Текст книги "Принц с простудой в сердце"
Автор книги: Михаил Март
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
4.
Частный сыщик Трапезников начал наглеть не на шутку. Он решил, что ему все дозволено и явился прямо в дом Лапицких. Хорошо, что внизу находился только Артем и сыщику не пришлось его долго искать.
– Пора нам рассчитаться, Козья Ножка. Кажется, пробил тот заветный час, когда я наконец смогу получить свою долю.
– Ты мог бы назначить мне встречу, и мы поговорили бы на нейтральной территории, уважаемый Алексей Георгиевич. И потом, нам пока нечего делить. Ты не выдвигал никаких требований.
– Теперь они у меня есть, и ты способен их выполнить в считанные минуты, после чего тут же смыться. Паспорт на имя Этьена Сандани лежит у меня в кармане вместе с кредитной карточкой. Билетов на теплоходы и самолеты – сколько угодно, можешь вылететь за кордон хоть через час. Никаких проблем. Но если откажешься, то я прикую тебя наручниками к каминной решетке и вызову ментов. За твою поимку мне должность вернут в управлении, а ты пойдешь в зону лет на восемь.
Артем продолжал сидеть в кресле, сложа руки на груди, а Трапезников стоял в двух метрах, выложив на стол наручники. Из-за пояса брюк торчала рукоятка пистолета, которую Артем заметил, когда незваный гость откинул плащ и полез в задний карман брюк за браслетами.
– А почему такой воинственный тон! Я тебе пока ни в чем не отказал! Что ты хочешь, сыщик?
– Не так много. Ты наверняка знаешь, где старуха хранит марки и документы на них. Все что от тебя требуется, так это пойти, забрать их и передать мне. Пустяк! И разбежались раз и навсегда.
Артем не шелохнулся.
– От кого тебе известно о марках?
– Тебя это не касается. Твое дело – выполнять, если тебе свобода дорога. Ну?
– Нет, Трапезников, ничего ты не получишь. Меня трудно напугать. Плохо ты обо мне справки наводил.
Сыщик выдернул пистолет из-за пояса.
– А может, ты в ящик сыграть хочешь? Могу помочь. Убийцу не найдут. А таких как я не подозревают.
– Это точно. Таких сажают. Зря тебя оставили на свободе. Выстрелишь – ничего не получишь.
– Выстрелю, если не получу марки. А по-другому ты мне не нужен. Или ментам сдам. Сам выбирай. У тебя есть три варианта: марки мне, свобода тебе – и вся Европа у твоих ног. О других вариантах мы уже говорили.
– Пошел вон, грязный ублюдок.
Трапезников взвел курок, и тут же раздался выстрел. Грудь сыщика разорвало картечью, словно вместо сердца у него в груди был заложен динамит. Его отбросило назад, и он рухнул на пол. Пистолет остался зажатым в его руке. Смерть наступила мгновенно.
Артем вскочил и оглянулся. На боковой лестнице в длинной ночной сорочке с двустволкой в руках стояла Анна Дмитриевна. Из одного из стволов шел дым.
– Может быть, у меня плохой слух, но зрением Бог не обидел. Из этого ружья мой отец кабанов бил с тридцати метров и меня стрелять научил. Пригодилось…
– Зачем вы это сделали? Это же убийство!
– Не волнуйся, сынок. Обычная самооборона. Анна Дмитриевна села на ступеньки и поставила ружье рядом, прислонив его к перилам.
– Вы знали этого человека? – спросил Артем.
– Нет. Никогда не видела. Но он пришел с оружием в мой дом. А сейчас, заберите все, что лежит в его карманах, и позвоните Трифонову.
Артем повиновался.
* * *
Ничего не изменилось с момента выстрела до появления Трифонова и Куприянова.
– И кто стрелял? – строго спросил следователь.
– Я, Александр Иванович, стреляла. Ружье возле меня стоит. Оно тебе известно. На стене висело. Помнишь, как у Чехова? Если висит, значит, должно выстрелить рано или поздно. Можешь меня арестовать. Я готова. Только вот боюсь, что живой ты меня до каталажки не довезешь.
Куприянов осмотрел труп и обыскал его.
– Что произошло, Анна?
– Этот негодяй требовал от меня марки. Я обещала их принести, а он взял в заложники Вячеслава и держал его под прицелом. Мне сразу стало ясно, что он не оставит свидетелей в живых. Вместо марок принесла ружье. А что еще мне оставалось делать? Ждать, пока он выстрелит первым. Я защищала свой дом от вооруженного бандита, угрожавшего нам пистолетом.
Трифонов глянул на Артема.
Тот кивнул головой.
– Все так и было.
Трифонов повернул голову в другую сторону – возле буфета стояла Варя.
– Да. Я вошла в тот момент, когда бандит целился в Вячеслава Андреевича. Бандит отвлекся на меня, и в этот момент появилась Анна Дмитриевна. Только поэтому он не успел выстрелить.
Куприянов подошел к полковнику.
– Ну что, Алексан Ваныч, криминалистов вызывать?
– Нечего им здесь делать. Ружье в лабораторию и труповозку сюда. Садись составлять протокол.
– Будем открывать уголовное дело?
– Да. Из трех страниц, и в архив.
– В карманах этого типа ничего нет. Пусто. Но бьюсь об заклад, я этого мужика уже где-то видел, вот только вспомнить не могу. Уж больно мне его рожа знакома. Может, он в розыске?
– Проверим. Пожалуй, надо Дымбу вызвать. Пусть фотографии сделает.
Анна Дмитриевна качнулась, ее повело вперед, и она скатилась с крутой лестницы вниз.
– Врача, живо! – крикнул Трифонов.
5.
«Газель» свернула с дороги к лесу и до поселка добиралась по кочкам и колдобинам. Она остановилась у забора первого дома на опушке, и с дороги машину не было видно.
Два грузчика остались ждать в «газели», а Добронравов вышел.
– Я позову, ребята, когда упакую коробки.
– Как скажешь, командир.
Адвокат прошел через заднюю калитку, миновал огород, заросший сорняком, прошел через осыпавшийся сад, шурша желтыми листьями, и поднялся на крыльцо. У него имелся свой ключ от дома. Он открыл дверь и вошел. Тишина. Все прибрано. Добронравов остановился и прислушался. Постояв немного на пороге, он направился к лестнице и начал подниматься на чердак, не заглядывая в другие комнаты.
Растворив дверь, он опять остановился и немного подождал. Что-то его смущало. Неприятное чувство сопровождало его всю дорогу. Но по-другому он поступить не мог.
Переступая через пыльный хлам, он дошел до раскинутого на полу брезента и отбросил его в сторону. На досках, переложенные ватманом, лежали шедевры Федотова. Рядом валялся огромный короб от холодильника. Добронравов начал перекладывать картины, разглядывая каждую из них и сдувая пыль. Он относился к ним как религиозный фанатик к иконам. Когда он поднял с пола третью картину, что-то вспыхнуло.
Он повернулся к двери, но ничего не увидел. Яркие вспышки ослепляли его. Пять, шесть, семь – и глаза вновь начали привыкать к полумраку.
Сначала адвокат различил три силуэта, а потом и милицейскую форму. У дверей стояли двое в штатском, один из них с фотоаппаратом, другой с пистолетом, а между ними – майор Терехов.
– Здравия желаю, Давид Илларионович. Какими судьбами?
Адвокат испуганно положил картину на пол.
– А это ты, Григорий. Ну привет. А я вот приехал Бориску проведать…
– Адрес у него теперь другой. За лесом на кладбище прописался. Долго я тебя ждал. Думал уж не придешь. Да как же добро такое бесхозным оставлять?
– Да какое же это добро? Так, Борискины подмалевки. Просто посмотреть решил, что парень намалевал, пока меня здесь не было.
– Для того и машину с грузчиками к задам подогнал?
– Так Бориска просил. Десяток работ для выставки отобрать… Постой-ка, Гриша, что ты там про кладбище сказал?
– В деталях тебе полковник Трифонов расскажет. Придется нам к нему в город проехать.
– И сюда он, стало быть, добрался. Вездесущая ищейка. Везде свой нос надо сунуть. Только со мной у него номер не пройдет.
– А это ты ему сам скажи, Давид Илларионович. Ты извини, что помешал. Продолжай укладывать картины, у тебя хорошо получается. Нам их с собой прихватить надо. Благо ты с грузчиками приехал. А то ведь я за них расписку давал. Как-никак, а музейный товар.
– Ты мне не веришь, Гриша? Брось. Мы же столько лет знаем друг друга. Разойдемся по-хорошему.
– Почему бы и нет. Но только ты в этом Трифонова убеди. А я уж тут, на своем участке за порядком пригляжу. Ну да ладно, грузи картинки, да поехали. А то я уже предупредил Трифонова, когда тебя еще мои ребята на шоссе зафиксировали. Мол, плывет рыбка к своему неводу. Так что, нас уже ждут не дождутся.
* * *
Линию своей защиты Добронравов обдумал по дороге и, представ перед полковником, был готов отразить любой удар.
– Присаживайтесь, Давид Илларионович,– пригласил его к столу следователь.– Беседа наша будет носить официальный характер, так что лейтенант Рогова будет вести протокол, капитан Куприянов предъявит вам соответствующие документы, а ваши ответы будут записываться на диктофон. Есть возражения?
– У меня нет возражений. И мне нечего скрывать от следствия.
– Похвально. Начинаю ловить вас на каждом слове. Как картины Федотова оказались на даче Бориса Медведева?
– Очень просто. Он их украл у меня, когда я уехал в Москву и, как вам известно, доехать так и не смог.
– Вы давно знакомы с Борисом Медведевым?
– Прилично. Лет двенадцать. Он еще мальчишкой был. Талант. Хорошо рисовал. Ну а я, как мог, помогал пацану на ноги встать.
– Но у него же, наверное, родители были?
– Мать-то их рано бросила. С каким-то моряком сбежала. А папаша алкоголик, все больше по тюрьмам сидит. Вот я и помогал парнишке. Только из уважения к его таланту…
– Вы же считаете себя умным человеком. Известный адвокат, расчетливый стратег, а под протокол даете такие показания.
– Послушайте, господин следователь, какие у вас ко мне претензии? Мальчишка украл у меня картины. Я их нашел – не без помощи друзей, давших мне наводку. Но в любом случае, за картины я в ответе, а не вы. Ну что вы суетитесь?
– От господина Володарского у нас тоже имеется заявление.
– Да и черт с ним. Можете их конфисковать, как марки. Мне забот меньше. Пусть они с вас и спрашивают.
– Пять картин из коллекции Володарского – копии.
– А я в этом никогда не сомневался, поэтому и взял на себя обязательство только за семь картин, что и указано в расписке.
– Володарского нет в России с февраля прошлого года. А экспертизой установлено, что копии сделаны позже.
– Ничего у вас не получится, господин Трифонов. Заявление Володарский мог написать только на семь картин. Вы их получили в подлиннике. Что касается копий, то есть они или нет, это извините, к делу не пришьешь. Шла речь о трех марках, вы их получили. Идет речь о семи картинах, они у вас. Какие ко мне претензии? Я недавно вышел из больницы. Меня едва не оставили калекой. А вы упорно на меня наседаете. Это говорит о вашей беспомощности и не делает вам чести.
Трифонов подергал себя за мочку уха и улыбнулся.
– Боюсь, что на этом ваша защита кончилась. А все из-за того, что вы нажили себе врагов в процессе игры. Полковник Потемкин и капитан Соловьев из личной охраны Шестопала после гибели своего шефа признались в том, что лично вы расстреляли рецидивистов Коптилина и Сошкина из оружия Соловьева.
– Ложь. У вас есть их первоначальные признания. А если они их меняют по сговору, то им верить нельзя, так как это похоже на месть. Вы же им и внушили мою причастность к гибели Шестопала. Глупость несусветная. Шестопал был моим другом.
– Сомневаюсь. Ну, чтобы закончить вопрос с охраной Шестопала, то по показаниям майора Кур-кина, он вас возил из больницы на Богословское кладбище, где в этот день был убит вор в законе Пухов по кличке Могила. Потом вы заезжали по адресу, где проживал Пухов, и оставили в его квартире портфель, который потом с успехом был найден милиционерами из местного отделения. Врач клиники подтвердил, что вам поставили тяжелый диагноз по просьбе Шестопала, чтобы вас не беспокоили милиционеры и журналисты.
– И все эти показания вы выбили из них после смерти Шестопала. Уверяю вас, в суде им не предадут особого значения.
– Конечно, если не будут знать подоплеку. Смерть Шестопала оградила вас от страшных разоблачений. Ведь попади копии Репина в руки киевского коллекционера, вам пришел бы конец. Аферы с подменой подлинников на копии после страховки – очень выгодный бизнес. Но вы же не предполагали, что Шестопал решится расстаться хоть с одной из своих картин. Вы не предполагали, что мадам Белокурова даже после ваших запугиваний и предупреждений решится продать своего Шагала. А главное, вы не могли себе представить, что преданный вам пес незаурядный копиист Леонид Медведев, сына которого убили не без вашей санкции, напишет чистосердечное признание да еще расскажет о метке, которую оставлял на своих копиях.
Куприянов выложил ксерокопию признания художника на стол перед адвокатом.
Тот тупо на нее уставился и молчал. Всем было ясно, что он ничего не читает, а находится в шоковом состоянии.
Прошло немало времени, пока он вновь заговорил.
– Убийство Шестопала и Бориса совершено только с одной целью: чтобы натравить на меня всех. Весь мир. Да, может быть, я занимался подменами, но я их не убивал и не собирался убивать.
– Отвлеченный вопрос. Когда мы пришли с обыском на квартиру Киры Фрок, вы пили вино «Хванчкара»?
– Да, пил.
– Потом вам давали какие-нибудь таблетки?
– Успокоительное после вашего звонка. Вы же ее обхитрили. В дверь звонить не стали, она бы вам не открыла, а взламывать ее вам не полагается, даже с ордером на руках. Так вы сначала позвонили по телефону, и эта дура схватила трубку. Вот тут ей уже деваться некуда, пришлось открывать.
– Скажите ей за это спасибо. Не то мы нашли бы в пустой квартире ваш труп. Вам дали не успокоительное, а противоядие.
Куприянов положил на стол три акта лабораторной экспертизы.
– Яд обнаружен в трех бутылках с вином «Хванчкара». Из одной пил Шестопал, из второй – Борис Медведев, а третью мы изъяли из квартиры Киры Фрок. Ту, которая предназначалась для вас.
И опять наступила долгая томительная пауза.
– Теперь мне понятно, зачем она заблокировала сейф. Ждала, пока я сдохну. Я ничего не знал о том, что там лежат марки. Я приехал за деньгами. Вот почему я так удивился, когда вы их достали из него. А сто тысяч она уже успела куда-то израсходовать. Я вам точно сказал, там должно было находиться шестьсот тысяч.
– Где сейчас находится Кира Фрок?
– Во Франции. На тот же день у нее были билеты на самолет, и я лично ее провожал. Она в Канне, в отеле «Риц».
– Уверены? Стоит ли ей говорить вам правду?
– Стоит. Я ее ни в чем не подозревал, и она ждет своей доли от картин. Сегодня утром она мне оттуда звонила, и это она мне сказала, где лежат картины Федотова. Я не знал, где их искать. Она мне сказала, что украл их Борис и они находятся у него на даче на чердаке, а сам Боря уехал на юг отдыхать. Или вы думаете, я полный идиот: убить парня и через несколько дней вернуться за картинами. Да если бы это было так, то я и порог дома не переступил бы. Неужели меня не насторожил бы тот факт, что труп сам по себе бесследно исчез: Пошел погулять…
– А кто вам сказал, что труп нашли в доме?
– Гриша Терехов. Участковый.
– Ладно, Добронравов. Мы подождем вешать трупы на вас. Но вы должны нам вернуть подлинники Федотова, Репина и Шагала. Продать копии вы не успели. Медведев их делал совсем недавно. А это не семечки.
– Все картины лежали под носом Шестопала. И его оригиналы Репина в том числе. Но я не крал их с корыстью – мне за державу обидно.
Фраза вызвала всеобщую улыбку.
– Хорошо, я расскажу. Володарский собирался вывезти Федотова во Францию и продать. У него имелась железная договоренность. Но все знали о существовании его коллекции. Государственный чиновник его ранга не может торговать за границей народным достоянием. У него и на пять других картин есть дарственная покойной княгини Анастасии Голицыной, которую его папаша выменял на хлебные карточки в сорок пятом. Вывезти картины за рубеж ему ничего не стоит. Его багаж не подвержен таможенному досмотру. Дипломатов не проверяют. Это он предложил мне взять картины на хранение, а потом устроить спектакль с хищением. Таким образом, он официально лишался бы коллекции, разыгрывая из себя ограбленного коллекционера, а
после своего отпуска со спокойной душой вывез бы
их за границу и продал. Вот тогда я и решил сделать копии. Пусть торгует ими в Париже – и ко мне у него нет претензий. Я послал бы его к черту через год после возвращения. У меня была единственная цель – оставить картины в России. Репина это тоже касалось. Я готов вам сдать все подлинники, но прошу занести в протокол, что делаю это добровольно по собственной инициативе. А по поводу убийств разбирайтесь с Кирой Фрок. У нас с Францией есть договор об экстрадиции преступников, а материалов у вас хватит.
– Где же подлинники?
– В моем личном сейфе в банке «Солюс«, которым руководил Шестопал. Самое надежное место.
Каково же было удивление на лицах всех присутствующих, когда перед ними засверкали стальные стенки пустой банковской ячейки. От картин и следа не осталось.
У Добронравова случился сердечный приступ – на этот раз настоящий. Пришлось его вместо камеры везти в больницу.
Последними словами его были:»Успел гад опередить меня! И все же сдох!«
6.
Пожалуй, не существовало такого человека, который желал бы смерти Анны Дмитриевны, но судьба неумолима. После кошмарных событий с выстрелом в каминном зале, она так и не смогла восстановить свои силы.
Восьмого октября по ее просьбе был приглашен священник, и Варя переодела Анну Дмитриевну во все чистое. Она исповедалась и причастилась. Доктор Введенский не делал ей уколов и не давал лекарств. Друзьям, собравшимся в доме, он сказал, что Анна Дмитриевна перестала бороться за жизнь и он уже ничем ей помочь не сможет. Оставалось только ждать…
Многие плакали. Разговаривали шепотом и ждали. Священник пробыл в спальне около двух часов. Потом пригласил адвоката Анны Дмитриевны Павла Шмелева. Ему Анна Дмитриевна уделила пятнадцать минут.
Следующей на очереди была Вероника, но когда адвокат вышел, он попросил зайти в спальню Вячеслава Бородина. Близкие были немало удивлены странной последовательностью, избранной хозяйкой для прощания с близкими.
Артем зашел в комнату. Шторы задернуты, кругом горели свечи, в воздухе стойкий запах ладана. Анна Дмитриевна лежала на широкой кровати с множеством подушек, подпиравших ее спину так, чтобы она могла видеть все вокруг. Бледно-восковое лицо сливалось с белизной постельного белья. Опять Артем увидел тревожный взгляд темно-синих омутов, как в тот вечер, когда они познакомились. Эти глаза говорили куда больше, чем могли выразить слова.
Артем подошел к кровати, и она протянула ему руку. Холодная как лед, узкая рука, лишенная всякой жизни, пыталась сжать его пальцы.
– Жаль, что я так и не увижу новый фонтан Венеры. Но теперь это уже не имеет значения. Моя младшая наследница разорит усадьбу.
– Если мы с ней поженимся, я этого не допущу,– тихо ответил Артем.
– Ты помнишь свой тост, произнесенный на моем импровизированном дне рождения. Ты поднял бокал за исполнение всех моих желаний. Одно из них состоит в том, чтобы ты прожил свою жизнь счастливым человеком, а с Никой ты лишь нахлебаешься горя. Она тебе не пара. И Бог с ней, с усадьбой. Князья Оболенские стали частицей истории, о которой можно забыть. Сейчас совсем другая жизнь. Традиции, обряды и реликвии интересовали только меня. Они и умрут вместе со мной. Тебя ждет совсем другая жизнь, и ты должен найти себе женщину, достойную стать твоей второй половиной. Но это не Вероника.– Анна Дмитриевна достала из-под подушки конверт и протянула Артему.– Здесь Юлькино приданое. Теперь оно принадлежит тебе как человеку, которого она очень любила. Уезжай в Голландию. В Гааге ты найдешь того, кто обеспечит твое будущее.
Артем заглянул в конверт. Там лежали марки и документы.
– Я не могу это принять, Анна Дмитриевна. Жених Юли погиб вместе с ней, а я самозванец, который обманывал вас все это время…
– Не продолжай, мальчик мой. Меня обмануть невозможно. Подойди к платяному шкафу и открой центральную дверцу. Когда-то на нем висело огромное зеркало, но теперь его нет. Я давно уже сняла все зеркала, которые могут встретиться мне на пути в этом доме.
Артем подошел к огромному гардеробу и открыл дверцу.
– Внизу стоит картина. Достань ее.
Ему показалось, что он достанет портрет Юли – рама была точно такой же. Он вынул картину и словно в зеркале увидел свое отражение. В его руках оказался его собственный портрет, выписанный с большим мастерством и любовью. На нем он был изображен в кремовом костюме с вишневой бабочкой под белоснежным воротничком. Именно так он выглядел, когда четыре года назад ворвался в номер ялтинской гостиницы.
– Таким она увидела тебя впервые и таким она тебя полюбила на всю свою короткую и не очень счастливую жизнь,– еле слышно продолжала Анна Дмитриевна.– Этот портрет всегда висел рядом с ее портретом в твоей комнате. Она принесла его мне перед отъездом в аэропорт. Тогда в ее глазах стояли слезы. Уж я-то знаю, кого любила моя дочь, и вашу романтическую историю слышала не один раз. И когда вместо моей мертвой дочери пришел ты, то я тебя тут же узнала, несмотря на кровоточащие порезы на лице.
Артем положил картину на место и вернулся к постели умирающей.
– То, что лежит в конверте, принадлежало Юле. После ее смерти это должно принадлежать человеку, которого она любила. И не надо спорить со мной. Уже поздно. Я сказала все, что хотела сказать в этой жизни. А теперь мне пора отправляться в царствие небесное, где меня ждет дочка.– Она закрыла глаза, и ее губы тронула слабая, еле заметная улыбка. Дыхание Анны Дмитриевны остановилось.
Артему показалось, что он присутствовал при смерти своей матери дважды. Так случилось десять лет назад, так случилось и сегодня.
Он еще долго и неподвижно стоял подле кровати, ушедшей в лучший мир необыкновенной женщины, прежде чем выйти к людям и сообщить им о кончине хозяйки дома.
Анна Дмитриевна пережила свою дочь ровно на месяц.
