Текст книги "Повести"
Автор книги: Михаил Жигжитов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА V
Пролетела рыбацкая страда – летняя путина. Заполненная крестьянскими заботами, промелькнула золотая осень. И вот уже залетали «белые мухи» – пришел покров.
Всему охотничьему люду известно, что покров – это сердцеед охотника.
Дед Тымауль, которому перевалило за восьмой десяток, с наступлением покрова совершенно преображался, он будто сбрасывал со своих сутулых плеч не менее двух десятков лет. На посветлевшем лице появлялся румянец, тусклые подслеповатые глаза, словно по велению волшебника, загорались каким-то внутренним огнем, взгляд делался острым.
– Шлава богу, пришел покров, шердце так и подвывает. Пойду, однако, бельку промышлять… Вишь, шабака-то воет – жовет в тайгу, – улыбаясь шепелявил он и трясущимися от волнения руками набивал свой ветхий патронташ блестящими патронами.
Вот какой он, волшебный покров, – время нежных, пушистых снежинок, время охотничьих страстей.
Так же как и старого Тымауля, мучают покровские переновки и многих поморов.
К покрову в этом году заехали в тайгу на промысел белки человек пятнадцать аминдаканских охотников. В их числе и Петр Стрельцов с Мишкой Жигмитовым.
А как не хотелось отставать от своих друзей Вовке Тулбуконову и Сашке Балябину! Как они ни упрашивали председателя, но тот был неумолим.
– Сказал нет, и точка! – сердито отрезал Батыев.
– Хы, своей бригадой отбелковались бы, а потом можно и на учебу ехать. Отпусти, Лексей Лганаич, будь добр, а? – приставали парни.
– Будь добр, не заставляй учиться – так, что ли, а? Вы же опаздываете на занятия…
Парни, бросив свирепые взгляды на «вредного» бурята, нехотя пошли домой собираться в город.
В бухте Аяя на самом берегу залива отаборились братья Лисины, Егор и Яков. А Стрельцов с Мишкой забрались на Фролиху к деду Куруткану.
На берегу таежной речки, которая впадает в озеро, приютился ветхий чум, в котором доживает свой век старый эвенк. Заслышав лай собак, он вылез из берложки и присел на колоду. А когда подошли люди и сбросили с плеч свои тяжелые поняги, он легко поднялся и шагнул вперед.
– Петька, ти?
– Я, я, дедушка, здравствуй!
– О-бой! Петька, Петька! Мэндэ!.. Как сохач, болса стала! Мэндэ!
– А ты все такой же молодец!
– Хе-е! Пропаль Куруткан, пропаль! – маленькие живые глаза эвенка весело сверлят Петьку. – Бельку промышлять пришель?
– Аха, бабай, белковать заявились.
– О-бой, чипко корошо! А спирт тащиль? – старик облизнул морщинистые губы. – Миколку-бога нада поить. Он бельку посылать тебе будет.
– Никола-святой и без нашей водки перебьется, а тебя угостим.
Куруткан, не поняв значения Петькиных слов, утвердительно закивал головой. Старик наконец взглянул на Мишку.
– Мэндэ, батыр!.. Аванки, биранхур?[56]56
Здравствуй, богатырь, ты эвенк или бурят?
[Закрыть]
– Мэндэ, бабай! Би биранхур[57]57
Здравствуй, дед! Я бурят.
[Закрыть].
– А-а… молодой охотник, друг твоя? – спросил он у Стрельцова.
– Дружок мой!
– Значит, своя человек…
Первый день Петр взял с собой Мишку, чтоб познакомить парня с окрестным лесом.
Утром дед Куруткан напутствовал их:
– Ти, Петруха, проведи бурятенка вверх по речке. Покажи ходку на день. Потом она одна пойдет.
Так и поступил Петька.
Десятую белку Мишка подстрелил на огромной лиственнице, и они сели отдохнуть.
– Стреляешь, Миха, хорошо. Только в сторону не кидайся. С утра до обеда иди вверх по речке, а потом вниз по другой стороне… Исть хочешь, нет?
– Не-е, – Мишка замотал головой.
– Тогдысь без чаю пойдем на юрту.
– Пошто? На дворе еще рано.
– Дед Куруткан нам дров наготовит, а?
– Оой, верно, я и не подумал.
До самых потемок Петр с Мишкой валили сухостой и пилили на чурочки, а старик складывал их в аккуратную поленницу. Уже в темноте Куруткан замахал рукой.
– Куватит на две зимы!
После ужина Петр ободрал три белки, а четвертую подал Мишке.
– Видел, как я делал? Вот и учись.
– Попробую.
Мишка долго возился с одной белкой, даже вспотел от напряжения. Но как он ни старался, а шкурку все же порезал.
Наблюдавший за Мишкиной работой старый эвенк взял из его рук шкурку белки и сокрушенно покачал головой.
– О-бой! – воскликнул Куруткан. – Ча, ча, ча-а! Кака ти окотник, бельку не умеешь обиходить! Ай-яй-яй!
Дряблое лицо старика еще больше сморщилось, будто он собрался заплакать. Оно выражало страдание и досаду. Мишка от стыда рад был сгореть и исчезнуть вместе с пеплом.
– Э-эх, пошто добро портить?.. Зачем тогда биль бельку?..
Долго и терпеливо учил старый эвенк Мишку, чтоб тот больше не портил пушнину. Но и Мишка был парень смекалистый. Научился обрабатывать шкурки.
Зло и отрывисто залаяла Найда. Петра словно чем-то обожгло.
– Зверя поставила! – взволнованно воскликнул он и бросился сквозь чащобу на лай. Пробежал метров двести, остановился, чтоб по лаю определить расстояние. – Ох, совсем рядом!.. Надо потихоньку…
Затаив дыхание, ступая по-рысьи, мягко и ходко, Петр крался от дерева к дереву. Вдруг затрещало где-то совсем рядом… «Кто же это – сохатый или медведь?» – застучало в голове, и он, взяв на изготовку ружье, встал за толстое дерево.
Зверь остановился, потом снова раздался треск; между деревьями и густым подлеском замелькало что-то черное и громадное. Петр прицелился в черный лоснящийся бок, но зверь успел отпрыгнуть в сторону. Вот он снова показался на какое-то мгновение, и этого было достаточно, чтоб охотник вскинул ружье и нажал на спусковой крючок.
Раненый зверь прыгнул вверх, и над молодым ельником Петр увидел огромные разлапистые рога сохатого.
«А я думал – медведь!» – мелькнуло у охотника.
Глубоко внутри у зверя мгновенно расцвел яркий огонь. Жарким пламенем брызнули из глаз искры; обезумев от страшной боли, он птицей перелетел через собаку и, ломая все на споем пути, ринулся вниз, где сверкала холодной синью бухта Аяя.
– Аяя, потуши во мне огонь! – кричит могучее тело сохача.
Длинные, прекрасные ноги лося еще сильны, до них пока не добрался огонь смерти, они двигаются широко и размашисто.
Захлебываясь лаем, несется Найда, а за ней, сжимая в руках ружье, бежит охотник.
Далеко впереди чуть слышен лай Найды. Она удаляется все дальше и дальше, и наконец ее совсем не слыхать. Петр остановился. Ему стало жарко, как в июле, пот стекал ручьем и больно ел глаза.
Высокие сосны наклонили свои макушки и внимательно следят за исходом борьбы. Громко каркая, пролетела над кровавым следом ворона. Вспугнутый грохотом выстрела дятел вернулся обратно на сухую вершину дерева и, осмотрев свою оставленную работу, снова принялся за дело.
Петр бежит и бежит по следам.. На свежем снегу алеют красные ягодки таежной кислицы. Местами они щедро рассыпаны и лежат целыми пригоршнями.
– Крови много потерял… Скоро ляжет, – сказал охотник любопытным елкам, которые лезут в лицо, царапаются и нет-нет да подставляют ему подножку.
Снова послышался лай. Все ближе, ближе. Наконец Петр увидел под огромным кедром лежавшего на брюхе лося. Он был еще жив и, грозно потрясая массивными рогами, отбивался от наседавшей Найды. Большие, сердитые глаза налились кровью и были переполнены болью и бессильной ненавистью к человеку и его собаке.
«Эх, бедняга!» – Петр тщательно прицелился, чтоб не промазать и не продлить тем самым предсмертное мученье таежного красавца.
Грохнул выстрел.
«Ох, как громко!» – с болью выдохнул охотник.
Освежевав лося, Петр сел отдохнуть.
«Сколько в одном звере мяса! Деду Куруткану хватит всю зиму сосать… Мы-то с Мишкой много ли съедим за две недели… все останется старику… Обрадуется бабай», – проносятся радостные мысли.
Вдруг из прибрежного леса донесся отчаянный крик. То был тревожный зов о помощи. Схватив ружье и на ходу заряжая его жаканом, охотник бросился в кедрач.
– Кажись, медведь кого-то прижал!.. Хошь бы успеть!
Как нарочно, перед Петром выросла сплошная стена из ельника, ольхи и багула. Зажмурившись, он стал пробираться на ощупь. Перекатываясь через колодник, спотыкаясь и падая, Петр спешил что есть сил. А из лесу беспрерывно раздавался вопль.
Наконец Петр выскочил на крутой взлобок и через редколесье увидел стоявшего на задних лапах громадного медведя. Зверь тянулся к висевшему на сучке толстого кедра человеку.
– Ох, загрызет мужика, сволочь! – вскрикнул Петр, увидев падающего человека.
Насколько ж медведь проворен! Не успел Стрельцов и моргнуть, а тот уже пляшет на человеке и яростно рвет на нем одежду.
Петр с разбегу остановился, вскинул ружье и выстрелил в черную косматую тушу.
Зверь страшно взревел.
На вид грузный и неуклюжий, он с такой быстротой повернулся и наплыл на охотника, что тот едва успел перезарядить ружье и, почти уперев ствол в косматую грудь, выпалил второй жакан.
Медведь рявкнул и, падая, облапал Петра.
Крепко прижавшись друг к другу, они свалились за толстую кедровую колоду.
За колодой с минуту слышалась возня, а затем все стихло. Оттуда никто не поднялся – ни Петр, ни зверь и ни тот, что свалился с дерева.
Услыхал крик и Яков Лисин. Бежавший впереди него черный кобель, зачуя запах медведя, поджал хвост и трусливо бросился к ногам хозяина.
– Пшел! – пнул он пса. – Такая же трусина, как и у Егора… Вот и ревет мужик. Добрая собачка выручит из беды, а вот такая-то сволочь стравит медведю. У-у, гадина! – ругается Яков, стараясь на бегу пнуть собаку.
Услыхав выстрелы, Яков пошел шагом. «Ухлопал Егорша!.. Хошь и боится медведяку, а свалил!.. Слава богу, теперь свежинка у нас есть!» – радостно подумал Лисин.
Боязливо оглядываясь, из-за куста выскочила собачонка брата.
– И убитого боишься, цыть, падла! – крикнул Яков.
Стрельцовская Найда не бросилась на зов чужого человека, а с жадностью продолжала пожирать вкусные, жирные внутренности сохатого.
Но вот она услыхала знакомый звук выстрела хозяйского ружья. Грохот повторился еще раз. Мгновенно вскочила и, вся напружинившись, прислушалась к медленно замиравшему гулу, потом тревожно взвизгнула и побежала.
От быстрой ходьбы Яков с тяжелым хрипом перевел дух и рукавом шинели вытер обильно струившийся по обросшему рыжей щетиной лицу пот.
За огромной кедровой колодой он увидел чужую собаку, которая, взобравшись на тушу матерого медведя, яростно теребила его.
– Эй, кто тут? – тревожно крикнул Лисин.
За колодой кто-то застонал.
Яков одним махом перескочил через нее и увидел лежавшего под деревом брата. Не помня себя, он кинулся к нему и стал тормошить его изо всех сил.
Егор застонал и открыл глаза.
– А-а, братуха, – выдохнул он. Приподнялся на локте и, застонав от боли, лег снова.
– Поломал тя, а?.. – Яков испуганно оглядел брата. – Кажись, угробил, гад…
– Чижало… горит нутро. – Егор облизнул губы. Худое щетинистое лицо вспыхнуло болью.
– Вот беда-то где! Ой-ей-ей, чо делать-та? – застонал Яков и рванул себя за космы.
– Не ной, подыми меня, дышать нечем.
Яков осторожно посадил брата и прислонил к стволу кедра.
Егор сморщился еще больше.
– Горю… посмотри, што там…
Яков раздел брата и увидел на спине небольшую ранку, из которой сочилась кровь.
– Оой, братя, это пуля тя шлепнула! – На костлявом теле Егора не было ни одной царапины. – Это не медведь тебя…
– Я и то чую… Пошто, Яша, ты в меня пальнул?
– Ты чо, сдурел?!. Я только што подбежал.
Яков взглянул в сторону убитого медведя и увидел торчащие из-под туши зверя чьи-то ноги.
– Тут еще кто-то? – закричал он и только сунулся к медведю, Найда грозно оскалилась, готовая наброситься на чужого.
Яков только теперь узнал стрельцовскую собаку.
– Кажись, Петька под зверем! Цыть, холера! – взревел он на собаку.
Умная лайка, поняв в чем дело, отошла в сторону, и Яков с трудом стащил с человека огромную тушу.
Петр Стрельцов лежал весь залитый медвежьей и собственной кровью.
Даже не притронувшись к молодому охотнику, Яков отошел к брату.
– Кажись, сдох, сволочь-то… Это он пальнул в меня, – серо-зеленые водянистые глаза Егора наполнились злобой.
– Вот когда он отплатил за отца, – тихо проговорил Яков, – вот ведь какой настырный.
Петр охнул и зашевелился.
– Очухался?! – удивленно воскликнул Яков, а Егор сердито сплюнул.
Стрельцов, морщась от боли, поднялся и вопросительно посмотрел на братьев.
– Пошто в меня-то пальнул? – с трудом выдохнул старший Лисин и потерял сознание.
Темно-серые глаза Петра удивленно уставились на Якова.
– Что он сказал?.. А!..
– Рехнулся от боли, вот и баит ерунду. – Яков вяло усмехнулся. – Пуля-то обранила зверя и Егора зацепила.
– Но?! – зажглись тревогой глаза Петра.
– Ничо, заживет.
Стонет, стонет берег моря от тяжких крутых волн осеннего шторма. Сильный северо-западный ветер гонит темные тучи. Яков с Петром кое-как принесли Егора в юрту. У Петра оказался вывих левой руки, и кровоточили глубокие царапины на плече. Нудно болит голова, и не отступает тупая боль во всем теле.
Егор то приходит в себя, то снова теряет сознание.
– Дядя Яша, ты дерни руку-то, может, кость станет на место, – просит Петр.
Лисину кое-как удалось вправить вывих. Он действовал самым простым поморским приемом: «Тяни, чтоб искры из глаз, а сустав найдет свое место».
Утром к лисинской юрте прибежал Мишка. На лай собак вышел Петр.
– Ты, дядя Петя, пошто здесь-то? – испуганно спросил Мишка, увидев забинтованную руку Петра.
– И не говори, паря, так случилось. А как там дед Куруткан?
– Всю ночь не спал. Чуть свет погнал искать тебя.
Из юрты выполз Яков.
– А-а, Мишка! Здоров, здоров!
Лисин тревожно посмотрел на бушующее море и сокрушенно покачал головой.
– Если седни не вывезем Егора, то хана ему.
– А чо с ним? – в темных, узких глазах бурята заметались растревоженные зайчики.
– Худо, паря, – Яков смахнул набежавшую слезу.
Петр ссутулился и шатко пошел к лодке.
Сквозь тучи едва заметной полоской проглядывается противоположный берег. Над морем кое-где белой сеткой падает снег. По-прежнему ревя дует северо-западный ветер и загоняет даже в бухту Аяя бугристые, крутые волны.
– Э-эх, черт!.. Надо же было так случиться, – Петр опустился на липкий снег.
– А чо, дядя Петя, случилось?
– Плохо дело, Миша… Хуже, паря, и не придумать… – Петр утер рукавом лицо и продолжал ломким глухим голосом: – Егор попал под медведя… Я выручал его… да допустил оплошину – пуля прошла по мякоти зверя и ранила мужика.
– Ой-ей-ей! Вот беда дык беда!.. А он где?
– В юрте лежит.
– Надо скорей в больницу! – Мишка глянул на бушующее море. – Чо же я говорю-то!.. Куды же угребешься в такой встречный ветер, – поправил он себя.
Угрюмо сидят друзья. Молча перебирают свои невеселые мысли. Потом, словно очнувшись от тяжелого сна, Петр потряс чубастой головой и разгладил широкой ладонью печальное лицо.
– Э-эх, дьявол, как не повезло!.. Ладно, Миха, оханьем делу не поможешь. Сегодня ветер не утихнет, пойдем приберем мясо.
– А чье ж мясо-то?
– Сохатого я завалил, пудов на восемнадцать.
– Охо! Вот это зверюга!
– Деда Куруткана мясом обеспечим. Только надо прибрать, не то воронье да росомахи все до кусочка растащут.
– Вы куды, ребята? – вдогонку им крикнул Яков.
– Сходим по делу, дядя Яша.
– А-а… А долго проходите?
– Да нет, к обеду возвернемся.
– Но, но, идите. Все равно ветер не стихнет. Разве к ночи угомонится.
Когда Петр с Мишкой скрылись за деревьями, Яков еще долго стоял и слушал, как под ногами охотников шуршат снег и листья, как потрескивают хрупкие сухие сучья. И, когда совсем затихли шаги, поспешно заткнул за пояс топор, схватил с дерева ружье и пустился вслед за ними.
Когда ночью Яков подавал брату пить, тот снова и снова повторял одно и то же: «Пошто Петька сгубил меня?»
Вот и пришла на ум догадка: «Петька и действительно, мстя за отца, стрельнул сначала в зверя, а потом, будто невзначай, хлопнул брата… А теперь, чтоб замести следы, уговорил Мишку спрятать тушу медведя. Недаром он узел Мишку на берег, и там они о чем-то долго шептались. А тот бурятенок любит Петьку и из-за него на все готов. Надо выследить и упредить их», – решил Яков и пошел вслед за охотниками.
На свежем снегу следы людей сверкали новеньким литым серебром. Яков осторожно крался следом, а у самого в сердце разгорался злой огонек мести. Он вспомнил, как прошедшим летом он рыбачил в бригаде Петра Стрельцова в Сосновке. Как произошел скандал из-за бочки с омулями, которую он хотел через Степку Аверина продать на «Ангару». Как ему помешал тунгусенок Вовка Тулбуконов. Вспомнил, как бешено ругался Петька и подкосил к его носу свои пудовые кулаки. А потом выгнал его из бригады… Тогда председатель колхоза не ругал, не совестил его, даже сочувственно покачал головой и сказал: «Ошибся мужик». Это было хуже всякой самой грязной ругани. А потом… каково было смотреть на своих колхозников! Каково было сносить насмешки молодятника!.. Эти сопляки давно ли ползали под порогом, а бывало, как увидят его, так и заводят свою сволочную частушку. Яков вспомнил даже слова той запевки:
Никто про то не знает,
На чьи деньги Лисин пьет.
Он колхозную рыбешку,
Э-эх, на водку продает.
– И придумают же черти! Хы! Как я только не провалился сквозь землю?! Как не повесился со стыда?! – воскликнул он. Перед Яковом всплыло сердитое, осуждающее лицо Стрельцова. – У-ух, гадина! Так и разорвал бы тя! – вслух прошептал распаленный своими воспоминаниями Яков и погрозил кулаком вслед Стрельцову.
Лисин проследил за охотниками более километра и понял, что они идут вовсе не к месту вчерашней схватки, а в сторону Фролихи, где живет старый эвенк.
«Значит, подлюги, к тунгусу Куруткану накопытились», – подумал он. Постояв минуты две, Яков решительно зашагал в сторону убитого медведя.
– Кар-кар-кар! – руганью встретило воронье племя Лисина.
– Погодите проклинать Якова, он вас так накормит, век будете помнить.
Охотник не без труда перевернул на спину труп зверя. Даже мертвый, он наводил на Лисина страх.
Своим острым ножом Яков сделал надрезы на ногах и начал свежевать косолапого.
– Жи-ирный! За што же обиделся на Егора-то?.. – громко разговаривал он с мертвым зверем.
«Сейчас я обдеру тебя, разрублю на части и растаскаю по кустам… Воронье за день так обработает, что одне косточки останутся, и тех не сыщешь», – рассуждает Лисин.
Когда Яков отделил шкуру от мяса и расстелил ее по снегу, то на ней оказались три дырочки, вокруг которых багровели кровоподтеки.
– Я слышал два выстрела… Значит, одна пуля навылет прошла, а вторая задержалась, – говорил он по таежной привычке вслух. – Значит, Егора-то он невзначай подстрелил.
Вороны расселись по соседним деревьям и что есть мочи костыляли человека.
– Да погодите же, поганые, сейчас нажретесь! – огрызнулся Яков.
Лисин изрубил тушу на куски и растаскал их по чащобе.
– Жрите, лопайте, черти ненасытные! Да так, чтоб косточки никто не сыскал.
Яков притомился и сел на колоду, закурил, призадумался о чем-то, а потом радостно рассмеялся.
– Так-то вот, Петруха, посмотрим, как будешь там на суде!.. – Лисин снова сипло и приглушенно захихикал и погрозил кулаком в сторону Фролихи, куда ушли Петр с Мишкой. – Там я кое о чем скажу… Слышь, аминдаканский активист?
Яков долго искал дерево с дуплом. Наконец у самой речки, в огромной кривой лиственнице, он обнаружил дупло, куда и засунул медвежью шкуру.
– Жди меня, шуба, пока черти не угомонятся. Потом заберу тебя, продам и на Петькины проводы в тюрьму выпью, хи-хи-хи!
Услышав ехидное хихиканье Якова, высокие строчные деревья сурово нахмурились и покачали своими кудрявыми макушками.
Отмерив сто шагов на закат, он сделал затес на толстой сосне, чтоб по нему потом найти шкуру.
По тайге пронесся тревожный шум и затих в горах.
– А ты, паря, меня не запугивай и не отговаривай! – с твердой решимостью в голосе сказал Яков тайге и зашагал к юрте.
Сидит Петр на колоде и смотрит, как Мишка, ловко орудуя топором, делает сайбу[58]58
Сайба – лабаз на дереве.
[Закрыть].
«Смекалистый бурятенок, – подумал Стрельцов. – Я и не подумал, что он топором так может».
А рука опухла, раскраснелась и сильно ноет. Донимает головная боль, но все это пустяки по сравнению с болью на душе. Неотступно грызет Петра мысль о том, как он, неудачно выстрелив в медведя, ранил Егора…
Соорудив отличную сайбу, Мишка соскочил на землю.
– Как, дядя Петя, ладно, нет?
– Хорошо, молодец. Теперь склади туда мясо и закрой по-хозяйски.
На обратном пути Мишке захотелось посмотреть, какого медведя завалил Петр, но Стрельцов наотрез отказался идти туда. Мишка обиделся и шел молча сзади.
Поняв Мишкину обиду, Петр повернулся к нему и хмуро улыбнулся одними глазами.
– Не сердись, Миха, туды ходить нельзя.
– Да нет, я не обижаюсь.
– Вишь, паря, мы с тобой наследим, а вдруг туды приедет милиция, что нам тогдысь скажут?
– А зачем милиции-то приезжать?
– Сам знаешь Лисиных… Егор-то сразу, еще у медведя, попрекнул меня, будто я мстил за отца…
– Но ведь ты же невзначай его ранил, выручал…
– Так-то оно так…
Юрта Лисиных сиротливо прикорнулась под старой, разлапистой сосной. Ни дымка из дымоходного отверстия, ни собак у двери.
– Что такое, где люди-то? – спрашивает Мишка.
– Наверно, спят, а собаки зверуют.
Мишка нырнул в низкую дверь.
– Дядя Егор, здравствуй, – чуть слышно проговорил он. В ответ послышался стон, потом прошелестел шепот: – Пить… дай пить… С-с…
Петр неуклюже заполз вслед за Мишкой. Мишка налил в деревянную чашку чаю и поднес к губам больного. Тот жадно проглотил.
– Горит нутро… Чо погода-то?.. Даст идти, нет?..
– Сивер дует, не пустит, – ответил Мишка.
– А ты кто?
– Мишка.
– А-а… а Яков-то где?
– Ушел куды-то.
– И Петьки нету?
– Я здесь, дядя Егор.
– А-а… чую, Петруха, что здесь и отдам концы.
– Ничо, дядя Егор, ты двужильный, выздоровеешь.
– И не бай, паря, все нутро горит и чем-то набухает.
Яков не пошел прямо на юрту, а вышел сначала на берег моря, в километре южнее от нее.
Холодный ветер хлестнул по лицу, нахально проник за шиворот и за пазуху.
«Э-эй, черт, не угребемся… Что же будет с Егором-то? – тревожно подумал он. Взглянул на свои руки и одежду. – Надо умыть следы».
Продраил песком заскорузлые, испачканные кровью и жиром руки. Тщательно вымыл щетинистое темно-коричневое лицо, очистил от кровавых пятен штаны и шинель.
– Теперь никто и не подумает, што я с мясом возился, – проговорил вслух таежник и побрел на табор.
После обеда Петр, посоветовавшись с Яковом, отправил Мишку к деду Куруткану.
– Передай деду, что с Егором Лисиным приключилась беда и мне никак нельзя его оставить. Понял? Только там не мешкай… Как стихнет, сразу и пойдем… Э, черт, чуть не забыл, на сайбе возьми стегно мяса и унеси Куруткану, да не забудь рассказать ему, у какого дерева находится сайба с мясом… Понял?
– Понять-то понял, но как же старик найдет нашу сайбу по одному какому-то дереву.
– Э, паря, не твоя печаль. Старик в тайге, как ты в своем дворе, все знает. Ты видел у сайбы кривую листвень со сломанной вершиной, вот про нее и скажи, а остальное – не твоя печаль, найдет.
– Хы, наверно, он шаман, – усмехнулся Мишка и быстро зашагал по тропе.
За версту от своего чума старый эвенк встретил Мишку.
«Нет, он шаман!.. Не то как же можно в такой дикой тайге узнать, что к нему идет человек, и встретить его в нужном месте. Шаман!..» – восхищенно подумал молодой охотник.
– О где Петька? – узенькие белесые глазки тревожно уставились на Мишку. Тощая фигурка старика еще больше согнулась.
Парень сбросил понягу с мясом.
– Петька упромыслил. Послал тебе.
– Огде Петька?! – еще громче повторил старик.
– У Лисиных в юрте.
– Она сдурель?! Лисин худой люди.
– Егора Лисина ранили… пуля тут, – Мишка показал на грудь.
– О-бой, драка биль?
– Нет, по ошибке… невзначай…
– А-а… Петька ево домой тащиль?
– Нет, ждут, когда ветер утихнет.
– Э-э, твоя тоже помогать будешь?
– Аха.
– Твой скорей ходи назад. Солнце садись – будет тихо.
Мишка хотел дотащить до чума свою тяжелую понягу, но старик замахал на него, затряс седой головой.
– Сама тащиль буду. Тебе торопись нада.
– А сайбу-то найдешь?
– Найдем. Мне ворона показать будет.
– А-а.
