Текст книги "Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции."

Автор книги: Михаил Пантелеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

В сущности, это было сведение счетов с уже обреченными. С одобрения конгресса Карла Радека вывели из состава ИККИ, а еще раньше Г. Брандлер был отстранен от руководства партией.

Пятый конгресс как бы подвел черту под деятельностью А. Гуральского в Германии. Еще в феврале 1924 года Председатель ИККИ Г. Зиновьев, озабоченный разногласиями в руководстве компартии Франции по «русскому вопросу», спешно командировал его в Париж. Присутствовавший на Лионском съезде ФКП Генеральный секретарь Профинтерна Александр Лозовский (наст, имя и фам. Соломон Дридзо) сообщил, что возникшая в РКП(б) оппозиция во главе с Л. Троцким встретила сочувствие у таких лидеров ФКП, как Пьер Монатт, Альфред Росмер, Борис Суварин. Самым активным был Борис Суварин, не только входивший в политбюро Руководящего комитета, но и являвшийся к тому же представителем ФКП при ИККИ, а также членом его Президиума и Секретариата.

Публично Б. Суварин провозглашал «активный нейтралитет», публикуя в руководимом им «Бюллетэн коммюнист» документы как сторонников большинства в РКП(б), так и оппозиции. Однако в Москве не сомневались, кому принадлежат его симпатии. «Суварин, по словам тов. Лозовского, продолжает вести злостную линию и превращает свой журнал «Бюллетень» во фракционный орган. Я прошу Вас устно сказать от моего имени Суварину, что, если это немедленно не прекратится, я вынужден буду просить его сделать публичное заявление в «Бюллетене» о том, что я перестаю быть сотрудником этого органа. Думаю, что к этому моему заявлению присоединится и ряд товарищей. Вообще Вам следует дать ему понять, что с этим вопросом ему шутить не приходится. Все это делайте пока неофициально» [189]189
  РГАСПИ. Ф. 324. On. 1. Д. 548. Л. 232.


[Закрыть], – напутствовал своего эмиссара Г. Е. Зиновьев.

А.Я. Гуральский, выступив на Национальном совете ФКП, попытался доказать наличие связей между оппозиционерами в СССР и правым крылом в КПГ, что вызвало резкую ответную реакцию Б. Суварина. Он обвинил Гуральского в попытке перенести кризис в КПГ на французскую почву и в желании «внести разъединение в ряды партии» [190]190
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 14.


[Закрыть]. Однако последовавшее затем выступление другого эмиссара Коминтерна – Д. З. Мануильского заставило Б. Суварина перейги к обороне.

В своем письме в ИККИ от 9 марта 1924 года А. Я. Гуральский, уже покинув Париж, писал: «По-моему, пытаться еще спасать Бориса (Суварина. – М. П.) или держать его – большая ошибка. Он сам с собой покончил, он изолировал себя, он все время направо и налево разбрасывает замечания о России, граничащие с открытой контрреволюцией. За ним никто и ничто. Росмера надо спасти, но не задерживать его в ЦК, ибо он больше всех после Бориса портит отношения партии с конфедерацией труда…

Конкретные предложения я делаю следующие:

Сувариным пожертвовать и бюллетень у него отобрать с политической, а не технической мотивировкой;

Росмера спасти, но изолировать и политически бить;

Левую (расширенную с молодежью включительно) поддерживать и передать ей руководство партией. Генеральным секретарем будет Креме (еще, очевидно, до съезда). Трен, Креме, Сюзан Жиро, Мидоль (в тексте – Мизоль. – М. П.), Семар (в тексте – Сеймар. – М. П.) – это лучшая группа в партии и по линии, и по способностям организовать революционную партию.

Кашена, Рено (в тексте – Рену) Жана и Вальяна связать с левой в работе и использовать серьезней и основательней, чем сейчас» [191]191
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 14.


[Закрыть].

Усилия эмиссаров ИККИ увенчались успехом. 18 марта 1924 года ЦК ФКП официально осудил оппозицию в РКП(б), а 25 марта в унисон с вышедшим постановлением ИККИ снял Б. Суварина с поста руководителя «Бюллетэн коммюнист».

В 1955 году, оказавшись в опале и требуя восстановления в КПСС, А. Я. Гуральский отмечал в качестве одной из своих заслуг активное участие в создании «руководства Тореза – Семара – Кашена» в ФКП в 1924–1925 гг. Процитированное выше письмо говорит о том, что это не совсем так. Не отметая Пьера Семара и Марселя Кашена, Гуральский делал ставку прежде всего на левую фракцию в ФКП, безоговорочно следовавшую курсом Председателя ИККИ Г. Зиновьева. Добавим, что вместе с Д. З. Мануильским он накануне Пятого конгресса Коминтерна настаивал на назначении на пост директора центрального органа ФКП газеты «Юманите» взамен Марселя Кашена швейцарского коммуниста Жюля Эмбер-Дро, что тот позже и засвидетельствовал в своих мемуарах. План был похоронен только вследствие вмешательства Г. Зиновьева и О. Куусинена, решивших оставить Ж. Эмбер-Дро в Москве.

Морис Торез не упоминается А. Я. Гуральским в письме вовсе, ибо тогда он был мало кому известен за пределами северных департаментов Франции. И все же не иначе как хлестаковщиной выглядят последующие байки А.Я. Гуральского о том, что он «извлек» Мориса Тореза «прямо из шахты» [192]192
  Бродский Е. А.Это известно немногим. Красногорск, 1996. С. 261–262.


[Закрыть]: тот еще в 1920 году, призванный в армию, оставил профессию горняка, а с начала 1923 года навсегда распрощался с физическим трудом, превратившись в оплачиваемого партийного функционера [193]193
  В автобиографии, предназначенной для ИККИ, Морис Торез писал: «Я работал чернорабочим на стройке, затем вплоть до оккупации Рура – маляром (до начала 1923 г.), когда меня ввели в руководство федерации ФКП департамента Па-де-Кале. С тех пор я – освобожденный партийный работник». См.: РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 270. Д. 82. Л. 220.
  Бывшие личные секретари Мориса Тореза Виктор Жоанес и Жорж Коньо писали, что тот стал секретарем федерации департамента Па-де-Кале, то есть кадровым партийным работником, «в середине 1923 года» ( Ж. Коньо, В. Жоанес.Морис Торез – человек, борец. М.: Прогресс, 1975. С. 11.). Но и в этом случае назначение состоялось без участия Абрама Гуральского.


[Закрыть].

Забегая вперед, скажем, что идея выдвижения М. Тореза пришла А. Я. Гуральскому только летом 1925 года. Но принципиальный подход к кадровому вопросу при этом не изменился. «Левая группа – лучшая из всех, – размышлял А.Я. Гуральский в письме, доставленном в Москву 11 июля, – но продолжать опираться только на нее было бы глубокой ошибкой… По-моему, надо несколько расширить и Политбюро реорганизовать. Тореза (с севера, рабочий углекоп, очень развился), Дезюсклада (организатор Парижа, крепкий рабочий, хорошо говорит, пишет, немного крут, любим массой, как и Торез) и Марти надо ввести в Политбюро. Центр тяжести надо переносить на рабочую группу, постепенно используя все лучшие силы (и Сюзанну, и Альберта, и Жака, и Маселя, и Гастона) [194]194
  Речь идет о Сюзанне Жиро, Альбере Трене, Жаке Дорио, Марселе Кашене, Гастоне Монмуссо.


[Закрыть]. Альберт сейчас старается работать лучше и пока не глупит. Через некоторое время (развитие идет быстро, через м[есяцев] 6–8) ряд людей отпадет, а руководство пойдет без больших кризисов. Ряд товарищей согласен на введение 3-х, с другими еще не беседовал, думаю, что дело пойдет. Руководящие синдикалисты завтра вступят в партию, до сих пор шли переговоры с колебавшимися. В общем, в руководящей группе я хотел бы «мира и работы» и думаю на сем временно реорганизацию окончить и ситуацию окончательно пацифизировать». В июле указанные лица вошли в состав политбюро ЦК ФКП. Формально предложение ввести Мориса Тореза в высший руководящий орган партии было озвучено одним из секретарей ЦК ФКП Сюзанной Жиро [195]195
  Cogniot Georges.Parti pris. Cinquante-cinq ans au service de l’humanisme rèel. Paris, 1976. T. 1. P. 108.


[Закрыть].

По-разному сложились судьбы выдвиженцев А. Я. Гуральского. Клеман Дезюсклад почти незаметно вышел из компартии в 1928 году, а в 1943 году был расстрелян немцами. Морис Торез на три с половиной десятилетия стал генеральным секретарем ЦК ФКП. Наконец, Андре Марти, проработав в 1935–1943 гг. секретарем ИККИ, а с 1939 года – секретарем ЦК ФКП, был 25 декабря 1952 года исключен из партии по обвинению во фракционной деятельности – факт для историков общеизвестный. Тем более странным является утверждение недавно издавшего книгу В. И. Пятницкого о том, что избранный в секретариат ИККИ Анри (?!) Марти вместе с китайцем Ван Мином «вскоре порвали и с Коминтерном и со своими компартиями. Они не могли принять сталинской политики в коммунистическом движении» [196]196
  Пятницкий В. И.Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Минск: Харвест, 2004. С 349.


[Закрыть]. Кстати, китаец Ван Мин тоже не рвал с Коминтерном. Что же касается его отношений с компартией Китая, то они действительно были непростыми: оставаясь вплоть до 1969 года членом ЦК КПК, Ван Мин с 1956 года проживал в СССР в фактической эмиграции. Умер Ван Мин в 1974 году.

В апреле 1924 года А. Я. Гуральский был назначен официальным представителем ИККИ при Французской компартии, сменив на этом посту венгра Матиаса Ракоши. С присущей ему энергией он продолжил борьбу с «уклонистами» в ФКП.

30 мая 1924 года, накануне Национального совета ФКП, Гуральский под псевдонимом А. Кляйн опубликовал в «Бюллетэн коммюнист» большую статью, явно претендовавшую на роль директивной. Затронул он в ней и проблему внутрипартийных разногласий. «Дискуссия в русской партии завершена, – писал он.  – …Сегодня необходимо признать, что опасения русской оппозиции были необоснованными, что обсуждавшиеся в России проблемы не были столь серьезны, как она полагала, и что их большей частью удалось преодолеть… Французская партия должна запомнить этот урок, чтобы научиться оставаться твердой и спокойной, несмотря на трудности развития коммунистического движения и революционной борьбы… Национальный совет прочно скрепит блок тех, кто разделяет генеральную линию Партии; он потребует от всех подчинения дисциплине и, в частности, сделает предупреждение Суварину» [197]197
  «Bulletin communiste». 30 mai 1924. P. 529–531.


[Закрыть]– заключил А.Я. Гуральский, предваряя события.

В июле Исполком Коминтерна по предложению специальной комиссии исключил Б. Суварина из партии.

А.Я. Гуральский в своем, послании ошибся: вместо Жана Креме Генеральным секретарем стал Пьер Семар(1887–1942). Ключевые позиции в партийном руководстве также вновь занял Альбер Трэн(1889–1971). Ранее, до лионского съезда ФКП (январь 1924 года), он вместе с Луи Селье исполнял обязанности Генерального секретаря. Вместе с ними Гуральский, переиначив свой псевдоним на французский манер – Опост Лёпети, энергично приступил к реализации лозунга «большевизации». Впрочем, в конспиративных целях он периодически использовал и другой псевдоним – Дюпон.

15 августа 1924 года А. Я. Гуральский писал Д. З. Мануильскому и секретарю ИККИ И.А. Пятницкому из Парижа: «Я прибыл сюда в мертвый сезон. Я должен был поторопить товарищей вернуться из деревни, чтобы начать работу. Пятый конгресс не создал проблем; Я принял участие в заседании комитета Северной федерации, на котором Ги Жеррам (секретарь федерации ФКП. – М. П.) сделал отчет. Все прошло очень хорошо, исключение Суварина было принято без протестов. Мы также приняли тезисы по отчету и разослали по стране. Мы организовали отчет 50 федераций (из 90), начиная с Парижской» [198]198
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 21.


[Закрыть]. Выдвинув ряд предложений по улучшению партийной работы, А. Я. Гуральский не преминул упомянуть и о собственных потребностях: «Я привез денег на месяц, с учетом всех возможных расходов. Я должен получать деньги ежемесячно на мои личные нужды и поездки. Может быть, вы мне их пришлете через Берлин» [199]199
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 21.


[Закрыть].

Конечно, не только содержимое собственного кошелька волновало в это время А. Я. Гуральского. Тремя днями позже, 18 августа, он отправил в Москву новое письмо, в котором проинформировал руководство Коминтерна о финансовом положении ФКП.

«…Я застал положение, которое без прикрас можно назвать катастрофическим, – писал он. – До 1 января 1925 года дефицит партии составит 3 миллиона франков. Этот дефицит результат: 1) вздорожания бумаги (с 115 фр[анков] на 155 – кило); 2) создания аппарата накануне октября 23 г[ода], который продолжал (вероятно, «продолжает». —М. П. ) существовать; 3) отсутствия бюджета, бесхозяйственности при росте задач и работ партии. Злоупотреблений никаких, но полная беззаботность и отсутствие административного ц финансового плана».Сообщив, что уже приняты меры для исправления положения, А. Я. Гуральский вновь поднял вопрос о собственных финансах: «Из Берлина я еще ничего не получал, а мне с 1-го (сентября. —М. П. ) нужны деньги на жизнь и разъезды, не хотел бы одалживать сейчас у партии» [200]200
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 34–35.


[Закрыть]. Письмо завершалось требованием инструкций по вопросу выявленного дефицита ФКП.

В ответном послании от 1 сентября 1924 года секретариат ИККИ [201]201
  Документ подписан «одним из секретарей Коминтерна» без указания фамилии. См.: РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 44.


[Закрыть] сообщил, что вопросы, поднятые А. Я. Гуральским, можно будет реально обсудить только через две или три недели, так как Председатель ИККИ Г. Зиновьев и являвшийся его заместителем Н. Бухарин в данный момент находятся вне Москвы. Можно, однако, не сомневаться, что Коминтерн разрешил финансовые затруднения ФКП, поскольку его Бюджетная комиссия на заседании 6 января 1925 года особо отметила, что «долги компартий – должны быть погашены» [202]202
  Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) и Коминтерн:1919–1943 гг. Документы. С. 287.


[Закрыть].

Деятельность А. Я. Гуральского распространялась не только на территорию Франции. Письмом от 23 августа 1924 года Москва предложила ему «информироваться» о ситуации в Италии, а также «взять под свое наблюдение и Бельгию и постараться побывать в ней». Реакция последовала незамедлительно: уже 9 сентября Абрам Гуральский сообщал в ИККИ: «Сегодня я имел продолжительную беседу с редактором Л’Унита, вернувшимся со съезда кооперации. Одновременно я прочитал ряд материалов по итальянским делам, положение мне рисуется крайне серьезным. У партии никакой ясной линии нет. Она ограничивается социологическим анализом, из которого вытекает, что 1) фашизм падет, 2) что оппозиция победит, 3) что установится буржуазно-реформистское правительство». Посетовав, что итальянские коммунисты «преувеличивают революционные способности реформистов, Гуральский вполне в духе коминтерновских догматов отмечал: «Партия не имеет мужества защищать лозунг рабоче-крестьянского блока и рабоче-крестьянского правительства. Она склонна поддерживать лозунг учредительного собрания, и товарищ задавал мне даже вопрос, почему это недопустимо».

В письме Д. Мануильскому, относящемуся уже ко второй половине сентября, наш герой сообщал, что «ввиду всяких газетных сведений о заострении положения в Италии» ему вместе с руководством ФКП пришлось послать туда на 6 дней в качестве эмиссара журналиста Габриэля Пери. «По возвращении Пери туда поедет на четыре недели Креме, так как он по условиям здоровья еще нуждается в месяце мягких климатических условий. Он толковый человек и сможет и информировать, и отчасти влиять», – добавлял А. Я. Гуральский. В этом же письме он уведомлял, что едет «в Брюссель по делам углекопов и партии. Потом на Север (Франции. – М. П.). Только к сере дине недели вернусь…» [203]203
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 10а. Д. 1. Л. 23–25.


[Закрыть]. Вскоре последовало новое послание в Москву: «Пери приехал из Италии. Он в общем согласен с линией, которую я Вам развивал. Доклад он перешлет Вам. Христоф (т. е. Жюль Эмбер-Дро. – М. П.) поддерживает линию Грамши, которую я считаю совершенно неправильной и опасной». О своей деятельности в Бельгии А. Я. Гуральский отчитывался в письме Григорию Зиновьеву от 15 ноября 1924 года. Он информировал о взаимоотношениях компартии Бельгии и профсоюзов, о тактике по отношению к левым социалистам, не забыв поинтересоваться «мнением на сей счет руководства ИККИ» [204]204
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 150. Л. 62–63.


[Закрыть].

5 декабря 1924 года с полного согласия А. Гураского из компартии Франции были изгнаны отказавшиеся порвать с Л. Троцким Пьер Монатг и Альфред Росмер, получившие ярлык «правых уклонистов». Надо сказать, что последние сами умудрились настроить против себя большинство коммунистов, опубликовав в форме брошюры вместе с также членом ЦК ФКП Виктором Делягардом открытое письмо к членам партии. Письмо вызвало негодование многих как рядовых коммунистов, так и партийных функционеров, которым воспользовалось руководство. Масла в огонь добавило перехваченное письмо Б. Суварина Альфреду Росмеру, посланное им из Москвы. В роли почтальона неудачно выступил бывший лидер «рабочей оппозиции» в РКП(б) Александр Шляпников, назначенный советником в советское полпредство в Париже. Не выступая открыто в 1923–1927 годах на стороне того или иного течения в коммунистическом движении, группа А. Шляпникова активно контактировала с различными оппозиционерами, нащупывая возможных союзников как в СССР, так и за рубежом.

Письмо содержало «рецепт» укрепления позиций Л. Троцкого в РКП(б). «Спасением, таким образом, был бы крупный кризис, представляющий угрозу для революции: тогда бы вся партия обратилась к Троцкому как единственно способному разобраться в ситуации и уверенно в ней ориентироваться; Т. создан для героических периодов, а не для рутинного и прозаического времени, когда требуется работа в кулуарах» [205]205
  1 Цит. по:  Pannè Jean-Louis.Boris Souvarine. Le premier desenchantè du communisme. Paris: Editions Robert Laffont, 1993. P. 153–154.


[Закрыть]. А. Я. Гуральский следующим образом 8 декабря прокомментировал этот пассаж из послания Суварина: «Борис, боящийся, что Л[ев] Давидович] умрет раньше, чем русское крестьянство будет «зрело» для бонапартистского переворота, и дающий указания, как соответственно этой задаче разлагать французскую партию, – это не слишком преувеличенная характеристика ненависти правой к Коминтерну».

А. Трен предложил исключить тройку решением политбюро, однако А. Гуральский настоял, чтобы это было сделано на партийной конференции. «…Если часть ЦК солидаризуется с ними (т. е. с оппозиционерами. – М. П.) – получится кризис, которого в действительности нет, кроме того – надо их сей разбить поглубже, чем только исключение», – аргументировал А. Гуральский свое предложение. В. Делягард, П. Монатт, А. Росмер были исключены почти единогласно при двух воздержавшихся делегатах, не имевших информации о мнении своих организаций.

В качестве анонимного «делегата от Исполкома Коминтерна» А.Я. Гуральский выступал на четвертом съезде ФКП в январе 1925 года в Клиши. Встреченный пением Интернационала, он посвятил большую часть своего выступления итогам борьбы с оппозиционерами в ФКП, связав их с успехами «большевизации» [206]206
  «L’Humanitè». 20 janvier 1925.


[Закрыть].

Лоренцо Ванини, посетивший съезд в Клиши, писал 27 января 1925 года в письме Г. Е. Зиновьеву: «Громадное впечатление произвела речь представителя Коминтерна. Говорил он просто, убедительно и с жаром…»В конце письма И. Степанов дал оценку деятельности А. Я. Гуральского: «В заключение два слова о представителе Коминтерна. Без преувеличения надо сказать, что он совершил и совершает колоссальную работу. Его активность громадная. Почти половина делегатов его лично знают и приходили с ним совещаться. В Политбюро и в ЦК всегда внимательно прислушиваются к его предложениям. Все им восхищаются. С другой стороны, однако, он принужден работать в тяжелых условиях. За мое пребывание он каждый вечер имел другую квартиру. В смысле документации дела его скверные. Документация у него случайная. А запросы и требования политруководства валятся к нему со всех сторон» [207]207
  РГАСПИ. Ф. 517. On. 1. Д. 231. Л. 202–205.


[Закрыть].

В избранный съездом новый состав Центрального Комитета среди прочих впервые вошел и Андре Марти. Сделать это представителю ИККИ удалось не без давления. «…Надо будет втянуть в ЦК ряд новых людей, – делился своими соображениями А. Гуральский в письме, отправленном в ИККИ еще 14 декабря 1924 года. – Я – за Марти в ЦК, некоторые руководящие товарищи сомневаются в связи с его анархистскими выходками».

Свою оценку значения съезда в Клиши А. Я. Гуральский дал в третьем номере за 1925 год журнала «Коммунистический Интернационал». «Прошлогодний кризис изжит Французской компартией. Она вышла из него с большей, чем когда бы то ни было, сплоченностью, силой и влиянием на рабочие массы – в особенности в Парижской области. Кризис этот, как теперь понятно каждому, был кризисом роста» [208]208
  Лепти А.Французская компартия после съезда в Клиши // Коммунистический Интернационал. 1925. № 3 (40). С. 130.


[Закрыть], – утверждал он. В новом органе ФКП «Кайе дю большевисм», сменившем в конце 1924 года «Бюллетэн коммюнист», стали появляться передовицы, подписанные инициалами О. Л.

А. Я. Гуральский стремился обеспечить координацию деятельности различных коминтерновских органов во Франции. В одном из писем он писал в Москву: «Я просил бы, когда присылают ряд тов[арищей], сообщать, для чего они приехали, они здесь неизбежно будут толкаться в противном случае без дела и отымать у всех время. Для какой работы Harry [209]209
  Речь идет об Анри Робинсоне (1897–1944) – в то время работавшем под псевдонимом «Наггу» в Орготделе Коминтерна, а позже возглавившем резидентуру советской разведки в Париже.


[Закрыть], для какой – молодой константинополец, в чье распоряжение и т. д. Сейчас беспорядок в этом отношении полнейший». Но как можно было добиться слаженных действий, когда даже на высших этажах коминтерновской иерархии хватало неразберихи и несогласованности. Двумя неделями позже А. Я. Гуральский писал «Михаилу» (И. Пятницкому) в ИККИ: «Дорогой товарищ, в ответ на Ваше письмо насчет приезжих товарищей: есть один товарищ, о приезде которого, кажется, и Вы не знаете, меня еще не оповестили о его приезде, он, по-видимому, от молодежи (т, е. от КИМа. – М. П.)».

А вот шифровка Григория Зиновьева, отправленная Дюпону в самом конце января 1925 года. Она приоткрывает закулисье взаимоотношений коммунистов с французскими социалистами: «Мне сообщили, что Верфейль, Морис Морен и другие серьезно хотят создать левое крыло в Социалистической партии и обращаются за нашей помощью. По-моему, к этому следует отнестись серьезно. Сообщите мне ваше мнение» [210]210
  РГАСПИ. Ф. 324. On. 1. Д. 549. Л. 32.


[Закрыть]. Особую пикантность этому документу придает тот факт, что Рауль Верфейль 19 октября 1922 года был исключен из компартии за деятельность, несовместимую с коммунистическими принципами.

Деньги действительно стали выделяться, и причем регулярно. Согласно документам, забытым членом политбюро ФКП Жоржем Марраном в октябре 1927 года в парижском такси, Жан Морен по кличке Морис ежемесячно получал от компартии на издание своей газеты «Этансель сосьялист» 4500 франков. Однако сам Ж. Морен всегда отрицал свою финансовую зависимость от коммунистов.

Абраму Гуральскому в Париже приходилось заниматься и внутрипартийными делами российских коммунистов. Весной 1925 года живший в России американский журналист Макс Истмен опубликовал книгу «После смерти Ленина», в которой поведал о многих тайнах Кремля, в том числе и об обстоятельствах появления последних статей В. И. Ленина, его «Письма к съезду», именовавшегося в партийных кулуарах «завещанием». Лев Троцкий изображался Истменом как один из немногих искренних лидеров российской революции, ставший жертвой интриг вчерашних соратников. Книга вызвала запросы руководителей ряда компартий, включая французскую, к Троцкому, интересовавшихся тем, насколько изложенное соответствует действительности, и спровоцировала новый раунд борьбы в большевистском политбюро.

Видимо, выполняя соответствующее задание Коминтерна, А. Я. Гуральский собирал информацию об обстоятельствах появления книги. В одном из своих июльских писем за 1925 год он сообщал: «Насчет Истмена. Он был когда-то знаком с Джоном Ридом и был в одной из американских групп, Потом он ушел из партии, он поэт, человек богемы с двусмысленными связями. Он муж сестры Крыленко, которая работает в Париже и работала в Лондоне. Отсюда связь с кругами миссии, знание и полузнание ряда вещей о партиях и т. д.». Позже Абрам Гуральский передал, что исключенные из ФКП «правые уклонисты» предлагали перевести книгу М. Истмена на французский язык бывшей сотруднице «Юманите» Алиез Галлен («образованный и верный коммунизму товарищ, несмотря на уклоны»), но после того, как та отказалась, за дело взялся сам Альфред Росмер.

Итогом инцидента стало публичное осуждение Л. Троцким сначала в заграничной прессе, а затем в журнале «Большевик» книги Макса Истмена, квалифицированной как «клевета». Таким образом, И. Сталин одержал еще одну победу над своим соперником. Торжествуя, он не без основания заметил: «Троцкий на брюхе подполз к партии».

Кто знает, может быть, знакомство с Максом Истменом и стало истинной причиной расстрела в 1938 году после 20-минутного (!) судебного разбирательства прокурора РСФСР, а позже народного комиссара юстиции РСФСР Николая Васильевича Крыленко? Формально же основанием для ареста стала справка заместителя начальника 1-го отделения 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР Якова Наумовича Матусова, подготовленная по письменному указанию Н. И. Ежова на оснований показаний арестованного 27 января 1937 года Евгения Брониславовича Пашуканиса [211]211
  Пашуканис Е. Б. (1891–1937) – с ноября 1936 года – заместитель наркома юстиции СССР. Освобожден от должности 23 января 1937 года. 4 сентября 1937 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к расстрелу с конфискацией имущества.


[Закрыть]. Н. И. Ежов предусмотрительно уведомил, что акция согласована с ЦК ВКП(б). А беспартийная сестра наркома Елена Крыленко, отработав секретарем советского. посольства в Париже, отказалась вернуться в Москву, став невозвращенкой. Позже она вступила в активную переписку с Л. Троцким. Видимо, был все-таки у заместителя председателя Госполитуправления при НКВД РСФСР Генриха Ягоды сыскной нюх, подвигнувший его написать 18 июня 1922 года докладную записку И. В. Сталину с предложением исключить Е. В. Крыленко из состава делегации на Гаагскую конференцию. И не случайно вскоре он стал вторым заместителем председателя ОГПУ, а позже главой НКВД СССР.

Абрам Гуральский немедленно отреагировал на дошедшие до Франции слухи о возникновении в РКП(б) разногласий между Г. Зиновьевым и И. Сталиным, направив 9 июля 1925 года в Москву послание, в котором так обрисовал настроения различных фракций французского правящего класса: «Круги, связанные с германской индустрией, группируются вокруг «Матэн», явно выступая за антисоветский пакт, ведут травлю против СССР, пуская в ход все английские выдумки. Вся масса крупной буржуазии и ее наиболее серьезные органы колеблются, боятся идти с Гинденбургом, опасаются попасть в английскую кабалу и берут очень осторожный тон в последние дни. Характерна статья в «Тан» по поводу кризиса в РКП, инспирированная, по-видимому, «хорошо осведомленными людьми», в которой основной тон: РКП становится национальной партией, даже «Сталин за перерождение партии», Коминтерн будет сдан, словом, «большевики способны эволюционировать».Что ж, предположение французской газеты сбылось, хотя и не так быстро, как этого ей хотелось…

Через две недели А. Я. Гуральский был арестован французской полицией. Накануне он послал очередное заявление в ЦК РКП(б) и Президиум ИККИ с просьбой отозвать его в СССР ввиду того, что он с 1919 года находится на заграничной работе. Был ли ответ – неизвестно.

Сохранилось письмо А. Я. Гуральского, переданное им по дороге в тюрьму, в котором он неряшливым почерком с претензией на беллетристику описал первые дни своего заключения в полицейском участке: «В грязной, этапной камере полицейского депо нас было пять человек. Камера была тесная, на пять человек – три кровати, повернуться негде было; клозет открытый, как будто нарочно вымазанный всевозможными испражнениями, дуло со всех сторон, а воздух, несмотря на это, был тяжелый, смрадный, душный. После двух бессонных ночей в полиции ломили суставы, ноги подкашивались, камера как бы ползла в тумане – все почти арестованные были избиты при аресте. И как-то не верилось, что в пятнадцати минутах ходьбы от этого дома зажигаются тысячи веселых огней нарядных парижских бульваров и идет та беспечная, шумная, показная жизнь, которую подчас и серьезные люди принимают за настоящую жизнь Парижа. В этапной камере каждый жил своим делом, своими допросами, своими горестями, объединяло всех острое чувство голода и недовольство существующими порядками. И как разнообразно было народонаселение: молодой, но уже знакомый всему Парижу артист лучших кабаре дал объявление в газетах, что устраивает большое представление, собрал большие деньги, промотался, стал продавать имущество, пытался выплатить деньги, но было уже поздно, его арестовали…»

Дав характеристику остальным своим случайным сокамерникам, А.Я. Гуральский заключал: «Бельгийский безработный, обедневший артист, французский рабочий, негр и коммунист – чем не смычка, символическая смычка в вонючей, изолгавшейся и износившейся тюрьме французской демократии. Надвигалась тоскливая ночь первых тюремных дней, Смрадная вонь перемежалась со стонами людей, страдавших бессонницей от усталости, болезней, грязи и вшей. А вдали раздавалось: «Имя, отчество, фамилия, куда идешь, откуда родом, что сделал». Итак изо дня в день одно и то же».

Руководство ФКП и новый представитель ИККИ в Париже без труда через адвокатов наладили связь с Гуральским. Свои записки на волю он подписывал новым псевдонимом – Яков.

Первоначально А. Гуральский утверждал, что является гражданином Чехословакии, но после устроенной французской полицией проверки сознался, что имеет советское гражданство.

А. Я. Гуральского приговорили к четырем месяцам заключения, но фактически ему пришлось отсидеть в тюрьме почти 5 месяцев. Затем последовала высылка за пределы Франции. 30 ноября 1925 года с паспортом на имя Сергея Ефимовича Максимовского он отбыл на пароходе через Марсель в СССР.

А. Я. Гуральский приехал в Москву в декабре 1925 года, в предпоследние дни заседаний XIV съезда РКП(б), и сразу же включился во фракционную борьбу на стороне «ленинградской оппозиции». Не помогла даже душеспасительная беседа с работавшим в это время секретарем ЦК РКП(б) А. С. Бубновым. Лидеры оппозиции – Г. Зиновьев и Л. Каменев – наряду с требованием ужесточения политики в отношении развивающихся «капиталистических элементов» в экономике настаивали также на смещении И. Сталина с поста генерального секретаря ЦК партии, как неспособного обеспечить коллективность руководства. Хотя на съезде оппозиция потерпела сокрушительное поражение, это не охладило А. Я. Гуральского. По договоренности с Г. Зиновьевым, продолжавшим пока оставаться главой Коминтерна, он вместе с секретарем ИККИМ Воиславом Вуйовичем (братом Радомира и Грегора) 3 января 1926 года предложил американке Гертруде Гесслер, сотруднице «Ленинградской правды» и члену французской компартии, отправиться в Европу с целью установить контакт с руководителями ряда партий и убедить их подождать высказывать солидарность с новым большинством в большевистском руководстве. Оппозиционеры наивно рассчитывали, что в скором времени ситуация изменится в их пользу. Почему А. Я. Гуральский обратился именно к Г. Гесслер? Дело в том, что ранее она состояла в аппарате Отдела печати, а затем Колониального бюро ИККИ – А. Я. Гуральский знал ее по работе во Франции и даже дал рекомендацию для вступления в ФКП. Из беседы за чашкой чая был сделан вывод, что Г. Гесслер не без сочувствия относится к идеям «ленинградской оппозиции», к тому же как иностранке и не члену РКП(б) ей легко было покинуть пределы Советского Союза.

8 января А. Я. Гуральский взял назад свое предложение, исходя из тактических соображений лидеров фракции. Однако Г. Гесслер уже успела все рассказать своему сожителю Манабендре Нат Рою, который проинформировал о произошедшем Н. Бухарина и побудил ее обратиться с заявлением в Секретариат ИККИ. «Мне было предложено поехать за границу со следующим поручением от имени оппозиции и русской партии, – сообщала Гертруда Гесслер. – Я должна [была] ехать в Берлин, Париж и, может быть, в Рим повидаться с определенными руководящими партийными товарищами, чтобы побудить их пока что не занимать определенной позиции в отношении партдискуссии в России. Я должна [была] им сообщить, что положение в России совсем еще не выяснено, что в течение короткого времени настроение в партии совершенно изменится и подастся влево, и что по крайней мере в течение 2-х месяцев большие заграничные партии не должны высказываться за ЦК русской партии.

В Германии я должна была повидать Эверта [212]212
  Эверт Артур (1890–1959) в 1925–1929 гг. являлся членом политбюро и секретариата ЦК КП Германии.


[Закрыть]и сказать ему, что если германская партия пойдет направо, то Шолем воспользуется случаем расколоть партию, образовать левую партию и Даже Новый Интернационал, а потом, когда настроение в русской партии снова пойдет влево, у Коминтерна окажется в руках никчемная правая брандлерианская партия.

В Париже действовать было бы труднее, так как никто не знает, какую позицию отдельные фракции в партии занимают в этом вопросе. Я могла бы повидать Сюзанну Жиро, но если бы я, к примеру, обратилась к Дорио, то должна была разговор начать с какого-нибудь колониального дела (Гуральский знал, что мне уже приходилось иметь дело с Дорио по одному колониальному вопросу) и тогда только, между прочим, в общем разговоре ему сообщить, что я слышала, что Гуральский и Вуйович твердо стоят за Зиновьевым, и после этого попытаться установить, какова позиция Дорио. Но в конечном счете было решено, чтобы я действовала через русского товарища (женщину), работающую в Париже [213]213
  Имелась в виду Русакова (наст. фам. Иоселевич) Любовь Александровна (1898–1984), жена Виктора Сержа, работавшая в 1925–1926 годах в Париже по линии Отдела международной связи ИККИ.


[Закрыть], которую я знаю. Я спросила, знает ли Гуральский, какова позиция этого товарища в данном вопросе, и он ответил: «Меня и Вуйовича она не выдаст, независимо от ее политической позиции».