Текст книги "Кнопка Возврата (СИ)"

Автор книги: Михаил Гаёхо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

В изнеможении он опустился на стул.

– Делай, как знаешь, – сказал.

Кристина пришла не одна.

Уткин так и думал, что придет не одна.

Но он думал, что она придет с отцом – братом Алексеем, а она пришла с подругой. Подругой была та самая девушка-блондинка, которую он от щедрой души отправил Кристине на помощь и в утешение (успели, значит, за два дня подружиться). И это была Золушка.

Как могло получиться, что тогда, на улице, он не узнал в блондинке девушку Машу? Могло, стало быть. Зато сейчас узнал и ту и другую. Хотя несколько кратких мгновений думал, что обознался. Люди бывают удивительно похожи друг на друга.

– Это он, – сказала блондинка.

– Это Павел, – сказала Маша.

– Здравствуй, – сказал Уткин. – Ну да, я Павел. А в каком смысле я – это он?

– Он – это тот, который напал на меня на улице.

– Почему он – это я, может кто-то из вас обознался? Ведь обознались, скажите прямо, что обознались,

– Я не обозналась, – сказала Маша.

– Может, все-таки обозналась? – Уткин возвысил голос, чтобы в шкафу было слышно.

– Не обозналась она, – сказала Кристина. – Думаешь, если надел глупый парик, тебя не узнать?

– И парик, между прочим, не в тон твоей бороде, – заметила Маша.

– Я тебя искал после того, как мы внезапно расстались, – сказал Уткин.

– А это уже не в тему, – сказала Маша.

– Думаю, все-таки, что ты обозналась, – сказал Уткин и, перейдя в комнату, сел на стул. Женщинам предложил место на диване.

– Не обозналась, – сказала Маша.

– А я говорю, обозналась, – очень громко сказал Уткин.

– Нет, не обозналась.

Что она там, уснула? – подумал Уткин о той, что сидела в шкафу.

– Может быть, этот человек хотел, чтобы его приняли за меня, – сказал он.

– И одел ради этого дурацкий парик?

– Он хотел, чтобы вы подумали, что я маскируюсь, чтобы меня не узнали, но вы все равно как бы узнали меня под маскировкой, то есть подумали, что это я.

– Ты его поняла? – Кристина повернулась к Маше.

– Если бы это был я, то гаджет был бы сейчас у меня, – сказал Уткин. – А если бы он был у меня, она пять раз согласилась бы, что обозналась.

– А знаешь, мне сейчас кажется, что это, может быть, был и не он, – сказала Маша.

– Значит, гаджет у него, и он нажимает кнопку.

– Я ничего не нажимаю, посмотрите на мои руки. – Уткин поднял руки вверх.

– Может быть, и не он, – повторила Маша с сомнением в голосе.

– Надо связать ему руки, – сказала Кристина.

– Пожалуйста, – Уткин не сопротивлялся.

Она привязала его запястья к спинке стула – тут и веревка откуда-то взялась. Стала привязывать ноги к ножкам.

– Не туго? – поинтересовалась.

– Ноги-то можно было не трогать, – сказал Уткин.

– А теперь поищем устройство.

Она проверила карманы Уткина – на рубашке и в джинсах. Огладила ладонями, проверяя скрытые места.

– Ну что, – сказал Уткин, – ошибочка вышла?

– Мы еще поищем, – Кристина не отступала от своих намерений. – А если найдем парик, это тоже будет неплохо.

– Ищите парик, – громко сказал Уткин. И обратился к девушке Маше: – Я искал тебя после того, как ты так вдруг убежала. Объявление расклеивал на столбах.

– Дурацкое объявление, я читала. А туфельку я заберу, где она у тебя?

– Я ее отдал одному человеку, – неохотно признался Уткин. – Он обещал найти тебя.

– И нашел?

– Еще найдет, – пообещал Уткин. – В шкафу, – громко сказал он, увидев, что Кристина в своих поисках подбирается к шкафу. – В шкафу поищи.

– А вот в шкафу мы как раз искать и не будем, – объявила Кристина. – Мне кажется, мы зря подозревали невинного человека. Правда, дядя Паша?

Она погладила Уткина по голове.

– Правда, правда, – закивал головой Уткин.

– И мне тоже кажется, что я обозналась. Я даже уверена, – сказала девушка Маша. – Борода у того была совсем другая.

Она подергала Уткина за бороду.

– Совсем другая, – повторила она.

– Смотри, тут бутылка коньяку, – сказала Кристина. – Выпьем по поводу встречи?

– Выпьем, – согласилась девушка Маша.

– И шоколадка.

– Он меня совращал этой шоколадкой, – засмеялась Маша.

Кристина наполнила три рюмки.

Одну взяла в левую руку, другую – в правую.

– За здоровье хозяина.

Из левой пригубила, а из правой поднесла Уткину. Он выпил. Из ее руки закусил шоколадкой.

Она, наклонившись, поцеловала его в щеку.

– До свидания, дядя Паша.

А девушка Маша – в другую.

– Будет прикольно, если мы его так и оставим, – сказала Кристина.

– Оставим, – согласилась девушка Маша.

И они ушли.

Марина вылезла из шкафа, подошла к стулу, к которому был привязан Уткин .

– Интересно было послушать, – сказала она. – А что у тебя за дела с этой блондинкой?

– Странно, – сказал Уткин, – мне казалось, что это я направил ее, чтобы подошла к племяннице, то есть к Кристине, а теперь думаю, что она сама, когда узнала меня, напавшего, решила поделиться с пострадавшей своей информацией.

– Рассказывай, – поторопила Марина.

– Но, может, это простое совпадение, – задумчиво произнес Уткин, и, помолчав, добавил: – Хотел бы я знать, кто рулит этими совпадениями. И, кстати, может быть, ты меня развяжешь?

– А мне нравится так. Это прикольно. – Она провела ладонью по волосам Уткина, подергала за бороду. – Хочешь еще коньяку?

– Не хочу, – сказал Уткин.

– Но ты рассказывай, рассказывай.

И Уткин рассказал все – то, что хотел и то, чего, вроде бы, не хотел.

– Но ведь меня ты любишь больше, чем ее? – спросила Марина.

– Да, – сказал Уткин.

– Расскажи, как ты меня любишь, я хочу слышать.

***

– Приснилось, что беру интервью у Стаса Михайлова, – рассказывал Уткин Воронину. – Спрашиваю: Если бы вам предложили нереально трудное дело, которое невозможно довести до конца, вы могли бы взяться? Например, залезть на длинный столб – на очень длинный. А столб уже стоит рядом – гладкий, как стальная труба, и конца ему не видно. Но одновременно покрытый корой, как живое дерево типа сосна. И вот, я по этому столбу лезу, причем не человеческим способом, а каким-то медвежьим. Подтягиваюсь на руках, отталкиваюсь ногами – очень быстро. И вдруг понимаю, что столб не настоящий, а воображаемый. Какое-то время еще лезу, потом смотрю вниз – нет никакого столба. И падаю, лишенный опоры. Все же не падаю, а легко планирую. Это ведь можно считать полетом?

– Можно, – согласился Воронин.

– А полет во сне – это ведь что-то значит?

– Тоже верно.

– Сон, конечно, не в тему, но я его записал.

– Если записал, значит в тему, – сказал Воронин.

***

По вечерам Уткин звонил Марине. В семь часов или в восемь, иногда в десять. Почти каждый день. Он звонил вроде бы по своей воле и в то время, когда хотел, но знал, что на самом деле звонит потому, что именно в этот момент Марина достает гаджет и кладет палец на кнопку. Но это не имело значения, ведь он звонил тоже и по своей воле, и в то время, когда хотел. Здесь был некий акт синхронности, в котором Уткин видел знак своего рода близости, доверительности отношений, в каком-то смысле удостоверенный свыше.

Если он не звонил два или три дня подряд, то начинал чувствовать себя забытым и ненужным. А потом звонил, и оказывалось, что нужен. И находилась тема для разговора. Ты меня любишь? – спрашивала Марина, – расскажи, как ты меня любишь. И он рассказывал, произносил какие-то слова – те самые, конечно, которые она хотела услышать. Те самые, которые были ею по сути заказаны. Но разве это имело значение?

***

Сны бывают вещие.

А бывают и просто совпадения.

Был теплый осенний – теперь уже осенний – вечер. Уткин пил чай при открытом по случаю теплого вечера окне. Кто-то в доме напротив включил музыку, тоже при открытом окне.

Наверное, сегодня воскресенье, подумал Уткин.

Из окна в окно лилась песня, Уткин заслушался.

"Всё для тебя-я, рассветы и туманы, для тебя-я моря и океаны, для тебя-я цветочные поляны для тебя-я."

Стас Михайлов, он самый. Сон, следовательно, был в руку, хотя в уткинском сне Стас Михайлов не пел, и даже не сказал ничего вразумительного. Тем более, ничего вразумляющего. Не ответил на вопрос, который был задан. Что ж, мы любим его не за это, подумал Уткин.

"Для тебя-я живу и я под солнцем для тебя-я. Лишь для тебя-я живу и я под солнцем для тебя-я".

Уткин расчувствовался. Кажется, даже прослезился. Хотел тут же позвонить Марине. Взял трубку, но почувствовал, что не тот момент.

Песня отзвучала, но Уткин еше долго ходил по комнате и тянул: "Для тебя-я. Для тебя". И слезы проступали на глазах.

Он задумывался: что делать, если придут люди, одни или другие, которые будут допытываться о гаджете – более серьезные люди, чем Кристина? Особенно опасался Николая с друзьями, хотя с ними, вроде, уже объяснился. Марину он, разумеется, не выдаст, будет стоять до последнего. Скажет, ударили битой по голове, и у бесчувственного тела забрали то, что хотели. И всё. И поверят, должны поверить, куда они денутся? Залог этому – гаджет в руке Марины. Потому что настанет момент, когда она положит палец на кнопку и должна будет услышать его звонок. К этому моменту с ним не могло ничего случиться такого, что помешало бы набрать ее номер. Он не мог попасть в аварию. Его не мог переехать автомобиль. При пожаре он не мог задохнуться дымом. Падающий на голову кирпич тоже исключался. Если террорист взорвал бы рядом свое взрывное устройство, все осколки пролетели бы мимо. А пущенная в голову пуля изменила б свое направление. А упав с девятого этажа, Уткин мягко приземлился бы на ветки деревьев и кусты. Или оказался бы там внизу грузовик со свежескошенным сеном. Возможность левитации тоже никто не отменял – в том смысле, что были отмечены случаи. В общем, имела место ситуация Кащея бессмертного, смерть которого, как известно, спрятана в яйце, в удаленном секретном месте.

Трезвый внутренний голос внес поправки в идиллическую картину. Формула "Ничего не могло случиться" подразумевала только смерть и потерю голоса. Всевозможные варианты увечий отнюдь не исключались. Вместо благополучного приземления в подостланную соломку Уткину нарисовалась другая картина: он лежит под тем самым балконом весь в крови, с переломанными костями, но телефон цел, и правая рука еще действует. Тут как раз настает тот самый момент, и слабеющей рукой он берет трубку, чтобы сказать последнее "Я люблю". "Люблю, – говорит он, – люблю и умираю. Так случилось. А ты живи. Будь счастлива. Вспоминай обо мне, если будет случай". И с улыбкой на губах он умирает, счастливый от того, что может сказать это последнее слово. Врачи скорой помощи уже бегут с носилками, но им достается только бездыханное тело. "Мы его потеряли", – говорит седой доктор в зеленом халате.

От созерцания этой живоописанной картины Уткин расчувствовался и прослезился. "Все для тебя, для тебя", – запел в голове Стас Михайлов.

***

Уткин задумывался о судьбе Мясоедова. И приходило, как ему казалось, понимание. "Умножающий знания умножает печаль" – прав был творец "Экклезиаста", и изначальное знание обстоятельств исчезновения Мясоедова – нет, не гибели, никоим образом не гибели – только усугубляло ситуацию, являлось почти неодолимым препятствием к его возвращению.

Выйти на перекресток, держа палец на кнопке, произнести решительную фразу "если не появится сейчас из-за угла, то нажму кнопку" – и непременно появится, как ни в чем не бывало. Но для этого необходимо верить в шанс, в возможность. А он ведь видел тело в гробу – нет, тела, слава богу, не видел, только гроб с телом, – но много ли разницы для подсознания? И тогда ситуация разрешается каким-то другим образом – Мясоедов невозможен, и из-за угла появляется не он, а кто-то другой – Воронин, или Кристина, или брат Георгий, или сосед Евгений, или все разом. От неожиданности палец забывает нажать кнопку, а у них, всех, какое-то дело, какая-то новость – да еще такая, что не дай бог, и теперь уже становится не до Мясоедова.

Поэтому прав академик в шапочке: нужно иметь в голове реальный вариант событий с благополучным исходом. Уткин вспоминал сон, в котором оставшийся без денег и документов Мясоедов задержан полицией. Некоторые варианты дальнейшего развития событий не снились прямо, но логически могли быть экстраполированы.

В одном из этих вариантов Мясоедова продавали в рабство на какой-то полуподпольный кирпичный – Уткину представлялось, что именно кирпичный – заводик, где он питался и ночевал там же, за забором. Вариант относительно оптимистический в том смысле, что оставалась возможность побега и последующего счастливого возвращения.

Менее оптимистичный вариант заключался в том, что Мясоедова продали на органы, но, сделав необходимые анализы, пришли к выводу, что клиент болен, хил и требует доведения до кондиции. Необходимо усиленное питание, уход, лечение, для проведения которого клиент помещался в своего рода санаторий. С остающейся, опять же, возможностью побега при благоприятном стечении обстоятельств.

Обстоятельства могли быть разные – обрушение стены здания при землетрясении, внезапное умопомешательство охраны. Или что местные бандюки, замыслив ограбление банка, просчитались с рытьем тоннеля и вывели его в тот самый подвал, в котором содержались будущие доноры.

В продаже на органы Уткин видел современный вариант людоедства. И страшное подозрение закрадывалось в душу. Что если грядущее разделение человечества произойдет совсем иначе, чем он представлял до сих пор. То есть, он думал, что образуется новая раса людей, свободных от вековой тяги к убийству и мучительству, и вдобавок наделенных особыми сверхспособностями, способствующими установлению истинной гармонии отношений между ними. А на самом деле произойдет возвращение к доисторическим временам. Тогда по одну сторону черты разделения были обладающие суггестивной силой людоеды, а по другую – мясное стадо. Теперь же по одну сторону черты будут новые людоеды, не употребляющие впрямую человечину, но использующие чужие органы для пересадки и продления своей жизни. А по другую сторону новое мясное стадо, поставляющее органы для пересадки.

Вспомнился сон о свином народе – вот образец сосуществования рас. А человечий вождь и правитель из того же сна? Упитанное гладкое лицо, темная полоска усов над верхней губой – или не было усов? – или были? – насчет усов Уткин сомневался. Мягкая, добрая улыбка в уголках рта. В современных реалиях этот правитель, усатый или безусый, мог бы не морить крестьян голодом, а скопом продать на органы. И не надо употреблять такие слова как "мораль", "добро", "человечность" – надо помнить, что именно человек изобрел колесование, сжигание на костре, сажание на кол. Всё это в его природе, и глупо думать, что он так вдруг изменился. А мораль повернется на пол-оборота, и новые доноры, вольные или невольные, будут гордиться своим нелегким жребием. Будут считать за честь отдать свое сердце, почку, печень достойному хозяину.

Уткин вздохнул и вернул мысли к участи Мясоедова.

Пути его освобождения вроде бы нарисовались. Можно выходить на перекресток с пальцем на кнопке. Если бы только гаджет был у него, а не у Марины.

А впрочем, так, может быть, даже и лучше. Марина не отягощена лишним знанием, это плюс. Ей не нужно строить предположений на тему жив ли Мясоедов или мертв, и куда он делся в случае, если жив, и есть ли реальный – в смысле ненулевой – шанс для его возвращения. Тем более ее не будет волновать вопрос, от кого так спешно убегал Мясоедов, чего боялся? И если обстоятельства, побудившие его к побегу, не исчезли, то не помешает ли это ему вернуться? Да и незачем задаваться этим вопросом. Какие-то вещи надо уметь оставлять за скобками. Если вернулся, вызванный кнопкой, значит все обстоятельства по факту исчезли, и не надо ничего знать.

Уткин взял трубку, чтоб позвонить Марине, но медлил с набором номера. Момент был неподходящий. В определенном смысле неподходящий. В том самом смысле. За последнее время он научился определять момент.

Кроме того Уткин не был уверен, что ему удастся адекватно изложить свою просьбу по телефону. У Марины могли возникнуть вопросы, и ему пришлось бы удовлетворить ее любопытство, после чего задуманная операция потеряла бы смысл.

Уткин порылся в своем ноутбуке и нашел неплохую фотографию Мясоедова. На фотке они стояли вместе – Уткин и Мясоедов. Уткин был еще без бороды, совсем молодой, а Мясоедов ничуть не изменился с тех пор, как был сделан снимок. Уткин откадрировал фото, убрав себя, лишнего. Написал письмо: просьба и инструкция.

Писал: "Если появится человек, похожий, на того, который на фотографии, спроси, как его зовут, и если это не Никита Мясоедов, нажми кнопку. А если – Никита, передай привет от меня. И не надо пока ни о чем спрашивать. Знание лишнего может все испортить, ты понимаешь. Потом все расскажу. Люблю. Целую".

Уткин не знал майл адрес Марины, а спросить не решался. Поэтому создал новый аккаунт под именем "pavelmarin". Отправил письмо туда, а Марине переслал эсэмэской логин и пароль. "Посмотри по этому адресу, – написал, – там важная информация".