Текст книги "Звоночек 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Маришин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Эпизод 3

Охранник проводил меня на второй этаж, где, как оказалось, находился рабочий кабинет вождя. Дача, из-за позднего времени, была погружена в тишину, мы шли, переговариваясь в полголоса, чуть ли не шёпотом, и старались ступать как можно тише. У меня даже возникли непроизвольные ассоциации с подкрадыванием к логову какого-то хищного и смертельно опасного зверя, что, опять-таки, было интерпретацией моих личных страхов, вбитых пропагандой 21-го века, но мало соответствующих тому жизненному опыту, который я приобрёл уже здесь.

Чекист тихо постучал в дверь и, заглянув, получил короткий ответ, после чего, пропустил меня вперёд. Сталин, сидя на небольшом диванчике, читал. Я вошёл и, не зная с чего начать, застыл в дверях. Больше всего меня смутил вид вождя, который был одет по-домашнему. Поверх салатовой рубашки навыпуск была наброшена, как бурка, светлая овчинная безрукавка мехом внутрь, дополняли картину чёрные нарукавники по локоть и шерстяные носки до середины голени в которые были заправлены брюки. На ногах красовались мягкие войлочные туфли, бывшие, по сути, обрезками обычных валенок, только аккуратно подшитые, чтобы не обтрепались по краям. Всё это резко контрастировало с моим "парадным" видом и я почувствовал себя неловко.

– Вы, товарищ Любимов, прям как настоящий джентельмен, – ехидно улыбнушись подколол меня Иосиф Виссарионович, сощурив свои жёлтые глаза, – если бы не орден, так и в палату лордов войти не зазорно.

Мои уши стали предательски гореть, выдавая чувства с головой.

– А я, кажется, оплошал, – продолжил издеваться Сталин, демонстративно оглядывая себя. – Но это ведь не помешает нам работать?

– Не помешает, товарищ Сталин! – выпалил я, не раздумывая, пользуясь возможностью сказать хоть что-то вразумительное, и тут же сообразил, что как бы согласился с хозяином относительно его внешнего вида. Вот чёрт! Надо отдать Иосифу Виссарионовичу должное, вести разговор, захватив в самом начале инициативу и поставив собеседника в неудобное положение, он умеет на пять!

– Проходите, присаживайтесь, – заложив книгу синим карандашом, снисходительно, но одновременно уважительно, пригласил меня к столу вождь, не сумев или не захотев скрыть довольный вид объевшегося сметаны кота. Такое сравнение всплыло само собой, потому, что я чувствовал себя мышью-игрушкой, попавшей к нему в лапы. Ситуация меня не устраивала совершенно, надо было отыгрываться, чтобы разговор, как я и хотел, шёл "на равных".

– Товарищ Сталин, позвольте выразить Вам свои искренние соболезнования, – использовал я "домашнюю заготовку" подходя к столу, – и преподнести скромный подарок.

– Это что, провокация? – взял Иосиф Виссарионович выложенную мною на стол вещь в руки.

– Это всего лишь символ, товарищ Сталин. Просто вера, просто надежда и просто любовь. Всё то, что не даёт нам отчаиваться.

– Спасибо, – тихо, не глядя на меня, ответил мне вождь и спрятал маленькую нагрудную иконку в верхний ящик стола. У меня с плеч обрушился целый Эверест. Риск был за всякими пределами разумного, если бы всё произошло иначе, то отношения с лидером СССР были бы испорчены катастрофически. Для всех. И со всеми вытекающими последствиями. Но теперь я мог, согласно поговорке, упиться шампанским.

Маленькие общие секреты, в отличие от больших тайн, способных сделать людей непримиримыми врагами, сближают. Именно такого эффекта я и добивался, а счёт в нашем разговоре стал один-один.

– Вернёмся к делу. Как вы объясните, что вместо того, чтобы заниматься порученным вам советским правительством делом, а именно, крайне необходимыми Красной Армии пушечными полноприводными бронеавтомобилями и столь же необходимыми правительственными бронемашинами, вы подвизаетесь на должности начальника механического цеха МССЗ?

К этому вопросу я был готов, его мне ещё на митинге коротко озвучили, поэтому ответ, можно сказать, в агрессивной форме, был заготовлен заранее.

– Видимо, советский госаппарат весьма напоминает нервную систему динозавра. Хвост уже сожрали, а голова об этом ещё ничего не знает!

– Выражайтесь точнее, по существу вопроса, – раздражаясь, бросил Сталин.

– Передо мной никто задач, озвученных вами, не ставил. А сейчас я и возможности не имею такой работой заниматься.

– Ви хотите сказать, что товарищ Лихачёв умышленно саботирует решения советского правительства?

– Подозреваю, что он сам не в курсе этих решений. А товарищ Берия, предвосхищая ваш вопрос, до сих пор, видимо, считает меня покойником. Ведь наша встреча и для вас была сюрпризом?

Сталин ничего не ответил. Встал и прошёлся по кабинету, заходя мне за спину, после чего, сев обратно за стол, сказал.

– Расскажите мне подробно всё с самого начала, со дня, когда вы отправились в отпуск.

Я постарался, кратко, но информативно, передать историю своих приключений. Сталин слушал очень внимательно и первая же попытка опустить незначительную, по моему мнению, подробность провалилась. Я просто сказал, что находился на лечении в Севастопольском морском госпитале с такого-то по такое-то, на что сразу последовал уточняющий вопрос.

– Вы беседовали с кем-нибудь из моряков на тему торпедных катеров? – Иосиф Виссарионович отлистнул пару страниц в своей записной книжке.

– Да, я разговаривал с начальником МСЧМ товарищем Кожановым.

– И он, зная о том, что вы живы, никому об этом не сообщил?

– Почему? Как только выяснили мою личность, товарищ Кожанов сам навестил меня и отправил телеграмму моей жене в Нагатино. Она сразу ко мне приехала.

– Так. Нам известны ваши разногласия с товарищем Туполевым по вопросу катеров. Значит, товарищ Кожанов вас поддержал?

– Не совсем так. Товарищ Кожанов имеет точно такое же мнение, как и я.

– Выходит, Туполев ведёт умышленную вредительскую деятельность?

– Нет, товарищ Туполев всего лишь выполняет поставленную перед ним задачу. Не его вина, что реально катера применяются совершенно иным образом.

– То есть, применяются неправильно?

– Нет, предполагалось их неправильное применение, а для реальных боевых действий туполевские катера оказались совершенно неприспособленны.

– Значит, виноваты моряки?

– Именно, но только в том, что не могут предвидеть будущее и изменения в формах войны на море из-за недостатка чисто технических знаний.

– А вы, стало быть, это всё можете предвидеть? Интересно, расскажите, пожалуйста, – иронично и чуть снисходительно попросил Сталин.

– Вас интересуют только катера, или вопрос в целом?

Ирония вождя исчезла без следа.

– В целом.

– Если коротко, то самым разрушительным морским оружием является торпеда. Уже достигнутый мировой технический уровень позволяет создавать торпеды стандартного калибра с кислородным двигателем или двигателем на унитарном топливе, например, перекиси водорода, с дальностью хода до двадцати километров при высокой скорости. С увеличением калибра до 600–700 миллиметров дальность может возрасти до 50-ти километров. Но торпедой сложно попасть. Современная техника может дать удовлетворительный ответ и на этот вопрос, создав акустические системы самонаведения торпед. Обо всех этих обстоятельствах я сообщил заинтересованным лицам в присутствии товарища Кирова во время посещения ленинградского завода.

– Подождите, – Сталин опять заглянул в записную книжку, – специалисты из Остехбюро выдали на эту вашу теорию отрицательное заключение. В части, касающейся систем самонаведения. Как главный недостаток указано то, что с каждой торпедой, которая ещё может и не попасть в цель, безвозвратно теряется дорогостоящая аппаратура. Они настаивают на разработке систем радиоуправления.

– Да глупости всё это! Неужели им не понятно, что радиостанции не только в СССР есть? Поставить помехи по радиоканалу или даже перехватить управление и всё! Все эти игрушки превращаются в груду дорогостоящего, но бесполезного хлама.

– Продолжайте.

– Мы остановились на том, что торпеды уже сейчас могут иметь дальность до 50-ти километров, что полностью обеспечивает, в частности, решение задач, которые ставились перед катерами Туполева изначально. В общем случае, это означает, что торпедное оружие сравнялось в дальности действия с тяжёлой корабельной артиллерией, ведь наблюдение с дальномерного поста самого крупного линкора возможно только на дальность около 35-ти километров, а точность, при условии торпедного самонаведения и залповой стрельбы, думаю, получится близкой. При этом носители торпед – это гораздо более лёгкие, быстроходные и дешёвые корабли, чем линкоры. А главная их задача, это доставить торпеды в точку залпа, которая может быть где угодно и в любую погоду, что катера Туполева совершенно не могут обеспечить. Ещё более показательным будет сравнить тяжёлые артиллерийские корабли и авиацию, которая может наносить удары на дальность несколько сот километров.

– И обратный пример ведущих буржуазных стран, продолжающих эксплуатировать и строить тяжёлые артиллерийские корабли вас не убеждает?

– Если враги советской власти совершают ошибки, не надо им мешать. А тем более, повторять их ошибки. Самым крупным артиллерийским кораблём, и то, при условии, что мы будем строить океанский флот, должен быть лёгкий крейсер.

– Поясните.

– С развитием авиации на смену линкорам с большими пушками придут авианосцы с ударными самолётами, имеющими гораздо больший радиус действия, позволяющий нанести поражение флоту линкоров ещё на подходе. Вот им-то в охранение и потребуется корабль с мощным универсальным артиллерийским вооружением, обеспечивающим поражение, как самолётов, так и носителей торпедного оружия. Этим условиям отвечает калибр в шесть дюймов, то есть вооружение лёгкого крейсера. Если же мы ограничимся прибрежным флотом, действующим под "зонтиком" береговых аэродромов, достаточно ограничиться "атакующей" составляющей, то есть носителями торпедного оружия, эсминцами и катерами. А ресурсы, высвободившиеся от постройки крейсеров и авианосцев, потратить на тральщики, охотники за подлодками и десантные суда.

– Советский Союз планирует построить во второй пятилетке серию лёгких крейсеров. Но не планирует строить авианосцы. Вы считаете всё это лишним, и даже вредным, разбазариванием народных денег?

– Зачем так категорично? Либо чёрное, либо белое? В любом случае, рано или поздно, мы выйдем в океан и крейсера понадобятся. А хорошими их очень трудно строить с нуля, не имея никакого опыта. Поэтому загрузка судостроительных заводов этими заказами оправдана, хотя бы с такой точки зрения. Всё это в ещё большей мере касается и авианосцев.

– Значит, нам следует ещё и авианосцы строить? А как же рассуждения о направлении средств на тральщики и прочее?

– На первом этапе достаточно переоборудовать какой-нибудь сухогруз. Пусть лётчики и моряки его поэксплуатируют. Это поможет понять, какие требования выдвигать к авианосцам. И только после этого разумно перейти к постройке боевых кораблей.

– Продолжайте.

– Да, собственно, всё. Я ведь не моряк, чтобы вникнуть во все тонкости. Единственное, на что хочу обратить особое внимание, так это то, что вся морская артиллерия должна быть универсальной.

Сталин досадливо поморщился и пояснил.

– Я имел в виду, продолжайте рассказ о себе.

Я немного смутился, но собравшись, стал излагать по порядку. Когда подошла очередь разговора с Лихачёвым, Иосиф Виссарионович снова остановил меня вопросом.

– А почему вы не стали настаивать, чтобы вам вернули КБ? Вам разве не обидно, что всё таким образом было решено?

– Я стараюсь не принимать скоропалительных решений. По зрелому рассуждению, я пришёл к выводу, что товарищ Лихачёв полностью прав. План работ по совершенствованию конструкции двигателя был составлен ещё в моём присутствии, его этапы ясны и понятны, дело только за воплощением, а это очень кропотливая работа. По сути, отработав единичный блок, у нас осталось мало возможностей идти путём увеличения рабочего объёма цилиндра, только 160-й мотор и всё. Значит дело за увеличением их количества. Пути совершенствования топливной аппаратуры также ясны. Далее остаётся только переход на турбокомпрессоры или комбинированный наддув. Всем этим коллектив объединённого КБ с успехом занимается и без меня, а моё возвращение неизбежно задержало бы работы по чисто организационным причинам. Таким образом, мои интересы здесь идут вразрез с интересами дела, поэтому первыми необходимо поступиться.

Сталин посмотрел на меня очень внимательно, я бы даже сказал, изучающе, кивнул, соглашаясь, и пригласил рассказывать дальше. Когда я дошёл до "проблемы станков", он буквально вцепился в меня и стал выпытывать все подробности. Пришлось рассказать о разговоре с Рожковым.

– Лучше бы вы придумали, как пятитонных грузовиков побольше выпускать, – попенял мне руководитель партии. – Рожков, не успокоился на шести и семи с половиной тоннах, а стал ещё и прицепы к ним делать в два раз больше плана. Пришлось наградить, а стране нужны именно грузовики и в больших количествах. Война серьёзно сорвала планы обеспечения хозяйства автомобилями, которые пришлось направить в армию. Увеличение грузоподъёмности решает проблему лишь отчасти.

– Всё равно это лучше, чем ничего. Альтернативой было бы только увеличение процента брака, со всеми вытекающими, что народному хозяйству никак бы не помогло. Несомненно, есть резервы совершенствования технологии, которые позволят делать больше машин. Но не за месяц и даже не за полгода. Необходимо нарабатывать производственный опыт.

Дальнейшее моё повествование о работе на МССЗ не вызвало особых вопросов, Иосиф Виссарионович только уточнил, имел ли я отношение к конструированию молота и полностью ли его можно делать на судоремонтном. Пришлось ответить как есть, признавшись, что форсунки и плунжерные пары мы берём из ЗИЛовской отбраковки, негодные для автомобильных моторов. А вот дальше наш разговор принял совсем неожиданный поворот.

Эпизод 4

– Товарищ Любимов, ваша верность делу коммунистической партии, в свете последних событий, не вызывает сомнений. Но всё вами сказанное только что, а тем более сделанное, никак не соответствует уровню крестьянского сына-самоучки. Может, хоть мне расскажете начистоту, откуда набрались премудрости?

– Я уже имел беседу на эту тему с товарищем Берией…

– Мне доложили.

– Вот как? – да, Лаврентий Павлович, удивил, я то думал, будешь молчать как рыба об лёд. – Придумывать ничего не хочу и не буду. Мой отец из крестьян. Как я очутился под Вологдой, точнее, под Череповцом, я не имею не малейшего представления и сам хотел бы знать не меньше вашего. Просто очнулся в лесу. Что было при мне лишнего – продал, не задумываясь, так как не было денег. Откуда у меня эти предметы – не имею понятия. А голова моя от отца с матерью, больше ей неоткуда взяться. И всё, что в ней крутится – производное от любознательности и воображения.

Говорил я раздражённо, не забывая врать только правду. Ну, сколько уже можно? Достали! Им хоть ядерный реактор подари, всё равно спрашивать будут.

– Выходит, провалами в памяти страдаете?

– Выходит так. Одно могу сказать точно – ни в гражданской войне, ни вообще в какой-либо общественной жизни этого мира я, до того как объявился в Володе, не участвовал.

– Не горячитесь. Я спрашиваю не ради праздного любопытства. Мне нужна консультация технически грамотного специалиста в весьма непростом деле. Причём, исключительно честного специалиста. А дело касается вас непосредственно. Мы с большим трудом стараемся обеспечить машинами наше сельское хозяйство. Между тем, во время уборочной кампании, были случаи массового выхода из строя машин с двигателями завода ЗИЛ. Много случаев. Некоторые МТС вообще остались "безлошадными". Была вскрыта масса вредительских организаций, но дела это не исправило. Сначала грешили на конструктивные недостатки мотора, но эта версия не оправдалась, так как на других МТС и в действующей армии моторы работали хорошо. Отбросили и версию производственного брака, так как ломались моторы из одних и тех же партий, которые в других местах, опять-таки, работали хорошо. ОГПУ настаивает на сознательном вредительстве непосредственно в процессе производства на ЗИЛе. Это уже привело к острому конфликту между товарищем Ягодой и товарищем Орджоникидзе, так как действия ОГПУ срывают выполнение плана автозаводом и проблема приобрела, таким образом, государственный масштаб. Как вы думаете, возможно ли такое вредительство?

– Товарищ Сталин, я не могу вот так, с ходу высказывать суждения. Не ознакомившись со всеми обстоятельствами, – попытался я уклониться, уж коли я напрямую оказался невиноват.

Иосиф Виссарионович задумчиво прошёлся по кабинету, а потом, с хитрецой улыбнувшись, сказал.

– Правильно, товарищ Любимов. Утро вечера мудренее. Время уже позднее, – отец народов кивнул на напольные часы, стрелки которых уже показывали второй час ночи, – останетесь здесь, найдём для вас уголок. Завтра поедете в Кремль, где вам предоставят все необходимые материалы. Как будете готовы – доложите. А сейчас отдыхайте, вас проводят.

– Товарищ Сталин, мне бы домой позвонить…

– С утра позвоните, не надо никого беспокоить посреди ночи. Руководству вашего завода я передам, что вы временно находитесь в моём распоряжении. Спокойной ночи.

– Взаимно…

Это только кажется, что сильные мира сего живут исключительно в шикарных апартаментах. На самом деле, даже у Васи Сталина, как я потом узнал, не было собственной комнаты. О спальнях для гостей и говорить нечего. Но ночлег в комнате отдыха сталинской охраны оказался вполне сносным, утром мне даже предоставили бритву и прочие мыльно-рыльные принадлежности, чтобы я мог привести себя в порядок.

Когда меня подняли, за окном было ещё темно, часы показывали семь без пятнадцати минут. Собравшись и позавтракав за час, я выехал в Москву. Очевидно, это была какая-то сталинская шутка, понятная только для своих, так как вёз меня целый кортеж из трёх Л-1 и одного "Линкольна", который и был предоставлен в моё распоряжение. Во всех четырёх машинах, кроме меня и водителей, ехал только мой сопровождающий, который должен был присматривать за мной в Кремле. Я мог только предполагать, что таким образом Сталин хотел создать иллюзию именно своего "раннего подъёма", поставив на уши госаппарат, привыкший к его появлению на рабочем месте ближе к обеду.

По прибытии на место меня препроводили в небольшой кабинет, у наружных дверей которого уже был выставлен часовой. Войдя внутрь, я даже присвистнул от неожиданности – прямо на полу стояли больше десятка картонных коробок, заглянув в которые, я обнаружил плотно уложенные уголовные дела. Вот те раз! Да мне этот объём въедливо и за неделю не перелопатить! Но глаза боятся, а руки делают, и я принялся за работу.

Первое же знакомство с ними позволило отсеять большую часть, так как они непосредственно не касались людей, работавших с техникой. Механизм был прост – водителя-вредителя забирало ОГПУ, где он признавался, что состоит в организации и ещё три-четыре-пять человек шли за ним "прицепом". Единственное, на что я обратил внимание, так это на то, что за компанию с шофёрами садились совершенно случайные люди отнюдь не самого высокого положения, какие-то колхозные конюхи, максимум агрономы.

Непосредственные же виновники выхода техники из строя все как один шли с формулировкой "умышленно ненадлежащий уход за вверенным механизмом". Что за этим скрывалось – оставалось только гадать, так как никаких иных доказательств, кроме признательных показаний, не имелось. Причём, оставалось совершенно непонятным, каким образом сюда можно было прицепить меня, как конструктора, или автозавод, как производителя моторов.

Уже давно прошёл обед, который мне доставили прямо в кабинет, и большинство дел непосредственных виновников я просмотрел, когда раздался телефонный звонок и я, подумав немного, взял трубку. Опасения, что мне не стоит этого делать, кабинет всё-таки не мой, не оправдались.

– Здравствуйте, товарищ Любимов, – глухо донеслось из динамика, – вы готовы?

– Предварительно, товарищ Сталин.

– Хорошо, жду вас прямо сейчас.

Когда мы с сопровождающим вошли в приёмную, Поскрёбышев только молча указал на дверь и я вошёл. В кабинете вождя, кроме него самого, находился Орджоникидзе и какой-то незнакомый мне высокопоставленный чекист. Никто не удосужился мне его представить, а хозяин просто сказал.

– Мы слушаем вас, товарищ Любимов.

– Я ознакомился с уголовными делами, причём большая их часть к интересующему нас вопросу совершенно не относится, – уже первая моя фраза заставила Сталина сердито взглянуть на чекиста. – По остальным можно сказать, что расследование проведено поверхостно, не выявлены и не указаны причины, приведшие к выходу техники из строя. Следовательно, они до сих пор не устранены. Из рассмотренных уголовных дел никак не следует, что эти причины исходят из конструкции мотора или из его производства на автозаводе. Считаю направление расследования по этому пути необоснованным.

Я ещё не закончил, а Орджоникидзе уже принял торжествующий вид. Чекист напротив, пошёл красными пятнами и чуть ли не выкрикнул.

– Да как вы смеете! Вы понимаете, что говорите? Вы фактически обвиняете ОГПУ в халатности и чуть ли не срыве индустриализации и коллективизации! Вы готовы ответить за свои слова!?

– Я перечислил только факты, исходя из предоставленных мне материалов! – наезд чекиста вызвал во мне ответную агрессию. – Если вас интересует информация в полном объёме, то я должен иметь возможность осмотреть запоротые моторы и повторно допросить виновников. Благо, часть из них, как ценные специалисты, содержится недалеко, в "Дмитлаге".

– Наверное, товарищ Любимов прав, – перехватил инициативу Сталин, – в части дальнейшего расследования. Предлагаю организовать двустороннюю комиссию, которая и разберётся во всех обстоятельствах этого дела.

– Я полностью доверяю товарищу Любимову, – тут же заторопился Орджоникидзе, – и направляю от нашего наркомата именно его.

– Решение о комиссии ещё не принято, – возразил чекист, – считаю, что расследование – прерогатива ОГПУ.

– Ви, товарищ Ягода (вот те раз!), очевидно, не справляетесь с ним. Как верно указал товарищ Любимов, прычины нэ устранены и случаи массовых поломок моторов продалжаютса. Ми нэ можэм ждат, когда ви раскачаетэсь и научитэсь определять прычины таких поломок! Сэгодня же позаботьтэсь и направтэ со своей стороны сотрудников, чтобы уже завтра комиссия начала работу!

– Прошу направить людей, ранее не связанных с этим делом, – тут же вставил я, опасаясь, как бы "старые" чекисты не начали прикрывать свои "хвосты".

– Поддэрживаю! – тут же ответил Сталин, подводя черту. – Товарищ Любимов, вы свободны. До завтра. Завтра к вам на завод прибудут члены комиссии со всем необходимыми материалами и полномочиями.

Я развернулся и уже, было, хотел выйти, как меня остановил голос вождя.

– Подождите. По результатам проделанной вами за последние полгода работы мы решили наградить вас и предоставить вам в личное пользование автомобиль ГАЗ-А. Вот приказ по наркомату тяжёлого машиностроения. Поздравляю. Машину можете забрать прямо сейчас в кремлёвском гараже.

Ягода, до этого смотревший на меня злобно, видимо изобретая кары, которые он обрушит на мою голову, сдулся. Последний, великолепно рассчитанный, ход вождя ясно показывал его симпатии и трогать меня в такой обстановке было рискованно.

Я не знал, что ответить, ляпнув то, что мне показалось наиболее подходящим, и что услужливо подсунула память.

– Служу трудовому народу!

Моя реплика вызвала почему-то невольные улыбки, не только у Сталина и Орджоникидзе, но даже у Ягоды. Подумав, что выставил себя чем-то на посмешище, я поспешно ретировался, направившись прямо в гараж, чтобы немедленно вступить во владение "Газиком".

Машина была в состоянии лучшем, чем идеальное. Она не просто блестела, а буквально светилась чистотой и ухоженностью. Вместе с тем, было видно, что она походила и была не новой, что снимало проблему перетяжки, характерную для отечественного автопрома, и обкатки. В общем – садись и езжай! Чем я и воспользовался, едва освоившись с управлением, успев забрать из яслей сынишку и немного его покатав. Уже много позже я узнал, что мой автомобиль, оказывается, с "родословной", до меня он принадлежал Надежде Аллилуевой.