Текст книги "Разведка продолжает поиск"

Автор книги: Михаил Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Да вот… – партизан кивнул в сторону дороги. – Змагаемся, братки.

Еще не рассеялся дым от разорвавшегося неподалеку снаряда, как из-за густого придорожного кустарника выполз танк, хищно повел длинным стволом орудия и тут же выстрелил. В тот же миг гулко ударили два ПТР из окопов, находившихся неподалеку друг от друга. Веер искр сыпанул по броне, но танк, как ни в чем не бывало, снова наводил орудие. На этот раз снаряд поднял столб земли далеко позади партизанской позиции. Затем застрекотали два пулемета.

Наши «пэтээровцы» были опытными: стреляли, когда вел огонь противник, – это чтобы не обнаружить себя. Поэтому вражеский танк, так и не определив точно позиций бронебойщиков, бил вслепую. Но и мощные пули противотанкового ружья никак не могли поразить его толстую лобовую броню, только высекали каскады искр. Вскоре танк, не разворачиваясь, задним ходом отполз за кусты.

Тотчас же противник начал минометный обстрел. Мины сыпались густо, но тоже вслепую: огненно-рыжие снопы вставали то справа, то слева, то перед позицией, то далеко позади. Наконец одна случайно угодила совсем рядом, разведчиков, лежавших в запасных мелких окопах, облепило грязью, мокрым песком и глиной. К счастью, осколками никого не задело.

Вдруг по дороге из Корсаково показался еще один танк. С ходу он стал обстреливать то деревню, то партизанскую оборону на горе, то место, где сейчас рвались мины.

Как много случайностей на войне – и счастливых, и трагических! Случилось ужасное: снаряд угодил прямо в соседний окоп, откуда вели огонь из противотанкового ружья незнакомые нам бронебойщики. Двое из истребительной группы и мы с Поповым бросились туда. Оба бронебойщика лежали, растерзанные осколками, ПТР искорежено.

Танки – их теперь было два – снова двинулись вперед. Опять запрыгали маленькие искристые молнии по толстой броне, а машины все ближе и ближе. Они рванулись на бронебойщиков Василия и Дмитрия Хахилей и подмяли их под себя.

Тогда командир взвода Харитон Савкун поднял остальных своих партизан и они бросились с гранатами под танки. Но тут же полоснули пулеметы….

Когда рассеялся дым, вскрики радости раздались на партизанской позиции: у обочины дороги застыл один танк, а второй торопливо откатывался за кусты. Но и смельчаки погибли.

Нам надо было прорваться к штабу. Истребители подсказали, как это лучше сделать: пробираться по лощине, а они в это время откроют огонь по взлобку, который захватила вражеская пехота.

Проскочили благополучно. Во время прорыва не бездействовали и наши автоматы, и два ручных пулемета. Нашли Константина Васильевича Стрелкова. Он, боевой командир, даже обиделся, когда Попов начал еще раз растолковывать, что его отряд во что бы то ни стало должен удержать позиции, пока левее их обороны не пройдут в тыл все отряды бригады и многочисленный обоз с населением.

– Да мы что – сами не понимаем? В бирюльки здесь играем? Вот взгляните…

Действительно, вражеская пехота, казалось, намертво залегла на подступах к высокой горе, на которой пылали хаты Газберка. Даже невооруженным глазом было видно, как офицер в фуражке с высокой тульей метался у залегшей цепи, поднимая солдат, но те не слушались. И время от времени пистолет в его руке вздрагивал – он стрелял в своих…

Володя Иванов тут же клацнул затвором «дегтяря».

– Отставить! – рука Стрелкова властно легла на ствол пулемета. – Офицера не трогать.

Наконец вражеская цепь поднялась и бросилась вперед, раздалась автоматная трескотня.

Наша оборона молчала, а серо-зеленая цепь в полный рост бежала по склону вверх. Тот самый офицер в фуражке с высокой тульей был чуть впереди и теперь стрелял уже в нашу сторону.

– Ого-онь! – подал команду Стрелков, и длинная траншея, опоясывавшая гору, отозвалась дружным залпом.

Били короткими прицельными очередями и наши разведчики, деловито постукивали пулеметы Володи Иванова и Саши Захарова.

Одним из первых упал офицер и больше уже не поднимал солдат в атаку. Большинство из них остались лежать на склоне горы. Некоторые, как заведенные, все еще карабкались вверх, но падали под градом пуль. Затем оставшиеся в живых начали отползать.

– А вы говорите: в бирюльки играем, – отозвался Стрелков, когда немногие из атаковавших скрылись в кустарнике, который опоясывал основание горы.

О бирюльках мы, конечно, не говорили.

5

Прежде чем отойти от Газберка, мы отбили еще две атаки. Стрелков все время беспокоился о группе истребителей, поставленной у дороги из Апанасковичей. Мы сообщили ему, что приказ комбрига до ребят доведен, но на наших глазах погиб один из расчетов ПТР. Однако истребители держатся, а гранатометчики глушат попытки вражеских махин прорвать оборону отряда слева. Но когда с той стороны вдруг появились два танка с бронемашиной и двинулись вдоль линии обороны, поливая огнем из пулеметов ее защитников, стало ясно, что группа истребителей подавлена. Навеки останутся в архиве строки из политдонесения в БШПД Антона Владимировича Сипко: «Из деревни Сорочино на Газберок противник бросил три танка, из деревни Славени – пять танков. Отряд имени М. И. Кутузова, находящийся в этой деревне, завязал бой и этим дал возможность остальным пяти отрядам выйти из окружения с боями. В этом бою отряд имени М. И. Кутузова потерял 13 убитыми и 3 человека было ранено». Героизм проявили партизаны Василий Хахиль, Иван Чернышев, Дмитрий Хахиль, Иван Хахиль, Сергей Крыжаков, Харитон Савкун. Некоторые были раздавлены гусеницами танков, а Н. С. Короткий, В. В. Козик в упор расстреляны из танков.

Силы отряда Константина Васильевича Стрелкова были на исходе. Не было гранат, чтобы подорвать танки, которые утюжили траншею и двигались вдоль линии обороны, кончались и патроны. Надо было отходить. Отправляя нас в отряд имени М. И. Кутузова, комбриг сказал, куда отойти – на Крошино, Станулево.

Бригаду, измотанную боями во время выхода из окружения, мы нашли на новой линии обороны: Бураки – Загорцы – Липовцы – Логовые – Козлы. Отряд К. В. Стрелкова встал на отведенные ему позиции.

Противник наседал. Командование бригады сориентировало командиров отрядов и взводов держать постоянную связь между собой. В усложнившейся обстановке это было очень важно. Взаимовыручка в бою, своевременная помощь силой и оружием, хорошо налаженная связь между отрядами и отдельными группами партизан имели решающее значение. Это хорошо понимали не только командиры, но и рядовые бойцы-партизаны. Связь же, как правило, осуществлялась только через разведку, так как партизаны не имели ни телефонов, ни радиостанций. Подвергая себя смертельной опасности, преодолевая вражеские засады, под обстрелом снайперов, под артиллерийским и минометным огнем разведчикам приходилось скакать на лошадях, пробираться пешью, а то и ползти, чтобы проникнуть в соседние отряды и взводы и передать распоряжение командования. А когда требовалось, они оказывали и огневую помощь.

Помню, в полдень 30 апреля, когда занимали промежуточную линию обороны от наседавшего врага у деревни Станулево, мы услышали ожесточенный бой в тылу противника – в стороне деревень Загорцы и Липовки. К нам прорывался отряд или большая группа. Командир отряда Фидусов подозвал Ивана Попова и что-то сказал ему. Смотрю, бежит наш Иван Митрофанович прямо к нам.

– Собирай всех! – крикнул мне. – Нужно немедленно узнать, кто ведет бой, и помочь.

Разведчики сразу же собрались в траншее. Попов поставил задачу пробиться к партизанам, ведущим бой во вражеском тылу, помочь им огнем и вывести на линию нашей обороны.

Мы двинулись в путь. Деревня Черниченки, расположенная впереди, была занята гитлеровцами. Отсюда они вели бой с нашим отрядом. Поэтому решили взять левее, по заболоченному кустарнику, и в промежутке между Липовками и Загорцами пробиться к ведущим бой. В том, что там партизаны, не сомневались. Мы слышали команды, различали говорок «дегтяря», «голоса» наших автоматов и винтовок.

Не впервые разведчикам прорываться к окруженным товарищам. Вот и сейчас решили с ходу напасть с тыла на противника, соединиться со своими и, если удастся, не мешкая, чтобы фашисты не успели опомниться, вырваться из окружения.

По кустарнику подползли к вражеской обороне, ударили с тыла и тут же сделали бросок к пробивавшимся. В таких случаях, правда, можно пострадать от их же огня. Ведь наше появление неожиданно, а в горячке боя трудно разобраться, что именно свои идут на помощь. Тем более, вместе с гитлеровцами в бой шли и полицейские, одежда которых броско не отличалась от партизанской. Пока разберутся, может погибнуть не один идущий на выручку. Поэтому мы на ходу закричали:

– Не стрелять! Свои!

Все же несколько автоматных очередей пролетело над нашими головами.

Это оказался отряд имени В. И. Чапаева. Каратели продвинулись вперед, а он по-прежнему держал оборону.

Разведчики вместе с отрядом тут же заняли оборону и начали отбивать одну за другой вражеские атаки. Отряд нес большие потери. Уже убит командир взвода Федор Трофимович Захаров, при мне погибло четверо партизан. Еще больше раненых: их приносят и приносят в землянку с двойным накатом. Среди них вижу и Ивана Судникова из деревни Колышки. Я хорошо знал его семью. С первых дней оккупации Судниковы активно включились в подпольную борьбу, а весной сорок второго ушли в партизанский отряд. Брат Ивана, Павел Маркович, стал помощником комиссара отряда по комсомолу. Отца расстреляли оккупанты за связь с партизанами.

Однако обстановка такова, что через минуту или три и сам, возможно, сложишь голову. Надо немедленно найти кого-либо из командования отряда и передать, где сосредоточились основные силы бригады.

Но мгновения потеряны. Прорываться в том месте, где только что прошли мы, видимо, уже не имело смысла. По опыту знали, эти участки гитлеровцы тотчас же закрывали большими силами. Придется искать другое место, где враг меньше всего ждет нас.

За моей спиной послышались голоса:

– Комиссар идет! Комиссар!

Я обернулся и увидел Леонида Петровича Казакова. Пригнув голову, он торопливо шел к нам по траншее.

– Какими судьбами? Где бригада? Где другие отряды? – тут же засыпал он нас вопросами.

Мы с Иваном Поповым подробно обо всем рассказали ему. Поведали и о том, что намерено предпринять командование, чтобы оторваться от наседавшего врага.

Леонид Петрович на минуту задумался, потом подхватился и послал связного за командиром. Петр Васильевич Алешко появился быстро. Был он ниже ростом, поэтому шагал по траншее, не пригибаясь.

– Ну, если эти ребята пришли к нам, – командир улыбнулся, – значит, прорвемся.

Он, видимо, вспомнил, как 12 апреля, на второй день блокады, наши разведчики прорвались через боевые порядки врага к трем окруженным у Западной Двины отрядам, а затем совместными усилиями соединились с бригадой в антуновском лесу.

Посоветовавшись, решили прорываться левее Загорцев – перелесками на Козлы, Крошино и Станулево. Забрали раненых и двинулись на штурм. Сила и натиск сделали свое дело. В Козлах враг сначала оказал упорное сопротивление, но потом, почувствовав мощь огня и нашу решимость, не устоял. Мы вырвались к своим.

К вечеру подошла пехота противника, начала окапываться. Не отдохнув, наша разведка снова ушла в поиск. Мы видели, как к передовой подходили танки, автомашины подвозили пехоту. Солдаты тут же занимали позиции, но рыли мелкие окопы и пулеметные точки. Подошла и артиллерия, но не стала отрывать капониры для пушек. Нам стало ясно, что утром гитлеровцы начнут наступление.

Когда мы обо всем разведанном доложили в штабе отряда, Фидусов тут же уехал к комбригу. Он возвратился в полночь оживленный и приказал командирам взводов укрепить оборону, а на танкоопасных местах поставить истребительные группы. Из штаба бригады доставили гранаты и патроны для ПТР.

Под утро стало известно, что нам поможет и фронтовая авиация. Снова партизаны воспряли духом: измученные и голодные, они отрывали траншеи в полный рост, готовили пулеметные точки, окопы для истребителей танков.

С рассветом противник начал пристрелку из артиллерии и минометов, притом с открытых позиций, затем застрекотали чуть замаскированные пулеметы. Танки стали маневрировать по предполью, тоже изредка постреливая из орудий и пулеметов. Мы молчали, берегли боеприпасы.

Вдруг с северного направления послышался необычный гул, а вскоре низко над лесом мы увидели стремительно приближавшиеся самолеты. Над полем они еще снизились, а когда начали разворот, на плоскостях сверкнули красные звезды.

В газетах мы читали о «летающих танках», но никогда не видели их. Да, это были штурмовики Ил-2. Они тут же открыли огонь из пушек и пулеметов, а по орудиям и танкам реактивными снарядами. Когда самолеты сделали еще один заход, вражеские позиции нельзя было узнать. Пылали танки и автомашины, рвались ящики со снарядами, по полю метались перепуганные лошади. Некоторые наши подразделения тут же рванулись в атаку, но вскоре залегли – попали под огонь штурмовиков. Но как только те скрылись за лесом, партизаны дружно атаковали еще не пришедшего в себя противника. Но полностью разгромить его не удалось. Враг получил подкрепление. Сюда опять прибыла колонна автомашин с живой силой.

Однако гитлеровцы так и не решились в тот день пойти в наступление.

Конечно же, они не ожидали такого оборота событий. 17 апреля тоже наша авиация наносила бомбовый удар по их обороне на реке Дива. Но то была ночная бомбардировка. А здесь – между Липовкой и Загорцами, можно сказать, среди белого дня, да еще штурмовиками! Немцы не находили от них места на фронте. И вот теперь…

В западне

1

Мы предчувствовали: не сегодня, так завтра гитлеровцы предпримут атаки на наши позиции. В то же время командование знало, и это не было секретом для рядовых, что все партизанские подразделения оттеснены от своих рубежей, окружены со всех сторон, и фашисты стараются прижать нас к железной дороге Полоцк – Молодечно и там разгромить наголову.

Не зная, как сложится обстановка завтра – 1 мая, Антон Владимирович Сипко посоветовал вечером провести беседы в подразделениях. Я тоже рассказал своим разведчикам об истории зарождения первомайского праздника, напомнил, как в труде и в бою отмечают все революционные праздники советские люди. И, конечно, говорил о ближайших задачах разведки в эти напряженные, полные драматизма блокадные дни. Как никогда, разведчик должен быть теперь начеку, знать, что от его действий зависит жизнь не только партизан, но и многих сотен стариков, женщин и детей, следовавших вместе с нами, которых мы взяли под свою защиту.

С самого утра 1 мая гитлеровцы начали наступление. Нам же нельзя было ввязываться в затяжной бой: патроны и гранаты на исходе. Надеяться на помощь с Большой земли не приходилось, так как партизанский аэродром уже захватил враг.

Поступила команда: отходить. Видимо, руководство бригады согласовало со штабом оперативной группы и маршрут отступления – в лес под деревню Селище. Предстояло идти на Крошино, Лозовку, затем переправиться через реку Ушача. Там, казалось, нас ждет полная безопасность, в крайнем случае не придется вступать в позиционные бои, измотавшие нас окончательно. Но – увы! – так только казалось. Не представляли мы, что ждет нас в этом переходе, в последующие два дня, да и потом.

Для обеспечения отхода сформировали штурмовую группу, в которую вошли все разведчики отрядов, бригадная разведка и лучшие пулеметчики. Нам вручили про запас патроны и гранаты.

Взяли путь на Крошино. За нами двинулись бригада и огромный обоз с населением.

Группа уже подходила к околице, когда из деревни нас неожиданно обстреляли из пулеметов и автоматов. Мы никак не ожидали, что фашисты опередят нас. После минутной растерянности штурмовая группа дружно рванула вперед, смяла небольшой вражеский заслон.

– Да-а, делишки… – озадаченно отозвался Иван Попов, когда мы подходили к Лозовке. – Коль они и тут окажутся, нелегко будет перебраться через Ушачу.

И там оказался заслон. Но мы, получив урок под Крошино, осторожно подобрались к этой деревне, а затем мощным огнем выбили гитлеровцев из Лозовки.

По пути к месту переправы была еще одна деревня – Баньково, это почти в километре от реки. В ней не оказалось вражеского заслона, и мы немного успокоились. Послали посыльного к комбригу, чтобы быстрее подводил людей к реке. Ведь за нами следовала длиннющая колонна гражданского населения. На подводах средь разной домашней утвари примостились старики, дети, больные, за телегами шли привязанные за рога коровы, даже гнали небольшой табунок овец. За обозом следовал наш госпиталь и хозвзвод. Партизанские отряды прикрывали этот растянувшийся необычный обоз.

Местные партизаны подсказали, что лучшего места для переправы через Ушачу, как возле Баньково, не отыскать. Да и видна дорога, обрывавшаяся у широко разлившейся реки.

Как глубоко здесь? Каково дно? Пройдут ли крестьянские телеги? Очень много вопросов волновало штурмовую группу, а ответ надо было «искать» в самой широко разлившейся от вешних вод реке. Мы тут сбросили одежду и – в воду. Сотни холодных игл вонзились в тело каждого. Но надо знать, надо «нащупать» ответы своими ногами.

Глубина до полутора метров, дно – песчаное, в мелких камешках. Значит, и люди пройдут, и телеги проедут. Луг на противоположной стороне тоже песчаный, не заболоченный – не застрянет обоз и после переправы. А там, у далекого горизонта, синеет, маня к себе, спасительный лес.

Главное теперь – только успеть бы переправиться. К реке уже подходила колонна, правда, конца ее не было видно, а тут заговорили пулеметы нашего заслона, поставленного у Лозовки на шоссе, ведущем со стороны Ушачей. Значит, гитлеровцы знают, что мы здесь намерены переходить реку, и пытаются помешать. Да и как не знать, ежели с самого утра нас сопровождает «рама»; хорошо, что хотя не обстреливает.

Подошли первые телеги. Как вкопанные, они остановились у самой реки. И лошади, и люди боялись шагнуть в воду. Снова партизанам пришлось лезть в реку, хватать под уздцы упрямившихся лошадей, тащить за собой. Остальные пошли смелее. Вскоре на берегу образовалась толчея: каждый торопился побыстрее перебраться на ту сторону, а брод-то на одну-две телеги. Получился настоящий затор. Но тут как раз вовремя подоспел комиссар бригады Антон Владимирович Сипко.

– Без паники! – крикнул он. – В первую очередь переправим детей и раненых. – И приказал кому-то из партизан: – Скачи за госпиталем!

А дети, считай, на каждой подводе, и каждая мать старалась переправить своих первыми. Трудно приходилось Сипко. На помощь ему поспешил Леонид Петрович Казаков, комиссар отряда имени В. И. Чапаева. Он стал наводить порядок с противоположной стороны колонны. Правда, в такой ситуации обычное вежливое и сердечное слово комиссара не всегда помогало. Пришлось кое-кого и одернуть. Иначе поступить здесь нельзя было, и наши комиссары действовали, исходя из конкретной обстановки. Многие их знали в лицо, уважали за боевые дела, за постоянную заботу о людях.

Теперь быстрее пошла переправа. Правда, и разведчики по очереди (долго не пробудешь в реке – очень холодная вода!) дежурили на самом броде, хлестали плетями упрямившихся лошадей, подгоняли медлительных, выталкивали телеги из русла на противоположный берег.

Вдруг из-за кустарника вынырнули самолеты и на бреющем полете понеслись к переправе, открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, сыпанули мелкими бомбами.

Страшное творилось на переправе! Опрокидывались телеги, ржали и метались по лугу лошади, в ужасе кричали женщины и дети, появились убитые и раненые. Запылало Баньково.

А мы не можем открыть огня по самолетам: бережем патроны для наземного, более жестокого врага…

Еще два захода сделали стервятники, и каждый раз шли из-за реки. Били по броду, по длиннющему обозу, метавшемуся по полю и приречному лугу. Пикировщики своими шасси-«костылями», казалось, опрокинут на землю не только все живое, но и повозки с домашней утварью.

Порядок на переправе был нарушен в считанные минуты. Теперь опять пришлось восстанавливать его. И снова Сипко и Казаков принялись командовать у реки, а разведчики бросились в воду. Никто из штурмовой группы не ушел впереди переправившихся, все остались у брода. У нас ведь весь запас патронов, и нужно защищать в первую очередь людей на этом берегу.

А в тылу уже разгоралась перестрелка, значит, враг шел по пятам.

2

Сипко дал команду окопаться в Баньково, и часть партизан ушла в горящую деревню. Она стояла на взлобке – удобное место дать отпор фашистам, если, подбросив силы, попытаются прорваться к переправе.

Деревня пылала, а мы торопливо рыли траншею. Когда поднимали головы, видели, как пылил большак, ведущий из Ушачей: то подъезжали новые машины к Лозовке.

Я поскакал к Сипко: что делать? Антон Владимирович, показалось, очень уж долго раздумывал, что ответить на мой вопрос.

– А знаешь, берите с Поповым своих разведчиков и скачите на помощь комбригу.

Мы еще захватили с собой десяток верховых партизан, следовавших в колонне к переправе. Прискакали в Лозовку, нашли Сакмаркина, отбили вместе очередную атаку. Комбриг, подбадривая бойцов, под пулями перебегал от одной залегшей группы к другой. Когда же огонь противника поослаб, подошел к нам, начал торопливо расспрашивать, как там, у переправы. А потом сказал:

– Вот что, хлопцы, помогли – и хватит. Я сам тут как-нибудь управлюсь. Ну, на всякий случай, оставьте мне человек десять. Остальным к реке помогать, помогать! Если что – засядьте в свежей траншее. – Комбриг, конечно, имел в виду отрытую только что в пылающей деревне. – Но всех, буквально всех переправить. Головой отвечаете. Ясно?

– Так точно! – вытянулся было Попов.

– Ладно тебе, ладно. Ну, топайте, хлопчики…

И мы бросились к коноводу.

У реки опять собралось много телег и раненых. Скот теперь переправляли чуть правее того места, где проходили люди и повозки. А что, если «расширить» брод?

Мы снова полезли в реку немного правее переправы. Почти та же глубина, значит, и здесь можно.

От такой вести сразу повеселел наш Сипко, приказал Казакову скакать в конец колонны и быстро вести последнюю ее часть к реке.

Теперь Ушачу пересекали широкой полосой и люди, и телеги, а колонна, тянувшаяся к реке, стала заметно короче. Возчики уже отчаянно нахлестывали лошадей, чтобы догнать передних. Вскоре подоспел и Казаков с остатком колонны, начал переправу правее первого брода. Тут было чуть глубже.

Женщины, кто в чем был, решительно входили в воду, приподнимая на руках малышей. Многих детей переправляли партизаны. Даже робкие деревенские ребятишки смело обхватывали их за шеи. Раненых подносили к реке прямо на одеялах или самодельных носилках, кое-как укладывали на повозки, с которых хозяева тут же без сожаления сбрасывали утварь. Не было уже никакого шума, крика, даже дети не плакали. Только всплески воды. И эту жуткую тишину время от времени вспарывали пулеметные очереди и глухие разрывы гранат, уханье мин, доносившиеся из Лозовки.

Переправа продолжалась. Но было совсем неизвестно, как там, впереди, куда уходили переправившиеся. Поэтому комиссар приказал Попову вести колонну, точнее разведать предстоящий путь.

Обычно у разведчиков такой закон – быть неподалеку от своего командира. Понадобилось всего две-три минуты на сборы, и все мы бросились к лошадям. Привыкшие ко всему, они спокойно вошли в воду. К счастью, она не доставала до войлока, значит, не собьем седлами спины животных. Вот только подпруги намокли.

За лугом сразу же начинался кустарник, далее – березнячок. Здесь переправившиеся приводили себя в порядок, выжимали мокрую одежду, переобувались.

А мы галопом помчались по дороге на Ровбы. Деревня стояла на горке. Отсюда хорошо было видно, что творилось на реке. Будь здесь противник, он бы ринулся к переправе. И все же, по опыту зная, как обманчива иногда тишина, царящая в деревне, осторожно приблизились к окраине. Деревня оказалась пуста: ни жителей, ни партизан, ни гитлеровцев. Видно, сельчане ушли с местными партизанами, оставив свои жилища, а противник еще не успел занять Ровбы.

Не было его и в следующей деревне – Двор Плино. Та же картина: безлюдные хаты, пустые сараи, двери и ворота распахнуты настежь.

До войны здесь находился центр колхоза. Крестьяне сохранили здесь все общественные постройки. Уцелела и конюшня – длинное здание, крытое тесом. Оно-то и спасло нас. Вдруг показался учебный самолет, и мы поздновато заметили его. Однако Попов не растерялся.

– В конюшню! – приказал он и первым устремился к распахнутым воротам.

Пригнувшись в седлах, мы вскочили в это просторное высокое помещение как раз вовремя: летчик сбросил кассетную бомбу. Хорошо, что сами бомбы были небольшого размера и взрывались, как только касались препятствия. По крыше частой очередью заухали взрывы. Но тес был толстым, осколки его не пробивали, пошли вверх. Летчик, по-видимому, понял это, а бомб обыкновенных у него не оказалось. Стервятник круто развернулся и прошил из пулемета по стенам. Щепа сыпанула с бревен. Нам опять повезло: даже ни одну лошадь не царапнуло.

Мы подождали, пока подойдет голова нашего обоза, чтобы людям указать направление, и помчались на Заборовно. Там тоже не было ни жителей, ни партизан, ни фашистов. Рядом с этой деревней уже высился лес, и колонна без всяких команд и подсказок устремилась к нему.

3

Какое это счастье – лес! Он спасал и от висящей над головой «рамы», и от вражеских солдат. Здесь им за каждым деревом мерещился партизан. Смелости у них прибавлялось, когда удавалось раздробить партизанское подразделение на группки. Тогда гитлеровцы начинали прочесывать лесной массив. Но хотя мы и потрепаны сильно, и потеряли много своих боевых товарищей, мы – бригада, а не расчлененные мелкие группы. В этом – наша сила!

И все-таки надо быстрее уходить отсюда. Прижмут нас к железной дороге – плохи тогда дела. Она, знаем по собственному опыту, не раз совершали здесь диверсии, сильно укреплена. Фашисты – не простачки, к этому времени еще больше понаставили дзотов, бункеров, укрепили и станции-гарнизоны. Да и всегда могут по железной дороге подбросить силы на нужный участок. В нашем тылу также отборные гитлеровские подразделения. Значит, очутимся мы между наковальней и молотом.

Тогда я не знал и не предполагал, что все бригады сосредоточились в этих местах, чтобы вырваться из блокады через железную дорогу Полоцк – Молодечно. Только накануне прорыва мелькнула такая догадка. Позже, знакомясь с архивными документами, убедился – это был приказ штаба оперативной группы соединения.

Мы вошли в лес возле деревни Углы и направились под Рябченки (лесная деревня). Вместе с обозом гражданского населения остановились в бобыничском лесном массиве. Везде в деревнях и деревеньках были и сельчане, и партизаны. Это придавало нам уверенность в своих силах, понемногу успокаивало после нервной встряски на переправе через Ушачу.

Смеркалось, когда Попова и меня вызвал Фидусов. Макар Филимонович приказал нашему взводу разведать путь через Чашки к железнодорожному полотну левее станции Прозороки. Именно здесь, возле самой станции (а там немалый, конечно же, гарнизон охраны дороги), намечался прорыв. Командир отряда предупредил, чтобы разведку боем ни в коем случае не вели. Только проверить и убедиться, поставлены ли в ближайших по этому маршруту населенных пунктах вражеские заслоны, есть ли гарнизоны.

А комиссар Андрей Григорьевич Семенов добавил:

– Вы уж, хлопцы, проползайте на животе весь маршрут, определите точно, где можно пройти безопаснее. С нами, точнее, за нами после прорыва пойдет и население. Ну, а вам, естественно, придется быть за проводников. Притом найдите местечко поближе к Прозорокам. Возле самой станции меньше дзотов и охранников.

О последнем Андрей Григорьевич мог бы и не говорить. Не раз мы переходили железную дорогу именно возле самого семафора. Как возле Ловши: один раз – всей бригадой, дважды – разведгруппой, когда шли в «треугольник» и возвращались оттуда.

Как только стемнело, мы в полном составе да еще с постоянными нашими пулеметчиками – Володей Ивановым, Таджатом Маркосяном и Сашей Захаровым – отправились на задание. Деревня Боровые встретила нас полной тишиной: ни сельчан, ни партизан, ни гитлеровцев. Только единственная собачонка подала голос из подворотни и тут же замолкла.

Двинулись дальше, притом в хорошем настроении: значит, в эти места еще не пришли фашисты! Обошли Чашки и решили проверить их, так сказать, с тыла – со стороны железной дороги. Еще было далеко до околицы, как по нас резанул пулемет, зачастили автоматы, сыпанули вверх осветительные ракеты. К счастью, никого не задело, и мы осторожно попятились, не отвечая на вражеский огонь. Ракеты полетели и из самой деревни. Значит, наскочили на боевое охранение.

Повернули к железной дороге. Подошли к Боярам. Здесь все ясно: гитлеровцы пускают ракеты, время от времени постреливают, вроде оповещают, что они уже тут.

Между тем то справа, то слева, то впереди нас вспыхивали короткие, но яростные перестрелки. По «почерку» определили: партизанская разведка. Выходит, везде, куда ни пойди, – гитлеровцы.

Регулярные войска немцев сельчане определили метким словом: каратели. Они сжигали захваченные деревни вместе с жителями, отдельные хаты и другие постройки, хозяева которых ушли вместе с партизанами, расстреливали на месте группы людей, прятавшихся в лесу. Действительно, каратели.

Картина для нашей разведки была ясна. Надо поскорее – близилась полночь – возвращаться в отряд.

Доложили Фидусову. Он, мрачнее тучи, поднялся с березового чурбака, сказал Попову:

– Пошли к комбригу.

Возвратились быстро.

– Так вот запомни, – продолжал Фидусов разговор, видно, начатый с Поповым, когда они вышли из штаба бригады (из-под разлапистых ветвей столетней ели), – разведка ведет отряд до тех пор, пока можно не вступать в бой. Ежели что – врежьте! Ну а мы поможем. Хотя, – он вздохнул, – патронов кот наплакал.

Тут же подняли по тревоге партизан, а население предупредили: быть начеку – ждать, после прорыва придем за вами. Всей бригадой двинулись к Чашкам. Через километр наше боевое охранение обнаружило слева еще одну партизанскую колонну (теперь уже не помню, какая это была бригада). И мы повеселели: все-таки не одни!

А мне сейчас, в настоящее время, по поводу этой встречи думается вот что. Всем партизанским подразделениям было приказано: в ночь на 2 мая идти на прорыв внешнего кольца блокированного района – укреплений, оборудованных вдоль железной дороги. Прорыв намечался возле станции Прозороки. Но каждый командир бригады определял самостоятельно свой маршрут, по его мнению, самый лучший, менее опасный, самый ближний. Вот так и получилось (это мы вскоре поняли), что кроме нашей бригады и шедшей слева двигалось по этому направлению еще несколько партизанских бригад.