Текст книги "Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке (СИ)"

Автор книги: Михаил Фоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

– Я сказал, – ответил Висковский, – что это ваша сестра…

Телятников гордо вскинул голову:

– В таком случае, вы ошибаетесь: я не знаю ее! Подлая предательница не может быть моей сестрой!

* * *

– Горе, великое горе! – беспрерывно твердил в этот день Джамбон. – Сколько несчастий! Где мой Ли Чан?

Ночью Висковский пришел к твердому решению покинуть ущелье и сообщил об этом Джамбону.

– Но Ли Чан… – простонал ученый. – Как быть?..

– Остается верить ему, он ведь написал…

– Совершенно верно, – согласился Джамбон. – Я еще не имел случая разочароваться в верности моего Ли Чана. Да, да, мы поедем…

Глубокой ночью Висковский услыхал голос Телятникова.

Невдалеке от палатки кинооператор с кем-то разговаривал.

– Лю, – говорил Телятников, – ты… ты никогда не будешь изменницей… Но она… она! Лю, я сойду с ума!..

Голос Телятникова оборвался, и геолог услыхал тяжелые рыдания.

…На следующий день осунувшиеся, истосковавшиеся путешественники, сообщив Лю Ин-сину о своих намерениях, стали собираться в дорогу.

– Почтеннейший Лю Ин-син, – отведя вождя партизан в сторону, робко сказал Джамбон, – вспомни, я просил тебя разыскать мне таинственных…

– То, что обещал Лю Ин-син, нерушимо, как камни гор… Позовите Хэ Мо-чана, – ударив в ладоши, сказал старик.

Немедленно на его зов явился древний Хэ Мо-чан, которого ученый видел в первый день прибытия в ущелье.

– Хэ Мо-чан, – с необыкновенным уважением произнес Лю Ин-син, – ему сто сорок лет. Он дед наших дедов. Он знает все тайны гор, он провел нас в эти недоступные ущелья. Ему известны все тайны, – повторил Лю Ин-син и, возвысив голос, обратился к старику: – Хэ Мо-чан! Настал час, ты проведешь ученого в Долину Смерти и Пещеру Снов.

– Син. Повинуюсь, – сказал Хэ Мо-чан. Ноги его дрожали в мохнатых сапогах из волчьего меха.

Джамбон, казавшийся подростком в сравнении со стариком, взяв под руку «деда дедов», удалился с ним по тропе.

Два или три часа отсутствовал ученый. Вернувшись один, без Хэ Мо-чана, он прямо прошел к Висковскому.

– Не волнуйтесь, мой друг, – задыхаясь, промолвил он, вынимая из внутреннего кармана пиджака хрупкий, точно фарфоровый, свиток. – Поддержите меня, я теряю силы… Когда мы выберемся отсюда… Я дал клятву… Только тогда я смогу рассказать вам… Висковский, мой дорогой юный друг, в наших руках тайна алмасов…

* * *

В полдень Лю Ин-син приказал ударить в гонг. Опять собрался весь народ, и предводитель партизан объявил:

– Братья, прощайтесь. Высокие гости наши, увы, не могут более оставаться в ущелье. Завтра мы выступаем в поход. Пора снаряжаться, и сейчас как раз время проводить их в путь. Не беспокойтесь, – сообщил он Висковскому, – машина, на которой вы счастливо прибыли к нам, приготовлена. Два автомобиля японцев, подбитых нами, были нагружены большим запасом бензина. Все в вашем распоряжении, все перенесено в вашу машину. Бочки наполнены водой.

Под грохот барабанов, как на параде, выстроились партизаны, и четверо друзей попрощались с обитателями Алмасских гор.

– Я должен просить прощенья, – застенчиво, но твердо сказал Лю Ин-син, – глубокие обстоятельства вынуждают… Придется завязать вам глаза…

Туго завязан черный платок, и снова, как ночью, под ногами колышется плетеный мост. Висковский поднимается по веревочной лестнице, ползет по обрыву. Постепенно затихает шум потока, легкий ветер повеял в лицо. Песок.

– Я не беру с вас слова, – пожал ему руку Лю Ин-син, – вы откроете глаза через полчаса. Прощайте… Вы скоро услышите о нас.

Когда Висковский снял повязку, никого из партизан уже не было и в сыпучих песках потонули, пропали следы.

– В путь, в путь, – заторопил Джамбон, – домой! У меня большая работа. Дни и ночи отныне я стану расшифровывать древние рукописи. Бедные наши друзья, – сконфузился профессор, перехватив взгляд Висковского, – как тяжело расставаться с ними!..

– Следовало бы чем-нибудь отблагодарить товарищей, – предложил Телятников. – Съемку сорвали, но они отличные ребята! Оставим им эти мешки, – указал он на имущество немецких пилотов.

– Превосходно! – согласился Висковский. – Парашюты очень кстати. Материя пригодится партизанам, но хотелось бы более существенное.

– На старт! – самому себе скомандовал кинооператор. – Как говорят капитаны, полный вперед!

Телятников дал три протяжных гудка в честь братской встречи, и «додж» тронулся.

В МАНЬЧЖУРСКОМ ГОРОДЕ Н.

У самой границы пустыни расположен город Н. Низкое каменное белое здание станции находится в километре от города. Пыльная степь, базар, и за ним одноэтажные деревянные строения, окруженные заборами лавчонки с шестами, украшенными лентами, мастерские, в которых чинят велосипеды и граммофоны. Пестрая афиша единственного кино, вывеска с намалеванной танцующей парой и звуки радиолы зовут в местный дансинг. Китайские нищие в рубищах бродят вокруг, поднимая пыль босыми ногами. Переулок публичных домов. И в конце городка – миниатюрная и пышная кумирня. И это все, что можно увидеть в городе Н. Его бы можно было назвать поселком, если бы вблизи не находились угольные копи, а рядом с ними – недавно построенные казармы. За хижинами и полуразрушенными фанзами простирается аэродром, куда опустился самолет пилота Крюгера.

В конце нашей истории читателю станет понятным, откуда мы узнали публикуемые подробности. Поэтому, не задерживаясь на объяснениях, мы объединим все известные нам факты и последовательно передадим, что случилось в тот день, когда из прибывшего самолета вынесли связанную Граню.

Японский полковник встречал самолет. Крюгер, отдав рапорт, указал на девушку. Полковник с благодарностью пожал ему руку, и девушку на автомобиле отвезли в единственный в городе двухэтажный каменный дом вблизи вокзала.

Граня очутилась в темной комнате. Узкая тахта, маленький стол и табуреты стояли у стен. Девушку мучила жажда. Увидев графин и чашку, она напилась воды и через несколько минут уснула непробудным сном. Несомненно, в воду были прибавлены сонные капли. В тяжелом сне Граня не могла слышать, кто входил в комнату. Проснувшись, она заметила пробивающийся сквозь шторы солнечный свет, хотела встать, но… кто-то во время сна снял с нее платье. Ничего не сознавая, с болью в голове, припоминая события минувшего дня, Граня, натянув одеяло, поднялась и отдернула штору. Решетка на окне напомнила ей, где она находится. На табурете лежал сверток одежды. Это было цветистое, расшитое кимоно. Что оставалось делать Гране? Она решила, если понадобится, разбить двери, но во что бы то ни стало выйти отсюда. И она надела то, что ей попалось под руку. Короткое кимоно забавно сидело на ней. Взглянув в зеркало, Граня изумленно улыбнулась, но в ту же секунду отчаянный гнев охватил ее. Толкнув дверь и убедившись, что она заперта, Граня стала бить по двери кулаками, затем схватила табуретку, разбила окно, но за окном была чугунная решетка…

Могла ли девушка знать, что в короткий миг, когда она надела кимоно, находившийся за стеной, специально дежуривший фотограф снял ее и случайную улыбку. Остальное дополнила ретушь. Так в газетах появилась фотография пленницы, советской девушки-спортсменки, с клеветнической заметкой.

Не прошло и пяти минут, как на поднятый Граней шум и грохот дверь растворилась, и в комнату вошла старуха в длинном шелестящем шелковом платье.

– Проснулись, голубушка? – приторно ласковым голосом, как ни в чем не бывало, на чистом русском языке спросила старуха. – О боже, какая вы красавица!

– Где я? – кинулась к женщине Граня. – Кто вы?

– Успокойтесь, успокойтесь, дорогая, вам будет очень хорошо…

– Я прошу ответить!..

– С удовольствием представлюсь вам. Будемте знакомы. Я русская княгиня Анна Дмитриевна Крутицкая… Надеюсь, мы станем с вами друзьями.

– Княгиня?..

– Княгиня, – поклонилась старуха. – Как вас зовут, моя…

– Княгиня? – вскрикнула ошеломленная Граня. – Где же я? Что происходит?

– Милочка моя, я вам все разъясню. Вы в маньчжурском городе Н. Город находится под покровительством японского военного отряда… Они очень приветливы, и поверьте…

– Княгиня!.. Японцы… – все еще ничего не соображая, растирая виски, пыталась прийти в себя Граня. И, вдруг догадавшись, воскликнула: – Но вы… вы эмигрантка?!

– Эмигрантка, – опустив глаза, сказала Крутицкая. – Вам известно, в силу каких причин, милая моя…

– Не смейте так называть меня! – разъярилась Граня. – Я комсомолка, и никаких…

– О, что с вами? Повремените…

Но Граня уже не слушала ее. В каком-то беспамятстве она оттолкнула старуху и сломя голову кинулась по лестнице вниз. На крик княгини внизу выскочили военные, Среди них Граня узнала пилота Крюгера. Несколько человек в военной форме, обвитые портупеями, тотчас окружили ее.

Случись Гране на минуту раньше быть в зале, откуда они выбежали, она бы услышала разговор, который самым близким образом касался ее, брата и советских путешественников.

Пилот Крюгер заканчивал свое донесение.

– Превосходно! – заключил полковник. – Девушка вряд ли сможет дать нам какие-либо серьезные сведения. Но, во всяком случае, она нам расскажет о цели их экспедиции. Четверо остались в песках. Как вы говорите, у них нет горючего и воды. Если мы отправим самолеты, мы возьмем их голыми руками. Вы, господин Крюгер, проводите машины в пустыню.

– Я готов… Я могу точно указать местонахождение и координаты.

– А сейчас, – сказал полковник, – нам нужно заняться воспитанием этой комсомолки. Хорошо, если бы она написала письмо своим… Было бы гораздо легче…

– Господин полковник, – вставил один из офицеров, – если она действительно комсомолка, будет очень трудно…

– Ерунда! – перебил полковник. – Разве вы не знаете женщин? Наряды, тряпки, развлечения – и она будет наша.

Крик княгини прервал заседание штаба.

Попавшись в руки военным, Граня на секунду смирилась.

– Немедленно, – потребовала она, – верните меня к брату!

– Сколько пылу! – улыбнулся полковник. – Положительно, она восхитительна. Крюгер, вы были в плену у русских, вы же знаете русский язык, объяснитесь с этой чарующей…

– Барышня, – подыскивая слова, начал Крюгер, – я имею честь…

Голос Крюгера вывел Граню из себя:

– Негодяй! Это вы увезли меня?.. Я… я… убью вас!

И, схватив с перил лестницы вазу, Граня бросила ее в пилота. Крюгер вовремя присел, иначе бы он не остался в живых.

– Убрать! – вскричал полковник.

И адъютант, скрутив Гране руки, повел ее наверх и закрыл дверь.

Два дня Граня пролежала в комнате за решеткой. Она не подпускала к себе Крутицкую, отказывалась от еды и уже раздумывала о способе самоубийства,

Ночью в конце четвертого дня Граня услыхала в темноте звук, как будто под дверью возилась мышь. Включив свет, она заметила под дверью просунувшийся клочок бумаги.

Записка! Граня быстро прочла десять строк, написанных кривыми печатными русскими буквами. Провокация или…

В записке она прочла следующее:

«Ради Вашего спасенья, ради Вашего брата действуйте так, как советуют Вам друзья. У Вас здесь есть друзья, и они спасут Вас. Сделайте вид, как будто вы образумились. Ничего не говорите с окружающими и не показывайте возмущения, иначе Вас отправят в тюрьму, откуда спасти Вас будет труднее. Да здравствует Москва! Записку уничтожьте.

Друзья».

Без конца Граня перечитывала записку и решила: «Если это провокация, какой риск?.. Я все равно буду молчать. Под пыткой я не произнесу ни одного слова…»

Когда наутро в комнату нерешительно вошла Крутицкая, Граня была спокойна.

– Распорядитесь принести мне еду.

Старуха необычайно обрадовалась:

– Голубушка, вы не представляете, какие радости ждут вас!..

В сопровождении Крутицкой Граню посетила портниха. На следующий день под охраной трех офицеров ее вывезли на автомобиле на прогулку в степь. В комнате поставили «виктролу», а еще через день Крутицкая явилась с огромными картонками нарядов, Граня покорно и безразлично примеряла роскошные платья.

– Дорогая, – как бы невзначай, спросила ее бывшая княгиня, – может быть, вы хотите побеседовать с господином полковником? Он принимает такое участие… Клянусь, вы очаровали всех!

– Нет, – ответила Граня, – я подожду еще несколько дней.

– Приготовьтесь, на днях вам предстоит познакомиться с местным обществом, – сообщила Крутицкая. – Хотя они азиаты, тем не менее это в высшей степени культурные и галантные люди. Они так трогательно заботятся о нас…

– Что будет на днях?

– Бал и ваш выход в свет, – улыбнулась Крутицкая. – К вашей золотой головке чудесно пойдет голубое платье. Вы всех покорите.

Бессонную ночь и еще один мучительный день провела Граня. В самых смелых и фантастических мечтах могла ли она вообразить, что случится с ней грядущей ночью?

Вечером с помощью камеристки Крутицкая одевала Граню. Пышное голубое платье, бледные розы. Глядя на себя в зеркало, Граня, не узнавая себя, чувствовала, что она теряет силы.

«Что со мной? К чему этот маскарад?» – про себя рассуждала она, еле сдерживаясь, чтобы не отшвырнуть ползавшую вокруг нее с булавками во рту Крутицкую.

* * *

Оркестр играл штраусовский вальс. Граня вслед за Крутицкой медленно спускалась по лестнице в зал, где уже собралось множество военных. При ярком свете всюду сверкали золото, ордена, мундиры. Вдоль стен, как на сцене оперы, обмахиваясь веерами, сидели русские дамы-эмигрантки. Молодые японки в европейских платьях кружились по залу.

Задержав Граню на ступеньке, Крутицкая, взяв ее под руку и отведя в сторону, к вазе с цветами, поставленной вместо разбитой, указала вниз:

– Милочка, на сегодняшнем балу вы встретите самое изысканное общество, какое можно было видеть только на придворных балах Санкт-Петербурга. Посмотрите: с краю сидит княгиня Заржицкая, первая красавица Петербурга. Однажды покойный государь…

Взглянув туда, куда ей указывала Крутицкая, Граня едва не расхохоталась. «Первой красавице Петербурга», желтой, седой, сморщенной старухе с острым подбородком, было не менее шестидесяти лет.

– У колонны, – продолжала Крутицкая, – вы видите примадонну императорских театров Несветинскую. Ее улыбка пленяла всю столицу…

И опять Граня еле сдержалась, чтобы не засмеяться. Как ни тяжело было ей, но невозможно было без смеха смотреть на эту кунсткамеру сморщенных и сгорбленных, тощих фигур.

Наконец, спустившись вниз, Крутицкая представила Граню обществу. Последним к ней подошел Крюгер. Осторожно пилот предложил ей руку и был смущен, когда Граня приняла ее.

Стараясь ничем не выказывать своего отвращения, Граня молча ходила с Крюгером по залу и терпеливо слушала его сбивчивую речь. Нетрудно было заметить, что все окружающие, занятые разговорами или танцами, с любопытством следили за этой парой. Внезапно сквозь грохот музыки Граня отчетливо расслышала гул самолетов.

Крюгер, поклонившись, своим ломаным языком сказал:

– Завтра вы будете иметь колоссальное удовольствие видеть и обнять своя брат…

– Каким образом? – встрепенулась Граня. – Самолеты летят…

– Нах пустыня… Вы догадывайсь правильно…

– За братом и…

– Все четвером будет здесь. Они вылетайит на базу, через час я будет лететь и догонять их у гор, чтобы показать место… Разрешите вальс.

Лихорадочно раздумывая над словами Крюгера, Граня автоматически закружилась в вальсе.

И вдруг знакомая тень упала на стекло раскрытого окна. Граня покачнулась и, стиснув губы, сдержала крик.

В окне промелькнуло лицо Ли Чана.

– Вам плохо? – остановился Крюгер. – Разрешите пройтись в парк.

– Да, да, на воздух… – сжимая его руки, попросила Граня.

Польщенный Крюгер, бросив на полковника многозначительный взгляд, что-то сказал ему на ходу и объяснил Гране:

– Чудесный, дивни парк! Я сказал, и никто не будет мешайт наша прогулка вдвоем.

В темной аллее, важно шагая об руку с Граней, Крюгер рассуждал:

– Я понимаю, вы очень скучаете за родина. Я сам полный печаль оставил фатерланд и служу у японский воздушный флот. Будет время, я вернусь мой любимый…

Он не закончил фразы. Тени метнулись из-под кустов. Чьи-то сильные, цепкие руки сдавили его горло и закрыли рот. Граня отшатнулась, но в тот же миг увидала перед собой лицо… лицо Ли Чана.

– Молчите! – быстро предупредил ее китаец.

Спустя три минуты по степной дороге мчался автомобиль. Неизвестный человек сидел за рулем – и рядом с ним замирающая от радости и неизвестности Граня. Позади сидели Ли Чан и молодой китаец. Держа за руки Крюгера, они не сводили с него револьверов.

Холодным, бесстрастным голосом человек за рулем, не оборачиваясь, отрывисто говорил Крюгеру:

– Поймите, нам терять нечего. Если вы издадите малейший звук, в ту же секунду пристрелят вас. Повинуйтесь, и вам сохранят жизнь. Нет смысла быть пристреленным – ведь вы служите за деньги. Помните: если нас схватят, вы тотчас будете убиты. Нам нечего терять!

С полного хода автомобиль остановился у ворот аэродрома.

– Помните! – повторил человек у руля.

А Ли Чан и Ван Дзе-лян приставили к бокам Крюгера дула револьверов.

В темноте подошел часовой.

– Это я, пилот Крюгер, – сказал немец и назвал пароль.

Ворота раскрылись. Автомобиль помчался в конец аэродрома.

– Где ваш самолет?

– К полету все готово?

– Да, – прохрипел Крюгер, – все готово. Нет бортмеханика.

– Справимся.

И человек, управлявший автомобилем, выскочил из машины.

В темноте чернел самолет.

Под двумя револьверами, Крюгер занял свое место в пилотской кабине. Ли Чан передал Гране револьвер, и она села на место бортмеханика. Неизвестный завел пропеллер. В грохоте мотора Граня услышала:

– Да здравствует Москва!

Самолет понесся по полю. Автомобиль выехал за ворота и скрылся в облаках пыли.

Всходило солнце, когда Крюгер под угрозой трех револьверов поднялся за облака.

– Уберите, – попросил он Граню. – Пусть они уберут оружие. Если захотят, они меня будет убить… Спросите, куда лететь.

– В пустыню, к Алмасским горам, – приказал Ли Чан.

– Помните, – прокричала воодушевившаяся Граня, – помните, что вам сказали. Если вы предадите нас – мы погибнем, но прежде вы будете убиты. Вперед!

– Алмасские горы, я понималь, – закивал Крюгер. – Я дорожу своя жизнь.

* * *

В лучах солнца нового дня самолет летел над пустыней. К удивлению Грани, Крюгер стал совершенно спокоен. «Уж не задумал ли он предательство?» – подумала она. Но Крюгер летел к Алмасским горам. Иная причина давала ему возможность быть спокойным за свою судьбу.

Итак, самолет – над пустыней, а в другом конце, посреди песчаных барханов, двигался автомобиль с тремя советскими путешественниками.

«АЛМАС!.. АЛМАС!..»

Пустыня. Тишина. Нежная рябь на песчаных холмах и сияющее до боли в глазах яркое синее небо. Медленно двигался автомобиль, словно не решаясь расставаться с горами, и путники, скованные щемящим и томительным чувством, хранили молчание.

Тяжело вздыхая, ученый наконец перестал смотреть на скалы и обратился к геологу:

– Наступило время, друг мой, раскрыть вам тайну алмасов, поведать о том, что я видел в Долине Смерти и в Пещере Снов. Но прежде я приведу небольшую историческую справку. В одном из маньчжурских городов… Но вы не слушаете меня?..

– Остановитесь! – встревоженно приказал Висковский. – Мне кажется… летят самолеты!..

И действительно, три самолета, по виду бомбардировщики, появились с востока и через несколько минут закружили над автомобилем.

– Несомненно, за нами, – убежденно сказал Висковский. – Едем обратно! Посмотрим.

С самолетов заметили маневр «доджа», и тотчас все три бомбардировщика тоже повернули к горам.

– Ясно… Все понятно, – решил Висковский. – Продолжайте ехать. Старайтесь как можно дальше отъехать от гор. Я остаюсь.

– Один? Я не позволю, – запротестовал профессор, – покинуть одного! Никогда…

– Нет времени для споров, – повелительно прервал его геолог, – гоните сейчас же изо всех сил. Я должен остаться!

Джамбон, как огорченный ребенок, обиженно моргая глазами, по-детски раскрыл рот и уже не мог говорить. Он лишь умоляюще протягивал руки, надеясь задержать геолога.

– Бесценный друг, – бормотал он дрожащими губами, – сделайте милость, объясните, что вы задумали? Вы погубите себя!

– Я остаюсь, – легко отстраняя руки ученого, категорически повторил Висковский. – Успокойтесь и поезжайте, иначе вы погубите всех нас… Так нужно.

– Я догадываюсь, – вмешался в разговор нахмурившийся Телятников. – Если необходимо, оставайтесь. – Кинооператор вынул револьвер и добавил: – Будьте спокойны, в случае чего я от вашего имени…

– Спрячьтесь, немедленно спрячьтесь в машину! Постарайтесь лишь оттянуть время часа на два-три, больше ничего от вас не требуется. Никакой стрельбы.

– Но если «геноссен»…

– Тем более… Ни в коем случае… Пусть делают с вами что хотят. Главное – оттяните время.

– Есть! Заговорим! Можете не сомневаться – вы же знаете мой замкнутый характер.

И автомобиль с недоумевающим, растерянным Джам-боном помчался вперед. Самолеты бреющим полетом понеслись вслед за «доджем». Висковский лег на горячий песок и лежал недвижимо до тех пор, пока окончательно не затих рев моторов, Внимательно прислушавшись, не возвращаются ли самолеты, Висковский убедился, что пилоты его не заметили, и только тогда он побежал к горам. Не более чем через час он был у пропасти.

Изнывая от усталости и жажды, геолог опустился на землю.

– Лю Ин-син! – сложив рупором ладони, закричал он, свесившись над пропастью. – Лю Ин-син! – Крик прозвучал слабо в пустынном пространстве, и Висковский потерял надежду, что его услышат.

Дым, еще недавно тянувшийся из ущелий, исчез. Геолог понял: партизаны заметили аэропланы и погасили огни. Тогда он принялся бросать в пропасть камни. Тяжелые камни, падая, точно таяли в воздухе, беззвучно пропадая в бездне.

«Очутившись в одиночестве, – рассказывает Висковский, вспоминая настоящий эпизод, – и не слыша ответа на свои крики, я чуть было не раскаялся в том, что покинул автомобиль. Один в песках! Один в таинственных, безлюдных песках пустыни, за пределами Монголии, в краю, который никому не принадлежит! Я был песчинкой на колоссальном географическом «белом пятне». «Что, если, – подумал я, – никто не откликнется? Сумею ли я добраться до нашей машины и спастись?» И я безостановочно бросал камни в пропасть…»

Рука наткнулась на теплые упругие мешки. Вскочив на ноги, Висковский сосредоточенно уставился на запакованные парашюты, и, не зная еще, что предпринять, обдумывая возникшую мысль, он почти бессознательно поднял второй мешок и отстегнул пряжки – на песок выпал спутанный ремнями твердый зеленый брезентовый ранец. Держа в руках предмет, похожий на автомобильную подушку, Висковский напряженно вспоминал, Он никогда не прыгал с парашютом. Он не успел. В прошлом году весной он посетил только один раз аэроклуб. В Ленинград приехал работавший два года на Колыме товарищ; три дня веселился с ним Висковский, разъезжая по дачам знакомых, пропустил два урока, и его перевели во вторую очередь. Затем экстренная экспедиция в Казахстан. С какой ненавистью сейчас он вспоминал граммофон в лесу, где они, хохоча, танцевали, спотыкаясь о пни!

Что же объяснял инструктор? К чему этот ранец и пряжки? Закрыв глаза, Висковский представил лужайку, на которой собрались будущие парашютисты, и даже вспомнил лицо инструктора. Застыв в напряжении, боясь шелохнуться, геолог механически вскинул ранец за спину и щелкнул карабинами, которые туго вошли в алюминиевые пряжки. Опоясанный диковинной упряжью, Висковский шагнул к обрыву. Он нерешительно посмотрел на большую квадратную рукоятку. Вытяжное кольцо? На секунду ему показалось невероятным, почему этот квадрат называют «кольцом». Но это несомненно вытяжное кольцо. Отойдя назад, Висковский, вцепившись в рукоятку, разбежался и прыгнул в пропасть,

«Я думал, – рассказывал нам геолог, – что разорвется сердце, так вдруг стеснило грудь; я задохнулся, в глазах перевернулись небо и скалы. Я падал, как подстреленная птица, и, сильно дернув рукоятку, не верил, что парашют раскроется. Может показаться бессмысленным, но в ушах у меня ясно прошипел граммофон, тот граммофон, что играл в лесу… Длинное полотнище выскользнуло из-за спины, и над головой распахнулся огромный купол. Рывок меня отбрасывает в сторону. Никогда в жизни я так не торжествовал, как в ту секунду. Когда натянулись стропы, мне показалось, что по ним в руки мои переливается необычайная, могучая сила…»

Плавно раскачивались черные скалы. Висковский быстро опустился в мрачную теснину. Отстегнув парашют, геолог оглянулся по сторонам. Под отвесной скалой, в диком, первобытном мире, закрывая небо, в темноте сбились острые валуны высотой в три человеческих роста.

– Лю Ин-син! – как и прежде, закричал Висковский и, не слыша ответа, пополз на четвереньках.

Ноги застревали в расщелинах, острые камни ранили, раздирая руки. Геолог упорно переползал через валуны, и вскоре скалы раздвинулись.

Перед Висковским раскрылась широкая, светлая долина. Обрадованный геолог сделал движение, намереваясь бежать, но остался в прежнем положении. Странный вид поразил его: кости, груды костей и человеческих черепов лежали на земле, а вдалеке долина, казалось, была покрыта глубоким снегом. Не зная, идти ли дальше или искать другого пути, Висковский повернулся и невольно отпрянул назад. У подножия горы, в пещере, горела свеча. В следующую минуту из пещеры вышел сгорбленный человек. Покрывало на плечах, серые мохнатые сапоги… И сразу Висковский узнал старика.

– Хэ Moчан!.. Где Лю Ин-син? – порывисто спросил геолог. – Проведи меня.

Вместо ответа Хэ Moчан приложил палец к губам и, указывая на пещеру, где горела свеча, приказал молчать. Но Висковскому некогда было раздумывать над словами старика. Надеясь кого-либо застать, помимо Хэ Мо-чана, он вбежал в пещеру… и отпрянул назад.

На соломенной цыновке у плоского камня при свете восковой свечи, сгорбившись, сидел необычайный человек. Обросший волосами, в мохнатых шкурах, он был похож на дикого зверя. Услышав шум шагов, он повернулся и в страхе ощерил рот. В дрожащей его руке дергалась кисть, которой он до того что-то писал на распростертом по камню пергаменте. В ужасе страшный человек отбежал вглубь пещеры.

Крепкие, жилистые руки схватили Висковского и заставили выйти из пещеры.

Смертельно испуганный Хэ Moчан, глотая воздух, разводил руками и, задыхаясь, повторял:

– Алмас!.. Аммоно… Алмас!..

С горы торопливо спускался Лю Ин-син.

ДВА ПЛЕННИКА

Оставим геолога в долине – судьба его больше не вызывает беспокойства – и поспешим в пустыню, к автомобилю, который, вопреки приказанию Висковского, вместо того чтобы развить предельную скорость, в самом непродолжительном времени замедлил ход, потом безнадежно остановился. Самолеты, снижаясь, пошли на посадку, и «додж», быстрый, проворный «додж» Телятникова, стоял как вкопанный у песчаного бугра. В радиаторе вскипела вода.

Три самолета сели не далее чем в ста метрах от «доджа», и спустя пять минут Телятников оповестил Джамбона:

– Идут. Семь или восемь человек. Профессор, как быть? Что вы им сегодня предложите взамен чудесной антилопы?

Восемь одинаково одетых в комбинезоны спутников окружили автомобиль. Из среды прибывших на самолетах людей вперед вышел коренастый, низкого роста человек в военной куртке. Скуластое лицо японца вежливо улыбалось, и на превосходном русском языке, любезно раскланявшись, он поздоровался с нашими путешественниками. Он превосходно владел чужим ему языком, только немного запинался на букве «л», выговаривая ее почти как «р».

– Не станем представляться друг другу, я командир этого небольшого отряда. Очевидно, – сказал он, – вы догадываетесь о нашей цели.

– Нисколько, – столь же учтиво ответил Телятников. – Может быть, господин Крюгер прислал с вами одолженный им бензин?

Довольный собой, Телятников был рад случаю изумить летчиков дипломатическими способностями. Заговорив, он не мог удержаться, чтобы полностью не развернуть перед ними своего блестящего дара.

– Я восхищен, – продолжал он, припоминая читанные им интервью, – я потрясен искусством господина Крюгера, сумевшего улететь на простом бензине! Я заключаю, что он предпочитает старые конструкции или является изобретателем моторов, работающих на тяжелом топливе.

– О, вы как раз затронули центральную тему! Пилот воспользовался всем вашим запасом. Не будете ли вы столь любезными осведомить нас, откуда вы достали бензин в пустыне?

– Предусмотрительность, – нагло рассмеялся в лицо незнакомцу Телятников. – Я всегда имею обыкновение брать с собой лишние талоны, и у ближайшей колонки…

– Довольно, – перебил маленький командир. – Вы были у бандитов!

– Бандиты? – запальчиво бросил Джамбон. – Бандиты обычно нападают на мирных путешественников, обирают и оставляют на голодную смерть.

– Бандиты, – как бы не слыша слов Джамбона, повысил тон командир, – в течение года скрываются в горах. Нам это доподлинно известно. Вы были у них. Вы нам составите услугу и укажете ход!

– О чем речь? – с нескрываемым притворством переспросил кинооператор. – Мы совершали прогулку по пустыне и никого, кроме Крюгера и животных, не встречали.

– Партизаны! Нас интересуют партизаны!

Джамбон, не давая Телятникову ответить, шагнул к командиру и высокомерно-резко заявил:

– Я был… я был у партизан. Что вам угодно?

– Я в высшей степени рад вашей искренности…

– Что вам угодно, спрашиваю я!

– Укажите нам…

– С завязанными глазами, – перебил командира профессор, – с закрытыми глазами нас провели в ущелье, но… но если бы я видел ход, клянусь честью, я все равно не сказал бы вам!

Джамбон гордо выпрямился, не подозревая, какие последствия будут иметь его слова.

Не меняя выражения лица, человек в военной куртке снова задал вопрос кинооператору:

– Где ваши остальные спутники?

– Сколько сейчас времени? – вместо того чтобы ответить, в свою очередь спросил Телятников. – Не откажите сказать, который час?

– Семнадцать часов шесть минут, – удивленно посмотрел на часы военный. – Почему это вас интересует?

– Я боюсь, не опоздал ли наш друг на футбол. Начало ровно в пять. Вы любите футбол?

– Предупреждаю вас, молодой человек, – заметно раздражаясь, пригрозил командир пилотов, – дело серьезнее, чем вы предполагаете. Упорство вынудит нас прибегнуть к репрессиям… Немедленно отвечайте: сколько вы видели партизан, сколько у них коней, каково состояние вооружения и запасов продовольствия? Даю вам слово, что вы будете неприкосновенны и свободны, если ответите на вопросы.

– В таком случае, можете сейчас же распрощаться с нами. Вы ничего не узнаете.

– Я уверен в обратном…

– Напрасно, – делаясь серьезным, уверил Телятников. – Напрасно задерживаете и себя и нас.

– Ответите, повторяю вам, ответите! Предлагаю первый вопрос. Подумайте. Будет поздно.

– Полковник или кто вы там по чину, не упускайте из виду главного обстоятельства: перед вами гражданин СССР.

– Каждый ответит за себя, – промолвил командир и сделал знак сопровождавшим его пилотам.