Текст книги "Разведка продолжает поиск"

Автор книги: Михаил Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Враг понял, что главный участок, наиболее опасный, но открывающий ему путь на Ушачи, – пригорок возле шоссе, где находилась линия обороны взвода Смольникова. На этом небольшом пятачке у большака и сосредоточили огонь гитлеровцы. Взрывы снарядов и мин буквально перемешивали мокрый снег с желто-бурым песком. Пасмурный апрельский день при полном безветрии стал сумрачным от пороховых газов, от дыма разрывов снарядов и тяжелых мин. Отстреливаясь от наседавших врагов, я постоянно следил за обороной соседнего взвода Михаила Смольникова. Там была моя сестра Нина, и я отвечал за ее жизнь не только перед самим собой, не только перед собственной совестью. В ушах звучал голос матери:

– Ты смотри за ней, сынок, чтоб чего-нибудь не случилось…

А там уже огонь достиг того предела, когда бойцы перестают кланяться взрывам снарядов и мин, густому посвисту пуль – в полный рост перебегают с одного места на другое, чтобы занять более удобные секторы обороны. Часто среди группок партизан замечаю свою Нину – по ее санитарной сумке… Вот она, не прячась от шквального огня, тащит раненого.

– Нина-а, пригни-ись! – кричу изо всех сил.

Но в этом адском грохоте, в трескотне автоматно-пулеметного огня она не слышит меня, занята своим делом.

– Сестричка, держись! – успеваю крикнуть, пробегая возле лощинки, в которую она стянула раненых и теперь перевязывала.

Нина подняла воспаленные глаза, как-то отчужденно – вроде не узнала – взглянула на меня, но все же ее голос дрогнул:

– Держусь, братка, держусь…

И этот отчужденный взгляд, и этот дрогнувший голос на слове «братка» – до сих пор со мной…

Но тут один из танков стремительно вынырнул из-за горы и на большой скорости ринулся на позиции, с ходу проутюжил окоп соседей-бронебойщиков Владимира Волкова и Василия Федуры – раздавил их гусеницами. Тотчас же Петр Пузиков, начальник штаба отряда имени К. Е. Ворошилова, схватил противотанковое ружье и открыл огонь по танкам, снова появившимся из-за горы. Было отчетливо видно, как на корпусе то одного, то другого, то третьего ярко вспыхивали искры бронебойных пуль, но они не причиняли вреда стальным махинам. Тут же немцы обнаружили, откуда бьет ПТР, и Пузикова ранило осколком снаряда, разорвавшегося неподалеку от его окопа… Вскоре бронебойщики Николай Королев и Николай Зайцев метким выстрелом подбили один из танков, и он замер на поле боя. Но через минуту второй, круто развернувшись, ударил из орудия по нашим смельчакам. Прямым попаданием снаряда оба они были сражены наповал. Спустя несколько мгновений первым же выстрелом Тимофей Гусаков из другого ПТР заставил замолчать и этот танк. Гитлеровцы уволокли его на буксире на Залуженскую гору.

4

Когда густая цепь вражеских солдат в приплюснутых касках снова хлынула в контратаку, вместе с группой разведчиков я перемахнул большак – побежали на помощь взводу Михаила Смольникова. С ходу бросились в атаку, раздумывать некогда. Промедлишь – в один миг получишь пулю в лоб или штык в грудь: фашистские гренадеры натренированы в боях на фронте, да и снаряжение у них не идет ни в какое сравнение с партизанским.

Трудно в такой ситуации мгновенно осмыслить происходящее, даже рассмотреть, где свои, где враг. Все сцепилось и слилось в какой-то огромный живой клубок, который перекатывался с одного места на другое. Направить движение этого клубка никто не мог – ни партизаны, ни гитлеровцы. Дело в том, что отряд Василия Нестерова весь огонь разумно сконцентрировал на Залуженской горе и не давал никакой возможности карателям подняться, чтобы сбежать в низину и помочь своим. Но и фашисты из-за горы открыли такой минометный огонь по отряду имени К. Е. Ворошилова, что не только бежать вниз на помощь своим, но и поднять голову из траншеи невозможно.

А клубок партизан и вражеских солдат внизу, в пойме вымерзшего за зиму небольшого ручья, катался то вправо, то влево, то вперед, то назад. Стрелять сюда ни гитлеровцам, ни нам никак нельзя: поразишь своих…

Остатки партизан взвода Смольникова окружили своего командира и отбивали наседавших со всех сторон фашистов. Они заметили партизанского вожака и теперь стремились во что бы то ни стало уничтожить его. Вовремя, однако, мои хлопцы подоспели на помощь! Хотя и немного нас, но все же свежие силы. И нам тоже пришлось столкнуться с новой волной фашистов, залегших невдалеке, а теперь поднявшихся во весь рост для броска врукопашную. Они безо всякой осторожности лезли на нас. Нельзя допустить их до рукопашной: они перебьют нас до одного, передушат. И мы, не сговариваясь, с близкого расстояния с колена открыли дружный огонь.

Никто не командовал нашей группой: разведчики сами определяли жаркие точки, где наиболее они нужны. Всей группой бросились на помощь Михаилу Смольникову. Он уже без своего грязно-белого, в «морщинах» полушубка. В одной гимнастерке, с автоматом, весь в поту, Михаил сцепился с каким-то ефрейтором, а затем, одним прыжком отскочив от него, разрядил обойму своего ТТ. Второй гитлеровец пытался приблизиться к командиру, но здесь невесть откуда появился Михаил Белюсев и, схватив винтовку за ствол, как дубиной, нанес такой удар гитлеровцу по голове, что тот свалился наземь, хотя и был в каске.

В сутолоке схватки и я оказался рядом со Смольниковым. Он как-то провел по мне взглядом, выражавшим не то удивление, не то благодарность, и опять схватился с каким-то гитлеровцем. Сначала Михаил сильным ударом ноги положил того на землю, а затем выстрелил в упор.

Между мной и Смольниковым оказались три гитлеровца. «В рукопашной схватке нельзя разделяться!» – мелькнуло в моей голове, и в тот же миг я выстрелил из нагана в грудь ближайшему. Второй будто сам свалился мертвым. Глянул: это Борис Павлов, мой земляк, уложил его. Третий солдат, явно здоровее Смольникова, схватил его за руку с пистолетом и высоко поднял кверху, не давал стрелять. Опередив меня, Борис наотмашь ударил прикладом по плечу с узким погоном. Не поспей он этого сделать, поединок неизвестно чем бы кончился…

Разведчики, разгоряченные схваткой, уже потеряли осторожность. Страх исчез, мысли инстинктивно подчинены одному: не убьешь ты – убьют тебя… Перезаряжая наган, огляделся: маловато же у нас осталось силенок.

И тут из камышей Усвейского озера к нам на помощь прорвалась большая группа партизан отряда имени К. Е. Ворошилова. С криком «ура!» она с ходу бросилась на фашистов. Перевес в силе на некоторое время стал на нашей стороне. Гитлеровцы дрогнули, попятились, залегли и открыли сильный огонь. Мы снова оказались явно в невыгодном положении. Тоже пришлось залечь, начать перестрелку.

Видно, кто-то из командиров на Ляховской горе заметил это, и наши минометчики тут же открыли прицельный огонь по гитлеровцам. Да так метко стали разить их, что враг не мог поднять и головы.

В это время к нам подполз Капитон Григорьев.

– Как ты сюда попал? – удивился я.

– Командир прислал за вами. Дело есть…

5

К этому времени со стороны Усвицы гитлеровцы подошли к самому озеру, сделали несколько попыток прорваться по льду с фланга, но получили отпор. Теперь Заговалино, Ратьково и весь северо-западный берег озера они обстреливали из пулеметов и минометов.

Все эти нерадостные вести узнал я от Ивана Попова, приславшего за мной Капитона Григорьева. Командование отряда беспокоило, что в последний час нарушилась связь со штабом бригады, располагавшимся в Быстринах. Неясна была обстановка и у наших ближайших соседей, занимавших оборону вдоль берега Западной Двины. Поэтому двух разведчиков Попов направил к реке, а меня с двумя бойцами – в Ковалевщину, что неподалеку от Красного, на оборону отряда Василия Исаченко.

Как только отъехали, из-за озера ударил вражеский миномет. Но расстояние до нас – километра полтора-два, и фонтаны разрывов вспыхивали то справа, то слева, то позади, то спереди. Мы мчались во весь опор, по-молодецки, а скорее, по-ухарски пренебрегая опасностью.

Прискакали в Ковалевщину, когда на позициях отряда имени А. В. Суворова вновь вспыхнула интенсивная перестрелка. Лошадей остановили в каком-то сарае со снесенной снарядом крышей, а сами перебежками и ползком – к линии обороны. Густо свистели пули над головами, то там, то тут рвались мины.

Наконец вскочили в траншею. Она не разрушена, как наша, даже можно идти пригнувшись. За изгибом отбивал резкую дробь ручной пулемет. Смотрю: Нина Антоник! Одна, без второго номера. Поставила «дегтярь» на бруствер и бьет короткими очередями в сторону Красного. Там накапливалась для броска группа фашистов. Вот они бросились врассыпную, заскользили в талом снегу. Тут же длиннющей очередью зашелся ручной пулемет, справа и слева из траншеи забухали винтовки, затрещали автоматы. Некоторые гитлеровцы свалились сразу же, другие бросились вперед. Но и они вскоре замерли среди густо валявшихся трупов.

Нина вытерла рукавом мокрый лоб и оглянулась. Разрумянившееся ее лицо осветилось улыбкой. Даже в своем старушечьем, в клетку платке, фуфайке, перепачканной окопной грязью, и старых разбитых сапогах она казалась красивой. Комсомолка-пулеметчица протянула мне руку, по-мужски крепко пожала мою. От нее мы узнали, что в десятом часу с тыла к их участку обороны подошли гитлеровцы. Партизаны вынуждены были отойти в Ковалевщину. Вот с тех пор отряд имени А. В. Суворова без передышки отбивал атаки фашистов. Неспокойно и по всей линии партизанской обороны. Девушка рассказывала, как партизаны отбивали атаки фашистов, и только изредка оборачивалась ко мне: все время следила за противником.

– Лезут и лезут! – она тут же секанула очередью по гитлеровцам, пытавшимся продвинуться в нашу сторону. – А мы их – вот так! – и снова отрывисто ударила короткими, в четыре-пять патронов, очередями.

О Нине Савельевне Антоник хочу рассказать чуть подробнее. Активная участница обольского подполья, она одной из первых пришла оттуда в партизаны и храбро сражалась с оккупантами. В отряде имени А. В. Суворова была пулеметчицей, затем ее взяли в разведку. Строгая, предупредительная и в то же время общительная девушка пользовалась большим авторитетом среди молодежи. Ее, партизанскую пулеметчицу, в апреле 1943 года комсомольцы избрали делегатом на межрайонную комсомольскую конференцию, которая проходила на Россонщине, в деревне Клястицы. Эта конференция имела большое мобилизующее значение по активизации борьбы в тылу врага. Воевала Нина отчаянно. За мужество и отвагу она, одна из немногих девушек-партизанок, награждена орденом Красной Звезды, медалью «Партизану Отечественной войны».

Когда наша бригада соединилась с частями Красной Армии, Нина добровольцем пошла на фронт. После победы над фашистской Германией участвовала в разгроме японских милитаристов. Демобилизовавшись из рядов Красной Армии, Нина Савельевна Антоник (Позюбанова) работала в Минске. Сейчас – персональный пенсионер.

– Миша, здоров! – раздалось совсем рядом, и я тоже с радостью узнал Наташу Герман, секретаря Сиротинского подпольного райкома комсомола.

– Ну, что тут у вас? – спросил у нее.

– Лучше не спрашивай. Жарко, одним словом. – И к Нине: – Ты глаз не спускай с гребешка вот этого. Там снова накапливаются… – она показала рукой на край кустарника, что тянулся со стороны Красного.

Наташа, пригнувшись, побежала по траншее дальше, а я – на правый фланг, где, по словам Нины, должен быть командир отряда.

Всюду в траншее бойцы зорко следили за противником. Не прекращался и огонь: то громыхали винтовочные выстрелы, то короткими очередями били автоматы и пулеметы. Оборонявшиеся моментально брали на мушку даже одиночного солдата. Но и гитлеровцы, скопившиеся в Красном, неотступно следили за партизанской обороной. В полный рост по траншее не пройти: свистели пули, срывали с бруствера перемешанный со снегом песок, взвывая в рикошете, то справа, то слева, то позади ухали мины…

Наконец нашел командира отряда и, наклонившись к нему (Исаченко в бинокль рассматривал Красное), доложил, что прибыл от Фидусова узнать обстановку. Василий Григорьевич от неожиданности даже подскочил, но тут же, взглянув на меня, пригнул голову и снова уставился в бинокль.

– Плохи наши дела, – не отрываясь от дела, проговорил он. – Романовцы не выдержали натиска, и фашисты зашли к нам в тыл. Вот мы и очутились здесь…

Меня ошеломила страшная новость. Да, мы слышали, что справа и чуть позади нас завязалась перестрелка, но чтоб противник оказался в Красном?! Все это, однако, было горькой правдой: встретив яростное сопротивление на Залуженской горе, враг двинулся на Соловьевку и Дубровку – на оборону П. М. Романова.

Обстановка была ясна, я торопился обратно. А по траншее к нам спешила Наташа Герман. Она с ходу посоветовала Василию Григорьевичу отправить вместе со мной одного из разведчиков отряда, чтобы точнее узнать обстановку в своем тылу, то есть на нашей линии обороны. Одного своего бойца я оставил в траншее, а его лошадь отдали разведчику отряда Исаченко, и мы помчались в Ляхово.

Здесь бой снова набирал силу: на Залуженскую гору снова подошли свежие силы гитлеровцев и начали очередную атаку, чтобы овладеть шоссейной дорогой. Основную тяжесть вражеского натиска теперь пришлось выдерживать отряду имени К. Е. Ворошилова. Его изрядно потрепанные подразделения соединились с остатками нашего отряда и продолжали вести неравный бой. Вместо погибших бронебойщиков Владимира Волкова и Василия Федуры появились незнакомые мне партизаны с противотанковым ружьем. Оно тут же заговорило грубым отрывистым перестуком, выделяясь из общей торопливой трескотни пулеметов и автоматов.

Танки опять застыли на горе, поводя стволами-хоботами: искали своего опаснейшего врага – расчет ПТР. Теперь гитлеровцы били с близкого расстояния, но торопливо: то недолет, то перелет. За это время два смельчака с ПТР занимали новую позицию и снова вели огонь. Но танки стояли на месте, будто завороженные, и вперед продвигаться тоже никак не осмеливались. Залегла и вражеская пехота.

6

Моя группа по-прежнему находилась там – внизу, в самом пекле, с остатками взвода Михаила Смольникова. И я снова пополз туда.

Нашел своих, осмотрелся. Все поле между Залуженской горой и взгорком у Ляховского сада, где проходила промежуточная линия партизанской обороны, было усеяно трупами партизан и фашистских солдат. Огонь с обеих сторон то стихал, то так же внезапно взрывался сплошной трескотней. Сейчас шла сильная перестрелка с гор – с Ляховской и Залуженской, а у нас, внизу, она постепенно затихала…

В это время к нам приполз все тот же Капитон Григорьев, передал приказ комбрига отходить на вторую линию обороны. Смольникова рядом не было, и Капитон передал его мне. Отдать приказ просто. Сложнее выполнить его. У нас ведь нет громкоговорителя, чтобы передать его всем бойцам. Прежде всего надо найти самого командира. Ищу Смольникова и по пути сообщаю партизанам о приказе. Некоторые тут же стали выходить из боя. Маскируясь, они ползком поднимались на гору. А те, кто был ближе к противнику, о приказе еще не знали, продолжали сражаться и погибать…

Надо отходить и нам. Здесь уже почти никого не осталось, только мертвые. Раненых тоже вынесли. Видимо, где-то с ними и Нина.

Ползем, а затем, пригнувшись, бежим в сад. Здесь утром взвод Смольникова принял первый бой. Сейчас уже половина второго…

Но где же все-таки Смольников? На поле, где шла рукопашная, среди трупов его не видно…

Когда поднимались вверх, к траншеям, чуть не споткнулся. На бруствере лежал сраженный в грудь пулеметной очередью командир взвода Михаил Егорович Смольников. Вот где тебе суждено было сложить голову… Один партизан, видимо, пытался затащить в траншею командира, но и сам упал у его ног, также сраженный пулеметной очередью…

Поднялись мы на высоту своей обороны, когда в сторону Быстриков уже отходили все отряды. В суматохе боя не заметил, что и меня царапнула пуля по левой руке и кровью испачкан полушубок, изрядно посеченный пулями и осколками за полдня. Мало кто из разведчиков после жарких схваток остался невредимым. Иван Киреев получил сильный удар по плечу, и теперь не мог поднять руки. Михаила Михайлова фашист ударил по голове гранатой. Оказалось, гитлеровцы с успехом применяли в рукопашных боях и свои гранаты с длинной деревянной ручкой. Никифор Адаменко также еле волочил ногу, но где и как ушиб ее, не помнил. В общем, почти каждый из нас побывал на волоске от смерти…

Перешли траншеи, где до этого времени находилась наша оборона, и попали на заболоченное поле перед Красным, тоже усеянное трупами партизан отряда имени К. Е. Ворошилова и нашего. И вдруг ноги как бы подкосились. Я увидел Нину… Сестра лежала лицом вверх. Черная жакетка разорвана в клочья, на груди зияла обширная рваная рана. Возле нее лежал убитый партизан. Видно, она тащила раненого с поля боя: у него повязки на шее и голове. А рядом чернела воронка от разорвавшейся мины…

Обрывком жакетки прикрыл Нине лицо и побрел дальше.

Когда догнал своих, нас прижали снаряды и мины. Торопливо выползли из-под огня и бросились к Быстрикам. На околице встретил нас Прокоп Кириллов, бригадный разведчик, и передал приказ комбрига: всем отрядам сосредоточиться возле этой деревни. На опушке леса мы должны были занять оборону, чтобы не пропустить противника к Западной Двине.

К Быстрикам (там разместился штаб бригады) в одиночку и группами брели измотанные боями партизаны, многие с повязками, пропитанными кровью.

Вдруг я увидел Ивана Попова. Он, широко улыбаясь, бежал ко мне. Командир был несказанно рад, что ребята из моей группы хоть и поцарапаны, но все же живы! Но, видно, командир по моему виду понял, что у меня что-то случилось.

– Что с тобой? – он окинул меня вопросительным взглядом.

– Нину убили… – выдавил я, и какой-то сухой колючий комок застрял в горле. Хочу заплакать, но никак не могу.

Не прожила сестра и двадцати лет, считай, ничего в жизни не видела, кроме нищеты и голода. Пока на огороде вырастет картошка и созреет ячмень, сидели на щавеле да лебеде. А к учебе стремилась, и перед войной окончила семилетку, вступила в комсомол. Веселая была, общительная, любила петь и танцевать. Что скажу я матери, если выживу, если придется встретиться? Не выполнил я ее просьбу, не уберег Нину…

Друзья-разведчики сочувствовали моему горю, а мне казалось, легче было бы, если бы они молчали, не тревожили душу. Она и так разрывалась на части.

Мысленно пытался успокоить себя: тоже мне разведчик, нюни распустил! Что, разве только твоя сестра погибла? Ты же видел, сколько было сегодня смертей! Да и сам уцелел чудом… А ведь это, видно, только начало тяжелых, кровопролитных боев. Гитлеровцы со всех сторон обложили партизанскую зону.

Снова подошел Попов вместе с политруком Григорием Скориковым. На его лице ни кровинки, хоть и не ранен, только полушубок партизанской выделки иссечен осколками и пулями. Глубоко переживал Григорий гибель своих людей:

– Лучше бы и я там, со всеми…

– Ну, за дело, хлопцы, – как бы приказал Попов. – Хватит хандрить. Пошли, Михаил, к ребятам. Там с ними один Гусаков остался. Может, и ты с нами, Гриша? – обратился он к Скорикову.

– Пойду к комиссару…

Остатки нашего отряда занимали вторую линию обороны на опушке леса между Глыбочкой и Быстриками. Люди измотанные, усталые, голодные, мокрые, многие раненые, но все – в боевой готовности. Враг в любую минуту мог появиться перед нами. Слева, в направлении Усвицы, уже разгорелся жаркий бой. Это возле Западной Двины, там наши три отряда занимали оборону. Неужели гитлеровцы атаковали их? Это же почти в тылу… Тогда разведке прибавится работы.

Неожиданно по нас ударили пулеметы и автоматы. Гитлеровская разведка передовым подразделением подошла вплотную к партизанской обороне и с ходу вступила в бой. Старая тактика противника: небольшими группами автоматчиков просачиваться в тыл или на фланги и сеять панику. Вот и сейчас они появились перед нашей жиденькой обороной. Мы тоже открыли огонь и заставили фашистов залечь.

Вдруг смотрю: через поляну, справа от нас, бежит группа прямо на отрог леса, в котором засела вражеская разведка. Впереди Григорий Скориков. Мы поняли: политрук ведет партизан, чтобы ударить в тыл преследователям. Для нас с Поповым это было неожиданным: только что разговаривали с Григорием, видели, в каком он был подавленном состоянии…

Внезапно фашисты повернули весь огонь на группу Скорикова. Григорий как бежал, так, будто споткнувшись, и упал, лежит недвижимо. К нему подползла медсестра Фруза Морозова, пытается помочь, но тут же отползает к своим. Значит… В этот момент командир отделения Петр Морозов подхватывается и увлекает за собой группу, но через минуту сам неловко оседает в снег. К нему бросается Фруза, пытается поднять его, тормошит, а затем опускает мужа наземь так же медленно и осторожно, как и политрука.

Чтобы поддержать залегшую группу, мы открыли сильный огонь и позволили оставшимся в живых партизанам отползти назад. Еще двое убито, четверо ранено.