шоферу в кабину – сколько поместилось, – а остальные разбрелись в ожидании, когда опять вернется поливальщик.

Витя ждать не стал, а поехал на стройку.

В одном месте Витя заметил очередь к деревянной палатке. Стояли только одни ребята, Витины сверстники, чубатые и стриженые, в длинных штанах и в коротких. Стояли молча и терпеливо: в этом киоске поступил в продажу очень дефицитный товар – пистоны.

У самоката все сильнее терлось заднее колесо.

Витя подъехал к стоянке такси и пристроился к ближайшей «Победе». Походил поискал камень, чтобы подбить колесо. Но камня не нашлось.

Тогда Витя обратился к водителю «Победы», который с самого начала с любопытством на него поглядывал.

– Товарищ шофер, у вас есть молоток?

– Найдется. Что, баллон спустил?

– Колесо цепляет.

– A-а... В аварию, значит, попал?

– Попал, да только не я.

– А кто же? Сменщик твой, что ли?

– Ну да! У меня сменщиком Пашка, брат мой. Вот он на газированную воду и налетел.

– На газированную воду? – удивился шофер.

– Ну, на эту... на повозку, которые водой на бульварах торгуют.

– A-а... И как повозка, не перевернулась? – спросил шофер, выбираясь из машины.

– Нет. Пашка перевернулся. А продавщица его даже водой с сиропом угостила, как пострадавшего.

Водитель отпер багажник, достал молоток и подошел к Витиному самокату.

– «ТУ-104», – прочитал он на жестяной марке на самокате, которую смастерил Витя. – Знаменитый у тебя аппарат. Ноги небось хорошо разрабатывает?

– Ничего, – ответил Витя. – У меня ноги крепкие.

«ТУ-104» перевернули и начали ремонтировать.

Шофер принес еще масленку. Подмазывая втулки и тяги руля, он объяснял Вите:

– Летом надо почаще смазывать. Тепло. Смазка быстро вытекает. И мыть машину надо регулярно. А то, смотри, сколько у тебя насохло грязи на крыльях и на руле. Ржавчина появится. Облупится краска. Непорядок это, халатность.

– Вы свободны? – спросили в это время шофера.

– Сию минутку, – ответил шофер и быстро прокрутил колеса «ТУ-104».

Колеса вращались бесшумно и плавно.

– Теперь можно и в путь, – сказал он Вите. – Поднимай якорь, дружок.

... Новостройка была отгорожена высоким забором с разноцветными на нем афишами и плакатами.

Витя подъехал к воротам и остановился. Он постоял, подождал, но ворота ему почему-то никто не собирался отпирать.

Витя позвонил в велосипедный звонок, который заменял ему сигнал. Тогда из ворот вышла сторожиха, подпоясанная ремнем и в зеленой фуражке. На ремне – кобура.

– Чего балуешься? – сказала женщина строго.

– Я к папе приехал.

– К какому папе? – сказала она уже ласковее. – У нас много пап.

– К Анатолию Матвеевичу Демидову.

– Есть такой папа. Ты что же, проведать его приехал?

– Да. Стройку посмотреть.

– Ну погоди, я тебя сейчас впущу.

Женщина растворила ворота, и Витя по дощатому помосту въехал на территорию строительства.

Двор был завален бочками, бумажными мешками с цементом, бревнами, в углу у ворот стояли большие катушки с кабелем.

Рабочие, обсыпанные алебастром, как мельники мукой, разгружали автоприцеп. Скрежетали бетономешалки, а к ним по рельсам ползли вагонетки с песком. Звенели электрические пилы. Пахло гашеной известью, которую вынимали из земляных ям.

Витя растерялся: где же искать отца, куда идти?

Выручила сторожиха. Она остановила рабочего в комбинезоне и в темных очках, сдвинутых на лоб:

– Гордеев, тебе Анатолий Матвеевич не встречался?

– На складе видел. Утром.

– Если встретишь, скажи: мальчонка его у проходной дожидается.

– Скажу.

Вдруг среди грузовиков-самосвалов показался отец. Он был в сапогах и в рабочей тужурке.

Витя радостно бросился навстречу.

– Папа! Папа!

Анатолий Матвеевич на бегу подхватил Витю.

– Ну и пират! Как же тебе удалось сюда пробраться?

– А вот и удалось, – засмеялся счастливый Витя. – Захотел и пробрался. – И тут Витя сказал самое для него главное: – Папа, можно мне стройку осмотреть? – и поспешно добавил: – Только изнутри.

– Ах, вот оно что, – улыбнулся отец и покачал головой.

– Анатолий Матвеевич, – позвали в это время откуда-то сверху из окна. – Калориферы снимаем, так куда их?

– Иду! Иду! А ты, Витя, вот что: посиди здесь, у проходной, обожди меня.

– Папа, я с тобой! – взмолился Витя. – Ну, папа, возьми меня.

– Нельзя, Витя. Там ходить опасно. Свалишься.

– Я не свалюсь. Я осторожно, – продолжал упрашивать Витя. – Я с тобой буду. А маме ничего не скажем.

Подошла сторожиха. Она сказала:

– Позвольте ему, Анатолий Матвеевич. Мальчику любопытно. Пусть. А я самокат его постерегу.

Отец уступил просьбам сына.

И вот Витя на грузовом лифте поднялся с папой на двенадцатый этаж.

К балкам по всему зданию были прикреплены толстые трубы, стояли большие насосы. Было прохладно и ветрено.

Отец взял Витю за руку, и через узкий бревенчатый коридор они попали под фанерный навес.

Витя разглядел этот навес еще с земли. Здесь шла кладка стен. Девушки в передниках снимали с конвейера кирпичи, подносили рабочим цемент, который накачивали снизу по особым трубам.

– Папа, – сказал Витя. – Как тут интересно! Можно, я посмотрю?

– Можно, – и отец окликнул одного из каменщиков: – Николай!

Каменщик поднял голову.

– Николай, это мой сынишка Витя. Пусть он побудет с вами, пока я к калориферам схожу.

– Конечно, Анатолий Матвеевич. Давайте его сюда.

– Стройкой он у меня интересуется.

– Мы его к себе в бригаду зачислим, – сказали девушки.

Вите никогда прежде не доводилось с такой большой высоты разглядывать город.

И вот Витя высоко стоит над столицей Москвой.

Выше многих домов и труб. Точно морской прибой, набегают и набегают волны чистого, прохладного воздуха.

Повсюду крыши домов – белые, красные, зеленые, и столько много этих крыш – ни за что не пересчитать.

Торчат заводские и фабричные трубы, легкая и стройная, вытянулась радиомачта, будто сплетенный из проволоки сачок.

А вон сверкает Москва-река. Через нее единым взмахом шагнул Крымский мост. По реке, точно перышко, плывет белый катерок. Зелеными гусеницами расползлись бульвары.

– Ну как, – спросил Николай, – голова не кружится?

– Нет, – ответил Витя, – не кружится. Только в ушах чуточку шумит.

– Это от непривычки к высоте. Ничего, скоро пройдет. Да, брат Витя, не простой у нас будет дом.

– А какой же?

– Настоящий дом-город. Тут тебе и магазины, и почта, и столовая с электрокухней. Или станешь ты на эскалатор – и уже где-нибудь на крыше по саду гуляешь среди цветов и деревьев.

– А кино будет?

– Будет и кино. А управлять домом днем и ночью будут инженеры.

– Инженеры?

– Да. Вдруг где лифт поломается или пылесос испортится? Что тогда делать? Или опять-таки, к примеру, садишь ты и кино смотришь, а в зале душно сделалось. Инженер у себя на пульте нажмет кнопку, заработают вентиляторы и в зал к тебе холодный воздух пригонят.

Николай говорил, а сам работал. Пока особой лопаточкой он соскабливал лишний цемент, который выдавливался под тяжестью кирпича, к другой его руке словно прилипал уже следующий кирпич.

Витю точно заворожили сноровистые руки каменщика. Он глядел на них и не мог наглядеться. Руки двигались удивительно плавно и быстро. Раз-два – и кирпич на месте, раз-два – и кирпич на месте. И так без конца, без конца... Только успевай их подавать на конвейере.

Витя обратил внимание на то, что все кирпичи густо покрыты сквозными дырками.

Он спросил об этом Николая.

– Чтоб легче были, – объяснил каменщик.

– А много, наверное, кирпичей для большого дома нужно?

– Много. Даже очень много. Девять миллионов. И каждый кирпич в руках подержать надо.

– А скажите, – продолжал допытываться Витя, – зачем эти фанерные будки?

– Это не будки, а шатры-тепляки. От зимы еще остались. Зимой работать холодно: мороз, вьюги.

– А зимой разве тоже строили?

– Конечно, строили. И нам тепло было, и цемент не замерзал. Когда ты с отцом поднимался, заметил – трубы кругом?

– Да. И насосы видел. Здоровенные такие.

– Вот. Насосы эти называются калориферы. Они по трубам гнали к нам в шатры теплый воздух, а холодный откачивали.

Николай продвигался вдоль кладки, за ним продвигался и Витя.

Снизу по-прежнему доносился скрежет бетономешалки и поющий звон электрических пил. Где-то гулко и размашисто бил молот.

– Клава! – раздался сверху с лесов женский голос. – Клава! Скажи Николаю: нам доски нужны!

– Ладно, скажем, – ответили девушки. – Коля, слышишь?

– Слышу. Позвоните диспетчеру от моего имени, и пусть поднимут.

– А что, – удивился Витя, – дом еще не готов, а у вас уже телефон есть?

– Да, есть специальный телефон. Мы по нему разговариваем с диспетчером на подъемном кране.

Витя давно уже томился от нетерпения и вот, наконец, решился и попросил:

– Разрешите мне уложить один кирпич. – И, боясь, что Николай ему откажет, он покраснел и совсем тихо добавил: – Я только попробую. Разрешите.

– Попробую, говоришь, – ответил с улыбкой Николай. – Охота, значит, взяла. Это хорошо. – И, обращаясь к девушкам, он громко сказал: – Девчата, а девчата! Как? Примем его в бригаду?

– Отчего не принять, – раздались голоса.

– Ну, столковались! Держи, – и Николай протянул Вите свои рукавицы. – Ася, дай пустой ящик. А то мастер ростом коротковат.

Девушка принесла ящик. Николай показал Вите, куда он должен вмазать свой кирпич.

Витя встал на ящик и надел холщовые рукавицы. Ему приятно было ощущать их на руках – большие, потертые в швах, пахнущие цементом.

Витя выбрал кирпич порумянее, чтобы без щербинок и трещин, облепил его цементом и, пристукнув по нему рукояткой лопаточки, как это делал Николай, аккуратно установил в ряд кладки.

ДАЛЬНИЙ ПЕРЕГОН

Над лесом нависла грозовая туча. Она гнала перед собой холодный вихрь, от которого по лесу шел тягучий медный гул. Птицы в борьбе с ветром неподвижно повисали в вышине, часто махали крыльями, напряженно вытягивали шеи, но ветер сносил их в сторону. Из густых ельников выметало сухую хвою, обрывки паутины. Лягушки в душных торфяных болотцах попрятались кто куда. На выкосах развеяло плохо уложенные стога сена и скрутило из него огромные шары, которые, сталкиваясь друг с другом, перекатывались по лугу.

Туча быстро приближалась.

В железнодорожной сторожке Сережа с сестрой Танюшкой были одни. Их мать, путевой обходчик, ушла проверять линию перед курьерским поездом.

Поезд должен был остановиться на дальнем перегоне и взять срочную почту, которую доставляют сюда с большого и ответственного строительства.

Почту обычно привозит на своем «пикапе» Максим Антонович, старый приятель Сережиного отца.

С самого детства живет Сережа возле железной дороги. Он уже неплохо разбирается в ее спецслужбе.

Ему, например, известно, что поезда-экспрессы и курьерские имеют номера от второго до четвертого, скорые – от пятого до тридцать восьмого, обыкновенные товарные – от пятисотого до шестисотого, а товарные сквозные, которые, мчатся, как экспрессы, без всяких отцепок и прицепок на станциях, потому что везут грузы особой срочности: хлеб, уголь, нефть, руду, – у них номера от шестисотого до тысячного.

Сережа часто провожал эти летящие мимо их поста магистральные, курьерские или скорые составы.

Летят они – от колес ветер, под шпалами похрустывает щебенка, прогибаются на стыках рельсы: тяжело нагружены вагоны.

Мама иногда разрешала Сереже держать сигнальный желтый флаг – путь свободен!

Сережа даже не жмурился, когда его обдавало паровозной гарью и горячими брызгами пара; он еще выше поднимал на пороге домика флаг: «Лети, поезд! Труби, гудок! Стучите, колеса!»

Из клетки выпрыгнула крольчиха и длинными прыжками скакала по двору – искала, где бы укрыться от грозы. Тарахтя и подпрыгивая на корнях деревьев, словно гоняясь за Сережей, каталось по земле ведро.

Сережа с трудом загнал в чулан кур и подпер дверцу доской.

Крольчиха больно исцарапала Сережу, пока он тащил ее до клетки.

В сенцах, в полотняной рубашке до пят, стояла худенькая, бледная Танюшка с широко раскрытыми испуганными глазами. Ветер трепал ее светлые волосы, и она взяла в рот концы тонких, как мышиные хвостики, косичек.

Девочка тихо всхлипывала.

– Ты зачем вышла? – подбежал к ней брат, схватил за руку и увел в комнату. – Ложись. Тебе нельзя вставать.

Танюшка вторую неделю болела, и, когда мать уходила, Сережа присматривал за сестренкой.

– Боюсь я, – пожаловалась Таня.

– А ты не бойся. Мама скоро придет, – сказал Сережа, подтащил табурет к окну, взобрался на него и закрыл форточку.

С железнодорожной насыпи ветер вздымал песок. Потрескивали в окнах стекла.

Темень делалась все гуще.