Текст книги "Кнопка Возврата (СИ)"

Автор книги: Михаил Гаёхо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Не знаю, – неуверенно произнес Уткин, – хотелось бы понять, что это за человек, способен ли он, – Уткин замешкался, подбирая нужное слово, – способен ли к импульсивным, спонтанным, в каком-то роде рискованным действиям?

Типа перелезть с балкона на балкон, подумал он про себя.

– Не знаю, – сказал Петров-Иванов. – Я с ним в разведку не ходил. А Никита вас не интересует из девяносто четвертой? Те двое, в основном, про него спрашивали. Только он погиб. Совершил свое спонтанное действие – упал с балкона. Навернулся лицом, опознать смогли только по татуировкам.

– У него не было татуировок, – сказал Уткин.

– Может, и не было, – согласился Петров-Иванов, – темное дело. Но родственники опознали, нужно верить.

– А у Евгения были татуировки?

– Не знаю, я его голым не видел. А что, вы думаете, это он мог сорваться с балкона?

– Не думаю, – сказал Уткин.

– А почему нет? Какая-то вероятность всегда существует. Два человека пропали в один день – практически так. Один плохоопознанный труп под балконом. Кто из двоих? Это вопрос. Родственники опознали, конечно, но могли и ошибиться, человеку свойственно ошибаться. Я мог бы даже допустить, что с балкона упали они оба – Евгений и Никита, каждый со своего. Самоубийство влюбленных – известный сюжет.

А это уже бред, подумал Уткин, что, вероятно, отразилось у него на лице, потому что Петров-Иванов поспешил заявить:

– Я вас не обидел таким предположением? Тогда извините.

– Ничего, – успокоил его Уткин, – валяйте дальше.

– Начитался японской классики, вот и лезет ерунда в голову. А у японцев это известный сюжет. Помните историю про то, как два влюбленных друг в друга молодых самурая оказались вовлечены в ситуацию кровной мести? И оба покончили с собой.

– Харакири?

– Просто самоубийство. Вы скажете, конечно, что трупу исчезнуть гораздо сложнее, чем живому человеку. Согласен, но если задаться целью, то можно представить, как это могло бы произойти. Хотите?

– Не надо, – сказал Уткин.

– Например, он не до конца расшибся, падая, и уполз с места падения. А потом подъехала снегоуборочная машина.

– Не надо, – повторил Уткин. – И какая, к черту, снегоуборочная машина летом.

– Тогда он свалился в открытый люк или в траншею, выкопанную строителями. Или даже смог убежать с места. Ветки деревьев, кусты смягчили падение, и он смог убежать, по факту будучи смертельно травмированным, но в состоянии шока... В состоянии шока человек может многое.

– Прекратите! – закричал Уткин.

– Хорошо, хорошо, – послушно согласился Петров-Иванов. – А в девяносто четвертую загляните. Там кто-то есть.

– Загляну, – сказал Уткин.

– Те дознаватели тоже спрашивали про татуировки, – вдогонку ему сказал Петров-Иванов.

***

Дверь открыла племянница Кристина. Как-то сложилось, что Уткин про себя называл ее этим словом – "племянница", хотя племянницей она ему не была, а была Мясоедову.

– Дядя Паша? – она удивилась.

– Проходил мимо, решил зайти, – сказал Уткин. – Я, вообще-то, думал, здесь нет никого. А потом подумал, дай, все-таки, зайду. Но я не думал, что здесь именно ты, – сказал он, продолжая стоять на пороге, – думал, брат Алексей или брат Георгий. Мне, конечно, нужно было сперва позвонить по телефону, предупредить. Но непонятно, кому звонить из тех, кто может здесь оказаться. Да и записан у меня только старый номер Никиты, который уже не отвечает.

– Заходите уж, – сказала Кристина. – А папы нет сейчас, но скоро придет.

– Петров-Иванов из девяносто шестой говорил, что здесь кто-то есть, – стал объяснять Уткин, – но не сказал, кто. Я и решил зайти.

– Почему Петров-Иванов? – удивилась Кристина. – Его зовут...

– Нет, нет, – поспешно остановил ее Уткин, – не говори. Пусть остается, как есть. Знаешь, у меня такая привычка – я иногда даю незнакомому человеку при первой встрече какое-то прозвище или имя.

– Я сварю кофе, – сказала Кристина.

– Люди бывают так похожи друг на друга, пусть хоть именем отличаются, – сказал Уткин и, усаживаясь, заметил: – Кресло, кажется, новое. Раньше я его здесь не видел.

– Папино кресло, – сказала Кристина. – Мы решили, что будет правильно, если кто-то из нас поживет в этой квартире. А у меня и работа здесь рядом. Вам со сливками? – спросила, разливая кофе по чашкам.

– С коньяком, – сказал Уткин. Начатая бутылка уже стояла на столе.

– А почему не хотите знать его настоящее имя?

– Вот, не захотел, как-то так. А почему – не знаю. Если отвечать на каждое "почему", то можно погрузиться в такие глубины подсознания, что без специалиста не обойтись. Я, собственно, совсем не собирался общаться с этим Петров-Ивановым, а хотел поговорить с Евгением из девяносто седьмой, но его не было дома. И не было, оказывается, уже несколько дней. Есть что-то странное в этом совпадении: Евгений и твой дядя: один падает с балкона, другой исчезает. И то, и другое – в один, по всей вероятности, день. Можно задуматься.

– Зачем? – вздохнула Кристина. – Это ведь ничего не изменит.

– Надо все-таки понять, что произошло... и что происходит, – сказал Уткин. – Может, это было совсем не... – Он замешкался, не в силах произнести роковые слова "убийство" и "самоубийство", – совсем не то, что мы сейчас думаем.

– Не знаю, – Кристина еще раз вздохнула. – Мне страшно. Сегодня приходили какие-то люди. Представились, что из полиции. Задавали вопросы.

– Я знаю, – сказал Уткин.

– А мне кажется, это я виновата. – Кристина готова была заплакать. – Надо было пожить здесь в эти дни. И тогда, может, ничего бы не случилось. Я несколько раз предлагала, а он не хотел.

– Он не считал себя инвалидом, – сказал Уткин. – Мне даже кажется, он какой-то кайф ловил от своего перелома. А потом, гипс-то уже давно сняли. Ты пять раз вернулась бы домой к этому времени.

Успокаивая, он погладил племянницу по руке, отчего она расплакалась уже по-настоящему.

– Только те, которые приходили, – сказала она сквозь слезы, – мне кажется, они не из полиции. Те быстрее вызвали бы повесткой, ведь так?

– Почему обязательно повесткой? Бывает, приходят сами. Тем даже удобнее, к кому приходят.

– Они и про вас спрашивали, дядя Паша, Кто вы, и вообще... Вы ведь в тот день заходили сюда. Не надо было рассказывать, да?

– Ничего, – сказал Уткин. – Они и так всё знают, что им нужно.

Я бы тоже поспрашивал, подумал Уткин. Ведь затем и пришел.

Он прокручивал в уме список вопросов:

– От кого дядя Никита получил гаджет, и на каких условиях?

– Кто опознал тело?

– Были ли дядя Никита и сосед Евгений знакомы друг с другом?

– Был ли сосед Евгений каким-то образом похож на дядю Никиту (рост, телосложение)?

– Бывал ли сосед Евгений в гостях у дяди Никиты?

–Пили ли они вместе коньяк?

– Играли ли они друг с другом в щахматы?

– Показывал ли дядя Никита соседу Евгению гаджет?

– Показывал ли дядя Никита соседу Евгению, как управляет полетом мух с помощью гаджета?

Уткин посмотрел на Кристину. На какие-то вопросы она, может быть, знала ответ. На другие – не знала. Но если она ответит даже на все вопросы, что это даст? Только то, думал Уткин, что область возможного сократится. И какой-то вариант событий, который меня устроил бы, окажется полностью нереальным.

– А зачем вам понадобился Евгений? – спросила Кристина.

– Так, хотел кое-что выяснить.

– Можете что-нибудь выяснить и у меня, – она улыбнулась. – Если уж решили заделаться сыщиком.

– Я подумаю, – сказал Уткин. – Но кажется, я все-таки не сыщик.

Он отпил коньяку из своего бокала.

Кристина тоже пригубила.

– Петров-Ивановым я сперва обозвал Евгения, – сказал Уткин. – А потом, когда имя освободилось, я стал им называть соседа из девяносто шестой. Когда-то, – упредил он недоуменный вопрос, – имя не было так жестко привязано к человеку. Вместо пары "человек-имя" была тройка "человек-имя-предмет". Кого-то могли звать, например, "Собачья нога" или "Лисий Хвост", как индейца из романа. И он мог носить этот хвост на шее, как знак своего имени. А если хвостом завладевал кто-то другой, то имя могло перейти к нему вместе с предметом.

– Не слишком удобно, – заметила Кристина.

– А кто говорит, что это должно быть удобно? Удобство – не то направление, в котором двигался человек. Кто-то сравнил разумного – сделавшегося разумным – человека с сороконожкой, которая начала осознанно переставлять свои ноги.

Уткин замолчал. Чуть не начал рассказывать об истории происхождении человека по профессору Поршневу, но понял – не стоит.

– Тело опознал дядя Георгий, – сказала Кристина. – По татуировке на левом плече. Лицо было разбито.

– Я знаю, – сказал Уткин. – Я видел ту железку под балконом, на которую он упал лицом.

Вдруг включился телевизор. Сам по себе.

На экране человек пел под гитару. Человек был не знаком Уткину, слова были знакомы: "Две тысячи лет война, война без особых причин. Война – дело молодых, лекарство против морщин"

Только не две тысячи лет, а скорее двести тысяч, подумал Уткин.

– Всё в точку, с тем уточнением, что изначальным смыслом войны была заготовка молодого мяса, – начал он излагать теорию профессора Поршнева, но встретив взгляд Кристины, пресекся.

– Дядя Паша, – медленно проговорила она. – Признайтесь, пульт от телевизора у вас?

– Да, – признался Уткин. Он достал гаджет, положил на стол и начал рассказывать. Рассказал всё. Может быть, почти всё.

– Значит, с помощью этой кнопки ты можешь заставить человека сделать то, что ты от него хочешь? – осторожно спросила Кристина, внезапно переходя на "ты".

– Не совсем, – сказал Уткин. – Только выбирая из тех вариантов поступков, которые человек мог бы сделать по своей воле.

– Среди этих поступков могут быть и вполне безумные.

– Только безумные и считаются, – сказал Уткин.

– Тогда зачет? – Она потянулась к Уткину и поцеловала в губы. – А папа сегодня не придет.

– Почему не придет? – спросил Уткин.

– А он тебе нужен? – Она засмеялась и, снова поцеловав, спросила: – Признайся, ты нажимал сейчас кнопку на своем пульте?

– Да, – сказал Уткин. – Да. – И тут же поправился. – Нет, конечно нет. – И не знал, каким из произнесенных слов можно верить.

Могло ведь случиться, что он стал нажимать кнопку, не имея сознательного намерения и даже не догадываясь о том, что нажимает. Или не могло? А если могло, тогда выходило, что тот Уткин, который смог, захотел и нажал, сильно отличается от того Уткина, который не смог, то есть не захотел, то есть которому даже в голову не могло прийти что-то подобное. Но тот Уткин, который сидел и думал обо всем этом, тоже отличался от того Уткина, которым он был какую-то минуту тому назад. Было мгновение, когда что-то изменилось внезапно. И он, и она, которую помнил еще ребенком, стали другими – отчасти даже незнакомыми, новыми друг для друга, словно некто третий с какой-то своей целью действительно нажал кнопку лежащего на столе гаджета.

– Нажимал, – сказала она, – а то почему я тут рядом? Ты ведь этого от меня хотел? Хотел ведь, да?

– Хотел, – признался он, и не противился больше течению.

– И так тоже? – спросила она через некоторое время, меняя позу. – А так?

– Да, да, – проговорил он, задыхаясь. – Конечно, да.

Уткину снилось, что он ищет Золушку, хозяйку туфельки – девушку, которая с одной стороны была той самой, конкретно знакомой, а с другой стороны каким-то образом оказывалась неизвестной.

Уткин сидел на скамейке, а девушки проходили мимо. Как в сказке, как в сказке.

Уткин удерживал их – за подол платья или за коленку, они останавливались, проявляли интерес, но туфелька никому не подходила. Хотя была не такой уж и маленькой туфелька.

Потом картина изменилась.

Не скамейка была, на которой сидел Уткин, а естественное возвышение (пень? камень?). И девушки проходили мимо чисто первобытные, не нуждающиеся в какой-либо обуви. Однако туфельку послушно примеряли. Это длилось неопределенно долго. Кажется, некоторые проходили по второму и третьему разу. Бил барабан или что-то такое, во что можно бить. Уткин уже не принимал в этом участия.

Наконец, случилось. Избранницу поволокли, посадили на камень. Тело раскрасили красными и белыми полосами. На шею повесили бусы из ракушек. Другие – из костей. Дали имя – что-то вроде Анна-Мария-Тереза. Барабан продолжал бить. Продырявили уши.

Рядом был лес. В лесу скрывался кто-то, похожий на бога. Уткин ждал страшного, но пришел человек с лицом Николая, сказал: "С бабами мы не воюем".

Уткина разбудил звонок в дверь.

– Это, наверное, папа, – сказала племянница. – Ты можешь что-нибудь сделать?

– Попробую, – Уткин протянул руку к гаджету. – Есть вероятность, что он вдруг прямо сейчас вспомнит о каких-нибудь срочных делах.

Звонок замолчал, и молчал долго.

Кристина вышла из комнаты и тут же вернулась.

– Прикольно, – объявила она, – он ушел. Может, это был и не папа, но все равно прикольно.

– А то, – сказал Уткин.

– Теперь ты, наверное хочешь, чтобы я принесла тебе утренний кофе.

Больше не буду называть ее племянницей, подумал Уткин.

***

Ожидая лифта, Уткин бросил взгляд на дверь девяносто седьмой квартиры – квартиры Евгения – и ему показалось, что она закрыта не совсем плотно. Может, еще со вчерашнего дня, только вчера он этого не заметил, а сейчас оно просто бросалось в глаза.

Уткин осторожно потянул дверную ручку – не пальцами берясь, а сгибом запястья, инстинктивно стараясь не оставить отпечатков. Дверь с легкостью открылась, и он осторожно вошел.

Замок на двери был с защелкой, следовательно хозяин квартиры – Евгений – действительно мог неосторожно захлопнуть за собой дверь и оказаться снаружи без ключа с последующим развитием событий по известному сценарию. Но те, которые побывали в квартире потом, зафиксировали защелку замка и, когда уходили, оставили дверь незапертой. Зачем? Планировали вернуться?

Уткин прошел по коридору. Заглянул в кухню, зашел в комнату. Комната была почти такая же, как у Мясоедова. Минимум мебели: диван, шкаф, тумбочка с телевизором, пара книжных полок. И дверь на балкон... балкон. Был ли хозяин квартиры аккуратен, неряшлив, одинок, общителен, подвержен запоям, склонен к экстремальным поступкам? Трудно судить, потому что те, кто побывали, все перевернули вверх дном. Книги – с полок, содержимое ящиков – наружу. Что-то искали, Уткин догадывался – что именно. Он прошел среди разбросанных по полу бумаг, книг, мелких предметов: ножичек, несколько карандашных огрызков, пластмассовая линейка, циркуль, увеличительное стекло. Какие-то интересы были у человека, какие-то варианты жизни. И он, Уткин, выбрал для него из многих возможных полет с балкона вниз лицом на железо. Зачем он сюда пришел? Как преступник, которого потянуло на место совершения. Под ногой мелькнула фотография – человек, голый по пояс, держал в руке рыбу, поднимая вровень с плечом. Рыба была большая.

Уткин поднял фотографию. Человек не был похож на Мясоедова. Да, собственно, и не был обязан. А татуировку на плече имел – не разобрать какую. Уткин нагнулся положить фото на место и вдруг услышал звук открывающейся двери, слабый, но отчетливый. Кто-то вошел в квартиру. Уткин положил палец на кнопку – пусть уйдет. Но тот не уходил. Медленно шел по коридору в сторону кухни. Тяжелыми шагами. Он не нужен мне здесь, думал Уткин, но почему не уходит? Что не так? Почему на него не действует кнопка? Шаги в коридоре затихли. Медленно двинулись в обратную сторону.

Уткин прижался спиной к балконной двери. Ему стало страшно. Человек в коридоре остановился, зашуршал бумагой. Наверное, он уже на пороге комнаты. Если появится, нажму кнопку, думал Уткин. Но что-то идет не так с этой кнопкой, что-то не так.

Уткин выскользнул на балкон. Спиной вперед, не отводя взгляда от дальнего угла, где должен был появиться тот, кто затаился сейчас в коридоре. Уткину казалось, что именно затаился, никак не иначе.

Балкон мясоедовской квартиры был рядом, рукой подать. Уткин прикинул – полтора метра, не больше. Даже меньше – расстояние широкого шага. Уткин посмотрел вниз – девятый этаж, высоко. Увидел цветочные грядки, ограждение и железяку-столбик со следами засохшей крови, неразличимыми с высоты девятого этажа. Уткин отвел взгляд и почувствовал вдруг – не слухом, а каким-то спинным чувством, что тяжелые шаги раздаются уже в только что оставленной им комнате. Он неуклюже перевалился через перила и шагнул, цепко держась правой рукой, а в левой руке сжимал гаджет – на всякий случай. Жутко неудобно, но какая-никакая страховка – в случае чего до земли остается две секунды свободного падения, хватит, чтобы нажать кнопку.

Уткин толкнул мясоедовскую балконную дверь, которая легко поддалась, и прошел в комнату. В ней никого не было. Папа Алексей, видимо еще не пришел за короткое прошедшее время, а Кристина по косвенным признакам была на кухне. Там в кране шумела вода. Слышался голос телевизора.

В комнате оставался еще утренний беспорядок. Уткин поднял со стула голубую майку с принтом, посмотрел, положил на место. Даже понюхал. Задерживаться не стал и направился к выходу. Открыл дверь на лестничную площадку, но тут же закрыл и стал смотреть в дверной глазок. Из квартиры Евгения вышел высокий человек в джинсовых брюках и куртке. Аккуратно прикрыл за собой дверь. Нажал кнопку лифта.

Уткин подождал, пока человек войдет в кабину, и спустился по лестнице пешком.

Выйдя на улицу, он подумал, что так и не задал ни одного вопроса из тех, что собирался. По какой-то причине решил, что это не нужно. Может, и действительно? Если выяснится, например, что сосед Евгений никак не был знаком с Никитой, не играл в шахматы, и не мог, следовательно воспользоваться его балконом... Если это выяснится, возведенная им умственная конструкция идет лесом. А в неопределенности сохраняется надежда.

Сделав несколько шагов, Уткин обнаружил, что до сих пор держит в руке голубую майку. Тонкая, она целиком помещалась в горсти. Уткин положил ее в карман.

***

Уткин время от времени играл сам с собой в рулетку – ту, которую он как-то купил, случайно увидев в витрине. Это была игрушечная рулетка, но совсем как настоящая.

Выигрывать, держа палец на кнопке, было неинтересно, и Уткин усложнил задачу.

Он склеил из толстого картона коробку – достаточно большую, чтобы накрыть колесо рулетки. Обклеил ее черной бумагой – натуральный черный ящик. Замысел был такой: запустив шарик, накрыть колесо ящиком и открыть только по прошествии времени – чтобы при нажатии кнопки возвратиться не к моменту запуска, а существенно позже. Таким образом нажатие кнопки приводило не к повторному запуску шарика, а только к повторному открытию черного ящика, внутри которого шарик подобно коту Шредингера, покоился в состоянии "ни то, ни се" или "ни здесь, ни там". И если это состояние неопределенности, в котором пребывал шарик, не сводилось к простому факту отсутствия информации о его местоположении, а имело реальную физическую природу, то при повторном открытии ящика шарик мог оказаться уже в другой ячейке – возможно, выигрышной.

Однажды Уткин уже предавался абстрактным рассуждениям на эту тему, а теперь появилась возможность проверить.

Он крутанул колесо, запустил шарик, накрыл рулетку ящиком. Отсчитав 40 секунд, достаточное вроде бы время, поднял ящик. Шарик лежал в ячейке под номером 25 – то самое число, которое Уткин задумал. Уткин еще раз повторил опыт, и еще несколько раз. Результат был неизменный.

Это круто, думал Уткин. А, в общем, он уже понимал, что иначе и быть не могло.

Свое маленькое открытие он решил отпраздновать. Среди приглашенных были Воронин, Марина, еще пара знакомых, в общем-то случайных.

Из гостей Уткин никого не мог посвятить в детали, поэтому причину торжества держал при себе. Для прочих был повод – поиграть в рулетку, хоть и игрушечную, но совсем как настоящую.

Правила гуманно скорректировали, чтобы сметаемые со стола фишки через какое-то время возвращались к хозяину и игра, к общему удовлетворению, продолжалась.

Играли, пили вино, а кто хотел – водку.

"Жизнь налаживается", – говорил Уткин, думая про себя о новых перспективах, которые открывались перед гаджетом – почти безграничных, по сравнению с тем, что представлялось ранее. И для Никиты Мясоедова просматривалась, после нескольких рюмок коньяку, вполне реальная возможность найти свой шанс и обнаружиться на дне черного ящика в состоянии "жив".

Непонятно только, почему он не обнаружился до сих пор. Уткин выпил еще коньяку. Могло быть два варианта. Первый – похищение. В этом случае Никиту держат в темном подвале люди, которым нужен гаджет. И тогда почему он не перевел стрелку конкретно на Уткина? Второй вариант – бегство. Отсиживается где-нибудь на даче... и не на своей. Но тогда почему он не дал знать о себе хотя бы ближайшим родственникам?

А может, как раз дал, под условие хранить тайну. Они ведь мне не обязаны сообщать. Даже Кристина. А что Кристина? Что я про нее знаю? То есть, то ли я про нее знаю сейчас, что знал раньше? И то ли, может быть, буду знать завтра, что знаю сейчас? Или не знаю? Уткин налил себе еще коньяку и выпил, чтобы привести мысли в порядок.

А может, Никита и не собирался никому сообщать о себе. Ну, уехал и уехал. Кстати, может быть, у него сейчас отпуск. И ведь он, скорее всего, не знает, что его похоронили под видом Евгения... Нет – что Евгения похоронили под видом его. Такие вещи не просчитываются. Или он думает, что сообщил, а на самом деле не сообщил. На сбои памяти многое можно списать. Может быть, он вообще потерял память или лежит где-то в коме – неопознанным пациентом скорой помощи. Хотя этот вариант рассматривать не надо.

Надо такой вариант – и вживе представить его – который допускает в итоге своем счастливое естественное возвращение. И тогда я могу взять гаджет и сказать себе – если Никита сейчас не войдет в эту дверь, то нажму кнопку. И он войдет. Уткин налил себе коньяку и выпил.

Он представил: вот Евгений срывается с балкона, Никита выбегает из дома, склоняется над безжизненным телом, в этот момент подбегают какие-то люди, хватают его, надевают мешок на голову... Или нет, версию похищения мы решили не рассматривать.

– Как это у тебя получается: сидеть в компании, а выпивать в одиночку? – прервал медитацию Уткина оказавшийся вдруг рядом Воронин.

– Тогда выпьем вместе, – сказал Уткин, и они, чокнувшись, выпили.

Колесо рулетки крутилось, шарик катился. Оба смотрели.

– Ты знаешь, – сказал Воронин, продолжая наблюдать за движением шарика, – не могу отделаться от мысли, что наше сильное желание может как-то влиять на результат броска. Но только не впрямую: иногда притягивает удачу – тогда нам активно везет, а иногда – отталкивает, и тогда нас покидает даже тот шанс, который вроде бы гарантирован теорией вероятности. Мне кажется, что шарик больше подходит для таких штук, чем игральные кости. Поскольку шарик приближается к цели медленно, как бы давая возможность наблюдателю отождествиться с процессом – я правильно употребил это слово – отождествиться?

– Не знаю, – сказал Уткин, – я, вроде, не в теме.

– А кости вываливаются сразу, не успеешь подумать.

– Кнопку успеем нажать и в том, и в другом случае, – сказал Уткин.

– Какую кнопку? – Воронин не понял.

– Так, свободные ассоциации.

Не похищение, значит, а бегство, вернулся Уткин к своей теме. Никита видит подъезжающую машину с теми самыми людьми. Людей внутри он не видит, но чувствует, что это те самые люди. Он прячется от них за кустами – там вокруг дома высажены кусты, живая изгородь. Он, может, еще не настолько боится этих людей, чтобы бежать сломя голову, но в это время появляются другие люди – конкуренты первых. Подходя к подъезду, они сталкиваются, Никита из своего укрытия наблюдает жестокую схватку – страшные люди и с одной и с другой стороны – и тогда он действительно сломя голову убегает, как был одет по-домашнему, без денег, без документов, без телефона. И тут рядом останавливается авто, в котором какой-то хороший знакомый, друг. Он помогает Никите, увозит его к себе на дачу. Там он скрывается, на этой даче.

Но что должно заставить его вернуться?

Или что задерживает его, отчего он до сих пор не возвращается?

– Серьезная тема на самом деле, – говорил Воронин. – Есть люди, которые могут влиять на шарик. Есть люди, которые могут влиять на кости. Влиять, в общем-то, могут все, но одни могут более, чем другие. Есть даже такие, которые могут влиять на работу компьютера. Мне недавно попалась книга как раз об этом. Я потом покажу.

Шарик, наконец, остановился. Номер 25, красное. Игроки стали передвигать фишки по полю. По каким правилам они играли?

***

Подходя к дому, Уткин получил битой по голове, как и предупреждали.

Очнулся на скамейке в компании известной троицы. Руки были свободны. Уткин потянулся к заветной кнопке и не обнаружил гаджета на его месте.

– У меня твоя шняга, – сказал Николай. Пульт был у него в руке.

Уткин застонал и потрогал голову в месте удара.

– Дурак ты, Павел, – задумчиво произнес Николай. – А что делать с тобой, не знаю. – Он повертел гаджет у Уткина перед носом и спрятал в карман.

– Понимаю, что дурак, – признался Уткин. – Но так получилось.

– Сам-то где был, когда оно получалось?

Философский вопрос, подумал Уткин и промолчал.

Николай тоже не торопился со словом.

– Устройство верните, – сказал, наконец, Уткин. – Куда оно вам без меня?

– Скажи, какой незаменимый.

– Под меня ведь заточено.

– А с какой это стати под тебя? – Николай взял Уткина за отворот куртки и встряхнул.

– На биотоки мозга настроено... моего, – пробормотал Уткин.

– Давай, я ему зуб выбью, – предложил бритый Игорь.

– Кем настроено? – прошипел Николай. – Не надо лапши. Откуда устройство? И не говори, что его подарил добрый дядя.

– Не дядя, – сказал Уткин. – Мой приятель Евгений. Он показал мне эту игрушку, дал подержать. Но он не понял, что ее можно использовать таким вот образом. А я догадался.

– Так вот взял и догадался?

– Так вот догадался.

– А как эту игрушку использовал твой приятель?

– Это был экспериментальный пульт к телевизору.

– Дай, я ему зуб выбью, – сказал Игорь.

– Действительно пульт, – сказал Уткин, – я не выдумываю. А если не пульт, то не с меня спрос. Мне сказали, что пульт, а больше ничего не знаю.

– А что за лажа с биотоками мозга?

– Чтоб понятнее объяснить то, что управлять гаджетом могу только я.

– А мы, значит, непонятливые? – вкрадчиво произнес Николай, – Может, объяснишь для непонятливых?

Бритый Игорь коротким тычком ударил Уткина в челюсть.

– Мне и самому непонятны эти нюансы, – сказал Уткин, вытирая кровь с разбитой губы.

– Зубы целы? – поинтересовался Николай.

– Пока еще целы, – сказал бритый Игорь.

– Не встревай, – оборвал его Николай.

– Целы, – сказал Уткин.

– Забудь о нюансах и объясни, как нажимать на кнопку.

– Это не объяснить. Вы ведь уже пробовали. Можете попробовать еще. Результат будет тот же.

– А если мы хорошо попросим?

Николай кивнул Игорю и тот ударил.

– Это бесполезно, – сказал Уткин.

– А вдруг полезно? Придется тебе пострадать, чтобы мы поверили.

– Подождите, подождите, – поспешно сказал Уткин. – Я все объясню.

Игорь придержал занесенную для удара руку.

– Я ведь говорил уже, что гаджет не мой. Но он и не Евгения. Какая-то фирма ему предоставила вроде бы для тестирования. На время. И когда подошел срок, ему напомнили. Потом стали требовать. Он мне звонил несколько раз. Я говорю: скажи им, что потерял, или что ограбили. Ну, так случилось, скажи, всё может случиться. Что ли тебя съедят? Неустойку я тебе компенсирую. Он вроде бы успокоился, но на той неделе пропал. Дома его нет. Телефон не отвечает.

– Адрес давай и телефон, – сказал Николай.

Уткин продиктовал адрес Евгения, а телефон дал Мясоедова – не все ли равно.

– Я думаю, может быть, гаджет оказался особенным в серии. А я оказался особенным человеком, – сказал он. – Можете верить, можете нет.

– Так, пожалуй, и не поверим, – сказал Николай.

– И вот что. Мне кажется, этим гаджетом кто-то заинтересовался. Сосед из девяносто шестой квартиры говорил, приходили какие-то люди, спрашивали.

– Реально гонит чел, дай я ему зуб выбью, – сказал бритый Игорь.

– А еще мне кажется, что за мной следят, – повинуясь внезапному наитию, сообщил Уткин и описал приметы Трофима, небритого человека в шляпе.

– Посмотрим. – Николай повернулся к Уткину: – Сейчас встаем и медленно уходим. И спокойно, не дергайся.

– Иногда за мной следил и другой человек, – сказал Уткин, – но он не отложился в памяти, неприметный такой.

– Разберемся, – сказал Николай.

Они пошли. Игорь с Олегом остались на скамейке.

Ну что ж, думал Уткин, вероятность никогда не равна нулю, а терять в моем положении нечего.

Прошли молча по тротуару. Игнорируя светофор, перешли на другую сторону улицы. Свернули направо и, наконец, приземлились, в баре под названием "Улитка". Здесь было темно. Диваны с высокими спинками выстроились вдоль некоего завитка спирали, оправдывая название заведения.

Николай взял коньяку.

А Уткину не хотелось.

Скоро пришли Олег с Игорем.

– Все четко, – сказал Олег, – вот он сидит. И кивнул в сторону окна.

За окном Уткин действительно увидел Трофима. Он сидел за уличным столиком. Поймав взгляд Уткина, Трофим приветственно приподнял шляпу.

– Даже не шифруется, – сказал Игорь.

Николай допил свой коньяк и поднялся с места.

– Паспорт с собой? – спросил.

Уткин кивнул.

– Тогда поехали.

Вызвали такси. Трофим со своего места проводил машину взглядом. Рядом с ним за столиком появился человек, неприметного вида. Назову его Степаном, подумал Уткин. Может, еще встретимся.

На вокзале взяли билеты на "Сапсан".

В толпе пассажиров изредка попадались знакомые лица, мужские и женские.

Уткин хотел позвонить племяннице Кристине (все-таки племяннице) или, может быть, Марине, но Николай сказал не надо. Вообще сказал отключить телефон. Конспирация.

В вагоне кормили обедом. Как в самолете, подумал Уткин. Самолетные были и кресла. И скорость, в принципе, тоже.

– А фейсом немного не вышел, – обронил Николай на московском перроне, посмотрев на разбитую губу Уткина.

Зашли в салон красоты, наложили макияж на губу. А потом – в казино. Для того всё и затевалось.

– Все делаем, как в прошлый раз, – сказал Николай, возвращая Уткину гаджет. – И без лишних движений.

– Знаю, – сказал Уткин.

– И смотри. Расклад такой, что если тебя завтра достанут те люди, которые тобой заинтересовались, то останешься без своей кнопки, и следующего раза уже не будет. Поэтому играем по-крупному. Понятно?

Уткин кивнул.

– И когда будем забирать наши бабки, постарайся, чтобы они там не тормозили?

– Постараюсь, – пообещал Уткин.

***

На игру ушло около часа. Хватило бы и пятнадцати минут, но нужно было имитировать естественные зигзаги случая. Цвет фишек Николая был синий. Николай играл осторожно – отделял третью часть от своих фишек, ставил на равные шансы: красное-черное или чет-нечет. Уткин обеспечивал выигрыш. Столбики фишек росли перед Николаем. К столу подтягивались зрители взглянуть на везучего игрока. Уткин заметил, что кое-кто из играющих примазывается к чужой удаче, незатейливо дублируя ставки синих. Один особенно выделялся своей наглостью – низенький, черный, с густыми бровями. Цвет его фишек был сиреневый. Уткин разочаровал его, прервав серию выигрышей. Три раза подряд синие проигрывали. Сиреневые вместе с ними. После третьего раза бровастый ушел в сторону. Николай поставил на чет, бровастый – на красное. Шарик остановился на цифре 8 (комбинация черного с четным). Сиреневые фишки смели со стола. Бровастый злобно посмотрел на Уткина. Видимо что-то почувствовал.