Текст книги "Разведка продолжает поиск"

Автор книги: Михаил Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Юный разведчик

1

Особенно врезалось в память, как был ранен мой старый знакомый Виктор Пузиков, юный разведчик-партизан из отряда имени К. Е. Ворошилова. Его ранило на моих глазах…

Боевая судьба свела меня с Виктором – задорным, неунывающим юношей – осенью 1943 года, когда я с группой партизан возвратился из «треугольника». Тогда мы довольно часто беспокоили гитлеровцев на железной и шоссейной дорогах между Полоцком и Оболью. В то время командование нашей бригады создало во всех отрядах специальные группы, постоянно проводившие диверсии. Они подрывали вражеские эшелоны, шедшие в сторону Витебска или возвращавшиеся в свой тыл, минировали шоссе, по которому интенсивно продвигались войска противника. Отдельные группы ходили и на так называемую «свободную охоту», то есть по своему усмотрению делали засады и наносили неожиданные удары по врагу, в наиболее уязвимых местах ставили мины и подрывали автомашины. Иногда на заблаговременно поставленных минах подрывались и поезда. Словом, вели активную оборону – так тогда называли этот метод на военном языке.

Из-за Западной Двины к железной дороге путь не близкий. Однажды наша группа пошла на операцию с партизанами отряда имени К. Е. Ворошилова. Еще в начале пути я обратил внимание на паренька редкой смекалки, отлично ориентировавшегося на местности. Было ясно, что ему тут знакомы каждая кочка, каждый кустик и овражек, и я проникся к нему уважением и доверием. Познакомились, разговорились. И он, Виктор Пузиков, рассказал, как стал партизаном.

Родом Виктор из деревни Мостище, что неподалеку от Оболи. В сорок первом учился в Обольской средней школе, окончил шесть классов, а тут война. Вскоре сюда пришли оккупанты, начали устанавливать «новый порядок». Он, четырнадцатилетний паренек, часто бывал на станции Оболь, впервые увидел там составы с танками, автомашинами и артиллерией. Все это враг перебрасывал к фронту. А рядом по шоссе двигались колонны пехоты, ехали длинные отряды велосипедистов, на бешеной скорости проносились мотоциклисты. Сердце подростка сжималось от ненависти к фашистам. Было тяжело на душе, переживал, что так неожиданно оборвалась учеба в школе, что не успел вступить в комсомол…

Однажды утром увидел на своей улице полицаев из Оболи. Они шныряли по огородам, собирая какие-то серые бумажки. Один из таких листочков у самого забора заметил и Виктор, схватил его и, скомкав, спрятал в карман. Когда же полицейские ушли, он со своим младшим братом Степаном разгладили этот листок. Первое, что бросилось в глаза, это слова: «Смерть немецким оккупантам!» Как выяснилось, листовки ночью сбросил самолет. Они призывали советских людей подниматься на борьбу с фашистскими захватчиками – собирать оружие, создавать партизанские отряды и бить врага везде и всюду. «Пусть земля горит под ногами фашистских оккупантов!» – так заканчивалась листовка.

– Вот тогда я понял, – рассказывал мне Виктор во время нашего пути к «железке», – что надо делать. В первую очередь, значит, собирать оружие. Мы так со Степаном и сделали. Знали, где гремели бои, когда наши отступали, вот и направились в те места. За самое короткое время насобирали столько винтовок, автоматов, гранат и патронов, что ими можно было вооружить, как понимаю сейчас, целое партизанское отделение. Все это оружие и боеприпасы мы аккуратно почистили и спрятали в лесу, почти рядом с деревней Подоры, под кучами валежника.

От Виктора я узнал также, что всю зиму 1941/42 года он работал по хозяйству, помогал отцу. Скука, однообразие потянули паренька к знакомым ученикам, с которыми совсем недавно учился в школе. Они, старшие по возрасту, часто собирались на вечеринки – пели, танцевали, обсуждали разные страшные новости: того-то фашисты арестовали, того-то расстреляли, того-то повесили. Старшие товарищи обратили внимание на парнишку, не по годам смышленого и самостоятельного, потому-то и стали просить его позвать на вечеринку то одного, то другого старшеклассника и даже взрослых, а затем покараулить на улице, чтобы внезапно не зашел полицейский или кто-нибудь незнакомый.

Виктор, как говорится, исправно нес службу. Только потом он узнал, что так начинало действовать обольское подполье. А тогда, в первую военную зиму, он об этом не догадывался.

Вскоре в Оболи начались диверсии: взорвали водокачку, пустили под откос воинский эшелон, затем вспыхнул ярким факелом льнозавод. Оккупанты ответили на это массовыми арестами молодежи, проживающей в станционном поселке…

Осенью 1943 года в Мостище внезапно нагрянули гитлеровцы, схватили и погнали все население на земляные работы. Один из фашистских холуев проговорился, что под Невелем «красные» прорвали фронт, и поэтому надо рыть окопы, чтобы их остановить. Схваченных жителей согнали в длинный деревянный сарай недалеко от сожженного льнозавода. Здесь и томились они в ожидании отправки к фронту.

Виктору, однако, удалось обмануть одного полицая и сбежать. Теперь ему оставался только один путь – в партизаны. Но как найти их? Подговорил пойти в лес своего довоенного товарища Володю Обухова, с которым случайно встретился в своей деревне, в хате Архипа Лузгина. Володя старше Виктора года на три, работал на железной дороге и даже имел пропуск, который давал право передвигаться по ближайшим деревням. Задача обоим была ясна: во что бы то ни стало найти партизан!

Пришлось «раскрыться» отцу, Митрофану Михайловичу. Тот неожиданно для Виктора одобрил решение сына и посоветовал идти в деревню Куконосы, к тете Кате – жене довоенного начальника станции Оболь. Теперь она жила в родной деревне. Муж ее находился где-то за фронтом, поэтому ей опасно было показываться на глаза обольской полиции.

– Пришли мы к тете Кате, – рассказывал паренек, – и спрашиваем, где партизаны? Мол, к ним… Теперь это настолько наивно и глупо, что аж самого себя стыдно, – признался мне юный разведчик. – Ну, тетя Катя пошутила с нами, однако посоветовала идти в деревню Шаши: там, говорит, все партизаны…

Но в Шашах никого не оказалось: ни населения, ни партизан. Ребята решили податься за Двину. По чуть заметной тропинке подошли к реке, переправились на противоположный берег возле Островлян. Но и эта деревня сожжена. Остановились Володя и Виктор в раздумье, что же им дальше делать, а тут:

– Стой, кто такие?

Ребята сначала испугались, а потом говорят:

– Ищем партизан…

И тут им повезло. Подошел Петр Лузгин, которого они хорошо знали. Он и привел их к Василию Григорьевичу Нестерову, командиру отряда, стал просить, чтобы принял парней в партизаны. Не сразу согласился Нестеров. Но узнав от Виктора о спрятанном оружии, командир смягчился:

– Ладно, пусть будет по-вашему.

Вскоре Виктор с партизанами доставил в отряд все спрятанное оружие. Себе взял десятизарядку, но потом поменял ее на карабин – надежнее в бою.

Вот так он и попал в разведку к Григорию Спиридонову, который был у них за командира. Сначала как связной ходил по деревням под видом нищего. Не пропускал ни одной хаты. Но помнил: в такой-то ему надо оставить свою торбу.

Вскоре паренек догадался, что носил партизанские мины, взрывчатку, которые потом попадали к обольским подпольщикам. Несколько раз с таким заданием ходил в Шилино, Леоново, Куконосы, Клетчино, Подоры. А оттуда, как бы взамен, приносил партизанам немецкие сигареты, соль, камни к зажигалкам и другую мелочь.

Надоело ему это спокойное скитание: нет ни романтики, ни опасности, ни риска, нечем похвалиться перед товарищами. И Виктор стал проситься на боевое задание. Сначала командир посылал его проводником с группами партизан, а затем – с подрывниками: водил их к «железке» или шоссейной дороге. Это уже было дело! Здесь ему приходилось рисковать, быть в опасности. И ответственность большая. Ведь от проводника во многом зависит успех операции. Благополучно подведет к железной дороге – слетит эшелон под откос. Заминируют шоссе – взорвется автомашина вместе с фашистами. Это ж здорово!

Все тропинки-стежинки в округе Виктор знал как свои пять пальцев, и вскоре его закрепили проводником за диверсионной группой Алексея Лютикова. Они ходили на «железку» почти каждый день, и все – в разные места. Остановятся в каком-либо кустарнике недалеко от насыпи или выемки, а с наступлением темноты – туда. Сделают свое дело – и быстренько в сторонку, переднюют – и опять в дороге. Эта группа спустила под откос 11 эшелонов!

Не всегда, правда, все удавалось, были и срывы. Однажды Виктор повел группу подрывников, чтобы спустить эшелон возле самой Оболи. Шли по глубокому оврагу между деревнями Фермой и Левшами. Только приблизились к речке – а по ним огонь из бункера. Еле ноги унесли. Ни Виктор, ни кто другой из партизан не знал, что бункер построили всего день назад…

А в январе сорок четвертого, когда мы встретились в очередной раз, Виктор Пузиков рассказал про случай, происшедший совсем недавно, уже нынешней зимой.

После оттепели землю прихватил мороз, наст стал твердым, хоть боком катись. Словом, идти было легко, не то что в осеннюю слякоть или в метель. Юный партизан решил повести подрывников по оврагу, что между Крупенино и Тупичино. За Крупенино как раз находилось то место «железки», куда направлялись партизаны.

Поначалу все шло как по писаному. И в клетчинском леске не нарвались на засаду, и удачно прошмыгнули шоссе Полоцк – Оболь. Двинулись дальше. Виктор, как всегда, впереди, подрывники – в полсотне шагов, на расстоянии видимости. Луна светила – хоть иголки собирай! И вдруг паренек заметил на своем пути пни. Что такое?! Откуда они? Раньше тут не стояло ни одного деревца, даже кустика в помине не было. Может, сбился с пути? Осмотрелся: нет, шел точно по маршруту. Значит, что-то не то, и Виктор подал сигнал партизанам. Те залегли, а он – вперед. В это мгновение засвистели пули, над ним и по сторонам, аж волосы стали дыбом. Это ожили «пни»…

Виктор упал, но тут же подхватился, бросился к своим. Подрывники тоже открыли огонь. Паренек бежал что было духу. Когда оглянулся, кто-то догонял его. Известно для чего: взять живым!

– Ах ты, гад, так тебе и дамся! – вырвалось у Виктора.

На бегу он выхватил гранату, рванул чеку, а граната возьми да и выскользни из руки…

Не успел юный партизан сообразить, что делать, как за спиной раздался взрыв. В тот же миг его швырнуло на снег, а над головой взвизгнули осколки.

– И даже, представь, Михаил, ни капельки не царапнуло. Везучий я!

Пузиков от души смеялся, и я радовался за него, везучего.

2

А теперь, спустя почти полгода после нашей первой встречи, лежали мы с Виктором на мокром и грязном, перемешанном снарядами и минами апрельском снегу на лугу между Ляхово и Красным. Говорить не могли: страшно громыхало вокруг. Однако вскоре огонь ослабел, и Пузиков, кивнув на прощанье мне головой, бросился догонять своих партизан. Через какую-то минуту сзади его вспыхнул столб разрыва. Виктор судорожно схватился за голову и на моих глазах стал как-то неуклюже оседать на землю. К нему подбежали Мария Дементьева и несколько партизан, подняли и понесли из-под огня.

«Везу-учий», – с горькой досадой вспомнились его слова, сказанные не так давно.

Нам тоже надо было спешить занять свой участок обороны, поэтому, не обращая внимания на артиллерийский и минометный огонь, мы где перебежками, а где ползком бросились в мертвое пространство и рванулись к Быстрикам…

Снова встретился я с Виктором Пузиковым только в сентябре 1945 года, когда сам уже работал в Оболи. Встретил его случайно. Виктор шел в… школу. В ту самую, Обольскую, которую не успел окончить до войны. Встретились мы как старые знакомые. Долго говорили о военных днях, вспоминали друзей, товарищей, разные боевые эпизоды. Рассказал он и о своей дальнейшей партизанской судьбе.

– Когда после страшного разрыва за спиной пришел немного в себя, схватился за голову. Хочу сдернуть кубанку, а не могу, и в тот же миг обожгла мой затылок страшная боль. И тут же сзади на кубанке моя рука коснулась куска еще теплого металла. Случилось неимоверное: осколок снаряда прошил кубанку, пригвоздив ее к голове. Вот почему и держалась так крепко… Кричу партизанам: «Вытащите осколок!» Никто не может осмелиться. Тогда Мария Дементьева, которая когда-то упросила командира отряда принять меня в разведку, ка-ак рванула осколок, и я потерял сознание…

Очнулся Виктор уже в деревне Гомель, в партизанском госпитале. Сильно болела голова. Долго его лечили наш доктор Михаил Семенович Федура и сестрички. И во время тяжких и опасных переходов они были с ранеными, спасали их как могли. Он же, Михаил Семенович, привез Виктора вместе с другими тяжело раненными на партизанский аэродром в Плино, чтобы отправить за линию фронта. Но в это время к самолету подвезли тяжело раненных партизан из Смоленской бригады: они нуждались в неотложной операции. Поэтому Виктора Пузикова оставили на следующий рейс. Однако следующего рейса не было: аэродром захватили каратели.

Вот так Виктор остался в своем отряде, у того же самого доброго Михаила Семеновича Федуры. Это благодаря ему, партизанскому медику, и постоянным заботам сестричек он выжил, смог стать на ноги и активно продолжать борьбу с врагом до полного изгнания оккупантов с территории Белоруссии.

В настоящее время Виктор Митрофанович Пузиков – профессор, живет в Минске, преподает в одном из высших учебных заведений нашей столицы.

В обороне

1

Вторая линия нашей обороны начиналась от деревни Усвица 1-я, расположенной на берегу Западной Двины, и тянулась через Кисели, Муравец, Быстрики и Батярщина. Далее, к юго-западу, сдерживала натиск гитлеровцев бригада В. В. Мельникова. На новом месте, как и на прежнем, были заранее вырыты окопы, траншеи, пулеметные гнезда, ходы сообщения. Правда, местность здесь пересеченная: то взгорки, то лощины, много речушек, соединяющих небольшие озера. Но лесов не было, один кустарник, и это могло сдерживать маневренность, да и в случае летной погоды партизаны оказались бы живой мишенью для вражеских стервятников.

В тот день, после боя на Залуженской горе, гитлеровцы больше не наступали. Дело шло к вечеру. Партизанам предстояло привести в порядок всю линию обороны. Нашу разведку снова отправили в поиск. Требовалось определить, что представляют собой вражеские тылы. Однако ни группа Ивана Митрофановича, ни моя так и не смогли просочиться через передний край гитлеровцев. Везде нарывались на плотные заслоны, на частые посты и пикеты. Противник, как говорится, не спал в шапку, чувствовалась фронтовая выучка.

Всю ночь вражеская линия освещалась ракетами, коротко, но часто били пулеметы, и разноцветные трассы торопливо неслись к нашей траншее.

Чуть передохнув, часов в одиннадцать мы с Поповым пришли в штаб бригады. Там уже был Фидусов: видно, пожалел нас будить и сам доложил о неудачной разведке. Поэтому Николай Александрович Сакмаркин спросил прямо:

– Так и не удалось просочиться? Да-а, сплошной стенкой пошли…

Он задумался, потом, резко тряхнув головой, сказал, обращаясь к Антону Владимировичу Сипко, видно, продолжил разговор, прерванный нашим приходом:

– Хотя и фашистов положили порядком, но, если будем так воевать, ты прав, комиссар, останемся без командного состава…

Мы поняли, о чем шла речь: только за первый день блокады, по предварительным данным, 27 убитых и 34 раненых. Погибли шесть командиров и политруков. Среди них Михаил Аржевников, Михаил Смольников, Василий Кусакин, Григорий Скориков… Тяжело ранены начальник штаба бригады имени К. Е. Ворошилова Петр Пузиков и пять командиров взводов – И. Конюхов, Ф. Демидов, А. Лемнев, С. Баев, П. Иванов. Все командиры – люди опытные, кадровые военные, и горечь комбрига была для нас ясна без комментариев.

– Как-то надо более разумно, что ли, воевать, – тихо, тоже с печалью в голосе проговорил комиссар. – Не только командиров, всех беречь надо. Но – как? Каким образом? Главная опасность – танки. Видно, надо переходить к чисто партизанской тактике и бить их в ихнем же тылу из засад. И против танков надо что-то придумать…

Для борьбы с танками решено было создать в отрядах специальные группы истребителей, передав им ПТР, гранаты и взрывчатку. На танкоопасных проходах они должны минировать дороги, устраивать позиции для расчетов ПТР, отрывать глубокие одиночные окопы для гранатометчиков.

Как потом показала практика, группы истребителей стали грозной силой. Раньше вражеские танки смело и безнаказанно продвигались по дорогам, а когда стали действовать такие группы, танкисты чаще прятались за пехоту и без сопровождения не продвигались к партизанской обороне. Кроме того, на прежней линии обороны танки и бронемашины противника могли обойти наши позиции, здесь же сойти с большака не представлялось возможным – местность болотистая, ручейки, озерца.

Тем временем в штаб прибывали посыльные, связные, командиры партизанских подразделений. Одни докладывали о положении на своих участках обороны (фашисты с утра снова предприняли атаки), другие, получив срочный приказ, тут же мчались обратно. Нам, разведчикам, обо всем нужно было знать, чтобы сориентироваться, если вдруг придется уходить в поиск. Да и такая уж привычка выработалась, ставшая, как говорится, второй натурой: где бы ни был, все, что видел и слышал, – мотай на ус. Поэтому, когда мы находились в штабе отряда или бригады, старались ловить каждое слово и командования, и посыльных, и любого, кто заходил туда, чтобы понять общую оперативную обстановку.

Немного времени потребовалось нам с Поповым для уяснения событий сегодняшнего утра. Достаточно было тех скупых часов, когда, зашившись в глухую землянку, мы отдыхали после напряженного ночного поиска. На рассвете враг начал артобстрел наших позиций, затем наступление. С тактической точки зрения наступал довольно грамотно – одновременно двинул войска на главные узлы нашей обороны: из Осиновки – на Ботярщину, из Красного – на Павловщину, из Заговалино – на Быстрики, из Аделино – на Усвицу 1-ю. Этим самым он лишил наши отряды маневренности и взаимовыручки. Теперь каждый отряд и даже взвод дрались самостоятельно, без огневой помощи соседей.

Уже отбили первые атаки, однако кое-где гитлеровцы просочились через наши рубежи, на отдельных участках и мы успешно контратаковали – захватили участки их передовой. Вырвавшиеся вперед как партизанские, так и вражеские группы отчаянно отбивались.

Вскоре с передовой по вызову комбрига примчался Павел Гаврилов. Даже перед командирами он не прятал свой кудрявый белесый чуб, который топорщился над черными колечками кубанки, наискось перечеркнутой алой лентой. Еще до войны, встречаясь на вечеринках или спортивных состязаниях в Шумилино, я всегда любовался этим веселым танцором, парнем-красавцем с залихватским чубом, выглядывавшим из-под кепки, а то и залезавшим аж на козырек. «Вот бы мне такой!» – по-мальчишески завидовал я тогда ему, приглаживая свои прямые и жидкие волосы…

– Как дела, Гаврилов? Мины есть? – спросил комбриг.

– А что это за подрывник, ежели он без мин, без тола? – заулыбался наш весельчак. – Есть, конечно, товарищ комбриг.

– Подойди поближе, – Николай Александрович склонился над «двухверсткой», недавно полученной в штабе соединения, но уже изрядно истрепанной. – Вот, видишь, Быстрики, а это Глыбочка. Тут, – комбриг ткнул тупым концом карандаша в карту, – и заминируешь. Да так, чтобы ни один черт не прополз.

– Есть заминировать, чтобы ни один черт не прополз! – лихо козырнул Гаврилов, и комбриг не сдержался, улыбка расслабила его суровое, волевое лицо.

Получили такие же задания подрывные группы всех отрядов, каждая в районе своего участка обороны. «Пэтээровцев» тоже разместили на главных дорогах, которые вели к партизанским рубежам, выдали им побольше боеприпасов и гранат.

Командир подрывников нашего отряда Павел Николаевич Гаврилов вместе со своими товарищами ушел на задание сразу же, как только отыскал ребят на линии обороны. Сначала я с группой разведчиков были у них за проводников, а потом, когда партизаны минировали полотно, мы лежали в засаде и охраняли их.

Павел Гаврилов, Владимир Сидоров и даже Степан Козлов (он был старше других по возрасту) работали хотя и осторожно, но сноровисто и быстро. Не впервые им минировать дороги. Сколько на их счету взорванных мостов, крупных диверсий на железной дороге!

Успели как раз вовремя. Только подрывники замаскировали фугасы и мы все отползли на линию обороны, как на большаке со стороны Быстриков показался танк. Немного не дойдя до заминированного участка, он остановился, хищно повел стволом и трижды выстрелил из орудия. Снаряды разорвались с недолетом и перелетом. К тому времени пехота приблизилась к нему, и бронированная машина, строча из пулеметов, рванулась вперед. Пехотинцы побежали следом, стреляя на ходу из автоматов по нашей высотке.

Но тут железную громаду, низвергавшую огонь, вдруг вздыбили черно-бурые столбы, одновременно вырвавшиеся из-под гусениц. Рвануло так, что даже нам, стоявшим в траншее, заложило уши.

Солдат, бежавших за танком, вмиг смела взрывная волна, задние еще по инерции выскакивали вперед и падали на убитых. Случившееся ошеломило гитлеровцев. Да и было отчего растеряться: мощный фугас, заложенный подрывниками Павла Гаврилова, развалил танк буквально на части. Валялись убитые, истошно кричали изувеченные и раненые.

Наша оборона выжидающе молчала. Затем раздались властные команды, солдаты нехотя разомкнулись в цепь и, открыв беспорядочный огонь из автоматов, пошли на высотку. Но, лишенные надежного броневого щита, они залегли сразу же, как только партизаны дружно открыли огонь из траншеи и пулеметных гнезд. Гитлеровцы лежали в лощине, были видны как на ладони, и наш прицельный огонь вскоре заставил их отползти, а затем и отступить на исходный рубеж, в Быстрики.

В тот день на нашем участке враг так и не предпринял решительных вылазок. Лишь его небольшие группы, маскируясь кустарником, подкрадывались к высотке и, открыв огонь, тут же отходили. Изредка обстреливали нашу оборону из тяжелых минометов. Но все это не причиняло особого ущерба личному составу отряда имени М. В. Фрунзе.

Зато в полдень разгорелся жаркий бой у соседей – на левом фланге обороны нашей бригады. Когда там успокоилось, из штаба прискакал посыльный и передал недобрые вести. Крупное вражеское подразделение прорвало партизанскую оборону и вышло к берегу Западной Двины. В результате мощного вражеского удара от бригады оказались отрезаны и блокированы три отряда – имени И. В. Сталина, имени М. И. Кутузова и имени В. И. Чапаева. Как они ни старались удержать противника и не дать ему выйти к Двине, ничего не получилось. Силы и вооружение были слишком неравными.

Теперь и мы – четыре отряда вместе со штабом бригады – должны были занять новую оборону по линии Усвица 2-я, Кисели, Муравец, Белаши и по опушке леса возле деревни Антуново. Здесь и нашел нас посыльный. Комбриг Сакмаркин вызывал к себе командира и политрука разведки нашего отряда.

2

К тому времени, когда мы прискакали в штаб бригады, там уже был подготовлен план, разрабатывались отдельные детали. За столом над картой склонилось трое: сам комбриг, комиссар Антон Владимирович Сипко и начальник штаба Всеволод Григорьевич Александров, только что назначенный вместо погибшего в бою Александра Кузьмича Изофатова. Сакмаркин пригласил нас присесть и изложил суть предстоящей операции. После всестороннего анализа командование пришло к выводу, что наиболее подходящее место для прорыва и соединения с блокированными отрядами – под Антуново. Противник, заняв тут оборону на опушке лесного массива, еще не успел как следует укрепиться. Конечно, враг тоже не дурак, понимал, что скорее всего оторванные отряды попытаются соединиться с основными силами бригады именно здесь, под Антуново, и скрыться в ближайшем лесу. Но к ночи гитлеровцы не смогут укрепить по-настоящему свои позиции, да и не станут они вгрызаться в еще замерзшую землю. К тому же окопы и траншеи сразу же зальют талые воды.

– Значит, позиции фашистов будут располагаться в снежных окопах, считай, наверху, – улыбнулся комбриг. – Ни перебежать, ни сосредоточиться. Выскочи фашист, и он – под пулей… Не беда и то, что враг, возможно, догадывается, где будут прорываться наши «окруженцы». Но мы сделаем вот что…

Николай Александрович неторопливо и четко рассказал о задуманном. Четыре отряда подойдут в лес под Антуново со своей стороны, а три отрезанные – с противоположной и по сигналу одновременно ударят по снежным позициям противника.

Но прежде надо проникнуть к окруженным, передать план операции, сообщить условный сигнал начала прорыва. Вот для этой цели Сакмаркин и вызвал нас.

– Вы, Попов и Федотов, берите сколько нужно людей, какое угодно оружие, – сказал комбриг, – но прорвитесь к отрезанным отрядам. От вас зависит многое, почти главное – установить связь, согласовать действия. Ясно?

Когда мы вышли из штаба, на линии обороны по-прежнему слышалась вялая перестрелка. Только слева, у Западной Двины, заливались пулеметы, глухо ухали мины. Да, нелегко там нашим ребятам. Вот и теперь сами пробуют вырваться из западни. Но не могут. И вовсе не догадываются, что здесь уже готов план, как помочь им прорваться сюда, к нам…

План-то в общем готов, а как выполнить то, что Николай Александрович назвал «почти главным», – установить связь с отрезанными тремя отрядами?

Десятки раз разведка выходила во вражеский тыл и почти всегда удачно. Ну, а если именно сегодня случится одна из редчайших в нашей практике неудач? Исход один: оставшихся за второй линией обороны могут по частям раздробить, затем уничтожить, и бригада потеряет почти половину личного состава.

Когда отдавал приказ, комбриг был спокоен. Может, это спокойствие боевого командира, не раз попадавшего со своими отрядами в сложнейшие ситуации? А может, хотел вселить в нас уверенность в выполнимость предстоящего задания, будто оно обыденное, рядовое?

Заметнее всех волновался всегда спокойный и уравновешенный комиссар. Он догнал нас возле коновязи. Некоторое время стояли молча, вслушивались в перестрелку на передовой, в неторопливый перестук наших «дегтярей», долетавший со стороны Западной Двины.

– Вы уж смотрите, выполните задание во что бы то ни стало, – как-то виновато начал Антон Владимирович. – Сами понимаете: там наши люди. Ты, Миша, с ними рос, многие из них с тобой, как говорится, мальцевали.

Да, почти всех партизан из блокированных отрядов я хорошо знал, некоторых с довоенного времени, а большинство – по партизанским операциям. Знал и их командиров. Немало лесных стежек прошли мы с Петром Алешко – командиром отряда имени В. И. Чапаева – и его комиссаром Леонидом Казаковым, с командиром отряда имени М. И. Кутузова Иваном Конюховым и его комиссаром Тимофеем Устиновым, с Михаилом Сельковым и Георгием Леонченко – командиром и комиссаром отряда имени И. В. Сталина.

Комиссар бригады Антон Владимирович Сипко тоже отлично знал каждого из тех, кто остался там. Одних помнил еще подростками или юношами, остальных увидел, когда они уже были с винтовкой или автоматом в руках. И нам понятно было его беспокойство за исход предстоящей разведки-задания.

– Кровь с носа, а сделаем, товарищ комиссар! – бодро заверил я.

– Лучше – без крови, – невесело усмехнулся Сипко, пожимая нам руки. – Берегите и себя и людей.

Оглянулся я, уже сидя на лошади: Сипко стоял у коновязи и вовсе не по-военному махал нам рукой.

Наметом помчались под Богородицкое, на позиции своего отряда имени М. В. Фрунзе, нашли Фидусова. Командир отряда вместе со стрелками отбивал попытку группы гитлеровцев проскользнуть в наш тыл по заросшей кустарником ложбинке. Видно, по выражению наших лиц он догадался, что мы получили какое-то важное задание, поэтому, не мешкая, передал «дегтярь» первому номеру расчета. Мы отошли чуть в сторонку – в чавкающий грязью под ногами ход сообщения, и Фидусов нетерпеливо спросил:

– Ну, что там?

Попов вкратце изложил задание комбрига.

– Дела-а… – Фидусов присвистнул. – Кого берете с собой?

– Старшим пойдет политрук Федотов, – ответил Попов, потом назвал Володю Иванова – в опасных операциях без этого находчивого и смелого пулеметчика мы никогда не обходились.

– Верно! – коротко одобрил выбор Макар Филимонович. – Еще кого?

– Из взвода Орлова – Таджата Маркосяна.

– И все? – снова спросил командир отряда.

– При такой ситуации не надо много людей, – сказал Попов, своеобразно повторяя то, о чем говорили в штабе бригады. – Нам бы только прорваться и передать ребятам, в каком месте бригада намерена выручать их. Значит, нужна небольшая группа, но из самых отчаянных разведчиков и пулеметчиков. Чтобы с ходу пробить дыру в обороне и проскользнуть к своим.

Сборы были недолги. Разведчики сидели тут же в траншее, рядом с командиром отряда. За Володей Ивановым и Таджатом Маркосяном немедля отправили посыльных. Володя появился спустя минут десять, с пулеметом и двумя брезентовыми сумками через плечо и запасными дисками в руках. Наш незаменимый помощник знал, если он понадобился разведчикам, придется идти на дело, значит, нужна полная экипировка.

Подошел и Таджат. Вместе с Макаром Филимоновичем Фидусовым, комиссаром Андреем Григорьевичем Семеновым и начальником штаба отряда Иваном Парфеновичем Щукиным обговорили, в каком месте надежнее всего прорываться моей группе к блокированным отрядам. Везде, казалось, враги уже прочно стояли на своей обороне. Решили вести поиск по ничейной полосе в сторону Антуново – нащупывать слабое место во вражеских позициях. Против участка обороны нашего отряда этого делать не стали. Отсюда далековато до отсеченных отрядов, долго придется идти по вражеским тылам, а затем снова прорываться к своим.

Мы двинулись по траншеям, переходили из обороны одного отряда в другую. Всюду нас пропускали беспрепятственно: коль идет разведка, значит, на задание, да и везде знали наших ребят в лицо. Так подошли почти до Антуново. Здесь, в гонком ольшанике, по одному стали переползать через бруствер.

– Куда вы? – крикнул один из партизан-новичков. – Там – немцы…

– Они-то нам именно и нужны, – улыбнулся Иван Киреев и, скользнув за бруствер, пополз далее по-пластунски.

Где пригнувшись, где перебежками, на карачках, а больше всего по-пластунски мы «проутюжили» километра полтора, подобрались почти к самой Западной Двине. И везде вражеская оборона плотная: нашей группе не прорвать. Когда возвращались назад, вдруг замерли от неожиданности: совсем невдалеке подал голос наш «дегтярь». Его неторопливый, отчетливо громкий перестук нельзя спутать с захлебывающимся немецким, бьющим почти всегда разрывными пулями, хлопавшими от малейшего соприкосновения с тонкой веточкой.