Текст книги "Кнопка Возврата (СИ)"

Автор книги: Михаил Гаёхо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Николай, решив ускорить процесс, поставил половину своих фишек на квадрат. И тут же сиреневый бесцеремонно положил пять своих фишек поверх его столбика. Вот же гад, подумал Уткин и загнобил ставку. Николай удивился – не мог не удивиться, хотя ничем не показал своего удивления. А бритый Игорь подошел сзади к Уткину и, приобняв за плечи, спросил:

– Не катит сегодня?

– Нормально, – сказал Уткин. – Еще не вечер.

У Бровкина оставалось еще пять фишек. Он не спешил ставить. Николай без помех выиграл три раза подряд. Крупье остановил игру. Он сосчитал синие фишки и обменял по четыре на одну, изменив номинал. Каждая фишка теперь стоила сто долларов.

Николай поставил пять сотен на квадрат. Бровкин решился. Положил свои фишки поверх синих. Все полностью. И проиграл вместе с Николаем.

Бросил злобный взгляд в сторону Уткина и исчез.

Наверное, пошел стреляться, подумал Уткин.

Николай выиграл подряд четыре раза. Крупье снова изменил номинал синих фишек. Теперь у Николая было одиннадцать фишек по тысяче долларов. Он поставил пять на квадрат. Еще два раза ставил на квадрат, после чего крупье закрыл стол, объявив, что деньги в казино кончились. Слова были сказаны какие-то другие, но смысл был тот самый.

Отметили выигрыш бокалом шампанского. Уткин съел бутерброд с красной рыбой. Спустились к кассе на первый этаж. Оказалось шестьсот с чем-то тысяч. В долларах, разумеется. Выдали легко. С улыбкой, пожиманием руки – поздравляем, заходите еще, всегда рады вас видеть.

Вышли, была уже ночь.

– Не пойму, в какую игру ты играл сегодня? – спросил Игорь,

– Был там один, который все пробовал примазаться к нашим ставкам. Я подумал, что нам он такой не нужен.

– Не дал чуваку выиграть, а?

– На нервы мне действовал, козел.

– Ты, значит, такой крутой? Может, думаешь, ты вообще бог?

– Не бог, – сказал Уткин, и подумал – может, действительно, зря человека обидел.

Подошло такси, все счастливо погрузились в машину.

Все-таки козел, думал Уткин о бровастом. Но каким образом он смог догадаться? Вспомнился злобный взгляд, с которым тот посмотрел на Уткина после проигрыша. Неужели для кого-то могут быть заметны его манипуляции с кнопкой? Этого не могло быть. Не могло быть просто физически. Тогда что? Вина Уткина убедительно была написана у него на лице и прочитана? Это вариант. А может быть, он, Уткин, подсознательно ожидал такого именно отклика – такого взгляда. И подсознательно выбрал его нажатием кнопки. Тоже вариант. Нереально? Возможно. Но вероятность не бывает равной нулю.

Машина резко затормозила. Уткина бросило вперед. Он очнулся. Впереди, перегораживая дорогу развернулось черное авто. Другое стояло сзади, упершись бампером. Из переднего вышли двое и медленно приближались. У одного в руке был пистолет.

"Ни шагу вперед", – скомандовал про себя Уткин.

Двое остановились. Один что-то сказал, другой ответил. Из второго автомобиля вышли еще двое, подошли к первой паре.

"Пусть что-нибудь случится, – сформулировал задачу Уткин. И добавил, – пусть уберет пистолет".

Человек с пистолетом застыл на месте. С неестественно вывернутой ногой, отставленным в сторону локтем, судорожной гримасой на лице. Другие были не краше. Руки человека начали производить мелкие хаотичные движения. Ноги плясали.

Внезапно Уткина затошнило. Еле успел выбраться из машины, и это случилось. Бокал шампанского, бутерброд – все на асфальт. Переведя дыхание, Уткин поднял голову. Человек не выпустил пистолета из рук, крепко держал и размахивал, направив дулом в небо. Трое его товарищей тоже достали оружие. Стреляли в воздух. Трясли и размахивали руками. Подпрыгивали и взбрыкивали ногами, можно сказать – плясали. Действительно плясали – да, почему нет? Гоп! Гоп! Уткин, у которого тошнота снова начала подступать к горлу, вошел в круг, присоединился к плясу. Гоп! Гоп! И отпустило. И люди справа и слева оказались нормальные люди, правильные ребята, друзья, кореша, дружбаны. Гоп! Гоп! Кто-то положил руку Уткину на плечо. И Уткин положил кому-то на плечо свою руку. А еще кто-то, с ассирийской тяжелой бородой, засмеялся, оскалив зубы, и протянул Уткину свой пистолет. Рукоятка легла в ладонь как своя. Уткин тоже засмеялся, и выстрелил вверх два или три раза, и подпрыгнул. Ему было хорошо, он уже любил тех, кто слева, и тех, кто справа. Друзья, братишки. Гоп! Гоп! Им деньги нужны? А кому не нужны? Надо поделиться. Уткин направился к своей машине, которая потихоньку выруливала с неудобного места. Дверца распахнулась перед ним. Уткин нырнул внутрь. Николай вынул из его руки пистолет, аккуратно протер рукоятку и выбросил в окно на освещенный фарами пятачок асфальта.

– Ну, ты реально крутой, – сказал Игорь. – Что это было?

– Сам не знаю, – сказал Уткин, зевая. – Я хотел, чтобы они убрали свои пистолеты. А они, кажется, этого не хотели. И такая вот получилась равнодействующая сил.

Уткин зевнул снова. Нервная дрожь сменилась сонливостью. Он задремал на заднем сиденье автомобиля, подпираемый слева Игорем, а справа – Олегом. Так ему казалось, хотя на самом деле сидел с краю. И еще чемодан с деньгами был где-то рядом.

А потом он дремал в самолете.

***

Они, люди, плясали.

Они, люди, плясали.

Они топали ногами, они поднимали руки.

Они, люди, плясали.

Кто-то глядел из леса, похожий на бога.

Он носил свое имя на шее, на шнурке из змеиной кожи.

Он носил свое имя на шее, на веревке, сплетенной из травы.

Он глядит из леса, похожий на бога.

Они перед ним плясами, безымянные люди.

Они, люди, плясали.

Они, люди, плясали.

Громко топали они ногами.

Высоко они поднимали руки.

Тот, кто глядит из леса, он недоволен.

Видит, не так они, люди, пляшут.

Не так они топают, люди, ногами.

Не так они, люди, поднимают руки.

Им говорит он: "Бц", тот, кто глядит из леса.

Они, люди, выше они поднимают руки.

Они, люди, громче топают они ногами.

Они прыгают, они кружатся.

Но тот, кто глядит из леса, он недоволен.

Им говорит он: "Бц", тот, кто глядит из леса.

Он несет свое имя на шее, на шнурке из змеиной кожи.

Он несет свое имя на шее, на веревке, сплетенной из травы.

А они безымянные пляшут пред ним, люди.

Они прыгают, они кружатся.

Они, люди, скачут на четвереньках.

Катаются по земле они, люди.

Лица в кровь разбивают о камни.

Но тот, кто глядит из леса, он недоволен.

Им говорит он: "Бц", тот, кто глядит из леса.

Меж людей есть Уг, который без имени.

У него в бороде перо, но это не имя.

У него в волосах птичья лапа, но это не имя.

В нос продето ребро малого зверя, но это не имя.

Он раскрасил тело свое красным и белым.

Он пляшет, он кружится среди других безымяных.

Кто-то, похожий на бога, глядит из леса.

Что сделаю я, который без имени? Он, который без имени, кружится, пляшет.

Что сделаю я, который без имени? Он, который без имени, прыгает на четвереньках.

Он, который без имени, разбивает лицо о камни.

"Бц" говорит тот, кто глядит из леса.

"Бц" говорит он раз и еще раз.

Что сделаю я, который без имени? Он, который без имени, берет острый камень.

Что сделаю я, который без имени? Он, который без имени, себе разрезает чрево.

Что сделаю я? Вынимает сердце свое и печень.

Кто глядит из леса, он берет подношенье.

Кто глядит из леса, теплого мяса ест вволю.

"Ургх", говорит он, похожий на бога.

***

Уткин вышел из такси, не доезжая до дома. В сумке через плечо он нес деньги – свою долю выигрыша, – честно заслуженную, как сказал Николай. Нести в сумке большие деньги было некомфортно. Уткин зашел в отделение банка и открыл счет.

А все-таки приятно, когда сумка с деньгами тянет плечо, подумал он, и оставил какую-то часть денег в сумке.

В итальянском кафе он взял пиццу и бокал красного вина.

Съел, выпил, официанту оставил чаевые.

На улице встретил знакомого человека – того, который раньше ходил с загипсованной ногой.

Некоторые люди нам встречаются чаще, чем предписано случаем.

Уткин поздоровался с человеком. Поинтересовался, давно ли у него с ноги сняли гипс.

Человек сердито посмотрел на Уткина и ничего не ответил.

Уткин проводил его взглядом. Проверил содержимое сумки.

Зашел в чебуречную, взял два чебурека и бутылку пива.

Съел, выпил, вышел на улицу. И, немного пройдя, встретил высокого человека в джинсовых брюках и куртке – Уткин был уверен, что того самого, которого он видел выходящим из квартиры Евгения. Это был не тот человек, которого хотелось бы встретить, но какие претензии могут быть к случаю.

Уткин зашел в пельменную и взял порцию пельменей с уксусом и рюмку водки.

Съел, выпил. На душе было тревожно.

Он подошел к дому, поднялся на свой четвертый этаж. Случилось то, чего он опасался – дверь квартиры была взломана. Непрошеные люди приходили с визитом. Наверное, еще вчера.

Уткин взял трубку и набрал телефон Марины.

– А меня ограбили, – сообщил свежую новость.

Но Марина не проявила интереса к теме, и Уткин положил трубку, разочарованный и отчасти обиженный, а когда положил, позвонила Кристина.

– Дядя Паша, зачем ты взял мою голубую маечку?

Уткин промолчал.

– Кроме тебя некому, дядя Паша.

– Сам не знаю, как получилось, – признался Уткин.

– Ты уж верни, пожалуйста, можно прямо сейчас.

– Хорошо, – согласился Уткин.

***

– Привет, – сказал Уткин, входя, и протянул Кристине пакет с подарочной надписью. В пакете была голубая маечка.

– Как мило, – Кристина приняла пакет, заглянула внутрь. – А пульт у тебя с собой? – поинтересовалась.

– Всегда с собой, – сказал Уткин и начал расшнуровывать ботинки, чтоб переобуться.

Напевая какую-то мелодию, она вышла из прихожей и тут же вернулась почти голая.

Уткин застыл с ботинком в руке.

– Я знаю, – сказала она, снимая последнее, что на ней было.– Ты ведь этого хотел со своим пультом?

– Нет, – пробормотал Уткин, в душе начиная сомневаться – может, действительно что-то было такое, о чем он не догадывался, и его двойник, Уткин номер два поманипулировал кнопкой... но не сам Уткин, конечно не сам.

– Ладно отпираться. У меня никогда не было тяги к эксгибиционизму.

– Ситуация сложная, как бы тебе объяснить, – сказал Уткин, краснея.

– Значит, хотел, – сказала она, проходя на кухню. – И какие будут твои другие хотелки? Я как-то жду.

Уткин молчал, слегка недоумевая.

– И как ты надумал? – спросила она. – Будем пить кофе, а потом трахаться, или будем сперва трахаться, а потом пить кофе?

– Будем всё, – сказал Уткин.

И они пили, потом трахались, потом снова пили.

– Покажи мне пульт, – попросила Кристина между двумя глотками.

Уткин достал, положил на стол.

– Давай, что-нибудь придумаем. – Она взяла в руку гаджет, положила палец на кнопку.

Откуда-то появившаяся муха покружила над столом и зависла над чашкой Уткина. Описала правильный круг. Потом – треугольник.

Уткин удивился.

– Никита умел манипулировать мухами, но он говорил, что кроме него это ни у кого не получалось.

– У меня тоже не получалось. Но ты ведь мне все объяснил, как делать.

Муха поднялась вверх по спирали и улетела.

– Прикольно, – сказала Кристина.

– Очень, – согласился Уткин, – а теперь отдай обратно.

– Я ведь только начала, – разочарованно протянула Кристина.

– Отдавай, отдавай, – сказал Уткин и протянул руку к гаджету.

– Ни за что, – она спрятала пульт за спину.

Уткин попытался отнять устройство. Кристина сопротивлялась. Уткин стал выворачивать девушке руку, но остановился. "С бабами мы не воюем", – раздался явственный голос. Уткин отпустил девушку. Обернулся, но никого не увидел.

– Это опасная шняга, – сказал Уткин, – ты мне ее отдай, чтобы чего не вышло, а потом договоримся.

– А я хочу сейчас, – капризно заявила Кристина. – Поиграю немного, а потом будем договариваться.

Она стояла посреди комнаты, выставив перед собой руку с гаджетом, словно с оружием для защиты.

– Только спокойно, спокойно, – говорил Уткин, медленно приближаясь к девушке.

Не дойдя полутора шагов, он остановился, не в силах пошевелиться. Вот, значит, как оно бывает, мелькнула мысль. Хотел рвануться вперед внезапно и быстро, но вместо этого несколько раз подпрыгнул, замахал руками – словно кто-то дергал его за ниточки.

Пришла идея – глубоко присесть и из этой неожиданной позы сделать внезапный выпад и выбить гаджет из руки девушки. Уткин присел, вытянув руки вперед, как будто решил вдруг заняться полезной гимнастикой, сделал несколько приседаний, отметая возможные подозрения – три, четыре, пять – физкультура и ничего более – шесть, семь – непринужденно, естественно, без всякого умысла – восемь, девять... Для круглого числа надо догнать до двадцати. А лучше – до тридцати. Ничто не дается без усилий, это справедливо. Тридцать приседаний и получить приз.

– А теперь тридцать отжиманий в упоре лежа, – услышал он голос Кристины. Она стояла над ним и смеялась.

Уткин так и думал, что одними приседаниями не отделается. Но довести дело до конца был обязан. Чтобы показать добрую волю и усердие, он даже усложнил свою задачу. Вместо простых отжиманий лихо подпрыгивал на четырех точках, отталкиваясь от пола.

– Хватит, – сказала Кристина. – Я вижу, умеешь.

– А пульт? – спросил Уткин.

– Ну оставь мне его на пару дней, ну дядечка Паша, пожалуйста, – жалобно протянула она голосом маленькой девочки. – Я не сломаю.

Почему не оставить? – подумал Уткин. Обещала, что не сломает. Тем более что по факту пульт уже у нее.

– Бери, – сказал он, поднимаясь с пола. – Мне не жалко.

– Уже взяла, – сказала она быстро. – А тебе пора уходить, папа собирался зайти в гости.

И все-таки гаджет надо забрать, мелькнула мысль, но быстро исчезла. Машинально переступая ногами, Уткин двинулся по коридору и обнаружил вдруг, что уже стоит на лестничной площадке перед закрытой дверью – весь как был голый.

Кто-то поднимался на лифте.

Уткин несколько раз дернул за ручку двери. Забыв про звонок, застучал по ней кулаками.

Лифт остановился. Из него вышел уже знакомый сосед Петров-Иванов.

Остановился на Уткине ничего не выражающим взглядом.

– Натурный эксперимент, – шепнул ему Уткин. – И будьте внимательны. Нас снимает скрытая камера.

– Продолжайте, – кивнул сосед и отвернулся, гремя ключами.

Кристина выглянула в приоткрытую дверь, одетая в джинсы и ту самую маечку.

– Ты какой-то рассеянный, дядя Паша, но я здесь не виновата. Надень штаны.

Глядя на одетую Кристину, Уткин смутился, ему хотелось прикрыться.

– Ошибся дверью, – он стал объяснять. – Направо комната, налево выход... Хотел направо, повернул налево. Так бывает.

***

На Уткина снова напали. Не битой по голове, а в лицо из баллончика, вариант более гуманный, хотя не сказать чтобы совсем приятный.

Крепко схватили и, удерживая, обыскали.

– У меня нет того, что вам нужно, – хотел сказать Уткин, но промолчал.

И напавшие отпустили его, не задавая вопросов.

Это удачно получилось, что пульт оказался сейчас у Кристины – временно перешел к ней, Уткин надеялся, что временно. Кристине он позвонил через два дня, как вроде и договаривались.

– Как там поживает мой гаджет? – спросил вроде бы непринужденно, с легкостью этакой в слове "мой", но начало оказалось неудачным.

– Почему "твой", дядя Никита все-таки был мой дядя.

– Пусть будет "наш".

– И не наш тоже, а фирмы. Они звонили, просили вернуть.

– И ты вернула?

– Это было еще, когда мы все думали, что он потерялся.

– А теперь собираешься вернуть?

– Подумаю.

– Давай, подумаем вместе, – попробовал пошутить Уткин.

– Хочешь думать, думай, я тебе не мешаю.

– Мы бы могли вместе его использовать. Например, одну неделю ты, другую – я.

– Спасибо! Возьмешь свою кнопку и заставишь меня опять выделываться. Извращенец.

– Ничего кроме того, что ты сама хотела, – в сердцах заявил Уткин.

– Иди к черту, – и она повесила трубку.

Уткин звонил еще, но каждый раз не мог произнести ни одного слова по делу, говорил о погоде, о котиках, рассказывал анекдоты, чувствуя себя идиотом. Что ж, девочка хорошо научилась работать кнопкой. Дошло до того, что Уткин вообще не мог позвонить. Брал трубку, но набрать номер никак не получалось. Бродил пальцем по клавиатуре, все время сбиваясь. Ткнув на соседнюю строчку в адресном списке (что-то такое уже случалось с ним раньше) вызвал Льва Николаевича, начальника. Оба удивились, но пообщались какое-то время. Уткин спросил, можно ли надеяться на прекращение вынужденного отпуска, получил обнадеживающий ответ. Будем надеяться, сказал Уткин. Нет худа без добра, сказал Лев Николаевич, подводя итог. А может, это самим Уткиным было сказано. Кладя трубку в карман, он уже не помнил, кем именно, как и не представлял, в чем заключалось это упомянутое добро.

Итак, стало понятно, что телефонные звонки не имеют перспективы. Уткин решил поговорить с Кристиной лично и откровенно. Пришел, постоял какое-то время у двери, потянулся рукой к звонку и, охваченный внезапной робостью, убрал руку. Повторил попытку с тем же результатом. Следовало думать, что Кристина, когда открывает ему дверь и видит его на пороге, нажимает кнопку возврата. Неужели ее неприятие Уткина так категорично? А ведь казалось, что им было хорошо вместе. По крайней мере два раза А может быть, дело в том, что брат Алексей, то есть не брат, конечно, а папа сейчас там рядом? Или не Алексей, а кто-то еще, в присутствии которого визит Уткина оказывается резко нежелательным. Или даже, хотя не хотелось об этом думать, кто-то из недругов проник в квартиру, завладел гаджетом, но не успел уйти и держит там оборону.

Число вариантов множилось, Уткин терялся в догадках. В это время открылась дверь девяносто шестой квартиры. Оттуда вышел сосед Петров-Иванов. Они поздоровались, и Уткину пришла в голову мысль.

– Можно вас попросить об одном одолжении? – обратился он к Петров-Иванову. – Позвоните, пожалуйста, в эту дверь. Только не сейчас, а секунд через двадцать, и спросите Алексея Дмитриевича.

– Через двадцать секунд? – переспросил сосед.

– Через двадцать после того, как я дам отмашку, – подтвердил Уткин.

Двадцать секунд нужно было, чтобы лишить кнопку возможности влиять на действия Уткина. Отмашка дана, задача поставлена, и возврат на несколько секунд уже ничего изменить не сможет.

– А что дальше? – резонно поинтересовался Петров-Иванов.

– Дальше я подключусь, – сказал Уткин.– И еще: если я за эти двадцать секунд попрошу изменить эти мои установки, не надо меня слушать. Что бы я ни говорил, не надо.

– Опять натурный эксперимент? – спросил Петров-Иванов (надо бы все-таки нам познакомиться, подумал Уткин).

– Опять, – подтвердил он. – И не забудьте про скрытую камеру.

– Я готов, – сказал сосед и посмотрел на часы.

– Тогда начали, – Уткин махнул рукой.

Глядя на часы, сосед начал считать секунды.

– Подождите, – он опустил руку с часами. – Его ведь сейчас нет, Алексея Дмитриевича.

– Это все равно, – сказал Уткин.

– А двадцать секунд уже прошли, – сказал Петров-Иванов.

– Повторим, – вздохнул Уткин, и дал отмашку.

– Голова болит, – удивленно произнес Петров-Иванов.

– Не обращайте внимания.

– Вы мне не говорили, что будет болеть голова.

– А она и не должна болеть.

– Не должна, но болит. Вы уверены, что этот эксперимент не вреден для здоровья?

– Каким образом? Вы подходите, нажимаете кнопку. Какой тут может быть вред для здоровья?

– Не может, – вздохнул Петров-Иванов и посмотрел на часы. – А двадцать секунд опять прошли.

– В следующий раз не обращайте внимания. Главное, чтобы прошло не меньше двадцати секунд.

– А вы четче формулируйте, – сказал Петров-Иванов.

– И давайте, наконец, познакомимся, – предложил Уткин. – Меня зовут Павел... Андреевич, – добавил он после легкой паузы.

– Очень приятно, а я – Сергей Петрович.

– Голова не болит, Сергей Петрович?

– Спасибо, не болит, Павел Андреевич.

– Тогда, Сергей Петрович, давайте, еще раз, последний, – сказал Уткин, уже готовый отказаться от бесплодной затеи.

– А теперь меня тошнит, – пожаловался Сергей Петрович, но все же шагнул к двери и нажал кнопку звонка.

И дверь открылась.

"Его нет", – услышал Уткин голос Кристины (а сам стоял по другую сторону дверной створки, оставаясь незаметным).

– Проводим натурный эксперимент, прошу извинить, – сказал он и, обогнув дверь показался. – Будьте внимательны, вас снимает скрытая камера.

И отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Вместе с Сергеем Петровичем спустились по лестнице, а потом Уткин вернулся.

Он позвонил, дверь открылась.

– Может быть, выпьем кофе, – сказал Уткин. – Я кусаться не буду.

– А ты хитрый, дядя Паша, – сказала Кристина, отступая вглубь коридора. – Проходи.

Уткин обнял ее, она не сопротивлялась.

Уткин провел рукой вдоль ее спины и ниже, пока не наткнулся на гаджет, высовывающийся из заднего кармана.

– Ты что там делаешь?

– Ничего, – он сказал. – Ничего, – и двумя пальцами осторожно вынул устройство из кармана. – Зря мы сцепились по поводу этой шняги. Надо доверять друг другу.

Он положил пульт на прикроватную тумбочку.

Было хорошо как раньше. Даже лучше было, словно кто-то третий нажимал время от времени на кнопку, направляя процесс в нужное русло.

Когда закончилось, Кристина протянула руку и взяла с тумбочки гаджет. – Пусть будет пока у меня, ты не против?

Уткин не был против.

– И, пожалуй, не приходи больше, – сказала, прощаясь.

***

– А система твоя, между прочим, не работает, – сказала Марина.

– В другой раз заработает, – пообещал Уткин.

– А когда? – спрашивала Марина, каждый раз при случае напоминая.

Уткин, наконец, посвятил ее в тайну гаджета с кнопкой и сказал в итоге, что гаджет сейчас оказался у своей в каком-то смысле законной владелицы по праву наследства.

– И кто ты после этого? – сказала Марина. – Лох серебристый.

– Почему серебристый?

– Такое растет дерево в ботаническом саду.

– Нет, я, собственно, не собирался ей отдавать, – стал объяснять Уткин, – просто не думал, что она сможет нажать на кнопку, потому что до сих пор оказывалось, что это могу только я и Никита.

– На многих проверял?

– Проверял Никита. И как раз ее он должен был гарантированно проверить как родственницу. Между прочим, я ничего не потерял на этом. Если бы кнопка осталась при мне, то отняли бы. – Уткин рассказал про то, как на него напали на улице, прыснув перцовкой из баллончика. – А так, может, еще договоримся.

– Фиг ты договоришься.

– Ей, может, не так уж и нужно это устройство, – сказал Уткин. – Ну, в кино сходить на халяву, или на концерт. А про казино я ей не рассказывал. Поэтому договоримся – поиграет немного и вернет.

– Так позвони ей прямо сейчас.

Почему не позвонить, подумал Уткин, не все же время она держит под рукой гаджет. Он взял трубку, и, взяв, задумался.

– Ты знаешь, – сказал он, и положил трубку на место, – мне кажется, что Мясоедов – тот, у которого я позаимствовал эту кнопку, – на самом деле не погиб, упав с балкона, есть такая вероятность, а в гробу похоронили совсем другого человека. – Уткин поделился своими соображениями насчет возможной судьбы Мясоедова. – И с помощью кнопки, я думаю, можно устроить так, что реальностью станет именно эта возможность, – закончил он.

– Так позвони, – сказала Марина.

– В другой раз, – сказал Уткин решительно. – Сейчас не время.

***

И вот Мясоедов без денег и документов каким-то образом оказался в поезде дальнего следования. Такой сон снился Уткину. Может быть, ему даже снилось, что он и есть этот Мясоедов, который едет в поезде без денег и документов.

Он ехал в поезде, а потом вышел на конечной остановке. Это был не вокзал в большом городе, как полагалось бы, а заброшенная платформа в лесу.

Надо было выходить, и Мясоедов вышел.

От платформы вела тропинка, перегороженная красно-белым полосатым шлагбаумом, а в другую сторону – асфальтовая дорога шириной немногим более тропинки.

Мясоедов пошел по тропинке – надо было идти, он пошел. Иногда ему казалось, что он идет по дороге.

Мясоедов шел по тропинке, его встретили люди.

Четыре, или около того, человека, по-первобытному голые, с раскрашенными лицами и украшениями в волосах и на различных частях тела.

У одного в волосах была сухая воронья лапа, это был Аххкуаг, Воронья Лапа.

У другого в бороде было перо дятла, это был Угхахак, Перо.

У третьего в носу было продето ребро малого зверя, это был Аггавак, Ребро.

Четвертый на шее носил череп крысы, это был Уккадак, Череп.

Они сняли с Мясоедова пиджак и другую одежду.

Чьи-то глаза глядели из леса.

Голое тело Мясоедова раскрасили красными и белыми полосами. Красное – цвет крови, белое – цвет обглоданной кости. Понятно было, что Мясоедова подготавливали к тому, чтобы съесть с соблюдением правил, а он в общем был не против – надо, так надо. Его подняли и понесли. Какое-то время несли, а потом что-то изменилось. Может быть, уже не несли, может, вели под руки. И тропинка, может быть, была не тропинка, а асфальтовая дорога. Людоедского пиршества уже не было в перспективе. И люди, которые вели Мясоедова, оказались не первобытно голые, а по-полицейски одетые в форму.

У одного были погоны со звездочками, у другого лампасы. Нашивки, ремни, специальные особые дубинки для наведения порядка. Они вели голого Мясоедова по лестницам и коридорам, пока он не оказался в комнате с решетками на окнах – как был голый.

В комнате был стол, за столом сидел человек. Рядом – другой. На рукаве у первого была нашивка с черепом неизвестного зверя, а у другого – воронья лапа.

Мясоедову дали несколько листов бумаги. Специальной дубинкой два раза ткнули под ребра. Галочкой были отмечены места, где ставить подпись.

Мясоедов подписал, как водится, не читая.

Его усадили в кресло. Это был электрический стул. К рукам подсоединили контакты.

"Зачем?" – хотел спросить Мясоедов, имя в виду "За что?".

– Чистосердечное признание не избавляет от наказания, – произнес Череп почти в рифму, а Воронья Лапа повернул рычаг.

И Мясоедов проснулся. Впрочем, проснулся не Мясоедов, а Уткин, которому снилось, что он Мясоедов. Протерев глаза, он задумался – в тему или не в тему этот сон, который ему приснился. Решил, что все-таки в тему.

***

Уткин шел по улице без кнопки в кармане и ему по дороге встречались разные люди.

Был бы с кнопкой, встречал бы тех, кого хотелось. А кого не хотелось, тех не встречал бы. Но кнопки не было.

А человека в трехцветной вязаной шапочке все же встретил, хотя и был без кнопки.

– Это чай, – сказал человек, приоткрыв полу своего серого балахона. – Тот самый чай, самый-самый, – и провел Уткина к месту продажи.

– Кто купит три упаковки по цене четырех, тому четвертая упаковка в подарок, – сказал человек, когда пришли. Уткин купил девять.

Вечером заварил два пакетика, а ночью ему приснился тот самый сон про Мясоедова.

***

– Ты собирался позвонить своей племяннице, – сказала Марина.

– Она не моя племянница, а Мясоедова, – сказал Уткин и добавил: – Просто не люблю называть людей по имени.

– Собирался позвонить племяннице Мясоедова , – сказала Марина.

– Я видел сон про него, – сообщил Уткин. – Про Мясоедова сон, что он без денег и документов приехал в какой-то город, и там его арестовали по обвинению то ли в грабеже, то ли в убийстве. Им это надо было, чтобы поставить галочку в списке раскрытых преступлений. И я думаю, что вариант вполне реальный – в смысле того, что вероятность ненулевая. И тогда наш Никита сидит сейчас в камере следственного изолятора за чужие грехи и под чужим, может быть, именем. Почему нет? Когда-то заблудившегося чужака просто съедали.

– Ладно о Мясоедове, – оборвала его Марина. – Ты будешь звонить?

– Уже звонил, – соврал Уткин. – Она не хочет.

– Не хочет спасти своего дядю?

– Я так вопрос не ставил.

– Ну, поставь.

– Она не поймет, – вздохнул Уткин. – Или не поверит.

– Как-то я тоже не особенно понимаю, – призналась Марина. – Но если она не хочет договариваться, тогда нужно отобрать силой. Я понимаю, она все время носит с собой эту шнягу?

– Шнягу? – переспросил Уткин. – Думаю, носит.

– Оглушить по голове сзади и отобрать.

– Нет, так нельзя, – сказал Уткин.

– Тогда из слезоточивого баллончика прыснуть. И схватить за руку, чтоб не нажала кнопку.

– Нет, – замотал головой Уткин.

– Ты что, не хочешь спасти своего друга?

– Хочу, – сказал Уткин.

– Тогда действуй.

– Нет, не могу,– вздохнул Уткин. – Если бы я четко был уверен, что с этим спасением что-нибудь получится. Как ты думаешь, получится что-нибудь?

– Получится, – обнадежила Марина.

– Не знаю. Я, может, все-таки попробую договориться.

– Есть люди, которые могут помочь, – сказала Марина,

– Мафия?

– Нет, – она засмеялась, – просто один знакомый. Но он может и оглушить, и из баллончика прыснуть.

Наверное, ассириец, подумал Уткин.

– Так нельзя, – сказал он. – Не нужно, чтобы об этой кнопке знал кто-то лишний.

– Человек надежный, – сказала Марина.

– Какой бы ни был. Чем меньше людей знают, тем лучше, – сказал Уткин и, помолчав, добавил: – Я сам это сделаю. Она выходит из дома примерно в полдевятого, идет на работу.

– Пойдем вместе, – сказала Марина,– куда ты без меня?

Кристина вышла на пять минут позже сказанного. Уткин и Марина ждали в стороне на скамейке. Пошли следом, сохраняя дистанцию. Уткин не хотел быть узнанным, поэтому изменил свою внешность, надев солнцезащитные очки и парик с длинными волосами. Думал нацепить бороду, но борода у него была уже своя.

Уткин и Марина шли за девушкой по тротуару. В ожидании светофора на перекрестке они подошли к ней совсем близко. Тут бы и провести операцию, но людей вокруг было слишком много.

– Много народу, – сказал Уткин. – В это время дня ничего не выйдет.

И повернули обратно.

– Надо брать ее прямо у выходной двери, – предложила Марина. – Она выходит из парадной, я прыскаю ей в лицо из баллончика, или ты прыскаешь, она отключается, мы заталкиваем ее обратно в парадную, и там отнимаем шнягу. Без лишних свидетелей.

– А если выйдет не она? Там многие выходят в это время, и кое-кто из них меня знает.

– У тебя же маскировочка.

– Ты думаешь?

– Сто пудов.

– Не знаю, не знаю. Если выйдет она, – Уткин упорно отказывался называть девушку по имени. – Если выйдет она, мы прыскаем ей в лицо, и она не успеет разобрать, кто перед ней. А если выйдет кто-то другой, у него будет время вглядеться. А если ему еще придет в голову завязать разговор.

– Брось, тебя в этом виде родная мама не узнает.

– Мама, может, и не узнает, а люди бывают разные. И еще, может быть, кому-то приспичит спуститься по лестнице, как раз в тот момент, когда мы будем это самое. Вероятность всегда есть.

– Можно проще, – сказала Марина. – Прямо на квартире. Я звоню, она открывает дверь. Мы брызгаем из баллончика, и дальше по плану.

– Ну, она, может быть, не одна дома. И еще соседи. Есть там Сергей Петрович, любитель подглядывать. Нет, не нравится мне этот вариант.

– И что будем делать? – спросила Марина.

– Голова чешется, – пожаловался Уткин, безуспешно пытаясь почесать голову сквозь парик.