Текст книги "Тайны Берлина"

Автор книги: Михаил Кубеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Советское правительство тоже не дремало. Еще до поражения Третьего рейха в Москве готовились к захвату территории Германии и разрабатывали свою программу «экономического разоружения». Советские ученые, инженеры, специалисты разных отраслей жаждали познакомиться, увидеть воочую производственные и научно-исследовательские секреты и мощности страны, которая сумела покорить всю Европу. И, конечно, наибольший интерес представляли собой военные отрасли, в том числе ракетная и ядерная, в которых Германия занимала ведущие позиции. И хотя немцы не использовали против России свое самое передовое оружие, о его существовании в Москве, конечно, знали, выстрелы ракетами по Лондону только подстегнули желание как можно быстрее добраться до лабораторий и тайных испытательных полигонов. Еще в 1943 году в СССР был создан Комитет по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации, которым руководил Г.М. Маленков. Ему же позднее было поручено организовать поиск и сбор новейших технологий в Германии. Поэтому вместе с частями Красной армии на территорию Германии и поверженного Берлина вступили группы квалифицированных инженеров и техников. Их задача заключалась в том, чтобы организовать демонтаж военной промышленности и исследовательских мощностей, переправлять захваченное оборудование и материалы в Советский Союз, вместе с тем в СССР отправляли и немецких ученых, специалистов. Так, сразу после победы в мае 1945 года начался демонтаж крупных немецких исследовательских баз в Берлине – Адлерсхофе, в Институте физики Общества кайзера Вильгельма в Далеме, в Куммерсдорфе. Советским специалистам достались многие чертежи, опытные образцы новых поршневых, ракетных и газотурбинных двигателей, баллистические, крылатые и зенитные ракеты, авиабомбы с системами наведения, оптические и электронные компоненты, топливные технологии, радары разных типов, системы связи, контрольно-измерительная аппаратура. Тем самым советской промышленности представился уникальный шанс совершить рывок в науке и технике и не только догнать своих союзников по антигитлеровской коалиции, англичан и американцев, но и кое в чем обогнать их.

Трупы из бункера

Поздняя осень в Берлине 1989 года была одной из самых необычных в послевоенной истории Германии. На улице раздавались хлопки «выстрелов», это в небо взлетали вверх пробки от шампанского. На Унтер-ден-Линден, на Фридрихштрассе и на Курфюрстендамм двигались потоки шумящих людей с бутылками в руках. Раздавались возгласы поздравлений. Звучала веселая музыка. Толпы прохожих направлялись к Бранденбургским воротам, к зданию немецкого Рейхстага. Разрушилась бетонная Берлинская стена, разделявшая город на две части, прекратила существование смертоносная граница, разделявшая страну на ГДР и ФРГ, немцев – на восточных и западных. Распалась преграда, делившая Европу, мир на два враждующих лагеря.

Именно в те осенние дни 1989 года мне, как и другим журналистам, довелось спуститься в одно мрачное подземелье, расположенное недалеко от улицы Фоссштрассе, 6 (сегодня Niederkirchnerstrasse), рядом с Бранденбургскими воротами. То самое, которое оказалось в ничейной зоне. Свыше сорока четырех лет от взоров людей его скрывало самое длинное в мире бетонное заграждение с колючей проволокой. Узкий бетонный вход, одна ступенька, вторая, третья… Впереди мрак, сверху капает вода. Мы отрезаны от внешнего мира. Это шаги в прошлое, шаги в историю. Туда, в неразделенную Германию весны 1945 года. Не верилось, что когда-то по этим ступенькам спускались Гитлер, Геббельс, Гиммлер, Геринг, Борман. И Ева Браун, главное заветное желание которой сбылось в этом мрачном подземелье. За пару дней до полного краха Германии она стала наконец фрау Гитлер. Первой и последней законной женой фюрера.

В бункере бывшей рейхсканцелярии темно, сыро, на бетонном полу вода. Ржавые обрезки каких-то труб, железные двери, низкий потолок. А когда-то все выглядело по-другому. Снова ступеньки – одна, вторая, третья…

Где-то там, еще глубже, находились подземные коридоры, комнаты для адъютантов, коммутатор, столовая, спальные помещения, конференц-зал, где готовилась церемония бракосочетания. Глава государства, любитель пышных ритуалов, и на этот раз не мог изменить своим принципам, и по всему осажденному Берлину несколько часов искали мирового судью. Формальности – это закон, а соблюдение законов – основной принцип в жизни всегерманского фюрера. В кабинете вождя на исходе дня 28 апреля 1945 года восемь гостей поздравляют «молодых». На столе не бог весть какие угощения, в основном, те же консервы, шоколад, печенье, но зато достаточно бутылок. Трезвенник Гитлер разрешил по случаю принести дополнительное количество шампанского, коньяка, вина.

Послышались хлопки «выстрелов». Это взлетали пробки от шампанского. Раздались возгласы поздравлений. Зазвучала музыка. Нет, не свадебный марш Мендельсона. Едва ли кто сумел бы найти его пластинку в разрушенном городе. Да и какой чудак отважился бы воспроизвести произведения еврейского композитора, которые в Третьем рейхе признали не арийскими, и они попали в индекс запрещенных. На патефоне крутится излюбленная пластинка Евы «Красные розы». Сутулый жених в серой униформе, с подергивающейся левой рукой, ему пятьдесят шесть, а выглядит он разрушенным стариком, натянуто улыбается, пригубливает бокал токайского. Рядом в черном платье, с кружевным белым воротничком под самое горло бледнолицая невеста. Она тоже вымученно улыбается, шутит, пытается поднять настроение гостей. Теперь она полноправная хозяйка на этом пиру. До окончательной развязки оставалось едва больше суток.

Ева Браун

Торжество продолжалось недолго. Адольф, уставший от переживаний дня, не мог задерживаться за пиршественным столом, ему требовалось отдавать последние распоряжения, его ждал письменный стол, он ждал сводки с мест боев, он все еще рассчитывал получить обнадеживающие сообщения от своих генералов. Оставшиеся без своего хозяина гости тоже не стали долго засиживаться и быстро разошлись по своим местам.

Но вот на следующее утро Ева, став фрау Гитлер', сразу преобразилась. Она входит в свою последнюю роль. На ней все то же черное свадебное платье. Ночь она провела почти без сна. Ей казалось, что выход будет найден, она не теряет надежды и теребит своего супруга, чтобы он что-нибудь придумал, ведь он же гений, ему покоряются народы Европы. А потом, не добившись от него вразумительного ответа, узнав, что все уже предрешено, отрешенно бегает по коридорам каземата и истерически кричит на всех, что они предали своего вождя. «И Геринг и Гиммлер обманули нас! Они спасают теперь свои шкуры, а доктор Морелль отравил тебя!» За годы бессловесной совместной жизни она успела настолько впитать в себя дух Гитлера, настолько стала его тенью, что теперь за оставшееся время стремилась хоть как-то выплеснуться наружу, излить свое отчаяние и безысходность. А позже, когда счет пойдет уже на часы, когда стало ясно, что все-таки предстоит принимать самое последнее решение, она отправится в опочивальню к своему шкафу, набитому одеждой, и начнет раздавать нажитое. Все отдаст секретаршам и машинисткам, телефонисткам и поварам – и свою любимую шубу из серебристой лисицы, и шелковые платья, и чулки, и украшения. На память. Ей ничего теперь не нужно. Супружеская пара добровольно приняла решение уйти на тот свет и при этом думает о своих подчиненных и близких.

Театр, фарс? Не без этого. Но и трагедия. Только далекая и чужая и потому непонятная.

…Четыре лестничных пролета вело в сердце рейхсканцелярии. Затем уже узкая винтовая лестница спускалась в кабинет вождя. И над головой оказывались многие метры армированного бетона, мощных стен, отделявших друг от друга подсобные помещения, в которых располагались его штаб, телефонный узел, поварская. Пробить эту почти 20-метровую крепь не удалось ни одному снаряду, ни одной бомбе.

Все свершилось днем позже. Выстрел в висок и одновременно раздавить ампулу с ядом, так советовали им знающие доктора. Так они и поступили. Выносили тела Адольфа и Евы для сжигания через другой проход, запасной, который вел в сад разрушенной рейсхканцелярии. Для страховки, чтобы никто не узнал, кого выносят, фюрера обернули в солдатское одеяло. Личный слуга его Хайнц Линге и доктор Штумпфеггер надрывались под тяжестью грузного тела.

Вход и караульная башня бункера Гитлера на фоне разрушенного здания рейхсканцелярии

Левая рука, парализованная при жизни, вывалилась из одеяла и, как плеть, болталась на весу. Еву не пеленали. В черном платье было даже лучше. Жену фюрера никто не знал и не видел. Такие, как она, гибли тысячами под развалинами домов. Мартин Борман сам пытался унести ее. Первая леди государства была мертва. Какая радость. Наконец-то эта девица отвязалась от фюрера. Жаль, что ушла вместе с ним. Иначе Мартин показал бы ей подобающее место. Сколько крови попортила она ему. Но ноша оказалась для него непосильной. Этой сцены – попытки толстого Бормана хоть напоследок проволочь Еву по коридору – не допустил Эрих Кемпка, личный шофер фюрера. Он-то хорошо знал об их отношениях. Для него Ева была хоть и покойной, но фрау Гитлер, и он буквально вырвал ее тело из рук Бормана.

В саду рейхсканцелярии, где недавно еще пышно цвели ухоженные цветы, на месте которых красовались теперь воронки, их уложили рядом. Ева справа, как и во время обручения. Минутное молчание, и потом Кемпка облил их бензином. Около ста семидесяти литров. Канистра за канистрой. И поджег… Гори все синим пламенем.

Все это было тогда, в сорок пятом. Тогда горел Берлин, горели Бранденбургские ворота и Рейхстаг, плавились металл и камень, взрывались и рушились строения.

Американский исследователь Роберт Уайт в своей книге «Психопатический Бог» делал такой вывод, что об Адольфе Гитлере написано больше, чем о ком-либо в мировой истории, кроме Иисуса Христа. Километры кинопленки. А как же иначе. Феномен беса европейского, если не мирового масштаба, который своими «мессианскими идеями, стремлением возродить не только величие нации, но и расширить ее жизненное пространство приобщением к наследию великих германских предков» сумел загипнотизировать шестьдесят шесть миллионов трезвомыслящих и добродушных немцев, вдолбил им в головы, что они самые лучшие, самые дисциплинированные, самые порядочные, и кровь у них самая чистая, и черепа у них самые круглые, им мешают только евреи и большевики, и жизненного пространства у них маловато. И пошла резня народов.

Ева Браун сохранила для человечества идиллические картинки своего сожительства с фюрером. Она снимала на цветную кинопленку сценки из жизни. И многие кадры остались целы…

Лето 1939 года. Широкий каменный балкон-терраса, похожий на гигантскую смотровую площадку. Вокруг белоснежные Альпы. Светит яркое солнце, а небо такое голубое, что отвести трудно от него глаз. Воздух, чувствуется, тих и прозрачен. Вот из белого здания выходит Гитлер. Он в цивильном костюме. Совершенно не похож на того крикливого, каким его привыкли видеть. Вполне респектабельный мужчина. На нем мягкая коричневая замшевая шляпа, элегантный двубортный костюм, он в хорошем настроении, улыбается, говорит что-то своему адъютанту… Вот он без шляпы, у него вполне круглый череп. Вот он целует замужним дамам ручки, незамужним только пожимает. Соблюдает этикет. Вот он рядом со своей любимой собакой Блонди, треплет ее по загривку, у шезлонга стоит Геббельс, на нем тоже прекрасно сшитый темно-синий поблескивающий двубортный костюм, он тоже улыбается, и у него хорошее настроение. Здесь же прохаживается тучный и несимпатичный доктор Морелль с супругой, близкой подругой Евы. Он лысый, в очках, улыбается, хочет понравиться. Однако его все равно никто не любит. Кроме фюрера. Теперь камера направлена на элегантного Риббентропа с бабочкой, на неуклюжего Бормана, вечного врага Евы, затем мы видим нарядно одетых женщин – это их жены, знакомые, все они садятся за столик пить кофе. У всех присутствующих, чувствуется, настроение приподнятое. Здесь собрался цвет нации, самые лучшие, самые дисциплинированные, самые порядочные…

Мимо прохаживается молодой Шпеер. Очень интеллигентный. Очень талантливый. Он держит в руках журнал, перелистывает его. Он единственный на экране из приближенных, кто останется в живых и все пережитое подробно опишет. И о своем пребывании на вилле, на том самом каменном балконе. И о своих бесконечных беседах с фюрером об архитектурном преобразовании облика Берлина.

Еве было всего семнадцать, когда познакомилась она с Гитлером. Хорошенькая выпускница сначала девичьего лицея, а потом торговой школы, в меру легкомысленная, увлечения – музыка, театр, спорт. Прекрасно сложена. С ее данными только позировать перед объективом. Мечтает приобрести фотокамеру и киноаппарат. Жила в буржуазной семье среднего достатка, в которой, кроме нее, имелись еще две сестры, младшая, Гретель, и старшая, Ильзе. Ее отец был учителем. В меру строгий, но и бесконечно любящий своих детей. Фриц Браун хотел, естественно, чтобы у каждой из дочерей были хорошая профессия и счастливая семейная жизнь. И уж никак не представлял он, что его надежда и любовь, хорошенькая Ева, окажется наложницей вождя нации.

Интерес средней дочери к фотографии заставил отца подыскать для нее подходящее место. Ее устроили в солидное фотоателье Генриха Гоффманна в центре респектабельного Мюнхена, на Аммаленштрассе.

Эта встреча произошла в пятницу, в начале октября 1929 года. Ева задержалась в ателье, когда туда вместе с хозяином пришел незнакомый господин со смешными усиками. С того дня все и завертелось. Гитлер умел ухаживать. Для него, человека позы, условностей и традиций, гораздо важнее было именно церемонное ухаживание, чем сближение, не говоря уже об интимной жизни. Он сдерживал свои чувства. Не давал им свободы. Не мог полностью расслабиться. И все потому, что боялся повредить своей репутации. Как огня опасался возникновения за спиной криво-толков, слухов. И старался не давать этому ни малейшего повода. Дело в том, что он всегда работал на публику. Это была специфика его характера. И едва он стал партийным боссом, государственным деятелем, то его дом или резиденция стали выполнять две функции: служебного помещения и жилища.

В 1929 году Гитлер – подающий надежды политик. Он уже и сам почувствовал, что становится другим человеком, приобретает черты властелина, черты человека, умеющего управлять толпой, массами. И, следовательно, он предназначен самой судьбой к великим свершениям. А раз так, то обозначенная впереди цель превыше всего и ее перед ним никто не должен заслонять. Никто, будь это жена или любовница. Исключение делалось для Гели Раубал, его племянницы, на которой он задумывал жениться. Тот несостоявшийся брак очень повлиял на него. И ни одну из других женщин, включая Еву Браун, он не рассматривал в качестве возможной жены. И с каждой, с кем ему доводилось знакомиться, он оставался в рамках церемониальных отношений. Настолько церемонился с ними, что у последующих биографов вызвал не только недоумение по поводу своей половой активности, но и предположение в полной импотенции. Некоторые утверждали даже, что он был гомосексуалистом. Но это все домыслы. Иначе давно нашлись бы доказательства, давно выступили бы свидетели. Никаких данных, свидетельствовавших о тяге Гитлера к однополым связям, не найдено.

Начавшийся роман с Евой мог бы угаснуть, если бы не настойчивость ее родителей. Они-то хорошо знали, кто был ухажером их дочери. И потребовали личной встречи с будущим вождем нации, требовали разговора с глазу на глаз. Откуда было им знать, что жизненная философия Адольфа Гитлера заквашивалась на романтических представлениях о человеке и его героическом предназначении. Это с одной стороны. А с другой – он концентрировал усилия для повелевания не одним человеком, а массами. Что там жена, дети в сравнении с этими задачами.

Что оставалось делать Еве? Как обратить на себя внимание фюрера? Она решила воспользоваться испробованным средством. И ровно через год после самоубийства Гели, в 1931 году, Ева взяла в руки пистолет. Нашла его в письменном столе отца. И выстрелила в себя. Но не в сердце, нет, а в… В шею. Ей, безусловно, было и горько, и обидно, и одиноко, и хотелось в самом деле убить себя. Но не так, как это сделала Гели, а так, чтобы вроде и убить и остаться в живых. Уж очень хотелось как-то подействовать на Гитлера. Это была первая, но далеко не последняя попытка рассчитаться с неразделенной любовью, с человеком, который наплевательски отнесся к ее девичьим чувствам.

Пуля зацепила сонную артерию и особого вреда ей не причинила. У нее хватило сил позвонить знакомому доктору и сообщить о случившемся.

Гитлер прилетел в больницу вместе со своим личным фотографом, Гоффманном. Возлюбленный принес с собой огромный букет цветов. Но вот дальше этого знака внимания он не пошел. Состояние больной его интересовало, понятно, но не в такой степени, как вопрос, зачем она это сделала. Слава богу, что в живых осталась, значит, скандала удалось избежать. Поэтому его приезд – не столько опасение за здоровье фройляйн Браун, сколько желание выяснить, сделала ли фройляйн этот выстрел вполне намеренно, то есть собиралась убить себя по-настоящему, или выстрелила так, для отвода глаз, чтобы подействовать на Гитлера.

Доктору удалось рассеять сомнения Гитлера: выстрел был серьезный.

К сожалению, этот акт отчаяния не намного улучшил их отношения. Снова у Гитлера все время и силы отнимает политическая борьба. Он на пути в рейхстаг, на пути к посту канцлера. Снова их любовный роман оказался на той фазе, что был и накануне попытки самоубийства. И есть ли смысл действительно дальше так жить?

…Осень 1934 года. Гитлер достиг всего, о чем мечтал. Он глава партии, глава государства – рейхсканцлер. У него новые заботы, новое окружение. Он в Берлине правит бал. А Ева, забытая, прозябает в Мюнхене и только слушает сводки по радио, как там в столице живет ее фюрер, с кем встречается, с кем обедает, с кем проводит вечера.

Ей было двадцать два года, в этом возрасте многие ее подруги уже обзавелись семейством, а что делать ей, той, которую он называл своей валькирией и не говорил ни да ни нет. Соперниц у нее вроде не оставалось. Но это пока. А дальше неизвестно, как обернутся события. Да и сам он особых надежд не оставил после того, как популярно объяснил ей, что ему, человеку, обремененному высокими государственными задачами, нельзя создавать семью, нельзя ему иметь детей, потому что на него возложена ответственность за миллионы немцев. Он должен заботиться о них, воспитывать, обучать. И уехал.

Шел 1935 год. Гитлер из Берлина, который не особенно жаловал своим присутствием, перебрался к себе на горную виллу в Оберзальцберг. А как же Ева? Он заботится о фройляйн Браун и снял для нее трехкомнатную меблированную квартиру в спокойном районе Мюнхена Богенхаузен, недалеко от своего жилья. Вскоре Ева переезжает туда вместе со своей младшей сестрой Гретель. Причем все расходы, включая оплату мебели, несет Гоффманн.

А Ева? Она снова совершает попытку самоубийства. 29 мая рано утром принимает сразу двадцать таблеток. Этого достаточно, чтобы надолго уйти в транс, может быть, уже не возвращаться из него никогда. Напугались родственники. Ситуация в самом деле становилась невыносимой. Гитлер понял это и сам. Ему тоже надоело прятаться от чужих глаз, искать встреч там, где их никто не видел. Догадался он и о второй попытке самоубийства. Третья, он прекрасно это понимал, закончилась бы наверняка летально. А то, что она не за горами, было ясно. Он наконец сдался, но совсем не так, как хотелось бы того Еве и ее родителям. Он снизошел до встречи с отцом Евы. В любом случае кое-какой компромисс был достигнут. Женитьба исключается. Канцлер не может иметь семью. Не может связывать себя обязанностями. Зато он… Он позаботится о фройляйн Браун.

У Евы есть свое гнездышко, куда изредка под покровом ночи наведывается ее возлюбленный. Она беседует с ним, она выслушивает его планы. Он для нее кумир. Она готова служить ему верой и правдой. Но… Но у нее маловато средств, то, что она получает у Гоффманна, хватает на жизнь. Поэтому зависимость от семьи, от отца удручает, связывает руки. А ей теперь надо особенно следить за собой, за своими туалетами.

Это справедливо. Вскоре у Евы повышается оклад. Сразу до 450 марок. Номинально она числится все еще у Гоффманна, но в фотоателье появляется по мере необходимости.

Но и на этом щедрость фюрера не заканчивается. Немного позже он выполняет одно заветное желание Евы и покупает ей двухэтажную виллу с палисадником в этом же районе. Это ее собственность. Причем счет оплачивает опять его личный фотограф Гоффманн. Сюда привозят ей продукты, здесь появляются ее успокоенные родственники. Здесь она отдыхает от трудов праведных. Кризис закончился.

Эта вилла сохранилась и до сегодняшнего дня. Двухэтажное серое здание за каменным забором. В архитектурном отношении не представляет собой особой ценности – квадратная коробка с парадной лестницей. Только улица называется теперь по-другому. Не Вассербургерштрассе, как раньше, а Дельпштрассе. Переименовали ее после войны. И живут там другие люди. Может быть, родственники? Не знаю. Мне доводилось прогуляться по ней. Кстати, свой домик Ева сначала нарисовала, а потом тоже зафиксировала на пленку. Так что прогулка вдоль высокого каменного забора с калиткой была для меня, как встреча со старой знакомой. Но потревожить новых владельцев не отважился. Не хотелось вмешиваться в чужую жизнь, объяснять незнакомым людям цель визита.

Ева начинает также понимать, что ее рай приобретен дорогой ценой. Официально она с фюрером не имеет права нигде появляться. Он выезжает в Италию и берет ее с собой. Но на отдалении. Тогда Ева берет с собой сестру Гретель и киноаппарат. У каждого нашлось свое дело. Гитлер беседует с Муссолини, а Ева осматривает окрестности Тосканы и посещает магазины. Фюрер отправляется в Австрию, и Ева с ним. Но не рядом, разумеется. А на таком отдалении, чтобы ни у кого не вызывать ни малейшего повода задуматься о характере их взаимоотношений. Гитлер проводит вечера на банкете, Ева разгуливает по городу с киноаппаратом.

Ева этаблирована, то есть принята в общество Гитлера. Она живет в Бергхофе. У нее своя комната, и своя служанка, и свой шофер с машиной. Материальные и комфортные блага все у нее есть. Но не более того. Она теперь для всех милостивая фройляйн Браун. И в отношениях с фюрером не должна проявлять никаких вольностей. И должна беспрекословно слушаться его указаний. А главное – держаться в тени. Всегда.

О ней никто ничего не писал, в официальных сводках ее имя не появлялось, фотографии Евы держались только в домашних архивах. Ее имя запрещалось употреблять открыто. Конспирация была настолько прочной, что население Германии ничего не знало о существовании Евы до конца апреля 1945 года, когда было объявлено о факте кончины Гитлера и его жены.

Так кем же Ева приходилась ему?

Для него валькирия. Это понятно. Воинственная дева, которая помогает героям в битвах, а потом подбирает души убитых. Может ли для девушки быть что-либо благороднее и возвышеннее! Романтически настроенная, она слушала его с открытым ртом. Валькирии – это преданные девы-богини, вещал он. Сами аскетки, они видели в мужчинах только героев и уносили их души в Валгаллу, чертог мертвых, и там, на небесах, прислуживали им.

Что это? Предвидение своей героической кончины? В нем было мощное начало, сильное продолжение, но не было завершения. И поэтому он так часто обращал свой взор назад, к древним сказам и легендам, к мифам. Чем закончится его миссия на земле? Кто пойдет с ним в преисподнюю? Для этой роли он готовил на всякий случай Еву.

Она прилетела в Берлин в конце апреля 1945 года. Не хотела одна оставаться в Мюнхене. Он требовал, чтобы она вернулась к себе домой. Он делал вид, что рассержен, возмущен, а на самом деле радовался, что нашел родственную душу, способную на подвиг, сделал ее своей сопровождающей в мир духов и теней. Но и она привыкла к нему. Сама чувствовала себя готовой на самопожертвование во имя возвеличивания его роли. Понимала, что вместе с ним войдет в историю. В противном случае останется никем.

В конце апреля 1945 года от рейхсканцелярии ничего не осталось, одни развалины, воронки от бомб и артиллерийских снарядов. Дух злого гения вместе со своей валькирией растаял, испарился, канул в небытие. Говорят, у фюрера глаза были голубые. Пронзительные, яркие. И мало кто из женщин выдерживал его взгляд.