Текст книги "Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке (СИ)"

Автор книги: Михаил Фоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

Все это казалось слишком знакомым и слишком странным. Так же он поступил в лесу со Стивом. Клинту почудилось, что двойник растворяется, превращаясь в дюжину двойников поменьше, и каждый из них распадается в свою очередь, пока весь Сведен не заполнили микроскопические адские демоны.

Если он и был прав, этому не суждено было случиться.

Он перевернул двойника. На груди, где его обожгла Сан-файр, зияли ужасные раны.

– Отличная работа, подружка, – выдохнул Клинт.

Он погрузил острие в пошедшую волдырями плоть, пошевелил нож, попытался сделать разрез, избегая прикасаться к двойнику рукой.

Двойник елозил по обгоревшему линолеуму кухни Шелли, но нож уходил все глубже, а от маленького волосатого тельца поднимался запах жареного бекона.

– Какого черта… – начала Дамероу, но Санфайр шикнула на нее.

Потом что-то лопнуло, кожа раскрылась и скрутилась, совсем как у Стива, обнажив иссохшее бледное тело, одетое прослойкой волосатого жира.

Одну из женщин позади него затошнило и вырвало.

– Все жертвы за много лет, – хрипло вымолвил Клинт, борясь с удушьем и подступавшими рыданиями. – Пропавшие туристы и исчезнувшие дети. Он, каким-то образом, вбирал их в себя. Каждый из этих двойников – кусочек Стива, обернутый вокруг одного… одного… из нас.

И тогда Клинт и вправду зарыдал, потому что понял, где Хобсон.

– И что теперь? – Моран выслушал их рассказ, в одиночку пошел в кафе и вернулся оттуда бледным и полным решимости.

– Приманим их, – сказал Клинт. – Под этой обезьяньей шкурой они остаются людьми. Наверное, поэтому Сведский Стив охотился на малышей. Нам понадобится моя Марджи, Кэти Камерон и прочие родители, которых могут знать пропавшие дети. Соберем всех остальных детей и выстроим их в большой круг прямо здесь, на парковке, где двойники смогут их увидеть. Мы будем звать Стейси, Хобсона и других, кто прячется в лесу. Выманим их сюда. – Он помолчал, в горле поднимался комок. – Потом мы убьем их. Наших пропавших детей.

– Нет, – сказала Санфайр. – Мы не станем их убивать. Мы их освободим.

Клинту стало дурно.

– Как?

– Мы принесем сюда того старика, который остался, как ты сказал, в холодильнике, и тех двух мертвых двойников. Проклятие, или чудовище, или кто там он есть – все дело в нем. Он был первым. Он втянул в себя других. Мы принесем его, излечим его душу, и остальные последуют за ним.

– Излечим душу? – недоверчиво спросил Моран.

Клинт набросился на агента ФБР. Может, как-нибудь удастся вернуть Хобсона, если Моран не станет истреблять треклятых двойников.

– А у вас какой план, Ефрем Цимбалист-младший?^{76} Шоссе вы уже перекрыли. Сожжете нас всех напалмом? Разрушите деревню, чтобы ее спасти?

– Если придется, – спокойно ответил Моран. – По моему мнению, мы столкнулись с биологической опасностью худшего типа. Но я готов предоставить некоторое время для проверки этой идеи, прежде чем перейду, так сказать, к ядерному оружию.

Клинт ухмыльнулся. Он почувствовал, как оскалились зубы. Все ради сына. Все.

– Так сказать… Ее идея – и моя тоже, уважаемый специальный агент.

Клинт обвел всех взглядом и удивился, заметив улыбку Дамероу.

– Я пойду за Стивом, – сказал он. Как ни странно, голос вовсе не дрожал от ужаса. – Пусть двое из вас принесут убитых двойников. И нам все же понадобятся дети.

– И целый полк психиатров, – пробормотал Моран. – Разумеется, если кто-нибудь из них выживет.

– Это не гребаное кино, – сказал Клинт агенту. Он снял «глок» с предохранителя, сунул пистолет за ремень, глубоко вздохнул и снова направился к кровавому залу «Фиш-Крика».

Следом за ним в кафе вошли Санфайр и Моран. Сан-файр тут же пошла за убитым ею двойником, а Моран с Клинтом опасливо приблизились к двери холодильника номер три.

Дверь все еще была открыта.

Клинт посмотрел на Фредди Койчи и произнес молитву Господу, в которого все равно не верил. Затем завернул за угол и вошел в холодильную камеру.

Там был Рохан – лежал лицом вниз в луже крови, которая уже превратилась в темную застывшую грязь. Мартинес привалилась к стене у двери с пистолетом на коленях, на ее лице и шее виднелись три дыры от пуль. Там был и Уолтер Арнасон, хотя Клинт узнал его лишь по одежде.

И двойник с почти оторванной пулей головой рядом со Стивом.

Клинт подошел к Стиву, чье тело показалось ему очень маленьким. Скорчившийся труп лежал на железной тележке Шелли в груде окровавленного мяса. Это был глубокий старик, на тонких костях висела морщинистая кожа. Шрамы все еще казались знакомыми. Клинт мельком подумал о Хобсоне и поднял на руки, как ребенка, останки Сведского Стива.

У самой двери тело напряглось. Клинт поглядел вниз и увидел, что губы старика шевелятся. Он чуть не выронил свою ношу, когда старик что-то невнятно прошептал.

На парковке они положили на землю все три тела. Сан-файр начала, монотонно напевая, обходить их по кругу. Испуганные мужчины и женщины, вооруженные винтовками, выстроили детей Сведена в больший круг. Клинт поднял голову и заметил, что прямо на него смотрит Марджи. Ее глаза так глубоко запали, что могло показаться, будто ее избили. Она чуть качнула головой и опустила взгляд.

Он был бесконечно рад, что Сьюзен улетела на вертолете. Хотя бы дочь выживет.

Санфайр жестом велела людям в кругу открыть проход к лесу. Она продолжала ходить вокруг тел, поводила руками, ее голос поднимался и падал в монотонном напеве на неизвестном Клинту языке. Было чертовски холодно, с высоких небес полетели, рассекая воздух, первые снежинки.

Все они стояли, не шевелясь, и слушали песнь этой хип-пушки времен «Нью-Эйджа», а их дыхание висело на ними тяжелыми облачками несбыточных надежд.

Из леса показался первый двойник.

– Молитесь за него, – произнесла Санфайр, вплетая эти слова в свою песню и продолжая двигаться по кругу. – Молитесь за них.

Клинт прикидывал, сколько всего может быть двойников. Люди вокруг него начали читать молитву Господню.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…

Санфайр все еще кружила вокруг тел и напевала. Ее голос, движения рук и тела манили двойника в круг. Другой двойник выступил из теней, чтобы посмотреть, что случится с первым.

– Да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

Еще два. Первый двойник опустился на корточки рядом с телом старика. Снег повалил хлопьями. Кто же из этих двойников – его сын, раздумывал Клинт.

– Хобсон, – тихо произнес он, стараясь не заглушать молитву. – Хобсон Бернард Амос.

– Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.

Уже девять двойников один за другим пробрались в круг. В морозилке ведь было двенадцать? Двое убиты, значит, вне круга остался только один? Клинт снова и снова повторял имя сына и не мог различить Хобсона среди двойников.

– И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.

Появился десятый. Клинт подумал, что всего их было, должно быть, тринадцать, и еще один двойник оставался в лесу. Он не понимал, откуда пришла мысль о тринадцатом, но знал это твердо.

Хобсон еще не пришел.

Клинт положил «глок» на землю, разорвал круг, сел рядом с двойниками, собравшимися у тела Стива, и раскрыл объятия.

– Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

– Хобсон Бернард Амос, – сказал Клинт, и его сын, искривленный и маленький, окутанный мехом и яростью, бросился к нему.

Санфайр замкнула круг около них. Дети держались за руки, за ними стояли взрослые, и они пели песнь закатов, и прыжков лосося в реке, и исчезающих за горными вершинами птиц. Клинт услышал знакомый хищный крик, и огромный ястреб, которого он видел во сне, вырвался из облаков и устремился к ним. Птица летела прямо в середину круга, где сидел Клинт, широко расставив когти и рассекая воздух громадными крыльями.

Двойники забрались на тело Стива, как скорпионы на спину матери. Двойник, что был когда-то Хобсоном, пытался вырваться из рук Клинта и присоединиться к новоявленным братьям, а ястреб вцепился когтями в тело Стива и взмахнул крыльями, вновь уходя в высоту.

Клинт крепко держал маленькое тело, не желая снова потерять сына. Напротив него, в кругу взрослых, дрожало лицо Марджи, и слезы текли из ее запавших глаз. Сан-файр глядела на него сверху с жалостью и решимостью. Хобсон извивался, стараясь вырваться.

Наконец Клинт посмотрел на Дамероу. Она покачала головой.

Тогда Клинт разжал руки и отпустил сына.

Клинт Амос и Барли Джон Диммитт удили рыбу на реке Уилламетт^{77} неподалеку от острова Сауви. Ни один из них не жил больше в Сведене. И никто там не жил с тех пор, как прошлой осенью неожиданный лесной пожар, какие бывают только летом, уничтожил город. Огонь бесновался даже в снегу. Пожар случился как раз вовремя и поставил удобную точку в деле об исчезнувших телах, так что Морану оставалось только подогнать результаты криминалистической экспертизы.

Марджи нынче жила с сестрой в Айдахо и говорила, что когда-нибудь, может статься, вернется. С ней уехали Клинт-младший и Сьюзен. Клинт понимал, что никогда больше их не увидит.

Он и Барли Джон по-прежнему держались вместе, ведь у них никого не осталось. Теперь они разговаривали все меньше. Клинту нравилось бывать на воде, частью потому, что над рекой он время от времени видел или слышал ястреба. К тому же от середины реки до деревьев было очень далеко.

Клинт закинул удочку, но поплавок сорвался и крючок погрузился слишком глубоко. Он дернул леску и почувствовал, что она натянулась.

– Проклятье.

– Должно быть, – согласился Барли Джон.

Клинт потихоньку выбирал леску: не хотелось ее просто так обрезать. Леска подалась. Тяжесть все еще чувствовалась – мертвый груз, не рыба. Охваченный любопытством, он потянул сильнее.

Перед ним оказался засевший в глине и обросший мелкими ракушками старинный пистолет. По-настоящему старинный. Рукоятка чуть выгибалась назад, и когда Клинт потер пистолет большим пальцем, показался восьмигранный ствол.

– Что скажешь? – спросил он, протягивая пистолет Барли Джону.

– Он тоже проклят. Совсем как мы.

Клинт пожал плечами и посмотрел на воду. Раздался пронзительный крик – не то ястреб, не то птица поменьше. Клинт взвесил на ладони покрытый илом пистолет. Он знал, кто стрелял из него и во что стрелял.

– Теперь ты принадлежишь реке, – сказал он и швырнул пистолет в воду.

– Как и все мы, – добавил он, глядя на свое отражение в мелкой ряби. Что-то большое пролетело над головой и отбросило на воду тень. Клинт закрыл глаза и стал вспоминать Хобсона.

Уильям Мейкл
ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ^{78}

Отец мой был носильщик-шерпа. Кстати, почти все мужчины из числа моих ближайших родственников потратили лучшие годы, помогая иностранцам с Запада затаскивать тяжелые грузы на крутые горы.

Я с малых лет решил наплевать на эту традицию.

Может, вы видели меня на рынке в Катманду. Там всегда полно туристов. У них водится слишком много денег и слишком мало мозгов, и каждый хочет купить и увезти домой кусочек Тибета. А я всегда готов их обслужить. В конце концов, им незачем знать, что сувениры на моем прилавке изготовлены по большей части на фабриках Шанхая и Дели.

В этом году на мировых финансовых рынках разразился очередной кризис. Количество покупателей и мои доходы резко упали, и я уже начинал беспокоиться, чем стану кормиться зимой.

И вот тогда отец, который давно уже болел, послал за мной.

О металлической шкатулке я знал всю жизнь – но никакие детские скандалы и истерики не помогли мне ознакомиться с ее содержимым.

Отец понимал, что скоро умрет, и все изменилось. Он велел мне хранить шкатулку, повторив наказ своего отца. И теперь я готов поделиться ее сокровищами с вами и со всем миром. Уверен, что когда вы увидите документы, которые я вам покажу, мы сойдемся в цене и оба останемся довольны.

Все это заняло какое-то время, но я расположил документы в хронологической последовательности. Так легче разобраться. Начнем с их прибытия в лагерь III.

19 мая 1924 года

Четыре дня прошло с тех пор, как нас благословил лама монастыря Ронгбук. По счастливой случайности или божественному вмешательству, погода после этого значительно улучшилась и Нортон, Сомервелл, Оделл и я без особых трудностей добрались до лагеря III, нашего передового лагеря на двадцати одной тысяче футов. Он призван служить опорной базой в ходе попыток покорить вершину и находится менее чем в миле от ледовых склонов, ведущих к Северному седлу.

Небо еще недостаточно прояснилось, и цель нашу мы не видим, но все мы знаем, что она там, нависает над нами. Я и сейчас вижу ее мысленным взором, и каждую ночь созерцаю ее в своих снах.

Я не позволю ей победить себя.

Только не в этот раз.

Как я и подозревал, такая близость к горе вновь принесла кошмары. Тогда, в 22-м, я поддался искушению гордыни; сейчас у меня хватает мужества в этом признаться. После того, как Финч дошел до двадцати семи тысяч футов^{79} и даже выше, я твердо сказал себе, что должен стать первым. Что имею на это право.

Моя спесь чуть не погубила нас всех.

Шерпы предупреждали меня, что погода портится, но я был так близок к цели… Я шел вперед, мечтая забраться выше Финча и вдобавок доказать ему, что это можно сделать без кислорода. Если бы из ниоткуда вдруг не налетел проклятый муссон, у меня бы получилось.

Кончилось тем, что шерпы уговорили меня на стратегическое отступление. Я все еще считаю, что позорный страх этих закаленных людей был продиктован не только погодой, но что бы ни стало причиной их трусости, было ясно, что без них я не смогу продолжать путь.

Мы вовремя повернули обратно – по крайней мере, так нам казалось. Я возглавлял группу носильщиков, спускавшихся с нижнего склона Северного седла^{80} по пояс в свежевыпавшем снегу. Сирдар остановился и указал на гребень. Я поднял глаза и увидел, как прямо на нас несется снежная волна.

Мне повезло выбраться из этой переделки живым. Семеро из моих шерпов оказались не так удачливы и погибли в лавине. Выжившие носильщики не упрекали меня, но дома меня ждал поток обвинений.

Я надеялся, что газеты на сей раз смягчат свой тон, ведь мое имя на два года исчезло с их страниц. Но я ошибся.

Не стоит ворчать. Меня вполне могли оставить в Блайтли, как беднягу Финча. Несказанная удача, что я вообще здесь, и на этот раз я ее не упущу.

Ну как, понимаете, что у меня тут? Самая первая запись имеет историческое значение. Почерк самого Джорджа Мэллори! А дальше становится только лучше.

Гораздо лучше.

Пропускаю много страниц, где описано, как они обустроили лагерь IV и не смогли продвинуться из-за плохой погоды. Думаю, вы согласитесь, что странички эти сами по себе стоят хороших денег. Но перейдем сразу к первой попытке штурма.

2 июня 1924 года

Как же горько испытать поражение… Особенно после нашего многообещающего старта вчера утром.

Мы с Брюсом вышли из лагеря IV, собираясь в этот день пройти со стороны Северного седла и разбить два лагеря повыше перед финальным утренним броском к вершине. Мы знали, что Нортон и Сомервелл пойдут на штурм через сутки после нас, и поклялись первыми оказаться наверху. С нами была небольшая команда носильщиков, всего девять тигров.

Вначале подъем был несложен, так как мы шли под нависающим гребнем Северного седла. Настроение царило боевое, и носильщики – некоторые из них были со мной в двадцать втором – даже добродушно перешучивались.

Стало куда хуже, когда мы вышли из укрытия ледяных стен. Сильные порывы невыразимо холодного ветра хлестали нас, как плети, и проносились по всему северному склону.

Мы решили после привала разбить лагерь V на двадцати пяти тысячах футов и продолжать двигаться вверх, но ветер оказался серьезным противником. В поздние послеобеденные часы мы наконец достигли места, которое прежде рассматривали только в бинокли.

Брюс первым ступил на небольшое плато, обернулся и позвал меня. В его голосе звучали недоуменные нотки.

– Послушайте-ка, Мэллори. Вы уверены, что мы – единственная группа на горе?

Я забрался вслед за ним на плато и сразу понял, что он имеет в виду.

От нас вверх по склону уходила цепочка свежих следов. Я принялся рассматривать те, что были поближе. Очевидно, существо, оставившее их, стояло на утесе и следило за нашим восхождением, а затем отступило и забралось повыше.

– Снежный барс? – спросил Брюс.

Я отрицательно покачал головой.

Существо передвигалось не на четырех ногах. Следы отпечатались очень четко и во всем походили на человеческие. Но, последовав по ближайшим следам, я увидел, что искаженная перспектива сыграла со мной дурную шутку. Если следы эти оставил человек, он должен был обладать необычайно длинными ногами – расстояние между отпечатками составляло почти шесть футов. Следы, будто под весом тяжелого тела, глубоко уходили в снег.

Я как раз наклонился над одной из ямок, когда на плато появились носильщики. Кто-то из них бросил взгляд на следы и испустил вопль, который отдался эхом в горных пропастях вокруг нас. Не произнося больше ни слова, он повернулся и бросился прочь. За ним почти сразу последовали трое других. Я глянул вниз и увидел, что они в страхе скинули тюки и беспорядочно разбросали их по всему склону.

У меня не было времени стоять там и гадать, почему эти крепкие люди бежали с такой поспешностью. День клонился к закату; без четырех носильщиков нам будет нелегко разбить лагерь до темноты.

Брюс и один из тигров стали собирать разбросанные тюки, а все остальные начали разбивать лагерь. Только к вечеру, вымотанные до предела, мы собрались у очага за чаем.

Я попытался было разузнать у тигров, почему убежали другие носильщики, но они отвечали лишь невнятным бормотанием и опускали головы, словно боялись встретиться со мной взглядом.

Мы рано легли спать, хорошо зная, что отсутствие четырех носильщиков доставит нам на следующий день немало хлопот.

Мои надежды на отдых оказались тщетны. Ночью я проснулся. Сперва я подумал, что Брюс храпит громче обычного, но сопение, доносившееся снаружи, ничем не напоминало человеческий храп. Если бы дело происходило в Северной Америке, я рассудил бы, что там в поисках съестного возится медведь, но в этой местности никакие медведи не водились – во всяком случае, я о них не слыхал.

Я встал и выбрался из палатки. Шел снег, не очень густой, но скрывавший от меня источник шума. Я успел только мельком заметить темную тень, взбиравшуюся по склону. Когда я вернулся в палатку, все тигры повернулись ко мне, и снова я увидел страх в их глазах.

Утром мы заметили у палатки свежие следы.

Тигры наотрез отказались идти дальше и с дрожью ужаса смотрели на эти следы. По правде сказать, они спешили немедленно покинуть лагерь. Вспоминая об опыте 22-го, я не хотел их принуждать к подъему, и мы с Брюсом неохотно согласились отказаться от восхождения во имя общего блага. Мы позаботились о безопасности лагеря и припасов и начали спускаться. Лагерь VI придется разбивать другой команде.

Они сейчас наверху – Нортон и Сомервелл. По пути вниз мы пересеклись с ними. Они шли в гору. Я отвел Сомервелла в сторонку: зная, что у него при себе фотографический аппарат, я попросил его сфотографировать любые следы, которые им попадутся.

Добравшись до лагеря IV, я посмотрел вверх и увидел, что вторая команда уже миновала нашу отметку. Я счастлив, что новый штурм проходит успешно.

Но там, наверху, должен быть я.

Быть может, через несколько дней так и случится.

5 июня 1924 года

Нортон и Сомервелл потерпели неудачу. Да, Сомервелл только что вернулся в лагерь IV, едва уцелев. Он рассказывает удивительные вещи об этих кручах. До вершины он не добрался и все же, как мы считаем, поставил новый мировой рекорд высоты. Он говорит, что сделал самые поразительные фотографии горных вершин. Но он дорого за них заплатил – кашляя кровью, лишился всей выстилки горла и в процессе едва не задохнулся.

Следующая попытка за мной. Я выхожу утром с молодым Сэнди Ирвином. По праву идти со мной должен был бы Нортон, но последнее восхождение далось ему совсем тяжело. Ирвин в роли напарника меня не беспокоит. Парень силен, как бык, наделен редким рвением и стремится к победе.

Нортон и Сомервелл сумели разбить лагерь VI, но без происшествий не обошлось. Трое из их тигров впали в ту же непонятную панику, что и наши носильщики, и отказались идти дальше. Нортон говорил об углублениях в снегу; по его мнению, это пятна льда, который подтаял и после снова замерз, создавая впечатление следов большого животного. Мысль о том, что так высоко на горе может обитать крупное двуногое существо, он поднял на смех, а тигров презрительно назвал суеверными крестьянами.

Я же, со своей стороны, не собираюсь торопиться с выводами, пока не появятся новые свидетельства.

Как бы то ни было, это не важно.

Неведомые звери не заставят меня отступиться от моей горы.

Я показал вам все это просто как намек на то, что последует дальше. Известно ли вам, что у Ирвина во время восхождения был с собой фотоаппарат? Представляете себе, что может быть на этой пленке?

А если я скажу вам, что в жестяной шкатулке, доставшейся мне от отца, имелся и помятый «Кодак»? Думаю, это значительно увеличит стоимость всего пакета.

Заднюю крышку аппарата я не пытался открывать, но пленка, похоже на то, все еще внутри. Я уверен, что с помощью современных технологий фотографии можно спасти. Учитывая продолжение дневника Мэллори, остается только гадать, какие чудеса запечатлелись на пленке.

Вперед – перейдем к главной части нашей истории.

Мэллори и Ирвин начали восхождение в 8.40 утра на следующий день. Ночь они провели в лагере V, а 7-го июня дошли до лагеря VI. Здесь была сделана очередная запись в дневнике.

7 июня 1924 года

Я рад, что мы захватили кислород, и рад вдвойне, что со мной Ирвин: он умело обращается с проклятыми баллонами, с которыми я еще не научился справляться. Несмотря на мои прежние сомнения, кислород пока что очень помогает в восхождении. Мы вышли к лагерю с меньшими усилиями и гораздо быстрее, чем мне представлялось возможным. Оделл также убедился в преимуществах кислорода. Сейчас он должен был уже добраться до лагеря V; там он найдет множество новых камней, описание которых надолго его займет. Я отправил к нему двух носильщиков с запиской, где просил следить с утра за нашим восхождением.

Признаюсь откровенно, подгонять носильщиков не понадобилось, так торопились они уйти.

Ночью было страшно холодно, ветер свистел и всей своей мощью налетал на палатки – так что временами я боялся, что нас снесет с горы, как моряков смывают бушующие волны. Я очень плохо спал.

Около двух тридцати утра свист ветра упал до шепота.

И тогда я это услышал.

Могу сравнить этот звук лишь с воем волчьей стаи, который я как-то слышал в Канаде: тогда эти высокие, дикие завывания сопровождали выбор вожака. Но сейчас вой звучал так, словно исходил из горла одного-единственного животного, одаренного, правда, изумительным голосом. Никогда еще ни один итальянский тенор не исторгал такие неземные, прекрасные звуки. Будто какой-то бог пел нам песню в самом высоком месте планеты.

Я не стал бы описывать этот полет воображения, однако ночная мелодия потрясла меня до глубины души, и чувства, поднявшиеся во мне, были почти религиозными.

Носильщиков, напротив, пение только ужаснуло. Один из них продолжал кричать, пока другие его не успокоили. Он постоянно повторял все те же два слова.

Метох-кангми^{81}.

Через несколько минут ветер поднялся снова и ярость его заглушила все остальное.

С немалым трудом я смог убедить одного из тигров рассказать о причине их страха. Легенда довольно характерна для отставших от цивилизации народов: демон мужского пола, что обитает высоко в горах и похищает зазевавшихся женщин и детей – создание хитрое и изобретательное, а главное, наделенное пугающей силой и свирепостью. Мне всегда казалось, что эти россказни предназначены удерживать детей и подростков вблизи домашнего очага, и я не намерен думать иначе по причине ночного пения, будь оно каким угодно музыкальным.

Кроме того, носильщики говорят, что гора принадлежит этому зверю. Такого я не могу допустить.

Гора моя.

Это последняя запись перед финальным штурмом. Все носильщики ушли в лагерь IV, на склоне остались лишь мы с Ирвином. Сэнди возится с кислородными баллонами, проверяя, готово ли снаряжение к предстоящим нам испытаниям. Я чувствую знакомое волнение.

Небеса чисты, и моя гора ждет меня.

Не знаю, насколько вы знакомы с подробностями этого штурма. Пока что все описанное более или менее общеизвестно – точнее, вы узнали даже больше, чем было известно до сих пор. Самое интересное впереди, но прежде я хотел бы обратить ваше внимание на запись, которую я нашел в старых отчетах об экспедиции, так как она проливает свет на другую часть нашей истории.

Это дневниковая запись Оделла, геолога, о котором выше упоминал Мэллори. Он в самом деле добрался до лагеря V, где оказался 7-го июня. Здесь он встретил спускавшихся с горы носильщиков Мэллори и Ирвина; те передали ему следующую записку от Мэллори:

Дорогой Ноэль,

вероятно, мы выйдем завтра (8-го) пораньше, чтобы воспользоваться ясной погодой. Часов с восьми утра Вы сможете отслеживать наше продвижение: мы будем пересекать скалистую полосу под вершинной пирамидой либо взбираться на гребень.

Искренне Ваш,

Д. Мэллори

Вечером 8-го июня Оделл сделал запись в своем дневнике.

Полевой журнал Ноэля Оделла, 8 июня 1924 года

Опасаюсь худшего.

Утром я начал восхождение с целью продолжить геологические исследования. Ветер и туман, окутывавший гору, мешали мне разглядеть гребень, где должны были продвигаться Мэллори и Ирвин. Я дошел до двадцати шести тысяч футов и пересек небольшое обнажение, где задержался, чтобы изучить превосходную гранитную интрузию.

В 12.50, как только мой восторг, связанный с находкой первых неоспоримых окаменелостей на Эвересте, немного поутих, вокруг внезапно прояснилось, и я увидел весь гребень и сам пик вершины. Мои глаза приковала к себе крошечная черная точка, чей силуэт вырисовывался на маленьком снежном пятачке под скальным уступом гребня. Черная точка зашевелилась. Показалась вторая черная точка и пересекла пятачок, присоединившись к первой. Тогда первая направилась к большому уступу и вскоре очутилась на нем; за ней последовала вторая. Затем поразительное видение исчезло, снова скрытое облаками.

Я сильно обеспокоен: Мэллори и Ирвин, судя по всему, на пять часов отстают от графика и вряд ли сумеют сегодня добраться до вершины. Вижу также, что близится непогода. Я решил переместиться в лагерь VI, так как им могла понадобиться моя помощь.

В 1.45 дня я с двумя носильщиками достиг гребня, и стихия сразу же с яростью набросилась на нас. Укрыться было практически негде – с первого же взгляда стало ясно, что в лагере царит беспорядок. Кругом были разбросаны пайки и спальные мешки, точно их расшвыривал кто-то в припадке бешеной злобы. Мне показалось, что я вижу в снегу свежие следы, но в этот момент шквал обрушился прямо на гору, швыряя мне в глаза колючий снег, и мы вынуждены были спрятаться в единственной оставшейся стоять палатке.

Мы по очереди выходили наружу и звали Мэллори и Ирвина, надеясь, что они расслышат наши крики в реве бури и найдут обратную дорогу в лагерь. Ответа мы не дождались. Мы провели несколько поистине ужасных часов, прижимаясь друг к другу в этой палатке. В предвечерние часы ветер начал стихать. Мы стали осматривать склоны в поисках Мэллори и Ирвина, но никого не увидели.

Затишье позволило нам быстро спуститься в лагерь IV – ни один из нас не желал оставаться на ночь на такой высоте. Утром я твердо намерен выйти на поиски товарищей.

Я не оставлю их умирать на этой горе.

На этом теряется последний след Мэллори и Ирвина. Вы, вероятно, знаете, что останки Мэллори были найдены. В 1999 году экспедиция Симонсена обнаружила его тело на высоте примерно двадцати семи тысяч футов. Мы еще обратимся к вопросу, как тело оказалось там, но сначала я хотел бы напомнить, что именно я вам предлагаю. В 1924 году эта история была сенсацией. О восхождении писали все газеты мира. Мэллори и Ирвин стали национальными героями. Один из внутренних дворов колледжа Магдалины в Кембридже, альма матер Мэллори, был переименован в его честь; там был установлен мемориальный камень, который можно видеть и сегодня. Другой памятник был установлен в Оксфорде, где учился Ирвин. В соборе св. Павла прошла поминальная служба по Мэллори. Присутствовал тогдашний премьер-министр Д. Рамсей Макдональд, кабинет министров в полном составе и королевская семья, включая короля Георга V. И все это – в те давние дни, когда средства массовой информации были лишь жалким подобием сегодняшних!

Способны ли вы представить, какие возможности для экранизаций, франшиз, изданий и перепечаток открывают мои документы?

А я ведь даже не упомянул о главном откровении.

Все это имеет историческое, глобальное значение. Смею полагать, вы согласитесь со мной, когда прочтете последние записи в бумагах из жестяной шкатулки.

Для начала, еще одна запись Мэллори, датированная 9-м июня.

9 июня 1924

Приветствую всех с вершины мира!

Я пишу эти строки, греясь на солнце на самой вершине Эвереста. Ирвин поглощен фотографированием и старается сделать как можно больше снимков. Я водрузил на вершине маленький «Юнион Джек». Мы по очереди сфотографировались рядом с флагом; убежден, что по возвращении домой такой снимок наконец-то сделает меня героем газетных полос. Я поместил у флага портрет жены; фотография Рут была со мной на протяжении всего путешествия из Англии, и теперь часть ее, как и часть меня, навсегда останется там, на самой вершине моих достижений.

Мне не раз, особенно в течение последних тридцати часов, казалось, что нам снова придется отступить, что гора вновь одолеет меня. Но целеустремленность Ирвина, человека по-настоящему стойкого, помогла нам преодолеть все преграды.

С первой из них мы встретились вчера, ранним утром. Вскоре после выхода из лагеря VI мы опять заметили на свежем снегу неизвестные следы, которые вели от лагеря в сторону пиков. Мы подняли глаза – и я тут же услышал зловещий грохот падающего снега где-то над нами. Кажется, я заметил на гребне бледную фигуру, но времени вглядываться пристальней не оставалось: к нам уже неотвратимо мчалась снежная стена.

Быстрая реакция Ирвина спасла мне жизнь. Он вонзил ледоруб в слежавшийся снег и мы скорчились под небольшим снежным козырьком, помешавшим лавине снести нас в пропасть. К счастью, лавина была незначительная, но я был потрясен ее внезапностью и несколько минут не мог прийти в себя.

Сложный подъем с траверсами взад и вперед по склону занял несколько часов; мы были вынуждены ступать со всей осторожностью из страха вызвать новый обвал и очень устали, добираясь до гребня – а ведь нам предстояло еще немало таких подъемов.