Текст книги "Принц с простудой в сердце"
Автор книги: Михаил Март
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Ну здравствуй, батюшка в законе. Зачем пожаловал? Я ведь не верующий.
– Прикипело, Козья Ножка, вот и пожаловал к тебе самолично, без посредников, дабы адресочка твоего не выдавать волкодавам. С ними тебе не договориться по-хорошему, а со мной можно. Пока еще можно.
– Темнишь, матерый. Выкладывай и проваливай в свое богоугодное заведение. Здесь твой костюм не признают.
– Не боишься так разговаривать со мной?
– Нет, Могила. В Москве знают, на кого я работаю, и ждут меня с нетерпением. Да вот приболел. Больничный вынужден взять. По твоей воле.
– Где марка, Артем?
– Там, где должна быть. Ты мне задание дал, я его выполнил. Только ты решил, что меня можно сдать по окончании дела, да не получилось.
– Ересь не мели.
– Откуда же менты объявились? Едва ноги унес. Тебе твои псы, небось, уже доложили?
– Доложили. Только они должны были после тебя идти за конвертом. А тут менты нагрянули.
– Не я же их вызвал себе на подмогу… С отмычками я и без ментов обращаться умею.
– Был я сам ночью на Гороховой. Нет конверта в телефонном справочнике, и квартиру опечатали.
– Не по адресу пришел. Тебе надобно к следователю Трифонову на прием записаться. С него и спросишь.
– Он марку не брал.
– Это он сам тебе признался?
– Понятые видели.
– Вот оно что? Так там ментов с десяток паслось. Разве понятые за всеми углядят. Опера – фокусники похлеще тебя будут. Понятые во все глаза смотрят, а мент из вазы пистолет достанет, а из кармана у хозяина квартиры – пакетик с героином. А тот оружия отродясь в глаза не видел, а из порошков только с зубным дело имел. Или ты не знаешь, как это делается? Если надо, то у тебя что угодно найдут и то что нужно унесут. Или думаешь, Трифонов не знает, что ищет? Странно, что он засаду не оставил.
– Жена адвоката с ним была. Она все видела.
– А как она там оказалась?
– Ключи у нее нашли и заставили привезти их к тем местам, где замочки к этим ключикам поставлены. Я тут ни при чем.
– Разбирайся сам, Могила, с адвокатами, их женами, своими придурками, ментами и прочей шушерой. Я работу сделал, конверт оставил, следом понаехало ментов со всего города. Твои проблемы, ты и решай, а я из твоей игры вышел. Забудь обо мне. И не делай глупостей, не то как Петр бояр стриг, так и твою косицу вместе с головой сбреют.
– Здесь Питер, сынок, а не Москва. Слишком часто ты забывать об этом стал. И я тебе не фраер дешевый, чтобы зубы скалить. И моему терпению может предел настать.– Могила повернулся и направился в глубь парка.
Артем его не боялся – он его презирал. Правда, отдавал себе отчет в том, что Могила может и обозлиться и бросить на него своих псов. Тут не Москва, защиты искать негде. Но он так же знал, что имел дело с ворами старой формации, а те семь раз отмерят, прежде чем резать. С отморозками он в такие игры играть не стал бы.
Артем вернулся в дом. На столе стоял поднос с вазочкой цветов и пустыми тарелками. Он догадался, что его вынесла Варя из комнаты хозяйки. Значит, Анне Дмитриевне лучше, если она стала есть.
Проходя мимо, он заметил лежащую на подносе газету. Фотография на первой странице показалась ему знакомой. Он взял газету и направился в свою комнату.
Сбросив с себя одежду, он лег на кровать и развернул газету.
Статья называлась «Долгожданное освобождение». На первой полосе красовалось несколько фотографий. На одном снимке три трупа, на другом – банкир Шестопал, на третьем – полковник Трифонов. Из статьи стало ясно, что трупов только два. Особо опасные преступники, уничтоженные при задержании,– Савелий Коптилин и Иван Сошкин. Третьим был освобожденный заложник – адвокат Давид Добронравов, которого в течение двух недель подвергали жесточайшим пыткам. Далее описывались события по захвату преступников сотрудниками бывшего спецподразделения ФСБ «Пантера», которые теперь составляют костяк службы безопасности банка «Солюс» под руководством председателя директоров Шестопала.
Артем прочитал статью трижды. События разворачивались на окраине города в три часа ночи. В ту самую ночь, когда он сгорал от страсти к Веронике. Тяжелый денек выдался Трифонову и подручным Могилы. Значит, Савва и Иван с Гороховой отправились на ту квартиру, адрес которой не указывался, и там встретили свою смерть. А не за то ли, что вернулись с дела без марки? А тут еще и Трифонов объявился. Как же он ухитрился взять след, когда его машина стояла на Гороховой не меньше часа после исчезновения «нивы»? А не жена ли адвоката навела Трифонова на нужный адресок? Если она привела его на Гороховую, то потом и освободить решила, поняв, что уже все марки найдены, вынесены и находятся в надежном месте. О пленении Добронравова Артем ничего не знал. Ему Могила объяснил все иначе. Адвоката убили, и труп его спрятали. Пока о смерти никому не известно, надо выкрасть все самое ценное, а то родственники растащат. План по двум точкам составил для Могилы какой-то ушлый пройдоха, он же скупщик и заказчик. В квартиру Артем не полез, там вскрывать нечего, а сейф возложили на него. Но в нем оказалась только одна марка. А по контракту Артем должен выполнять свою работу, пока не соберутся все три марки. Стоимость марок его не интересовала. Он сам определил тариф своих работ, и Могила с ним не спорил. Тогда он еще не знал, какие злоключения его ожидают.
Кажется, Трифонов взял след. Как бы он не привел следователя к нему. Вряд ли… Могила его не сдаст, а по найденным отмычкам никого не найдешь. Эти отмычки везде находят. Толку что? Пять лет ищут и еще десять искать будут. Могила скрыл от него, что адвокат жив и его пытают. Могила скрыл и то, что его отщепенцы ходят с оружием. И только по этим причинам Артем дважды попадал в капкан и чудом выбрался из него. За это Могила и будет наказан. Хватит с него и двух марок, а эту он пустит по волнам Невы.
Артем и радовался, и злился. С одной стороны, все выглядело в мрачных красках, а с другой – он попал в этот дом, который стал для него очень дорогим. И, наконец, он нашел сумасшедшую девчонку, которая теперь и его сводила с ума.
…Дверь его комнаты открылась во втором часу ночи. Он еще не спал, все думал о странном женихе, адвокате, Юле, Анне Дмитриевне и Нике.
Ника пришла в длинной ночной рубашке, совершенно прозрачной, и, подбежав к кровати, зажала ему рот горячей ладонью.
– Тихо! Не дай Бог мать узнает. Тогда нам обоим конец. Варька шпионит за мной и все докладывает матери. У этого дома кругом глаза и уши. Но больше я терпеть не могу. Я все думала, что ты приедешь в город. На каждой перемене выбегала на улицу из института, а тебя все нет и нет. Ты мне всю душу истерзал… – Она прильнула к его лицу, и он ощутил на щеках ее мягкие пушистые волосы.
Все мысли куда-то исчезли, он уже ни о ком и ни о чем не думал.
– Ты сумасшедшая.
– И даже не в силах это скрыть. Вся жизнь пошла кувырком.
– К хорошему это не приведет.
– Я не знаю, что будет дальше и боюсь думать на эту тему. Но развязка должна быть. Я только молю Бога об одном: чтобы он не отнимал у меня тебя.
Артем почувствовал ее соленые слезы на своих губах.
3.
Каждый опер имеет своих стукачей в блатном мире. Если говорить высокопарно, то секретных агентов. Попался один раз по-крупному, заложил подельников, и тебя отпустили. И все. Теперь ты висишь на крючке у ментов. Откажешься стучать, тебя сдадут твоим же, и тогда крышка. Либо достанут дело из архива, и результат будет такой же. У Лыткарина был свой стукач – из серьезных авторитетов, не мелюзга какая-нибудь. Пользовался майор услугами крупного кита в редких случаях, когда совсем прижимало.
Встречались они в небольшом пивном ресторанчике в районе Автово, подальше от людской толчеи, выпивали за разговорами по пять-шесть кружек пива да съедали по тарелке раков. Одним словом, совмещали приятное с полезным. Полгода Лыткарин не вызывал своего агента, но пришло время для откровенной беседы. Позвонил Аристарх ему на сотовый, задал несколько вопросов и попросил ответить через пару дней при личной встрече в любимом кабачке.
Срок настал, и встреча состоялась. Никаких звонков, никаких кличек, называли друг друга по имени, улыбались, пили пиво, разламывали клешни ракам и весело болтали.
– Работенку ты мне задал, Аристарх, на неделю, а ответы требуешь через два дня.
– Не скромничай, Матвей. С твоими возможностями мои вопросы – не вопросы. Это тоже самое, что спросить у продавца на рынке, сколько стоит его товар.
– Плохое сравнение. Он смотрит на человека и сразу видит, кто сколько может заплатить. От собственной оценки и назначает цену. А если говорить о закупочной цене, то таких подробностей ты вообще не узнаешь.
– Не отвлекайся, Матюша. Дело-то серьезное.
– Не преувеличивай. Ловить-то тебе уже некого. И Савву Коптилина, и Ваньку Сошкина уже пришили. А иначе и быть не могло. Оба были обречены. Ванька работал на левобережную группировку. Отморозок. Как что – так за пушку хватался. При дележке барышей своего же братана хлопнул. На сходке решили его замочить. Свои же мужики. Уже могилу ему в лесу заготовили. Но тут к нему обратился один уважаемый старикан. Законник, в большом авторитете. У самого команда не маленькая. Предложил он братве отступного за шкуру Сошкина. Братаны ответили: «Сход вынес ему приговор, папаша. Ты хоть и уважаемый, но в наши дела не лезь». А законник им и говорит: «Я же не спорю. Мне ваш хмырь и нужен на Такое дело, где его шлепнут. И ваш приговор останется в силе, и мои люди целы».
Братки согласились. Срок не более четырех месяцев. Короче говоря, законник выкупил у них Сошкина, чтобы его завалить на каком-то деле, он знал заранее, что оно гиблое, а посему не хотел губить своих ребят понапрасну. Сошкин, понятное дело, ничего не знал об этом. Его командировали свои же в помощь уважаемому авторитету. С Коптилиным получилась та же история. Он запускал грабли в общаг и тянул из него по мелочам. Луговские решили его на куски порубить за крысятничество. И опять объявился наш авторитет и предложил луговским самому разобраться с паскудой, но чуть позже. Пошлет его на верную гибель. А ребятам заплатил отступного за услугу. Так вот, этот самый авторитет – вор серьезный. Могила. Теперь понял, майор, с кем ты хочешь силами меряться?
– Пухов Георгий Васильевич.
– В миру. А по-нашему – Могила. Тебе его никто никогда не сдаст. Сам он тоже никого и никогда не сдавал. От того его Могилой и зовут. А копать под него – дело пустое. Сотни раз копали. Взять его можно только на кармане. Так он давно уже от дел отошел. В консультантах сидит, иногда роль третейского судьи играет, чтобы лишних разборок не допустить. Что ты ему шить будешь? Он свое слово сдержал. Газеты все читали и снимки в них видели. Но Могила тут при чем? Как ты докажешь, что Сошкин и Коптилин на негоработали?
– Выходит так. Могила затеял дело, которое должны были выполнить обреченные чужаки из других стай, и ему за их смерть еще и спасибо должны сказать. Значит, Могила знал, что дело провальное?
– Плохо врубаешься, Аристарх. Могила за гиблые дела не берется. Он свое с этого получил, будь уверен, а Сошкина с Коптилиным подставил. Все, нет их больше, а с трупов спрос невелик. Твой поезд ушел, Аристарх. Если подставы Могилы в морге, то дело уже сделано. А после драки кулаками не машут. Могила быстро заметает следы. Ты его хоть к стенке ставь, ничего не добьешься.
– Если не поймаю третьего. Козью Ножку. Что о нем узнал?
– Глухарь. Он московский. Могила с ним на вы. За Козьей Ножкой клан стоит, его не замочишь и не подставишь. Если Могила и договорился с ворами из Москвы на командировку Козьей Ножки, то он за него ответ держать будет. Питер с Москвой воевать не станет. Лучше худой мир, чем глупая резня. Это все понимают.
– Козья Ножка еще в Питере, и я должен его взять.
– Многие пытались. Тебе, Аристарх, проще в плавках и пляжных шлепанцах на Эверест взобраться и насморк не прихватить. Ничем тебе помочь не могу. Знаю только, что его Артемом зовут. А может, и это не имя, а вторая кликуха. Никто, кроме Могилы, его в глаза не видел. Даже примет его не знают. Но если Могила покончил с подставами, то и Козьей Ножке в Питере уже делать нечего. Не ищи. Только время потеряешь. Чего тебе надо, Аристарх? Заложник освобожден, бандиты уничтожены. Сдавай дело в архив и вздохни с облегчением. Выходя из сортира, уже поздно пыжиться. Сам прикинь. У тебя на руках ни одного козыря нет. Да и с кем за стол садиться? Игроков тоже нет. Игра закончена, барыши поделены, все разошлись. Ты один остался в темном зале за пустым столом.
– Ладно. Мы еще увидим, закончена игра или только начинается.
* * *
В Русском музее Трифонову посоветовали обратиться к реставратору Лепко Тарасу Наумовичу. Коренному петербуржцу, который проработал в музее больше пятидесяти лет, а сейчас доживает свои дни в доме престарелых, но сохранил трезвость ума и хорошую память. Лучше его никто не ответит на вопросы, интересующие милицию.
Пришлось ехать в Зеленогорск.
Дом престарелых под названием «Тихая гавань» выглядел очень респектабельным заведением и числился за Академией художеств, но поддерживали его частные спонсоры, принимавшие клиентов в обмен на их жилплощадь. Кто кого спонсировал, это еще вопрос, но одинокие старики здесь неплохо себя чувствовали и на условия не жаловались.
Тараса Наумовича нашли в шезлонге на берегу залива, укрытого пледом из верблюжьей шерсти.
Пожилой мужчина с длинным лошадиным лицом, в очках со стеклами, похожими на линзы, очень долго изучал удостоверения своих гостей, словно собирался взять их на реставрацию.
– Ко мне часто обращались с таможни и следователи ФСБ, КГБ, НКВД, что, собственно, одно и тоже, но из прокуратуры за консультациями ко мне не приходили. Так что у вас за проблемы, господа сыщики?
– Нам сказали, что вы один из лучших специалистов по русской живописи девятнадцатого века. Выполняли заказы на реставрацию картин от частных лиц.
– Конечно. Это не возбранялось законом, а налоги с меня, как я догадываюсь, за давностью лет вы собирать не собираетесь. Частными лицами в те времена были очень высокопоставленные чиновники, государственные деятели.
– Нас интересуют люди, неравнодушные к произведениям Федотова. В городе пропала целая коллекция художника. Ее украли из квартиры хранителя коллекции, который сейчас лежит в больнице. Хозяина же картин мы найти не можем, а сам он не объявляется. Что скажете, Тарас Наумович?
– Я видел много подделок под Федотова, как впрочем, и под других великих живописцев. Подлинников Федотова очень мало. И те, что есть, хранятся у московских коллекционеров. В Питере хорошая коллекция была у одной дамы. Во время блокады из ее фонда выкрали пять лучших работ. Осталось семь. После войны она продала фамильную коллекцию одному крупному военачальнику. Того после смерти Сталина и расстрела Берии посадили. Родственники в это время успели продать семь картин знаменитой балерине из Мариинки. Она выставила их в фойе театра. Многие, возможно, еще помнят эту выставку. Интересно, что многие ценители живописи приходили в театр ради картин. Она узнала об этом и стала выставлять картины только в те дни, когда сама участвовала в спектаклях. Пошли сплетни, будто балерина уже не в состоянии собирать публику собственным искусством, а притягивает зрителя живописью Федотова. Вы должны делать скидку на время. Это сейчас ходят только на модных авангардистов и только светская публика, состоящая из «новых русских» и поп-звезд. На Федотова сегодня никого на аркане не затянешь, а в Русский музей приходят только туристы да и то для галочки, чтобы отчитаться где-нибудь в Хабаровске, что они побывали в знаменитом музее. Балерина вспыхнула от негодования и решила продать коллекцию. Тут слетелся из-за границы весь старый свет. Не сами эмигранты, конечно, а их адвокаты. Но вывозить картины из СССР никому не позволили. И тогда, насколько я помню, коллекцию купил Данила Никитич Володарский. Крупный дипломат, посол СССР в– Берлине, потом в Австрии. Ко времени покупки он заведовал международным отделом в Ленинградском обкоме партии. Насколько мне известно, он коллекцию не продавал. Если он еще жив, то она хранится у него, если умер, то спрашивайте у родственников. Володарский был честолюбивым собственником и вернисажей не устраивал. Скупой рыцарь, сидевший на своих сокровищах и никого к ним не подпускавший.
– А о судьбе украденных пяти картин вам ничего не известно?
– Нет. На рынке появлялись лишь слабые копии. Очевидно, их вывезли за границу. После войны, когда наши возвращались с фронта, граница была полупрозрачна, тяжелый железный занавес еще не упал. Думаю, что тогда их и вывезли. Но с уверенностью утверждать не могу. Иногда сорока на хвосте приносила слухи с той стороны кордона, будто то там, то сям выставлялись картины Федотова из коллекции Голицыных, те самые, что числились украденными.
– Мы проверяли уголовные дела времен блокады. Уголовного дела по факту кражи картин не существует. Анастасия Голицына не стала писать заявление об исчезновении картин.
– У меня на этот счет есть своя версия, уважаемые господа. Вы о блокаде мало что знаете. Но были в Питере люди, имеющие доступ к неприкосновенным продуктовым запасам. Они меняли хлеб на золото. Каждый выбирал жизнь и терял золото. Я думаю, что Голицына обменяла на хлеб пять лучших картин из своей коллекции и даже написала дарственную на них. А то, что их выкрали, не более чем слух, выгодный покупателю. Он-то знал, что картины приобретены официально.
Но слух защищал его от нежелательного уголовного дела. Вот почему она отказалась писать заявление в милицию. В то время за мародерство грозил расстрел без суда и следствия. А так, и волки сыты и овцы целы. Но сразу хочу оговориться, что это мое личное предположение, основанное на жизненном опыте. Ведь мне самому пришлось пережить блокаду. Я знаю, как в те страшные дни у людей ломалось представление о ценностях, когда смерть стучалась по нескольку раз в день в один и тот же дом.
– Мы вам очень благодарны за беседу, Тарас Наумович,– произнес Трифонов, замечая, как старик начал дремать.
Они тихо ушли.
* * *
Участковый инспектор звонил в управление четвертый день подряд и наконец застал на месте, но не того, кого ожидал. Из бригады Трифонова присутствовала только дознаватель Наталья Рогова. А она уже договорилась о встрече с Нелли Юрьевной Белокуровой по ее просьбе. Звонок участкового сломал ей весь график дня.
– Моя фамилия Вилькин. Лейтенант Аркадий Вилькин, участковый инспектор с Васильевского острова. Большой проспект, дом двадцать четыре. Тут квартира Добронравова опечатана.
– Да, я помню. И что же?
– Мне дали задание найти слесаря, которого вызывал адвокат. Так вот, я нашел этого слесаря^ То он в отгулах был, а теперь я до вас дозвониться не могу.
– И вы хотите, чтобы я поблагодарила вас за службу?
– Нет, за нее мне зарплату платят, а со слесарем вам надо поговорить, чтобы не играть в испорченный телефон. Думаю, вам будет интересно его послушать.
– Хорошо, я приеду, но только у меня мало времени, постарайтесь сделать так, чтобы мы его не искали полдня.
– Он будет ждать в моем опорном пункте. Клубный переулок, дом два, первый подъезд в полуподвале.
– Договорились.
Наташа не верила, что ее ждет сенсация, но подчинялась долгу. Зная требовательность своего начальника, она понимала, что лучше сделать больше, чем меньше, знать ответы на все поставленные вопросы и даже иметь собственное мнение, взятое не с потолка.
Добраться до указанного адреса помогла дежурная машина, чудом оказавшаяся не у дел в разгар рабочего дня.
В сыром подвале с облезлой штукатуркой находился тот самый опорный пункт. Большую часть клетушки, выделенной лейтенанту Вилькину, занимала массивная фигура слесаря. Здоровенный мужик в синем комбинезоне и клетчатой рубашке. На такого осенняя ветреная погода не действовала – жир защищал, как моржа.
Наташа приютилась в уголочке и достала блокнот.
– Я вас слушаю.
– А чего говорить-то?…– пробасил слесарь.
– Все то, что ты мне рассказывал,– цыкнул Вилькин.
– Ну, значит, так. Никакой адвокат меня не вызывал. А вызвала старушка, живущая этажом ниже. Я пришел. Она мне показывает потолок в ванной, с которого капает. Я поднялся на этаж выше. Только хотел кнопку нажать, а дверь сама отворилась. На пороге стоит мужик, а за ним двое держат холодильник. Я посторонился и выпустил рабочих, они понесли холодильник вниз, а мужик меня спрашивает: «Чего тебе надо?» Я ему говорю: «Ванную посмотреть. Соседей заливаете». Он проводил меня в ванную. А там вода на полу стоит. Шланг холодной воды течь дал. Я говорю: «Ты что не видишь, что у тебя в доме делается?» А он отвечает: «Сегодня среда, а я моюсь по пятницам. Ладно, перекрывай воду, пол я вытру, а шланг потом заменишь».– «Акт составлять придется. Ремонт старухиной квартиры за твой счет делать придется». А он: «Не бубни, приятель, со старухой я сам договорюсь». Ну я закрутил в туалете все вентили и ушел, а он остался с тряпкой воду собирать. Вот и все.
– Вы сказали, что была среда. А какое число?
– Шестого сентября.
– Уверены?
– Конечно, что я рехнутый что ли. По заявке проверил, когда ко мне участковый пришел. Около семи часов вечера.
– В квартире порядок был?
– В квартире чисто, а двери комнат были закрыты.
– Вы разговаривали с хозяином?
– Наверное, а с кем же еще?
– Как он выглядел?
– Коренастый парень. На вид лет двадцать. Мускулистый. Спортсмен, наверное. На голове бейсболка, джинсы, кроссовки, ветровка. Обычный парень, таких полным-полно на каждом шагу.
– Лицо запомнили? Узнать смогли бы?
– Нет. Я же говорю, самый обычный малый. Я даже цвета волос его не видел.
– Рабочих тоже не запомнили?
– Работяги, они и есть работяги. Молодые ребята.
– А какой холодильник они несли?
– Не знаю. Он же упакован был. В коробке и досками обит. Как из магазина. Я тоже купил дочери холодильник на день рождения и привез его из магазина домой, а ей отвез в знаменательный день. Подарки раньше времени не дарят.
– Больше никого не видели?
– Знаю, что там женщина была.
– Тоже молодая?
– Когда я из ванной в туалет переходил, чтобы вентили закрутить, то только клетчатую юбку заметил. Мелькнула и скрылась за дверью. Она выходила из квартиры, когда я шагнул в коридор. Но молодые такие юбки не носят. Хотя черт его знает…
– Вы ушли, хозяин остался, а когда вышли на улицу, то грузчики с холодильником ждали хозяина?
– Никого там уже не было. И машины тоже.
– Вы только вентили закрыли и сразу же ушли. А холодильник надо с третьего этажа спустить и на машину погрузить. Лихие грузчики получаются. Похоже, они с холодильником бегом с лестницы сбежали и на самосвал его закинули. Так?
– В квартире я пробыл минут пять-семь. Вынести они его успели бы, а вот погрузить, вопрос не ко мне. Я ведь не думал об этом.
– А когда заходили в подъезд, видели грузовую машину?
Слесарь подумал, потом кивнул.
– «Газель» стояла. Но не грузовая, а фургон, наподобие «маршрутки». На резину обратил внимание. У братана такая же, так он не знает, какую ему резину покупать. Всесезонку хочет. Вот я и приглядываюсь, кто на какой ездит. Только вряд ли эта машина за холодильником приезжала. Их же стоймя перевозить надо, а не лежа. А двухкамерный в «газель» не встанет.
– Значит, холодильник большим был?
– Как фоб. Двоим тяжело.
– Конечно. Особенно по лестнице и бегом.
– А я-то тут причем? – возмутился слесарь.– Вы спросили, я ответил. Что видел, о том и рассказал.
– Нет, никто не спорит. Только теперь нам надо будет все запротоколировать.
– Опять по новой? – слесарь тяжело вздохнул.
