Текст книги "Звоночек 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Маришин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Эпизод 8

Первого июня, сразу после неудачного дебюта чистых движков, меня персонально вызвали к Сталину. Готовясь к выволочке, я заранее «подпольно» подготовил с эскизами и предварительными расчетами, вариант 8-ми цилиндрового мотора размерности 50Х75 с новым ТНВД, надеясь сразу заручиться поддержкой на самом верху. Одно дело, когда тебя просто ругают, совсем другое, когда видно, что работа ведётся и перспективы имеются. Но, не угадал, речь зашла совсем о другом.

В приёмную Сталина я прибыл немного раньше назначенного времени и застал там троих человек, также ожидающих "высочайшей аудиенции". Двое из них, гражданские, расположились рядом, причём один из них явно был кавказцем. Третий персонаж имел звание комкора и расположился поодаль в гордом одиночестве. При внимательном рассмотрении этой группы товарищей, глядя на их поведение, можно было сказать, что они хорошо знакомы, вот только какая-то чёрная кошка между ними точно пробежала.

Спустя пару минут, вслед за мной, в приёмную вошёл ни кто иной, как товарищ Кожанов. Тепло поздоровавшись с комкором, назвав его по имени-отчеству Николаем Алексеевичем, свысока кивнув гражданским "здравствуйте товарищи", он подошёл ко мне и в полголоса, шуметь здесь было не принято, сказал с интонацией основателя регулярного флота из фильма "Сказ про то, как царь Пётр арапа женил".

– Ааа, товарищ Любимов, – мне так и послышалось "боярин, пёсий сын", – сколько лет, сколько зим.

– Здравствуйте, товарищ Кожанов, рад вас видеть в Москве.

– А где же мне быть, раз я начальником морских сил РККА назначен?

– Поздравляю.

– Ага, с флагманом первого ранга ещё поздравь. – не успел я ничего ляпнуть, как интонация голоса новоиспечённого комфлота стала злой и он резко спросил, – Дизеля где!?

– Это теперь не ко мне, это к Чаромскому, – я невольно стал оправдываться, опешив от такого наезда.

– Товарищ Чаромский занят другими делами и он, в отличие от некоторых, мне ничего не обещал, – вернулся Кожанов к убийственно-ласковому тону.

– Так и я, вроде, ничего не обещал, – ответил я с сомнением. Было или нет?

– Ты, давай, не юли. Я из-за тебя с этими катерами, будь они не ладны, целую бучу устроил! А ты теперь в кусты? Сколько сил, времени, денег, в конце концов! "Люрссен"-то недёшево обошёлся! В общем так! Эта посудина нам нравится, но на ней стоят три дизеля "МАН" по две тысячи сил каждый. И вспомогач ещё. Или ты мне родишь такие же дизеля, или всё зря.

– Хорошо. Меняю дизеля на КБ.

– То есть?

– То есть вы исхитряетесь сделать так, чтобы я стал руководителем профильного КБ и через три месяца будут дизеля.

Иван Кузьмич от такой наглости даже сморгнул, а потом, набрав побольше воздуха в грудь, хотел высказать мне своё мнение, полагаю, с использованием морского фольклора, насчёт меня и моих ближайших родственников, но этого сделать ему не дали. На столе у Поскрёбышева зазвонил телефон и секретарь Сталина пригласил нас всех в кабинет.

Иосиф Виссарионович встретил нас на полпути от своего рабочего стола, поздоровался со всеми сразу и предложил присаживаться. Так как мы с Кожановым были на ногах в момент вызова, то оказались на входе первыми и я, прицепившись к знакомцу, занял место рядом с ним. К нам присоединился комкор, а гражданские сели напротив.

– Товарищ Орджоникидзе подойдёт чуть позже, начнём пока без него, – открыл совещание Сталин. – Как вы знаете, мы собрались для того, чтобы обсудить положение с зенитным вооружением в Красной Армии. Крайне тревожное положение. Я, по поручению ЦК партии, несу персональную ответственность за решение этого вопроса. Поэтому я хочу спросить у вас, товарищ Ефимов, как начальника артуправления и у вас, товарищ Кожанов, почему, несмотря на прилагаемые усилия и всю оказываемую поддержку, Красная Армия и, в частности, Морские силы до сих пор не вооружены скорострельными зенитными орудиями?

– Товарищ Сталин, – подал голос комкор, – мы прекрасно понимаем складывающуюся ситуацию, но, к сожалению, сделать ничего не можем. За прошедший год мы приняли от промышленности только три 20 миллиметровых автомата при плане 150 штук. Ситуация с 37-ми миллиметровыми автоматами лишь немногим лучше.

– Товарищ Мирзаханов, как вы объясните то, что ваш завод не выполняет план? – обратился Сталин к "кавказцу".

– Товарищ Ефимов прав в том, что мы сдали только три автомата. Но на заводе имени Калинина осталось ещё более сотни пушек, не пропущенных военной приёмкой. К сожалению, они, несмотря на то, что изготовлены по той же технологии и по тем же чертежам, вышли небоеспособными. То их клинит, то они только одиночными бьют. Всё это заставляет предполагать, что в конструкции орудия есть какой-то дефект, который мы не видим.

– Нет там никаких дефектов! – Ефимов даже покраснел от возмущения, – Вам не хуже меня известно, что испытания иностранных аналогов проведены в полном объёме. У немцев почему-то всё работает нормально!

– А вы, товарищ Каневский, как главный инженер завода, что скажете? – Сталин говорил тихо и как-то безразлично, более того, он достал из стола свою знаменитую трубку и принялся её набивать. Пока разговор меня непосредственно не касался и было время обдумать происходящее. Я тут присутствую явно неспроста, а благодаря "дизель-гатлингу", о котором, очевидно, речь пойдёт чуть позже, после того, как всем раздадут люлей по итогам проделанной работы.

– К сожалению, дефект пока не найден. Мы тщательно изучили и чертежи, наши и немецкие, и образцы, и наши же рабочие пушки. Причину брака установить не удалось. Очевидно, есть какие-то тонкости технологического плана, которые немцы от нас скрыли.

– Я даже могу сказать какие! – комкор всё больше и больше распалялся, – Надо делать детали в соответствии с чертежом! Чёрт знает что! Три годных пушки – все разные! Если из трёх одну собрать – стрелять не будет! Да и не получится собрать-то…

– Это правда? – спросил Сталин, подняв глаза на Мирзаханова.

– Да, – нехотя согласился тот, – есть небольшие трудности, но мы работаем над их устранением.

– Небольшие трудности? – вождь, переспрашивая, повысил голос, – У вас отличный завод! Только прошла реконструкция. Станочный парк самый свежий и лучший из всего, что мы могли вам дать. Трудовой коллектив у вас старый, грамотный, многие работают ещё с дореволюционных времён. И вы, гоня брак, называете это небольшими трудностями?

В это время раздался телефонный звонок, немного разрядив обстановку. Сталин буркнул в трубку "пусть войдёт" и на пороге кабинета тут же нарисовался жизнерадостный товарищ Орджоникидзе собственной персоной.

– Вот Серго, – обратился Иосиф Виссарионович к наркому по имени, – твои подчинённые подводят меня. Придётся выходить в ЦК с вопросом, чтобы с меня, как с несправившегося, сняли ответственность за автоматические пушки. Думаю внести предложение, чтобы это дело поручили товарищу Ежову.

Сталин сделал останавливающий жест в сторону готового высказаться Орджоникидзе и после паузы, которую он использовал для раскуривания трубки вдруг спросил у меня.

– Как вы думаете, товарищ Любимов, справится товарищ Ежов с этим делом.

– С обновлением трудового коллектива артиллерийского завода товарищ Ежов, безусловно, справится, – ответил я без всякого лукавства и сомнений. – А новый коллектив, возможно, справится с поставленной задачей.

Мирзаханов с Каневским после всего сказанного притихли и, думаю, больше всего хотели бы оказаться в данный момент где-нибудь подальше от этого места. "Кнут" уже отчётливо щёлкал в их сознании и того и гляди мог дотянуться и до пятой точки.

– Товарищи, это неправильная постановка вопроса! – ринулся нарком в контратаку, спасая своих подчинённых, – Коллектив завода N8 у нас замечательный, старые большевики! Товарищ Калинин сам работал на этом заводе и всех знает лично! А вы тут начинаете их подозревать непонятно в чём!

– Как однажды правильно сказал товарищ Любимов, комсомольцем надо быть не на словах, а на деле! – я, признаться, от того, что Сталин цитировал меня, возгордился, – А от себя продолжу мысль товарища Любимова. Коммунистом надо быть на деле! Каждый день, каждую секунду! А у вас, товарищ Мирзаханов, что получается? Раз рабочий в парторганизации, да ещё и с дореволюционным стажем, значит сейчас он может себе позволить индивидуалистом-кустарщиком быть? Каждый точит, как хочет? Может вы, как Чохов, ещё и единорогов с грифонами на пушках отливать начнёте? Знаю я, что у вас там происходит! Привыкли по старинке работать, да переучиваться поздно. Но надо! Иначе, какие они коммунисты? Партбилет на стол и пусть выметаются кастрюли по деревням паять! Что вами сделано в организационном плане, чтобы преодолеть эти трудности?

– Завод перешёл на хозрасчёт, по примеру ЗИЛа, – ответил Орджоникидзе, – но пока это не дало результата. Переходный период затянулся и среди рабочих растёт недовольство оплатой, сдерживаемое только военным положением. Иначе уже полыхнуло бы. Мы усилим разъяснительную работу, но нужно время, чтобы люди всё поняли. Коллектив старый, мастера, ценят себя высоко вот и артачатся. На ЗИЛе с молодёжью гораздо проще было.

– А вы говорите, товарищ Ежов не нужен. Докладывать мне еженедельно о выпуске пушек и снижении процента брака по каждой детали. Выявить ядро сопротивленцев и неумех и пропесочить их персонально каждого. Если добром не поймут, пусть с ними, как с саботажниками, наркомат внутренних дел разбирается. – подвёл итог Сталин, а потом, повернувшись к Ефимову неожиданно спросил, – А может немцы нас действительно обманули? Может думают, что мы помучаемся, да и у них пушки покупать станем? Какие артуправление РККА имеет запасные варианты, если завод N8 так и не сможет наладить выпуск немецких пушек?

– Если только опять где-нибудь за границей покупать, – растерянно ответил Ефимов, – У нас сейчас все силы брошены на дивизионную артиллерию.

– Значит, запасных вариантов нет?

– Мы в ТТЗ на дивизионную пушку включили требование о возможности зенитной стрельбы, по примеру того, как раньше трёхдюймовки с помощью кустарных приспособлений использовали. Теперь большой угол возвышения орудий и, по возможности, круговой обстрел, будет заложен в конструкцию изначально. Это несколько снижает остроту проблемы зенитного вооружения, – принялся оправдываться комкор, но ему резко возразил Кожанов.

– Это никак не спасёт вас от пикировщиков! Пушки Лендера, стоящие на кораблях, оказались против них бессильны. Морским силам нужен именно автомат и на меньшее мы не согласны!

– Товарищ Ефимов, скажите, артуправление сделало заключение по документу, который я направил в ваше распоряжение? – ага, вот оно, Сталин, видимо, затронул вопрос, который интересовал меня больше всего.

– Товарищ Сталин, такое мог написать только вредитель и скрытый враг, желающий развалить работу по зенитным автоматам! Мало того, что там предполагается выделить морские пушки в отдельное направление, распыляя наши усилия, так ещё и потребуется увеличить выпуск боеприпасов. Шесть тысяч выстрелов в минуту! Да с рассеиванием! Это явный неоправданный перерасход. А объяснение, что цель должна быть поражена даже в случае ошибки прицеливания в несколько десятков метров? Кто мог такое написать? Он что, думает, что пушки макаки на цель наводят? Скорострельности существующих орудий с обученными расчётами достаточно для решения всех задач.

– Что скажете, товарищ Любимов, – Иосиф Виссарионович хитро прищурился, глядя на меня.

– Товарищ комкор, какое количество патронов вы расходуете на сбитие одного одномоторного пикирующего бомбардировщика при стрельбе из 20-ти миллиметровых автоматов? – я был готов руку отдать на отсечение, что такой статистики сейчас не существует.

– Для поражения достаточно пары снарядов, – попытался увильнуть Ефимов.

– Это тех, что попали. А сколько мимо пролетело? – не дал я ему такой возможности.

– Мы этого точно не знаем, – признаться ему всё-таки пришлось, но хитрить он не прекратил, – Всё зависит от обученности расчётов.

– Ну, примерно? Сколько израсходовано снарядов на учебных стрельбах по пикировщикам и с каким результатом?

– Пушек у нас почти нет, поэтому пока такие стрельбы не проводились, – сквозь зубы процедил начальник артуправления.

– Вы что же, расчёты совсем не обучаете? Три-то пушки у вас есть. – отвечать комкору было нечего и сейчас он стал отражением Мирзаханова, сидевшего как раз напротив, – Ну, ладно я, вредитель и скрытый враг, строящий козни. Но вы-то, настоящие коммунисты! Вы же должны меня на чистую воду вывести! Чего проще, практика критерий истины! Изготовьте десяток мишеней размером и видом на самолёт похожие, подвесьте под тяжёлые бомбардировщики и сбросьте на зенитки, так, чтобы на атаку пикировщиков было похоже. Докажите на практике, что имеющиеся автоматы налёт могут отбить и посчитайте расход. Если он окажется меньше, чем гипотетический для шестистволки, то и говорить не о чем. А мишени не пропадут, расчёты всё-таки надо учить!

– А вы что скажете, товарищ Кожанов? – своим вопросом явно Сталин выручил комкора, оказавшегося в неловком положении.

– Я поддерживаю товарища Любимова и считаю, что работы по шестиствольным автоматам должны начаться немедленно!

– Но мы же накануне только это осуждали, вы имели противоположное мнение, – растерянно сказал, обращаясь к моряку, Ефимов.

– Тогда я не знал, что товарищ Любимов, по-видимому, имеет к шестистволкам непосредственное отношение. Я не хочу повторения ситуации, когда тот же день, что я читаю статью Любимова про пикирующие бомбардировщики, беляки топят наш транспорт! Ещё ранее товарищ Любимов выступал против катеров Туполева, в ходе войны оказалось, что он полностью прав! Я товарищу Любимову доверяю полностью и повторяю, работы надо начинать немедленно. Сейчас наши корабли против авиации совершенно беззащитны и такое положение нетерпимо!

Вот это да! Вот молодец! Ай да Кожанов! Признаться, не ожидал. Первый заметный эффект от моей писанины.

– Есть мнение поручить эту работу товарищу Любимову, – полувопросительно сказал Сталин.

– Я категорически против!!! – буквально взвился вошедший в раж флагман, – Пушкарей у нас много, а дизеля для катеров делать некому! Пусть ими занимается! Чаромский в авиацию ударился и доводит двигатель для истребителя, который нам тоже очень нужен, чтобы прикрыть корабли с воздуха на большой дальности от берега. А на грешную землю, точнее воду, обратить внимание некому!

– Поддерживаю товарища Кожанова! – тут же подал голос Орджоникидзе, – Требую вернуть его в наркомат тяжёлого машиностроения! Если, конечно, он не против. Не понимаю, что ему в НКВД делать, а у нас работа всегда найдётся.

– Ми тут не товарища Любимова делим, – недовольно буркнул Сталин, – товарищ Любимов занят на своём месте не менее важной работой. Ми решаем как быть с пушками. Товарищ Ефимов, как скоро вы сможете нам наглядно продемонстрировать возможности наших новых автоматов производства завода N8?

– Мишени ещё надо разработать, построить и испытать. Думаю, в три месяца уложимся.

Ага, а думаешь ты сейчас, комкор, в какой срок ты сможешь научить людей стрелять и попадать.

– В два, – отрезал Сталин. – К первому августа должно быть всё готово. Тогда и решим, как нам быть с шестиствольными пушками. Я тоже доверяю товарищу Любимову и считаю, что практика – критерий истины. Вы все свободны, товарищи. А вы, товарищ Любимов, останьтесь.

Хм, слова те же, а вот интонация совсем не как у киношного Бормана.

– Партия, как вы видите, вам доверяет, товарищ Любимов, – сказал Иосиф Виссарионович, проводив всех до дверей кабинета и возвращаясь к столу. – Не боитесь этого доверия не оправдать?

Так, похоже, пришло моё время раздачи.

– Не боюсь товарищ Сталин.

– Да? Ви почему на показе машин не присутствовали?

– В этом не было никакой необходимости, товарищ Сталин.

– Такая необходимость была! Я мог бы задать вопрос, который задам сейчас ещё там, не тратя зря времени! – голос вождя стал резким, – Почему до сих пор не сделан мотор?

– Это не так. Поставленную задачу обеспечить относительную чистоту выхлопа ЗИЛ выполнил.

– За счёт снижения характеристик! Кроме того, это ведь только часть задачи! Вам надо было поставить на машину мотор на уровне лучших мировых! Это не сделано! Лимузин, как тарахтел, так и тарахтит!

– Чтобы этого избежать, нужно иметь цилиндров гораздо больше, чем два. Тогда можно обеспечить более приятный для буржуазных ушей звук двигателя.

– Вы на что намекаете? – Сталин нахмурился.

– Я прямым текстом говорю, что всё делается для создания благоприятного впечатления за рубежом и к внутрисоюзным нуждам никакого отношения не имеет.

– Ви не правы. Мир – это общесоюзная нужда. И хватит демагогии! Ви можете исправить звук?

– Да, можем. Но потребуется кооперация с заводами, выпускающими двигатель Мамина, так как новый многоцилиндровый мотор, который встанет на лимузин, можно сделать только в этой размерности. Кроме того, должно быть открыто финансирование на разработку нового ТНВД.

– Вам уже давно даны полномочия, позволяющие требовать от заводов-смежников любой помощи! Открыт чрезвычайный счёт госбанка для оплаты всех работ! Чего вам ещё требуется?

– Я был не в курсе этих обстоятельств, товарищ Сталин.

– Раз препятствий нет, когда вы сможете представить машину?

– Через месяц, товарищ Сталин.

Вождь, видимо, хотел для порядка этот срок по привычке урезать, но потом недоверчиво глянул на меня и спросил.

– А вы успеете создать совершенно новый мотор за месяц?

– Успеем, товарищ Сталин.

– Работайте аккуратно, товарищ Любимов, чтобы не пришлось переделывать. Ми, в крайнем случае, немного подождём.

Эпизод 9

– Ну, что? Проработали тебя? – зашёл вечером того же дня в выделенный мне кабинет Рожков.

– Можно и так сказать, – уклонился я от прямого ответа, выпустив под потолок сизый клуб табачного дыма.

– Меня тоже, – понял меня по-своему директор. – Лихачёв орал, хоть святых выноси. В общем, три месяца нам дано, а потом, наверное, попрут меня из директоров.

– Месяц, – уточнил я, дымя ещё гуще.

– Что месяц? – не понял Рожков.

– Я попросил у Сталина месяц на решение вопроса с мотором. И он мне его дал.

– Ты в своём уме, Петрович? Как ты мог за весь завод говорить? Ты ж нас всех под монастырь подведёшь!

– Месяц и ни днём больше, – отрезал я.

– У нас же мотора нет! – Рожков был просто в отчаянии.

– Через месяц будет! – я повысил голос. – А если увижу, что дела идут недостаточно споро, то статью за саботаж никто не отменял!

– Вон оно, как ты заговорил, товарищ Любимов, – директор был обескуражен и расстроен. – Раньше то, когда станки просил, по-другому разговаривал.

– Да также, Владимир Александрович, не греши, – сказал я примирительно, – ведь я тогда тебя выручил. Вызывали меня, кстати, совсем по другому делу. И показали, какие дела на одном из наших заводов, не менее важном, чем твой, творятся. Так вот, скажу я тебе, его директор тебе чёрной завистью сейчас завидовать должен. А лимузин – так мелочи, между прочим проскочило.

– Ничего себе мелочи! – начал снова возмущаться Рожков, но я его остановил.

– Выручил тогда, выручу и сейчас. Но давай на завтра отложим. Утро вечера мудренее. Соберёшь всех своих на планёрку, там и обсудим. Мотор будет, не волнуйся. Тем более, что половину работы уже сделали. Ты мне лучше скажи, что ты по бронекорпусу думаешь.

– А что думать? Делали его в Подольске по танковому стандарту Т-27. Сколько брони надо нарастить – неизвестно. И сколько это всё весить будет – тоже. В общем, надо с нуля начинать.

– А бронестекло?

– Ты о чём? У нас стёкла обычные.

– А вот это неправильно! Должны выстрел ПТР держать. Ищи по своим каналам, я буду по своим. Если не найдём, то будет железный аргумент против усиления бронирования. На эти-то два, 140-й и 160-й, новое двигло воткнём и готово! А усиленному броневику и коробка и ходовая новые потребуются, а может и рама. Подумай над этим.

– И двигатель!

– Нет, движок как раз не проблема.

– Давай, делись! Я ж спать не смогу спокойно!

– Владимир Александрович, успокойся, всё в этом плане хорошо будет! Давай, до завтра, – я просто выпроводил директора ЗИЛа из своего кабинета, а сам, разложив на столе чертёж ЗИЛ-140, принялся прямо по нему рисовать наглядное пособие.

На следующее утро я, из тактических соображений, позволил себе немного опоздать на работу, а руководству завода, соответственно – поволноваться, поговорить и дойти до нужной кондиции. Войдя в кабинет директора и убедившись, что все на месте, подошёл к длинному столу и, не говоря ни слова, разложил на нём первый эскиз.

– Товарищи, здравствуйте. Прошу обратить внимание на чертёж, – впрочем, это было сказано для связки слов, все и так на него пялились. – Так будет выглядеть ЗИЛ-140 с новым восьмицилиндровым мотором, о котором чуть позже. Как видите, мотор длиннее "сто-второго", поэтому радиатор, панели фар переносятся вперёд, становясь почти вровень с крыльями. Чем вы всё это будете сверху прикрывать – меня не волнует. Разбирайтесь сами. Никаких возражений насчёт штампов не принимается, хоть киянками выколачивайте недостающее. Не так уж и много там. В освободившееся пространство в боковых нишах моторного отсека компонуется вся проточная докомпрессорная часть 100-2Ч. Всё должно поместиться с запасом. Вопросы есть?

– Есть! – Важинский не полез со своим особым мнением, которое обязательно было ему положено как главному конструктору, а спросил строго по делу. – Между мотором и радиатором значительный зазор. Не далеко ли перенесена передняя панель?

– Это необходимый запас, чтобы туда можно было установить и 12-ти цилиндровый мотор, который приблизительно на тридцать сантиметров длиннее. Ещё вопросы?

– В процессе видно будет, – буркнул Важинский недовольно, но потом добавил, – всё равно других альтернатив нет.

– Хорошо. Тогда двигатель, – я разложил другой эскиз. – Перед вами 8-цилиндровый двухблочный Х-образный мотор размерности 50Х75. Как вы видите, блоки установлены вертикально на вспомогательный картер, поэтому мотор в высоту имеет больший габарит, нежели в ширину и похож на обычные автомобильные моторы. Восемь цилиндров двухтактника, работающих равномерно, дадут такой же звуковой эффект, как и шестнадцать цилиндров четырёхтактника, то есть ровный гул, из которого будет трудно вычленить работу отдельных котлов. Малая размерность двигателя означает небольшие значения ударных волн при выхлопе из каждого котла, которые гораздо легче эффективно глушить. То есть, двигатель будет тихим. В самих блоках никаких тайн для вас нет, поэтому на них не останавливаюсь. Систему наддува с компрессором полностью берём от 100-2Ч, если потребуется, подрегулируем передаточное число. Но! Без гравицапы, как вы понимаете, пепелац не телепортируется. Поэтому ТНВД. Насос будет двухплунжерный, на базе ТНВД двигателя 100-2. Каждый плунжер теперь будет обслуживать последовательно четыре цилиндра, лежащие в одной плоскости. Поэтому, эксцентрик-толкатель теперь будет иметь четыре выступа с шагом девяносто градусов так, что его, наверное, будет корректно называть уже звездой. Как вы понимаете в этом случае каждый плунжер, при оборотах двигателя две с половиной – три тысячи в минуту, будет совершать от десяти до двенадцати тысяч циклов. Именно поэтому взят за основу ТНВД 100-2 с большим диаметром плунжеров, нежели ТНВД 50-2, зато ход каждого плунжера будет примерно втрое-вчетверо короче. Иначе возвратные пружины не выдержат. Далее, как вы знаете, топливо под давлением выбрасывается через боковое отверстие. В выпускаемом сейчас насосе там стоит двухпозиционный клапан, приводимый эксцентриком, направляющий его к одному из двух цилиндров. Теперь всё будет несколько иначе. Поток, разделяется на четыре канала, заключённые в цилиндрическом корпусе, расположенном вдоль вала двигателя. В каждом канале находится двухпозиционный клапан "открыто-закрыто", приводимый в действие кольцевым эксцентриком-толкателем, вращающимся вокруг общего корпуса каналов с частотой коленвала. Таким образом при каждом ходе плунжера три клапана закрыты, а один открыт, что обеспечивает работу одного цилиндра. В ТНВД для двенадцатицилиндрового движка, соответственно, всё по шесть. Таким образом, используя, в целом, стандартные комплектующие, требующие высокой точности изготовления, имеем качественно новый насос.

– Что, и плунжер стандартный? – хитро спросил, оставшийся начальником отдела после прошлогодних перетурбаций_____

– Нет, с его профилем тебе, дорогой, придётся помучиться.

– Что-то больно сомнительно выглядит эксцентрик на корпусе каналов…

– Принцип ясен, сколько цилиндров – столько клапанов. Если знаете и можете сделать лучше – дерзайте! Это приветствуется.

Дальше уже пошло конкретное планирование работ и разделение ответственности. Мне, кроме общего контроля, достался, естественно, сам мотор. Двигатель решили делать целиком на ЗИЛе, задел остнастки по пускачам ещё остался, но последние достижения, касательно дизелей Мамина, надо было учитывать. Сразу после совещания я отправился на почту и отправил телеграммы-молнии в отделы моего ведомства в Марксе и Сталинграде с требованием выслать в кратчайший срок чертежи, описание всех изменённых деталей 50-2 за прошедший год. Рекорд поставили немцы, испортив лейтенанту Поздняку рыбалку, любившему посидеть в тишине с удочкой на охраняемой территории, что гарантировало от конкурентов. Поплавковый АИР-5 приводнился прямо рядом с ним, распугав всю плотву, и курьер-чекист, встав на поплавок, громко поинтересовался, кому можно сдать документы и посылку. Как бы то ни было, утром следующего дня я их уже имел перед глазами. Из Сталинграда вести пришли чуть позже, по железной дороге.

К этому моменту у нас уже вовсю крутился на стенде стандартный насос, но с изменённым толкателем – шестилучевой звездой. А мы, тем временем, рассматривали разные варианты клапанного механизма ТНВД и решили, в конце-концов делать два варианта. Первый, мой, был сложен в плане компоновки в корпусе, но имел гораздо более короткие трубопроводы. Второй, с размещением каналов в кольцевой муфте вокруг вала, экономил целых три шестерни и хорошо вставал в корпус, но требовал длинных коммуникаций. Впрочем, проблема была не в самих трубках, а в их стыках, которых хотелось иметь как можно меньше.

Приблизительно таким же темпом шла работа и дальше, благо ничего принципиально нового изобретать не приходилось и новый мотор рождался как комбинация различных деталей серии 50 и 100. Лучше всего это было видно на примере коленвала 100-го калибра со щёками 50-го. Это тянуло за собой мелкие изменения шатунов и так далее.

Как бы то ни было, через две недели уже имелся готовый 4-х цилиндровый блок с "усечённым" ТНВД, плунжерная часть которого была новой, а распределительный клапанный механизм остался от предшествующего поколения. Мотор погоняли на стенде, зафиксировав максимальную мощность в 75 лошадиных сил. Падение мощности после мероприятий по "экологизации" оказалось больше, чем в сотой серии, что объяснялось применением неоптимального, избыточного компрессора и увеличения потерь на трение вследствие роста геометрических размеров нагруженных деталей. Встал вопрос об испытаниях одноблочного мотора на шасси и тут я убил сразу двух зайцев, а может и трёх, пожертвовав для этих целей свой "Газик". Третий заяц был неявный, перед тем как отдать машину в работу я, при помощи Петра Милова, выкинул оттуда бензиновый движок и припрятал в сарае. Что с ним делать, пока не знаю, но моё и выбрасывать жалко.

Для установки 50-4Ч на Форд-А потребовалось установить переходник-редуктор, так как оси мотора и коробки не совпадали, как и рабочие обороты. Все работы по "пересадке сердца" заняли три дня, которые я, буквально, промаялся без колёс. Когда же, наконец, отогнав штатного испытателя, уселся за руль и попытался тронуться с места, чуть не впилился в стоящий грузовик. Не ожидал, однако, такого резкого старта. Переключать передачи научился тоже далеко не сразу. Коробка без синхронизаторов, отсутствие тахометра и непривычный звук мотора делали эту задачу просто невыполнимой, пока не приноровился рефлекторно оценивать соотношение скорости и оборотов мотора "на слух". Это всё мелочи, главное – я оказался обладателем эксклюзивного заряженного "Газика", который демонстрировал сумасшедшую для своих собратьев динамику. Правда, как меня не уговаривали, испытания на достижение максимальной скорости я проводить не стал. Жить хочется и машину всё-таки жалко.

Двухблочный мотор был готов за неделю и один день до крайнего срока, и, почти не тратя времени на стендовые испытания, сняв максимальную мощность в 155 сил, его сразу передали для монтажа на шасси. На стенде остался крутиться на ресурс 12-ти цилиндровый 225-сильный вариант, ставить который было пока некуда. ТНВД же, в нескольких экземплярах, крутились на стенде уже давно. В ходе этих прокруток остановились всё-таки на моём варианте компоновки, применив, с одной стороны, посадку распределителя прямо на плунжерную пару и жёстко замкнув с другой стороны на корпус ТНВД боковым креплением. Несколько раз пришлось менять пружины, буквально нащупывая наиболее выносливый вариант по размерам, сечениям, конструкции и стали. В конце концов, поняв, что бесполезно теряем время и таких живучих пружин, чтобы выдержали от десяти до тридцати тысяч циклов сжатия-растяжения в минуту, мы не родим, применили вместо эксцентрика-толкателя полноценный копир, который обеспечивал движение плунжера не только вперёд, но и назад.

На шасси первый дизель 50-8Ч смонтировали на резиновых подушках и стали размещать электро-пневматический «обвес», пользуясь стандартизированными посадочными местами на картере, подгоняя другие крепления к раме прямо «по месту». В результате компрессор разместился в левом боковом развале «икса», там же слева, в свободном пространстве оставшемся от котла прежнего оппозита, встали фильтры. Стартер и генератор смонтировали в правом развале. Соответственно справа же получили свою прописку аккумулятор и баллон ВВД тормозной системы и системы запуска. Последняя была замкнута на два из четырёх цилиндров ближайшего к салону блока, остальные штуцеров не имели. Поршневой компрессор ВВД, традиционно для ЗИЛов, монтировался на коробке передач.

После того, как всё было установлено, обнаружился довольно большой запас свободного места в моторном отсеке перед передним пассажирским сидением и я, своим самодурством, приказал установить там ящик, прикрытый со стороны салона съёмной панелью. Получился этакий гипертрофированный бардачок.