Текст книги "Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке (СИ)"

Автор книги: Михаил Фоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

В любом случае, время еще оставалось.

Андрей Дмитрук
ВОЛОСАТЫЙ ПАРЕНЬ^{41}

– А где бочка с автолом? – очень спокойно спросил Ферчайлд.

Спендлер увидел утрамбованную траву и жирные пятна автола на корнях дерева.

– Тут не обошлось без вертолета, – сказал Ферчайлд, истощив поток ругательств. – Видите, мистер Спендлер: бочку не катили. Ее подняли и понесли. Четыреста восемьдесят килограммов. Масло высшего сорта, сорок пять центов литр, чтоб ему…

– Да, вертолет, – согласился корреспондент, кривясь от ругани Ферчайлда.

– Или волосатый парень, – добавил кто-то сзади. Спендлер обернулся и увидел седого длиннолицего человека в синем комбинезоне и кепке, похожего на гнома.

– Снова людей баламутите, Мики! – рявкнул Ферчайлд, искоса поглядывая на невозмутимого старика.

– Понимаете, сэр, выдумал каких-то лесных обезьян слоновьих размеров и так напугал ими рабочих, что бедолаги боятся отойти от дороги. Что, доволен, паникер старый?

– Мой дед охотился в этих местах, – взволнованно отвечал старик, – и много раз видел лесных людей. Отец даже застрелил одного где-то у склона горного хребта.

Собралось с десяток рабочих. Старик разгорячился и заговорил вдохновенно, как пророк:

– Хозяев леса не напугать никакими бульдозерами. Зря стараетесь, мистер Ферчайлд! Мы – завоеватели их края. Они будут нам мстить!

Усы Ферчайлда затрепетали, как крылышки мотылька, и он тихо произнес:

– Идите спать, Мики.

Старик принял горделивую позу.

– Я вам не.

– Да уберите вы его к чертовой матери! – разозлился Ферчайлд. Двое рабочих взяли старика под локти. Мики сразу умолк, опустил голову и позволил рабочим себя увести. Спендлер успел перехватить его добрый, предупреждающий и немного укоризненный взгляд. Корреспондент почувствовал замешательство. Напускная беспечность Ферчайлда выглядела совершенно неубедительной в сравнении с упрямой настойчивостью старика. Спендлер бросил взгляд на хмурые, сизые деревья.

Ветер пел над тайгой, шевеля кроны. С юга ползли длинные серые тучи.

– Сыновья Еноха, – внезапно вырвалось у Спендлера.

– Это вы о чем? – удивился Ферчайлд.

– Просто вспомнил святое писание. Там говорится о сыновьях Еноха, которые жили на земле Ханаанской и ростом значительно превосходили людей… Может, старик имел в виду одичавших потомков Еноха?

– Побольше слушайте этого старого идиота, мистер Спендлер. Я терплю Мики только потому, что он – отец моей жены и к тому же прекрасно знает местность. Надо же такое придумать! Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год от рождества Христова. Строится современная трасса, и вдруг какие-то «волосатые парни», духи! Тьфу! – возмущался Ферчайлд.

Прозвучал гудок. Рабочие, беззаботно отдыхавшие среди сосен, бросились к бульдозерам и циркулярным пилам. Ревущая дымная колонна во главе с громадным асфальтоукладчиком двинулась на привычный штурм.

– А бочка все-таки исчезла, – сказал вдруг Ферчайлд.

– Исчезла, – согласился Спендлер.

– И ее не катили.

– Не катили.

– Ну, я пошел, мистер Спендлер.

– Я тоже пойду. Поработаю немного.

* * *

Падая, вертолет загремел так, словно в тайгу скинули с неба десятиэтажный дом, наполненный листовым железом.

Из перевернутой машины, лопасти которой напоминали теперь творение скульптора-сюрреалиста, донеслись беспорядочные удары. После, высадив изнутри поврежденную дверцу кабины, на поляну вывалился Спендлер с окровавленным лицом и осколками разбитых очков, врезавшимися в нос и щеки.

Корреспондент, припадая на правую ногу, – левая была покалечена – долго тащил за собой страшную красную массу – труп пилота. Потом он бросил труп и пополз быстрее, постанывая от боли. Вскоре Спендлер выполз на край лощины. Кисло пахло прелой зеленью, грибной трухой, чьим-то необычайно густым потом. Кровь со лба Спендлера закапала на траву.

Лес падал, отплывал, нет, это сам Спендлер падал, отплывал, растекался, рас…

* * *

Корреспондент не мог припомнить всего, что случилось вслед за тем, как он выполз на край лощины и на какое-то время потерял сознание. В памяти остались только приступы острой боли в ноге, тошнотворный запах пота и – будто видение – рыжая косматая голова, голубые глаза и седые волосы на широкой груди под патриархальной бородой.

Скоро боль утихла, и настал полный покой.

* * *

Два дня спустя Ферчайлд, Мики и инженер Догерти наткнулись на разбитый вертолет и труп пилота.

– Вряд ли бедный Джерри сам прополз все это расстояние. Его волок Спендлер! – решил Ферчайлд. Глянув на Мики, он насмешливо добавил:

– Или волосатый парень!

– Не называйте его в лесу, потому что он придет, – тихо сказал Мики.

– Ну, еще чего!.. – грохнул Ферчайлд.

– Не надо, сэр, – попросил Догерти.

– Трусы! – истерически заверещал Ферчайлд, срывая с плеча карабин.

В мокром кустарнике засопело. Бах, бах, бах!

Что-то глухо застонало. Кто-то тяжелый, как носорог, бросился в чащу.

Все трое ринулись в кусты. На траве, размеренно дыша, спал Спендлер – грязный и очень бледный. Его левая штанина была оторвана. На обмотанной лыком ноге – шина из толстой ветки.

На кустах краснели капли густой крови. Под корнями застыла целая лужа.

– Он хотел незаметно подкинуть нам Спендлера, – растерянно промолвил Догерти.

– Такого не видели ни отец мой, ни дед… Зато теперь у вас не будут пропадать бочки с автолом, мистер Ферчайлд! – грустно заметил Мики.

Айзек Азимов
ЭВЕРЕСТ^{42}

В 1952 году готовы были уже отказаться от подъема на Эверест. Только фотографии не позволяли отказываться.

Ну, не очень хорошие фотографии: нечеткие, с полосами, но нас интересовали только темные пятна на белом фоне. Эти пятна были живыми существами. Свидетели клялись в этом.

Я сказал:

– Что за дьявол, уже сорок лет говорят о живых существах, которые встречаются на склонах Эвереста. Пора что-то с этим делать.

Джимми Роббонс (прошу прощения, Джеймс Абрам Роббонс) был одним из тех, кто убедил меня. Он помешан на альпинизме. Он все знает о тибетцах, которые не приближаются к Эвересту, потому что это гора богов. Он может перечислить на память все загадочные человекоподобные следы, даже замеченные на снегу на высоте в двадцать пять тысяч футов. Он наизусть помнит все рассказы о тощих и высоких живых существах, которые носятся по ущельям выше последнего лагеря; его со страшным трудом умудряются разбить альпинисты.

Приятно иметь такого энтузиаста в главном комитете по изучению Земли.

Последняя фотография, однако, добавила силы его словам. Вряд ли можно подумать, что на ней люди.

Джимми сказал:

– Послушайте, босс, дело не в том, что они здесь, а в том, что они так быстро двигаются. Посмотрите на эту фигуру. Она размазана.

– Могла повернуться камера.

– Тут крутой утес. И люди клянутся, что эта штука быстро двигалась. Каким должен быть метаболизм, чтобы бежать при таком количестве кислорода? Послушайте, босс, поверили бы вы в глубоководных рыб, если бы не видели их сами? Рыбы ищут новые ниши в окружающей среде, которые смогут заселить, и уходят все глубже и глубже и однажды обнаруживают, что не могут вернуться. Они так сильно адаптировались, что могут жить только под многотонным давлением.

^- Ну…

– Черт побери, неужели вы не можете применить это и здесь? Какие-то существа вынуждены подниматься в гору. Они постепенно привыкают к разреженному воздуху и низким температурам. Могут питаться мхом или редкими птицами, точно так же, как рыба постепенно отказывается от верхней фауны, медленно опускаясь вниз. И вот однажды они обнаруживают, что не могут спуститься. Я не говорю, что это люди. Могут быть серны, горные козлы, барсуки или что угодно.

Я упрямо ответил:

– Свидетели говорят, что они отдаленно напоминают людей, а следы, несомненно, подобны человеческим.

– Или птичьим, – сказал Джимми. – Невозможно решить.

Вот тогда я и сказал:

– Пора что-то с этим делать.

Джимми пожал плечами и ответил:

– Уже сорок лет пытаются подняться на Эверест. – И покачал головой.

– Ради Бога, – сказал я. – Все вы, альпинисты, свихнувшиеся. Вас не интересует вершина. Вам нужно подняться на нее определенным путем. Пора перестать дурачиться с пиками, лагерями, веревками и прочими принадлежностями Джентльменского клуба, который каждые пять лет посылает в горы новых сосунков.

– К чему вы ведете?

– Самолет изобрели в 1903 году, знаешь ли.

– Пролететь над Эверестом! – Он сказал это так, как английский лорд говорит «Охотиться на лису!», а рыболов: «Насадить червяка!»

– Да, – ответил я, – пролететь над Эверестом и опустить кого-нибудь на вершину. Почему бы и нет?

– Он там долго не проживет. Тот парень, который спустится, я хочу сказать.

– А почему бы и нет? – снова спросил я. – Можно сбросить припасы и кислородные баки, а парень будет в космическом костюме. Естественно.

Потребовалось время, чтобы договориться с Воздушным Флотом, а к этому времени Джимми Роббонс настолько свихнулся, что решил добровольно отправиться на вершину Эвереста.

– В конце концов, – почти шепотом сказал он, – я буду первым человеком, вступившим на нее.

* * *

Это начало рассказа. Сам же рассказ гораздо проще и требует всего нескольких слов.

Самолет прождал две недели лучшего времени года (для Эвереста, разумеется), пока не дождался относительно летной погоды, и вылетел. Получилось. Пилот сообщил по радио, как выглядит с высоты вершина Эвереста, а потом описал, как выглядел Джимми Роббонс, когда его парашют становился все меньше и меньше.

Потом снова началась буря, и самолет с трудом вернулся на базу. Потребовалось ждать еще две недели, пока установится погода.

И все это время Джимми провел в одиночестве на крыше мира, а я презирал себя как убийцу.

Две недели спустя самолет отправился на поиски его тела. Не знаю, зачем это, но таков человек. Сколько погибло в последней войне? Кто может сосчитать? Но деньги не считают, когда нужно спасти одного или даже просто вернуть его тело.

Тело не нашли, но увидели дымовой сигнал; он поднимался вверх, и его уносил ветер. Спустили кошку и подняли Джимми, по-прежнему в космическом скафандре. Выглядел он как из ада, но, несомненно, был жив.

* * *

Постскриптум к этому рассказу связан с моим посещением больницы на прошлой неделе. Джимми поправляется очень медленно. Доктора говорят шок, они говорят истощение, но глаза Джимми говорят гораздо больше.

Я сказал:

– Джимми, ты не стал говорить с репортерами, отказался говорить с правительством, но со мной ты можешь поговорить?

– Мне нечего сказать, – прошептал он.

– Конечно, есть, – возразил я. – Ты две недели в бурю прожил на вершине Эвереста. Ты не мог этого сделать, у тебя не хватило бы припасов. Кто тебе помог, Джимми, мальчик?

Вероятно, он знал, что меня обмануть не сможет. Или ему хотелось с кем-то поделиться.

Он сказал:

– Они разумны, босс. Сжимали для меня воздух. Установили небольшой блок питания, чтобы у меня было тепло. Устроили дымовой сигнал, когда заметили возвращающийся самолет.

– Понятно. – Я не хотел торопить его. – Мы так и думали. Они приспособились к жизни на Эвересте. И не могут спуститься вниз.

– Не могут. А мы не можем подняться. Даже если погода будет благоприятная, они нас остановят.

– Но они, похоже, не злые существа. Зачем им нам мешать? Тебе ведь они помогли.

– У них нет ничего против нас. Они разговаривали со мной. Телепатия.

Я нахмурился.

– Ну, тогда…

– Но они не хотят общаться с нами. Они за нами наблюдают, босс. Вынуждены. У нас есть атомная энергия. Вот-вот появятся космические корабли. Они обеспокоены. И Эверест единственное место, на котором они могут жить.

Я нахмурился сильнее. Он вспотел, и руки его дрожали.

Я сказал:

– Спокойней, парень. Спокойней. Кто эти существа?

И он ответил:

– А кто же может на всей Земле жить только в разреженном воздухе и холоде Эвереста? В этом-то все дело. Они не с Земли. Они марсиане.

Вот и все.

Станислав Лем
EXODUS^{43}

Он стоял на углу и удивлялся всему, что его окружало. Вклиниваясь в поток приземистых машин, двигались большие желтые автобусы, трещали мотороллеры, яйцевидные малолитражки, размалеванные словно попугаи (чем меньше машина, тем фантастичнее краски), нагло толкались перед сверкающими серебром уличными лайнерами. Мигали огни светофоров, перекресток работал, как насос, то наполняясь крышами автомобилей, то массой людских голов, а он все смотрел и удивлялся. Его пальцы машинально вертели в кармане треугольный камушек, крупицу скалы, унесенную из тех краев, куда, как он надеялся, еще не ступала ничья нога. Ему было немного жарко в клетчатой фланелевой рубахе. Ремни доверху набитого рюкзака врезались в плечи. И башмаки, тяжелые, на ребристой резиновой подошве, были как-то не на месте среди этой вереницы ног, обутых легко и просто. Но его занимало другое. Значит, перекресток существовал все это время, шагали люди, желтые автобусы курсировали от остановки к остановке, стада машин рывком бросались на зеленый свет – все действительно шло своим чередом, хотя его и не было?

Теперь он был уже почти возмущен. Но и в этом не отдавал себе отчета, а лишь смутно чувствовал: что-то здесь не так, за всем этим кроется большая, хотя и неуловимая, не поддающаяся определению обида. Ему было девятнадцать лет, и, наблюдая, как белые фигуры полицейских в длинных плащах, дирижирующие движением, ежеминутно исчезали среди машин, глядя на людей, толпившихся у огромных витрин универсального магазина, он вдруг окончательно понял – и эта мысль огорчила его – так будет и потом, когда…

Зажмурился – улица исчезла. Открыл глаза – она возникла перед ним. Ему хотелось топнуть ногой о плиту тротуара, совершить нечто такое, чтобы предотвратить эту кажущуюся невероятной неизбежность.

Разумеется, это чистая случайность. В конце концов – каждому, вероятно, приходится когда-нибудь подумать об этом впервые. С ним это произошло сейчас. Он и раньше, конечно, не думал, будто пышность витрин, прекрасные женщины, автомобили, громады бетонных и алюминиевых зданий – только для него, окружают только его, ведь он не был ребенком.

Ему было девятнадцать лет, и последний раз он ел пять часов назад. Он вынул руку из кармана рабочих брюк, проверив при этом, не выпал ли камень, и ощупал верхний маленький кармашек, туго набитый мелочью.

Пройдя сквозь заслон теплого воздуха, он очутился в универсальном магазине – странное явление, с тяжелым горбом рюкзака, но толпа ничему не удивлялась. Войди он на руках, на него бы тоже не обратили внимания. Он пробрался между столами, заваленными грудами белья, прошел через овальную дверь в стеклянной стене и попал в закусочную. Он попробовал протиснуться в проход между барьером и прилавком, с которого брали на подносы еду, но за что-то зацепился своим слишком широким рюкзаком. Пришлось попятиться назад и положить рюкзак под вешалку. Взяв гороховый суп с колбасой, он присел к свободному столику, придвинул к себе корзинку с хлебом. Хлеб был бесплатный.

Блондинка в голубом свитере с короткими рукавами (не преставая жевать, он быстро оценил взглядом ее ноги, лицо, руки, особенно руки), осторожно неся тарелку (risotto, дешевка), замедлила шаг, ища глазами место. Он откусил пол-ломтя и, старательно заедая хлеб гороховым супом, еще раз вскинул глаза. Красивая.

Было похоже, что она сядет за его столик, но в последнюю минуту освободилось место у стены. Когда она проходила мимо, он, чтобы составить о ней полное представление, наклонился, икры ее ног и розовые пятки, выглядывавшие из белых туфелек, мелькнули среди ножек стульев.

Он снова уставился в тарелку.

Посетителей было очень много, некоторых он знал в лицо – они обедали здесь постоянно. Кто-то остановился возле его столика, так близко, что пришлось бы задрать голову, чтобы увидеть лицо подошедшего человека. Он и не думал этого делать. Если ждет разрешения сесть рядом, пусть спросит. Мужчина – видны были лишь его брюки: на одной штанине заглажены две складки, ботинки – приличные, модные – не двигался с места.

«Ищет чего-то?» – подумал он. Невольно стал есть быстрее. Кто знает, чем это кончится; а гороховый суп в общем отличный. Он проглотил последний кусок колбасы, хотя собирался оставить его напоследок, и сунул ногу под стул.

Водкой не пахло, впрочем, было еще слишком рано; мужчина не опирался на стол и не пошатывался – значит, трезв. Теперь казалось уже странным, что незнакомец все стоял, не двигаясь. Украдкой он покосился на его правую руку. Она была засунута в карман. Карман казался пустым. Что за кретин!

Мужчина вдруг опустил левую руку ему на плечо. «Однако!» – промелькнуло в голове. Отодвинув стул, чтобы не задеть стола (оставалось еще полтарелки супа), он поднялся во весь рост. Рост был его козырем – руки длинные, и вообще редко кто отважится задеть высокого, – но тут он вздохнул, мышцы его вдруг обмякли, он проглотил кусок и сел, а Том, – это был именно Том со своими обычными выходками – смеясь, уселся напротив.

– Битый час стою, а ты и бровью не повел. Когда приехал?

– Только что. Я сюда прямо с вокзала.

– Голодал там? Оставь кусочек хлеба. Погоди, я принесу чего-нибудь горячего.

Том подошел к прилавку, проследовал вдоль него вместе с вереницей людей и вернулся, неся на подносе сосиски, салат и стаканы с апельсиновым соком. Один стакан поставил перед приятелем. Тот поблагодарил кивком. Подумал, а не вытереть бы тарелку хлебом. Так бы он поступил на любой турбазе. Наконец, отодвинул тарелку.

Том глотал сосиски, почти не разжевывая, – они чуть похрустывали во рту. Потом потянул сок через соломинку, отложил ее и принес себе новую.

– Чего молчишь? – спросил Том.

Том был бледен. Здесь все бледны. Только он, Мат, загорелый, как медь, стоит ему взглянуть на свои руки. Волосы на них совсем выгорели.

– А что рассказывать? Ну, карабкался.

Ему не хотелось здесь, за столом, уставленным тарелками, в сутолоке говорить о горах. Да и что расскажешь?

– Закурим? Выйдем, здесь нельзя.

– Ладно. Только подниму рюкзак в свою хату.

– Зачем? Оставь у меня.

– Ага. Послушай, – он наклонился через стол, – там позади меня, у стены, сидит одна деточка…

– Блондинка?

– Да.

– Ну и что? Знаешь ее?

– Нет. Что она там делает?

– Приглянулась?

– Не можешь по-человечески ответить?

Том вытер рот бумажной салфеткой.

– Сидит с каким-то типом.

Парень не мог скрыть своего разочарования.

– С типом? Кто он такой?

Друзья переговаривались почти беззвучно – как всегда на людях. Они понимали друг друга чуть ли не по движениям губ.

– Чернявый, с перстнем и баками. Шарманщик или фокусник, из тех, что с силомерами.

– Болтают?

– Он треплется. Строит глазки.

– А она?

– Может, хватит? Пошли, Мат. Это бессмысленно.

Друзья поднялись, и, когда Мат нагибался за рюкзаком, ему даже не пришлось оборачиваться, чтобы увидеть стену, выложенную синим кафелем. У брюнета был оливковый цвет лица, пиджак с подложенными ватой плечами и грудью, брюки песочного цвета и ядовито-оранжевые туфли. Он выклевывал вилкой рис на тарелке своей соседки, а та очаровательно смеялась, будто бы защищаясь от вторжения. Мат забросил за спину рюкзак, Том помог застегнуть ему ремни, и они пошли.

Том жил рядом, но его улица походила скорее на окраинную – у самого дома росла липа. Она уже отцвела. Из окна комнаты можно было срывать листья. Мат ждал внизу, в холодных сенях, – Том сам отнес рюкзак наверх. Минуту спустя загремели ступени под его ногами. Друзья неторопливо вышли, некоторое время молчали. Лотки ломились от фруктов. Ногам становилось нестерпимо жарко в тяжелых башмаках. На углу, у кинотеатра, посмотрели фотографии и направились дальше.

– Послушай Мат, я хочу тебе кое-что сказать.

Приятель взглянул на Тома сверху вниз – наконец-то!

– Что же, например?

– Не здесь.

– Вот как? Хочешь, поедем в бассейн?

– Нет. Отвратительные голые туши – толстяки, старые бабы, – и всего этого больше, чем воды.

Мат приподнял брови – не успел он вернуться, как Том уже командует.

– Так куда же?

– Туда, где никого нет.

– А именно?

– Идем.

Больше они об этом не говорили. Мат несколько удивился, когда сели в автобус, 68-й загородный, но промолчал. Ехали долго; несмотря на открытые окна, было душно. Небо заволакивала какая-то пелена, хотя облаков как будто не было. Когда ехали по солнцепеку, становилось трудно дышать. На последней остановке они вышли и, мино-вав садовые участки, огороженные свежевыкрашенной сеткой, свернули в боковую аллейку. Только теперь Мат понял.

– Будь ты неладен! Мы идем на кладбище?

– Ну так что же? Там никого нет.

Ворота были заперты, они прошли немного дальше, к калитке. Сначала появились огромные, серые, позеленевшие гробницы аристократии – маммоны с лепкой, изваяния с колоннами; семейные склепы с цветными стеклышками, миниатюрные храмы, мавзолеи. Когда свернули с главной аллеи, дорога стала сужаться. Вместо асфальта здесь был гравий, сухой и сыпучий, по сторонам надгробья поменьше, стандартные, словно сошедшие с конвейера; бетонные глыбы, кое-где чернели полированные плиты, на некоторых надписи уже стерлись, буквы выкрошились.

Они шли дальше. Все больше было старых деревьев, могилы терялись в высокой некошеной траве. Наконец, Том остановился у часовенки среди берез.

– Здесь?

– Сядем.

– Ладно.

Поодаль стояла скамейка, трухлявая, рассохшаяся, в щелях – зеленый мох, сухие кленовые листья. Сели. Том открыл новую пачку сигарет, Мат постучал сигаретой о ноготь, достал пробковый мундштук. Наверное, специально купил к этой встрече. Но ничего не сказал. Они закурили.

– Я все это время не курил, – признался он, пуская дым через нос и рот.

– Ты?!

– Да, но потом надоело. И вовсе не из-за того, что нельзя было иначе. Просто – чего ради воздерживаться?

– Расскажешь как-нибудь?

– Сперва ты. Ведь говорил…

Том отчаянно затягивался.

– Что за история? Бабенка?

– Вот еще…

– Тогда постой. Догадываюсь. Ты что-нибудь придумал? Опять?

– Мат, ей-богу…

– Знаю, знаю. Это не липа, все абсолютно реально, дело верное, могу даже поклясться. Допустим, ты все это мне уже сказал, а теперь выкладывай.

– Ты надо мной смеешься.

– С какой стати? Ну, выдумщик, не заставляй себя упрашивать…

Том, тронутый, улыбнулся, склонил голову.

– Ну разве я виноват, что придумываю вещи, которые никому не приходят в голову.

– Конечно. Разве я говорю, что это плохо? Это хорошо. Ну?

– Видишь ли… теперь… это нечто большее. Не знаю, как объяснить. Ты не поверишь.

– Ну не поверю. И что же случится?

– Хочется, чтобы поверил.

– Том, валяй!

Молчание продолжалось довольно долго. Они затягивались, стараясь не стряхнуть пепел, шелестели березы. Было пусто.

– Тут… дело касается летающих тарелок.

– Ага, – кивнул Мат.

– И… еще кое чего. Йети, например.

– Йети?

– Да, обезьяны с Гималаев. Ты же знаешь.

– А… Следы на снегу?

– Да. И еще… В общем, иногда пишут, что может произойти нашествие на Землю, и могут сюда прилететь существа с какой-нибудь другой планеты.

– Да, пишут.

– Но всегда пишут, якобы нашествие это только будет и никогда – что оно уже было. Понятно?

– Почему же? Я читал однажды, что на Землю прилетали примерно миллион назад, когда еще не было людей…

– Суть не в этом. Оно было, но не так давно. Ну скажем, лет тридцать назад.

– Действительно?

– Да, на самом деле, не в книгах.

– Как же могут писать о нашествии, если его не было?

– Именно – было.

– Неужели? Тогда где же они – эти выходцы с другой планеты?

– Здесь.

– Летающие тарелки? Это не ново.

– Летающие тарелки тоже играют тут кое-какую роль, но дело не в них. Послушай. Представь себе: какие-то существа с другой планеты наблюдают за Землей и намереваются ее завоевать. Они видят – у людей высокая техника, и если дойдет до войны, она будет длительной и кровавой, и неизвестно, чем кончится. Они хотят избежать схватки. И создают план: пусть люди сами сделают все, что нам нужно.

– Перебьют друг друга, да?

– Что-то вроде этого. Но как это сделать? Если бы на Земле появились какие-то новые существа, непохожие на тех, каких мы видим повседневно, люди сразу бы их заметили. Значит, надо послать нечто такое, что останется незамеченным. Это они и сделали.

– Летающие тарелки?

– Нет! Ведь тарелки производят сенсацию – каждый обратит внимание, пришлось людей послать.

– Как – людей?

– Настоящих, живых, из плоти и крови, но сделанных так, что действуют они только в интересах тех, кто их послал. Понимаешь?

– Разве это возможно? Искусственно созданные люди?

– Точно не знаю. Не совсем искусственные. Встретишь такого – и не отличишь от обыкновенного человека… такого можно опознать только по его делам.

– А что он делает?

– Готовит атомную войну.

– Как?

– Думаю, они начали это гораздо раньше, чем тридцать лет назад. Может, и сто? По ночам, где-нибудь в пустынной местности, или как-то иначе, они высаживали десанты, разумеется, без оружия. Летающие тарелки доставили, скажем, несколько тысяч людей – их людей. Каждый имел имя, фамилию, свою биографию, конечно, вымышленную, но он сам об этом не знал.

– Как же так?

– Это самое главное во всем плане! Эти люди – орудия, поступающие так, а не иначе в силу своего характера, образа мыслей. Так уж устроен их мозг. Им и невдомек, что их кто-то где-то когда-то создал и все разместил так, чтобы они стали именно такими. Важно было, чтобы именно эти люди оказались на самых ответственных постах. Конечно, это шло очень медленно. Порой в одном месте удавалось, в другом нет. Иной раз, добившись цели, человек вдруг умирал, так и не успев ничего сделать. Кроме того, они ведь не автоматы. Очевидно, не могли сделать так, чтобы эти люди только и рвались сбрасывать бомбы. Сразу стало бы ясно, что они полоумные, и никто бы не доверил им важных постов. Главное, чтобы такие люди существовали, чтобы характер у них был неуступчивый и думали они о том, что нормальному человеку не придет в голову, чего он отнюдь не хочет. Достаточно было их настроить на этот лад – и оставалось лишь терпеливо ждать. Они, разумеется, не знали, сколько пройдет лет, прежде чем вспыхнет война, – двадцать, пятьдесят, а может, и сто. Но спешить им некуда. Не горит. Здесь игра покрупнее, стоит подождать. Они предпочитают действовать медленно, но верно, чтобы все шло как бы само собой.

– Значит, ты думаешь, что у нас…

– В общем да. Не везде, конечно, но это даже и не обязательно. Достаточно, чтобы нашлись такие, которые на все ответят «нет». Этакие, знаешь ли, несговорчивые государственные деятели, которым дух, престиж и тому подобное дороже мира на земле и того, чтобы каждый мог заниматься тем, чем ему хочется. Постой, это еще не все. Они ждали-ждали – и дождались.

– Как так?

– Обстановка, по их мнению, сложилась вполне благоприятная. Разумеется, для них. Как же теперь, с их точки зрения, следует поступать?

– Не знаю.

– Прежде всего очень внимательно следить за тем, что происходит на Земле. И выждать момент, когда достаточно будет только дунуть, чтобы чаша весов перетянула в их сторону. Следовательно, надо, чтобы было кому дунуть. Это одно. Во-вторых, людей, посланных сюда, необходимо будет в последний момент вернуть назад. Эвакуировать, так как они свое уже сделали.

– Зачем их эвакуировать, и откуда ты это знаешь?

– Их уже начали эвакуировать!

– Как? Кого? Где?

– Пойми же. Типы, пробравшиеся на высокие посты, должны оставаться на них до последней минуты, не так ли? Пока… пока это не начнется. Но ведь сюда послано гораздо больше людей, чем было вакантных должностей. На планете не могли знать заранее, кто из них сумеет забраться так высоко. Вот и осталась целая куча неудачников. Их-то и отзывают, уже сейчас. Это совсем обыкновенные люди – именно потому, что им не удалось выбиться наверх.

– Каким образом их вывозят?

– На тарелках. Вот почему тарелки появляются, прилетают, улетают и возвращаются снова. Таких людей, вероятно, десятки тысяч – их эвакуация требует времени. А где они это делают? Ну, где пустынно, где обнаружены загадочные следы?

– В Гималаях?

– Верно.

– Значит, тамошние следы принадлежат якобы этим людям? Э, Том! Зачем же их забирать босыми? Ну, этого тебе не объяснить! Ты же знаешь, что там были только следы босых ног.

– Конечно, знаю. Но это вовсе не их следы. Это вообще ничьи следы.

– А снежный человек?

– Нет никакого йети.

– Как? Я же сам видел в газетах их фотографии.

– Мы мало знаем о летающих тарелках, но кое-что известно. Они могут приземляться вертикально, слыхал об этом?

– Кажется, могут…

– А если бы ты хотел приземлиться на вертолете, то есть вертикально, но не оставляя следов, что бы ты сделал?

– Я выбрал бы место с твердым грунтом, скалу или что-нибудь в этом роде.

– А если бы ты хотел иметь уверенность, что никогда не оставишь следов даже при наличии недостаточно твердой почвы, что бы ты тогда сделал?

– Не знаю.

– Надеть на шасси вместо колес ноги.

– Ноги?

– Да. То есть – такие лапы, заканчивающиеся слепком человеческой ступни. Следы на снегу были очень глубокие – здесь, видно, давил большой груз. И они были крупнее нормальной человеческой ноги, ведь чем больше поверхность, тем равномернее распределяется тяжесть.

– Значит, по-твоему, у летающих тарелок вместо шасси человеческие ноги?

– Разумеется, искусственные, металлические.

– Пусть так. И все, кого должны эвакуировать, летят в Гималаи? Том! Ведь все эти путешествия обратили бы на себя внимание.

– Да нет же! В Гималаях они тоже были… и бывают там… но могут приземляться, и где им вздумается – если ты рано утром заметишь на лугу следы босых ног, то что подумаешь? Кто-то, мол, с ближней фермы пробежался босиком, и ничего больше, верно? Но отпечатки человеческой ступни на больших высотах, на снегу, в горах уже возбуждают любопытство. Просто они не подумали об этом или считали, что там этих следов никто не заметит.

– Да, что то в этом есть… Но если этим людям не известно собственное происхождение, то чего ради они как дураки лезут в тарелки? И откуда им знать, что она уже приземлилась? И зачем, наконец, тем, с планеты, понадо-би-лось их эвакуировать? Какое им дело?

– Ты задал мне очень трудные вопросы. Я знаю не все. Видишь ли, может, они там вовсе не нужны. Возможно, эти люди им только мешают здесь и поэтому…

– Почему же мешают, если должны были на них работать? Взбунтовались они, что ли?

– Нет. Но они были предназначены для ответственных постов, для руководства, а наверх удалось пробраться лишь единицам. А остальные, неудачники, устраивают разные скандалы, беспорядки, ну, знаешь, все то, о чем сейчас так много говорят; ведь пишут же, что современная молодежь такая бешеная, любит драки, а это все те, пришельцы – такая уж у них натура.

– Хорошенькое дело, может, и мы с тобой тоже…

– Я думал об этом. Ты хотел бы, чтобы все пошло к черту?

– Нет.

– И я нет. Вот тебе и доказательство.

– Это доказательство? Допустим… И они, говоришь, собирают своих…